Чёрный и Синий

(Люку 4 года, события происходят в Королевской Гавани). - Мама! Это снова случилось! Мама! Маленький принц со слезами бежал по коридорам Красного Замка. Он находился с Джейсом в игровой комнате, и в один момент на его запястье образовался синяк. Бросив все, кудрявый мальчик с криком побежал по коридору, зовя свою мать. - Люк? Люк! Повернув за угол, Рейнира протянула руки к сыну, который бросился в ее объятия. Мальчик начал бормотать и всхлипывать, бессвязно выражая свое горе. Мать успокаивала его, как могла, прижимая к себе и проводя рукой по его вьющимся локонам. - Люк, милый, скажи мне: что произошло? - спросила она, как только его рыдания утихли и осталось только тихое сопение. - Это снова случилось, мама! Взгляни! Он закатал рукав и протянул руку, показывая ей багровый синяк, появившийся на его коже. У принцессы появилась легкая тошнота от увиденного. На этот раз синяк был в форме ладони и охватывал запястье и половину кисти его руки. - Ох, Люк, сожалею. Тебе больно? Она всегда спрашивала, зная ответ. Синяки от солумейта никогда не болят, они появляются на коже только лишь на несколько часов, прежде чем исчезнуть. - Нет, - Люк опустил голову, его губы все еще дрожали, - Как думаешь: с ним все в порядке? - Хм? - Солмейту. Это уже второй раз за сегодня, - юный принц замолк, когда его дыхание вновь участилось от стресса. Рейнира обняла его крепче, нашептывая утешительные слова. Сердце ее болело из-за сына и его вторую половинку, не зависимо от того, кем бы и где бы она не была. Таргариены были удостоены многих привилегий - драконы, мощь и чистая кровь древнего мира. Помимо всего перечисленного, они также были одарены способностью иметь единственную настоящую родственную душу. Но всякий раз, когда кто-то был ранен, увечье проявлялось на его соулмейте. Травмы не причиняли вреда второй половине, лишь демонстрируя их видимое доказательство. Все это имело краткосрочный эффект - синяки появлялись и исчезали в течение нескольких часов, в зависимости от степени тяжести. Что касается порезов и подобных других ран, они проявлялись как уже зажившие шрамы и исчезали точно так же. По бОльшей части, это было совершенно безобидно, поскольку люди практически постоянно подвергались случайным травмам. И во многих случаях, эти повреждения были незначительны или безвредны. Но происходящее с родственной душой Люка было отнюдь не благополучно. Синяки и шрамы появлялись ежедневно: маленькие и большие, в форме ладоней и подошвы. Рейнира не была наивной, она знала, что соулмейт ее сына подвергался насилию. Эти следы не могли возникнуть просто так. И сердце ее разрывалось на части от осознания факта, что они ничего не могли с этим поделать. - Я знаю, Люк, - она наконец ответила - Надеюсь, что с ним все будет в порядке. Но ты должен быть сильным для него, понимаешь? Он кивнул со всей своей серьезностью, которая у него была, утерев слезы. - Я буду сильным. Я стану тренироваться каждый день, чтобы когда настанет момент нашей встречи, я мог защитить его. - Мой дорогой мальчик, - она убрала выбившийся локон с его лица. - Я буду добр к нему. Когда придет время, и мы наконец увидимся, я буду любить и защищать его, как если бы это была ты. - Я не сомневаюсь в этом, мой честный сын. - Может мне уже стоит начать упражняться с мечом? Рейнира хихикнула и покачала головой. - Ты еще слишком мал, Люк. Дождись своих пятых именин, и тогда я разрешу тебе. Мальчик наклонился, чтобы поцеловать свою матерь в щеку. - Спасибо, мама! - крикнул он, перед тем как убежать по коридору. Она с нежностью смотрела ему вслед, но стоило ему свернуть за угол, след улыбки исчез с ее лица. Тяжкая доля - быть матерью. Казалось, что собственной любви не достаточно для двух ее дорогих мальчиков. Каким образом можно было защитить маленького Люка от такой участи? И как найти соулмейта ее сына, чтобы спасти от страданий? Это было несправедливо по отношению к мальчику и его второй половинке - терпеть такие зверства. И хотя Люк никогда не ощущал эту боль, сложно было представить, что испытывала его родственная душа. В течение четырех лет его жизни они видели каждый шрам и синяк. С того дня, как родился ее сын, было очевидно, что с его соулмейтом обращались жестоко. Но что можно сделать в такой ситуации? Рейнира была бессильна. Единственным вариантом было приказать каждому в семи королевствах раздеться, до тех пор, пока она не узнает, кто это был. И хотя она была не самой благочестивой последовательницой Семерых, закрыв глаза, она стала молиться - просить богов присмотреть за соулмейтом Люка, защитить его.

