Третья голова дракона

Леди Лейна Веларион С вершины Королевского Костра Божье Око казалось таким же безбрежным, как и у самой кромки воды. Наползший вечерний туман скрыл в себе даже те едва уловимые глазу очертания острова Ликов, что всегда как будто бы чудились тем, кто искал его. Марисса Баттервелл, дочь лорда Бенедикта, оставшаяся при ней фрейлиной, говорила, что местные привыкли к неуловимому присутствию загадочного острова, куда никто не мог пристать. Лейна тогда только посмеялась и сказала, что пристать, может, никто и не может, но вот дракону всё равно где приземляться; правда, с тех пор она ни разу не направила Среброкрылую в ту сторону. Беспечная гладь озера тянулась серым зеркалом, в котором отражалось серое небо с еле ползущими по нему низкими, тяжёлыми тучами, и постепенно растворялась в хмари, стиравшей линию горизонта и даже более близкие берега. Не было слышно ни плеска волн, ни воя ветра, даже птицы смолкли. Всё же это ничем не напоминало море, у которого она выросла. Сколько Лейна себя помнила, море всегда помогало ей успокоиться, давало ей утешение, принимало девчачьи слёзы, словно растворяя их в себе, выслушивало обиды и злые слова, унося их с быстрым ветром куда-то дальше в Глотку и Узкое море. Боги, сколько выслушало это море, раз за разом принимая исповедь той, что не давали оседлать дракона, хотя она и имела на это полное право! Лейнор, как она знала, был такой же. Отец с гордостью говорил, что так в его детях проявляется кровь Веларионов, наполовину разбавленная морской водой; мать обычно на это фыркала и качала головой, а сама чуть что поднималась на Мелеис в небо. Божье Око – не море, и никогда им не станет, даже если закрыть глаза и представить себе солёный ветер и шум прибоя. Однако отец, видимо, был прав, и море течёт в её жилах – довольно быстро Лейна смогла овладеть собой и размышлять трезво. Это тоже считалось родовым качеством Веларионов. Таргариены могли позволить себе пламенную ярость и драконий гнев, но Веларионы всегда были хладнокровнее более могущественных соседей. В море, непостоянном и вечно меняющемся, всегда нужно сохранять ясный рассудок, а любое неверное движение может обернуться потерянными жизнями, упущенной выгодой и затонувшими кораблями. К тому же, когда твои ближайшие соседи могут обрушить на недовольных миниатюрный Рок Валирии, поневоле научишься сдержанности. Мама, бывало, взрывалась, как Драконья гора, орала на отца за очередную попойку с капитанами, а тот всё выслушивал, чтобы через полдня снова сбежать из замка на верфи. То, что моряка не исправить, а море ни испарить, ни прогнуть под себя принцесса спустя много лет вроде бы научилась понимать, но понимать – не значит смириться. Поэтому с каждым разом драконий огонь снова и снова будоражил ей кровь, а дома снова и снова раздавались крики. Лейна так не умела, да и не хотела уметь, даже когда злилась так сильно, как сегодня. Всё началось просто и, как бывает со всякой напастью, внезапно. Они оба сидели за безразмерным столом в горнице и разбирали каждый свои письма, которые принёс им мейстер Нестор, присланный старому Норберту в помощники. Эйгону писали братья, дядя, советники короля, знаменосцы, кто-то из мейстеров, кастелян Дымной Башни и другие лорды; ей – Рейнира, Бетани Стронг, родители, бабушка, иная многочисленная родня с Дрифтмарка, Клешни и Эстермонта. Письмо подруги-принцессы ей не понравилось: пару недель назад мейстеры уверились, что Рейнира ждёт ребёнка; первые её послания были восторженно-радостными, но в это закралось какое-то подозрительное недовольство. Конечно, беременные могли менять настроение по четырнадцать раз на дню, но какое-то смутное беспокойство не отпускало Лейну. Она снова вчитывалась в строки, пытаясь понять, в чём дело, когда Эйгон с разочарованным вздохом откинулся в своём кресле и устало провёл ладонями по лицу. — Что-то случилось? — уточнила Лейна. Принц ответил не сразу. — Помнишь, — начал он странно глухим голосом. — Когда я прилетел на Дрифтмарк официально просить твоей руки, мы поклялись быть честными друг с другом. — Помню. — Когда я рассказывал о своей жизни в Волантисе, то упоминал, что у меня был роман с кузиной Визеррой. — Короткий, но пламенный, — кивнула Лейна. Об этой части тогда ещё её жених рассказал очень кратко, очевидно, щадя её чувства. Хотя самой ей похвастаться было нечем, это признание она приняла тогда за жест доверия и вскоре похоронила его где-то на задворках памяти: к чему беспокоиться о том, что было несколько лет назад, к тому же на чужих берегах, и не повторится? — Да. Джейгор пишет, что она с матерью перебрались в Тирош. Визерра родила ребёнка, мальчика. Если ей верить, от меня. Лейна моргнула и недоумённо уставилась на мужа. — Спустя четыре года? — Ребёнку примерно столько же. У него бело-золотые волосы, зелёные глаза – она считает, что этого достаточно, но я ей не верю. Когда мы с Джейгором покидали Волантис, она должна была выйти замуж за кузена его погибшего друга… Но эту историю я тоже рассказывал, да? В любом случае, ребёнок мог родиться от кого угодно, хоть от Старокровного, хоть от постельного раба – Визерра не была образцом благочестия до меня и наверняка не стала им после. Прочти. С этими словами он протянул ей письмо Хранителя Ступеней. Почерк был каллиграфически-идеальным, валирийские иероглифы складывались в ровные строчки, но общий тон был как будто виноватым, словно кузен Джейгор извинялся за грязные вести. Блудные родственники, возможный бастард, амбициозные планы, извещение венценосных братьев… Сердце у Лейны пропустило удар. Двор наверняка уже в курсе и во всю мусолит новую сплетню – им нет дела правда это или нет, но Таргариены из Драконьего Сердца уже успели опорочить своё имя скандалом. Бастард королевской крови, правнук Старого Короля по обоим родителям! За первым шоком пришло осознание угрозы, которую нёс ребёнок, а на смену ему пришёл тот самый драконий гнев. Захотелось сбежать вниз, оседлать Среброкрылую и сжечь сначала всё вокруг, а потом предать огню весь Тирош, выжечь заразу с корнем, как выжег её Завоеватель, чтобы никто не знал о позоре, чтобы никто не смел бросить ей это в лицо, чтобы никто не грозил ей этим… Устраивать отвтратительную сцену с криками на всю башню, как это часто делала мать, не хотелось, поэтому Лейна закрыла глаза, медленно выдохнула (в какой момент она успела задержать дыхание?), после чего встала и молча вышла вон, так и сжимая в кулаке злопулочное письмо. Эйгон её не окликнул. Измятое послание до сих пор было у неё в руке. Лейна снова его перечитала – теперь уже спокойно, – но не нашла и не почувствовала ничего нового. Письмо стоило сжечь, подумалось ей, но на крыше покосившейся башни не было ни огнива, ни свечи. В конце концов, несчастная бумага не виновата в том, что на ней написано, да и настоящего удовлетворения эта бессильная месть не принесёт. Когда её внутреннее море одолело ярящегося дракона, женщина стала думать. Винить Эйгона в том, что сколько-то лет назад на другом континенте он заделал кузине ребёнка было глупо. Они тогда были знакомы ровно в той степени, которая приличествовала родственникам, потомкам драконьих королей, и едва замечали друг друга при дворе. О какой ревности, о каком попранном долге, о каком осквернённом супружеском ложе можно вести речь, если даже самой мысли о таком союзе не было ни у короля, ни у её родителей, ни тем более у них самих? Даже мама при всём своём характере сумела оставить в прошлом многочисленных женщин, что отец познал до их брака и наверняка обрюхатил. Лейна решила поступить также. Однако это не давало ответов, что теперь делать с Визеррой и её бастардом. Если кузина и правда родила ребёнка от Эйгона, то она попытается навязать дитя его отцу. Если тот был нагулян от раба или другого волантийца, то это ничего не меняет: у двух беглянок не так много способов вернуть себе старое место при дворе, и попытка повязать себя с младшим братом короля через его