***

(Эймонду 7 лет) - Ты мелкий болван! Совсем лишился рассудка? - Отто возвышался над ним, глаза горели злостью. - Мне жаль, дедушка, - тонкое запястье зажали в тиски так крепко, что кости могли сломаться под давлением. - Тебе жаль? - Да..., - прошептал он. - Говори громче, мальчик. - Да, мне жаль, - он вскрикнул, губы дрожали от боли, исходящей от запястья. - Плохо, что твоя сестра считает грязь и жуков достойной тратой своего времени, но то, что ты присоединился к ней в этом - неслыханный позор. Эймонд опустил голову от стыда, чтобы дедушка не видел слез, которые вот-вот польются из его глаз. Он не понимает причину этой злости, ведь он не сделал ничего дурного. Он просто играл с Хелейной в Богороще. Там было тихо и умиротворяюще, и его старшая сестра была единственной, кто его слушал и был добр к нему. Она не издевалась над ним, в отличие от Эйгона или сыновей Рейниры. - Мы просто играли с Хелейной, - промямлил он. - Копаться в грязи - это не то, как принцы должны проводить время. Ты уже взрослый и обязан знать это. - Но дедушка! Щека загорелась от пощечины. Боль, которая все еще не отпустила от сжатого запястья, вместе с этим ударом заставила его рыдание сорваться с губ. Это было мучением. - Не спорь со мной, мальчишка. Делай, как я велю. Я запрещаю тебе играть в Богороще, будешь проводить время в тренировочном дворе и драконьей яме, если потребуется. И если я тебя снова найду там без весомой на то причины, пожалеешь об этом. Понял меня? - пожилой мужчина кипел от злости, глядя на внука. Светловолосый мальчик кивнул, всячески избегая зрительного контакта с человеком, который и был причиной его слез и все еще крепко сжимал его запястье. - Хорошо, а теперь сблызни с глаз моих долой, не хочу видеть тебя снова, пока не прозвенит обеденный колокольчик, - Отто расжал руку и почти оттолкнул мальчика от себя. Эймонд споткнулся, мчась из комнаты деда. Словно внезапный снегопад, серебрянные волосы на зеленой ткани развевались на бегу. Он сердито вытирал слезы, все еще стекавшие по бледным щекам. Мальчишка не понимал: что он мог такого сделать, чтобы заслужил такую жестокость? Ни в этот раз, ни во многие предыдущие. Сегодня - из-за игр в грязи. Вчера - потому что он не мог правильно проспрягать слово "сражаться" на валирийском. За день до этого? Даже и не вспомнить. Было слишком много мелких проступков. Он старался быть послушным сыном: слушал свою мать, когда она кричала словно резанная на него (даже если и не он был причиной ее гнева), никогда не жаловался, даже если ее ногти впивались в его кожу. Он пытался убедиться, что Эйгон пришел на свои уроки и тренировку вовремя, вместо того, чтобы бездельничать в замке. Но это, кажется, только раздражало всех. Он всегда был дружелюбным со своей сестрой, играл с ней и говорил за нее в те моменты, когда она отказывалась вести разговоры с матерью или дедушкой. И всегда это приводило к обратным результатам. Эймонд никогда не пропускал свои уроки. Бесчисленные часы он проводил за учебой и тренировками, оттачивая каждый навык, чтобы мать и дед гордились им - и все тщетно. Зачем они причиняли такую боль? Трудно было вспомнить время, когда на его коже не было свежего синяка или пореза от кольца или ногтя. Я всего лишь запасной. Второй сын. Разочарование. Он вздыхает. Поэтому я заслуживаю такого отношения? Хотела ли меня мама вообще? Продолжая бежать по коридорам, из-за чего позже у него, скорее всего, могли возникнуть проблемы, он даже не заметил, как другой ребенок появился из-за угла, и они столкнулись с сильным грохотом, и оба со стонами упали на пол. Эймонд не мог сориентироваться сразу. - Kepa? - тонкий голосок нарушил тишину. Темная, вьющаяся копна волос появилась в его поле зрения, когда Люцерис наклонился над ним. - Люк..., - неловко пробормотал Эймонд. Он вспомнил, что был весь заплаканный и старался вытереть слезы до того, как племянник увидел бы его таким. Но было слишком поздно. - Эймонд, ты в порядке? Тебе больно? Прости меня пожалуйста. Я не смотрел, куда иду, - младший что-то лепетал, его руки беспокойно дергались, он не знал, что делать. Эймонд отмахнулся от него, поднимаясь на ноги, проигнорировав протянутую ему руку. - Я в порядке, племянник. А теперь извини, мне надо идти. - Куда ты? Не хочешь поиграть со мной и Джейсом? Лицо Эймонда побледнело при мысли о глумлении и насмешках, которые прилетят в его сторону, если бы он пошел за молодым Веларионом. Он отрицательно кивнул и отступил назад. - Нет. Мне не стоит, извини. Он развернулся и побежал так быстро, как мог, не сказав ни слова больше, так и не увидев недовольное лицо племянника.