бастарда, реального или мнимого, была лучшим из вариантов. Сама Лейна, по крайней мере, на их месте действовала бы также. Давила бы на жалость, ответственность за честь дома, драконью кровь… Опасность представляло то, что последнее для Эйгона не было пустым звуком. Сейчас он не верит бумаге и чернилам, но что и как он будет говорить, если – нет, когда! – увидит ребёнка, своего сына, первенца? Если сходство так очевидно, как об этом пишет лорд Илилеон, то его заметят все. Эйгон колченог, а не слеп, что он будет делать, когда его припрут к стенке? Конечно, отец бастарда может его не признавать, многие, как она слышала, так и делают – выставляют женщину за стены замка с дитём если не в подоле, то в чреве, и тут же о них забывают. Кто-то, как её дяди, признают своих бастардов опосредовано: на корабле дяди Малентина каждый юнга по-своему походил на капитана, а внебрачные дочери дяди Рогара работали служанками в Высоком Приливе. Как заботился о своих бастардах отец Лейна предпочитала не думать, узнавать, как это будет делать её муж, отчаянно не хотелось. Лейна зябко повела плечами то ли от холода, то ли от очередной мысли, всплывшей, как утопленник в порту. С чего она решила, что дело ограничится одним признанием? Бастарда ведь можно узаконить! Визерра, или скорее её мать, сама могла попросить об этом у короля, даже не будь Эйгон предполагаемым отцом ребёнка, – правнук короля Джейхейриса не может расти, как какой-то безродный Уотерс. На ум снова полезли моряцкие ругательства, которым её научил Лейнор. Всё упиралось в двух шлюх, старую и молодую, чтоб их обеих в Пекле драли. Проклятая драконья кровь значительно усложняла всю ситуацию. Даже будь Визерра из какого-нибудь знатного андальского дома, пусть даже дочерью кого-то из верховных лордов, всё было бы проще: ребёнка бы отдали кормилице, а опозорившуюся дочь – септам или Молчаливым Сёстрам. Но пеклова сука была наполовину Таргариен, а её сын так и вовсе на три четверти. Если за ним признают право на фамилию и родовой герб, чего исключать нельзя, то перворождённый и узаконенный сын принца обойдёт её собственных детей. — Миледи? — послышался чей-то голос. Лейна отвернулась от оплавленного парапета. На какое-то мгновение ей показалось, что у выхода на крышу башни стояла Бетани Стронг в простом чёрно-белом платье горничной, однако стоило моргнуть, и наваждение пропало. Это была та самая служанка, бастард лорда Лионеля. У неё, в отличие от единокровной сестры, лицо было длиннее, и глаза оказались не ярко-карими, а какими-то тёмными, точно угольки. В руках она держала свёрток какой-то ткани. — Тебя зовут Алис, верно? — уточнила Лейна. — Верно, миледи. — Давно ты тут стоишь? — Нет, миледи. Я услышала от слуг, что вы поднялись на крышу и решила проверить здесь ли вы. Вам не стоит тут стоять. — Это ещё почему? — нахмурилась женщина. Ещё слуги не указывали ей, где ходить в собственном доме. — Осенью на вершине очень злой ветер, миледи. Я боюсь, что вы простынете, а это вредно для детей. — Я не… — Лейна хотела сказать, что уже давно вышла из детского возраста, как вдруг осеклась. Не могла же простая горничная знать то, о чём она сказала только мейстеру? Заметив её замешательство, Алис позволила себе маленькую снисходительную улыбку. — Откуда ты знаешь, что я… — В тягости? Я это чувствую, миледи. Всегда так было и со всеми. А кроме того, я меняю бельё и забираю ваши ночные рубашки, и за всё время не видела на них крови. — Но почему ты говоришь «дети»? — Потому что их двое, миледи, — как маленькой объяснила ей горничная и протянула ей свёрток, оказавшийся шалью. — Возьмите, миледи, не стоит мёрзнуть. Лейна узнала узор из переплетающихся фруктовых веток – шаль оказалась мирийской, хотя и очень простой. Такие продавались в Спайстауне и Халле, и обычно их покупали в подарок своим женщинам горожане, когда хотели произвести первое впечатление. Ей об этом как-то рассказывал Лейнор, не понимавший такой блажи. Как и положено мирийской шали, она оказалась