***

(Люку 6 лет) - Мой принц, - обратился к нему сир Харвин, - Еще один славный поединок. Ваша практика показывает это. Отложив свой деревянный тренировочный меч, Харвин присел на корточки, чтобы похлопать Люка по плечу за хорошо проделанную работу. - Я обязан практиковаться, Сир Харвин, - серьезно сказал Люк, его пухлые щеки покраснели от ветра и измотанности. Владеть мечом было сложно, пускай он и был сделан из дерева. - Конечно, это же часть твоего обучения. Но ты тренируешься больше, чем кто-либо другой, кого я видел. Почти столько же, сколько твой дядя Эймонд. - И мне следует делать это еще больше, чтобы когда придет время, я смог защитить соулмейта, - заключил ребенок. Харвин вздохнул и печально улыбнулся юному принцу. Даже теперь, когда Люку исполнилось шесть, синяки и шрамы все еще появлялись ежедневно. Не подобрать такого слова, чтобы выразить, насколько это ужасно. Каждый день он выглядел так, словно прошел войну. Слава богам, что ни одна из травм не принадлежала ему, и он не мог их почувствовать. Для всех это стало тяжелым уроком, когда Люк был младше. Ему рассказывали о родственных душах до тех пор, пока он не проникся этой концепцией. Для ребенка мрачный период настал, когда пришло осознание, что травмы его соулмейта не были нормальными. И хотя Харвин, Рейнира и Леонор хотели скрыть от него правду, они знали, что не смогут. Итак, они втроем усадили его и объяснили словами, доступными для его понимания, что соулмейта избивают. Намеренно. А милое дитя все плакало и плакало. Не из-за себя, нет, из-за второй половинки, которую он еще не встретил. - Ты будешь замечательной парой для кого-то, маленький принц, когда придет время. Твоей родственной душе повезет, когда вы встретитесь. - Надеюсь, так и будет. Мне уже повезло, Сир Харвин. - Почему же? - Тот, кто выживает в таких условиях, как мой соулмейт, невероятно сильный. - Даже не сомневаюсь. И он будет еще сильнее, потому что ты будешь рядом. Люк лучезарно улыбнулся ему и заключил в объятия, хотя крошечные ручки не особо позволяли это сделать. Харвин усмехнулся и прижал его к груди. Через пару мгновений они отстранились друг от друга. Глаза Харвина глаза вдруг помрачнели от увиденного. На лице мальчика внезапно образовался синяк. Пурпурные и синие тона обрамляли его глаз. Люк уловил взгляд Харвина и нахмурился. - Снова синяк? - с грустью спросил он. - Да. Очередной кровоподтек ни для кого не стал чем-то шокирующим. А вот его расположение - стало. Никогда раньше травмы не появлялись на таком видном месте. Обычно они образовывались на руках, ногах, спине или груди, а вот на лице - ни разу. Кто бы ни причинял вред родственной душе Люка, он становился все смелее. И это заставляло Харвина захотеть сжечь город дотла.... - Тогда давай продолжим заниматься, я обязан стать сильнее и быстрее. Харвин вздохнул и покачал головой. - Нет, мой принц. Вы не принесете своей второй половинке никакой пользы, если будете перенапрягаться. Мы продолжим завтра, хорошо? - Ладно. - Отлично. Оставим это на потом. Уже почти ужин, и мне бы не хотелось, чтобы ты появился в таком виде, словно слонялся по драконьей яме. Это вызвало у Люка смех. Улыбаясь во весь рот, он взял Сир Харвина за руку, когда тот протянул ее. К счастью, синяк зажил до ужина. Люк был сдержанным и тихим, когда вошел в обеденный зал. Все его родные уже были там. - Где Эймонд? - с любопытством спросил он. - Мой сын....захворал. Десница сейчас за ним присматривает, - заявила Алисента, в ее голосе не читались никакие эмоции. - Пожалуйста, передайте ему мои наилучшие пожелания, королева Алисента, - попросил Люк. - Конечно, - ответила она. Хотя откуда Люку было знать, что его просьба так и останется невыполненной.

***

(Эймонду 9 лет) Эймонд оказался, по выражению Эйгона, в полной заднице. Он был заперт в дедовых покоях на полдня. По-видимому, Отто не мог доверить юному принцу достаточно адекватную учебу в свободное время после того, как учителя ушли на целый день. Поэтому после уроков мать потащила его в дедушкины покои, заперла с книгами и сказала, что к их возвращению от него требуется идеально выучить спряжение 5 новых высоковалирийских глаголов. Не то чтобы она или дедушка вообще знали, были ли спряжения правильными или нет. Дело было вовсе не в этом. Он все учил и учил, пока не убедился, что может спрягать глаголы, даже если его поднимут среди ночи и заставят рассказать их наизусть. Нет. Сейчас у него были гораздо более серьезные проблемы. Потратив более чем достаточно времени на учебу, он решил размять ноги и совершить небольшую прогулку по покоям. Комнаты Отто Хайтауэра были богато украшены, а несколько исторических и бесценных экспонатов были с гордостью выставлены вдоль стен. Один из них особенно привлек его внимание. Фарфоровая ваза, расписанная бесподобными изображениями драконов, которая была заказана покойным королем Джейхейрисом для Отто Хайтауэра. Эймонду хотелось всего лишь потрогать орнамент. Просто хотелось полюбоваться прекрасно выполненной работой. Но он споткнулся о брошенную на пол ручку как раз в тот момент, когда потянулся к вазе. И, к его ужасу, его рука столкнула фарфоровую вазу с подставки, она упала на пол и разлетелась на тысячи осколков. "О боги", - подумал он. “Нет, нет, нет, нет”. Опустившись на колени, он пытался собрать самые большие кусочки, прекрасно осознавая, что это бесполезно. Сердце замерло, когда он услышал, как отпирается дверь и скрипят половицы. Но он не оборачивается, чтобы посмотреть, кто это. Он и так знал. И знал, что если он обернется, ничего хорошего не произойдет. Поэтому он затаил дыхание и ждал. - Мальчик? Почему ты не за столом? Что ты делаешь на...., - и тогда Отто замолк. Эймонд знал, что он увидел. - Что ты натворил? - Я не хотел, дедушка! Пожалуйста! Я.... Его извинения прерываются ударом, который заставляет отлететь. - Ты безмозглый, безмозглый мальчишка! Да ты хоть представляешь, что это была за ваза? Эймонд кивнул, слезы потоком без конца катились по его щекам. - Следовало бы убить тебя за такую дерзость! Если бы нам не был нужен запасной вариант, я бы отправил тебя в могилу заранее. Будь благодарен за то, что доживешь до следущего дня, мальчик. Удар по ребрам заставил его реветь еще сильнее и свернуться калачиком. - Ничтожество. Именно в этот момент зазвонили обеденные колокола. - Сегодня останешься без еды. Будешь убирать этот беспорядок, пока пол не будет безупречно чистым. Понял меня? Мальчик кивнул. - Потом, когда закончишь, пойдешь в септу и будешь молиться богам до самого утра. И не смей спать. Сейчас у меня дела, но я вернусь. Лучше бы тебе убраться отсюда, когда я приду. Очередной удар по ребрам, и Отто ушел. Губы дрожали, а тело болело. Эймонд послушно встал на колени и подполз к куче битого фарфора. "Я смогу это сделать. Я смогу", повторяет он про себя, как мантру. Он был уверен, что если не убедить себя продолжать, то он рухнул бы без сил и больше не встал.