лёгкой и тёплой; только накинув её на плечи, Лейна поняла, что успела подмёрзнуть. — Спасибо, — поблагодарила она. — Значит, двое? — Двое, миледи, — кивнула Алис. — Спросите у старых слуг, я ни разу не ошиблась. — Так ты здесь повитуха? — Да, миледи. Замок велик, старый мейстер живёт высоко, пока до него добежишь, пока он доползёт – некоторые и родить успевали. Да и не любит он, мейстер-то наш, со слугами знаться: лишний раз к нему не ходят. — Принц Эйгон говорил, что он принимает твою помощь. — Принимает, куда он денется, — пожала плечами Алис. — Травы для лекарств ему ношу я, он кое-что мне рассказывал. Сперва контролировал, потом стал вместо себя посылать к роженицам, чтобы не ходить лишний раз. Да они и сами идут сперва ко мне. — Понимаю. Лейна невольно опустила руки на пока хранивший тайну живот. Новость о двойне её удивила: у Веларионов такое иногда случалось, но она никогда не представляла себя на месте кузин и других дальних родственниц. Признаться, Лейна даже после помолвки не слишком задумывалась о том, что ей придётся исполнять долг жены и рожать супругу наследников. С Эйгоном она говорила об этом осторожно, прощупывая почту на будущее, но добилась лишь абстрактного признания: — Драконьему Сердцу, конечно, нужен наследник, замок должен принадлежать Таргариенам. После этого супруг по своему обыкновению перевёл тему, но Лейна успела понять, что перспектива стать отцом его пугала. Расспросив Денниса Грейхеда, она кое-что выяснила. Во-первых, принц, имея три серебряных звена в своей незамкнутой цепи, был не слишком хорош в помощи роженицам. Во-вторых, над ним явно довлели обстоятельства его собственного появления на свет, смерти принцессы Каллы и королевы Эйммы. Поэтому-то, когда у неё появились первые сомнения, она не стала ими делиться с мужем, но теперь, когда подозрения подтвердились, нужно было ему рассказать. Тут Лейна вспомнила, почему оказалась на крыше Королевского Костра. Бастард Эйгона. Угроза их детям. Её детям. С этим нужно было что-то делать. Сказать сейчас? С Эйгона станется принять это за уловку, дешёвый трюк, чтобы удержать себя. Может быть, говорить должна не она, а мейстер? Сам, по собственному почину. В любом случае, времени на объяснения мало, об этом нужно сказать до того, как они отправятся в Королевскую Гавань. О том, что они отправятся в столицу, никто не обмолвился и словом, но Лейна не сомневалась, что, если принц не полетит сам, его призовет к себе король: появление бастарда столь высокого происхождения не могло остаться без его внимания. Нахмурившись, Лейна подошла к оплавленному проёму входа на винтовую лестницу, спускавшуюся вниз, и стала спускаться. Пятно света сзади мигнуло и пропало – Алис последовала за госпожой. С каждой новой ступенькой вниз внутри Лейны крепла уверенность и обретал очертания план разговора; к тому моменту, когда она снова оказалась перед тяжёлой двустворчатой дверью горницы своего мужа, она уже представляла, что и как нужно сказать. Эйгон – хороший человек и, по отзывам отца, не по годам мудрый советник и опытный придворный, не раз примирявший братьев, однако у всех есть свои уязвимые места. Слабое место принца Драконьего Сердца заключалось в том, что иногда ему становилась не интересна политика, и тогда на передний план выходил мейстер. Как и всякому пламени, Эйгону требовалось, чтобы кто-то постоянно раздувал тлеющие угли, напоминал ему, что дракон, чем бы он не увлекался, должен оставаться драконом. Кивнув самой себе, Лейна вошла в распахнутую сиром Деннисом дверь. Её муж сидел в кресле у камина и сосредоточённо смотрел в горящий в нём огонь, протянув ноги к самой решётке. Скрип и хлопок двери его не потревожил, как и шаги Лейны. Только когда она коснулась его плеча, принц вздрогнул от неожиданности и поднял к ней удивлённый взгляд. — Что ты собираешься делать? — Что, прости? — Седьмое Пекло, он что, спал? — Что ты собираешься делать с бастардом? — повторила Лейна. — Если это мой бастард… — Будем исходить из худшего, это твой бастард. Его узаконят? Эйгон завозился в кресле и сел прямо, как будто снова был школяром на экзамене. В иной ситуации леди бы не упустила возможности подколоть супруга, но сейчас было не до шуток. Сцепив длинные, унизанные кольцами пальцы в замок, принц проговорил уже совершенно серьёзным тоном: — Король может узаконить бастарда, но Визерис никогда на это не пойдёт. На Великом Совете нам пришлось опровергать происхождение бастардов, пытавшихся претендовать на Железный Трон. Если узаконить одного, это создаст прецедент, и при том гнилой: если сегодня узаконить сына младшего принца, кто знает, может, завтра придётся узаконивать внебрачного сына короля. Так что, признать за ним право на трон? Нет, это совершенно исключено, об узаконивании не может быть и речи. Такая строгая позиция несколько удивила Лейну. Видимо, мейстер в её супруге воспринял эту проблему как особо интересный правовой казус и теперь пытался его решить. Что же, тем лучше, главное направить его в нужную сторону и убедиться, что будут соблюдены их собственные интересы. — Конечно, правнук короля Джейхейриса не может считаться простолюдином, — продолжил рассуждать Эйгон. — Всё-таки драконья кровь – не вода, однако это не даёт ему права считаться Таргариеном. Скорее всего, ему, как Джейгору и Орису Баратеону при посвящении в рыцари даруют собственную фамилию и право на собственный герб. — И все двенадцать лет до своего первого турнира он будет жить припеваючи в Красном Замке. Или ты пригласишь его сюда вместе с матерью? Эйгон уставился на неё снизу вверх; в зелёных глазах (если верить кузену Джейгору, у ребёнка такие же) горели злость и обида. Кроме того, даже без сарказма ей нужно было знать ответ на вопрос, и, желательно, до отлёта в столицу. Между тем, муж, презрительно скривив губы, снова отвернулся к огню. — В свою последнюю ночь в Волантисе, в самую последнюю, когда мы привезли прах Мейриса его матери, я предложил Визерре вернуться в Вестерос со мной. Я предложил ей дракона, титул, свой дом, но она швырнула мне всё это обратно в лицо – ей положение среди Старокровных оказалось важнее. Я не собираюсь унижаться и не собираюсь прощать за отвергнутый дар. — Сеющий ветер пожинает бурю, — Лейна с мрачным удовлетворением повторила одну из бабушкиных присказок. Такая могла родиться только на берегах залива Разбитых Кораблей, но в Высоком Приливе её тоже полюбили. — Ну а мальчик? — А что мальчик? — Что ты будешь делать с ним? Эйгон ответил не сразу: — Ничего.

***

Принц Эйгон Таргариен Ночь явно перевалила за час летучей мыши, но в покоях короля было светло, как днём, от десятков свечей и жарко, как в Дорнийской пустыне от натопленного камина. В его портале – широко раскрытой драконьей пасти, – плясало яркое пламя, и создавалось ощущение, будто строители Мейгора действительно заточили в стенах Твердыни летающего гиганта, оставив на свободе одну только голову. — Бастард! — в который раз за вечер потрясённо протянул Визерис, отставляя опустевший кубок. — Ты сокрушаешься, как септа о потерянной добродетели, — фыркнул Деймон. — Если бы она ещё там была, — заметил Эйгон. — У меня было подозрение, что нечто в таком духе может устроить Деймон… — сказал старший из братьев. — Неужели я так предсказуем? Обидно. — Конечно, предсказуем, — принц поболтал остатки вина в своём кубке и залпом осушил его. — Предсказанное-то уже сбылось, да, брат мой? Деймон хмыкнул и равнодушно пожал плечами. Кора Сэнд, незаконнорожденная сестра дорнийского князя, на несколько месяцев военных действий на Ступенях ставшая не то наложницей, не то заложницей, не то просто дорогой шлюхой среднего из братьев, месяц назад родила маленькую девочку. Какое-то время история была главной темой для сплетен при дворе, поскольку всем было известно, кому именно и зачем грела постель дорнийка. После помолвки с Рейнирой любовницей Деймон не интересовался, и она вместе со своими воспитанниками и растущим животом была предоставлена сама себе в удалённых покоях Красного Замка, забытая всеми, кроме приставленной к Мартеллам стражи. Ребёнок родился чуть раньше срока; девочка оказалась маленькой и черноволосой, как её мать. Деймон наверняка знал о своём отцовстве, но роженицу, как говорили, не навещал. Леди Кора назвала дочь Клариссой, но её воспитанники быстро прозвали маленькую кузину Крапивой – из-за красных пятен на коже младенец показался им как будто отстёганным жгучей сорной травой. В итоге Мартеллов, законорожденных и нет, взяла под крыло сама королева: по её приказу их перевели в комнаты попросторней с окнами на юг, хотя и оставили под охраной. Придворные считали это милосердием и заботой, принц-десница – опасной дуростью, а сам Эйгон – блажью и эмоциями беременной женщины. Вопреки осени и наступавшей ей на пятки зиме, дом Таргариенов переживал новый расцвет при Весеннем Короле. Алисента, лишь недавно родившая Визерису сына, теперь гордо носила под сердцем их второго ребёнка. Рейнира, задавшаяся целью родить Деймону сына, от бывшей подруги отстала на пару месяцев. Незадолго до отлёта в Королевскую Гавань мейстер Норберт, задумчиво пощипывая свои пескарьи усики, сообщил Эйгону, что Лейна тоже беременна. Но богам, видимо, было мало одарить Таргариенов законными детьми, они решили обрушить на них поток бастардов… — Сбылось, — легко согласился Деймон. — Вот только ты всё равно меня опередил. — Сами боги не знают, скольких женщин ты уже перепробовал. Если хотя бы половина из них понесла… — Количество не всегда равняется качеству, брат мой. Даже будь у меня десяток бастардов с твоим они не сравнятся. — Если он действительно мой, — сделал оговорку Эйгон. — В любом случае мы узнаем это завтра, — подвёл черту Визерис, мягко пресекая спор. — Если погода позволит, корабль войдёт в Черноводную завтра к ужину. — Уже сегодня, брат мой. И я бы не стал особенно рассчитывать на погоду: драконам приходится забираться за облака, чтобы не лететь сквозь шторм, а у кораблей такой возможности нет. — Теперь я начинаю понимать, почему кузина Визерра отказалась с тобой ехать, — ухмыльнулся Деймон. — Если плохо тебя знать, можно подумать, что ты зануда. — А если узнать получше, то можно в этом убедиться, — поддакнул король. Братья засмеялись; Эйгон сам усмехнулся, воздавая должное шутке, но поспешил спрятаться за чашей, забыв, что она уже пуста. Снова наполнив кубки и себе, и Визерису, принц откинулся в кресле и не позволил натянутой улыбке сползти с лица. — Если бы я и правда был занудой, то мы бы сейчас не сидели здесь и не обсуждали проблему высокородного бастарда. Визерис почесал вечно небритый подбородок и глубокомысленно изрёк: — Что ж, каждому свойственно совершать то, о чём он в последствии будет жалеть. — Готов поставить свою корону – у дяди Вейгона тоже такое было. Неразделённая любовь, бастард или что-то в этом духе. — Прощайся с короной, — хмыкнул Эйгон. — Дядя убеждён, что одна ночь с женщиной стоит нескольких ненаписанных страниц очередного научного труда. Собственно, поэтому я окончательно списан со счетов. На этот раз хохотали все. Представить архимейстера, ложащегося в постель с кем-то, кроме пыльного фолианта, не получалось. — Кстати, что сказал тебе Морской Змей? — поинтересовался Деймон, уняв смех. — Балансировал на грани оскорблённой чести и понимания, — пожал плечами принц. — Но стоило ему напомнить про портовых жён и количество сребровласых юнг на короблях Веларионов, как все вопросы отпали. — Лейнор как-то рассказывал, что его отец засадил императрице Лэнга. Кто знает, может, по её дворцу теперь бегает узкоглазый и беловолосый ребёнок? — Лейнор сам не спешит кому-то засаживать, — заметил Эйгон. — Корлис теперь задался целью женить его до прихода весны. — С нашими зимами он может особенно не торопиться, — покачал головой Визерис. — Дом Веларионов, конечно, многочислен и вымирание им не грозит, но только у Лейнора мать зовут Рейнис Таргариен. Они уже имеют кого-то на примете? — Пока только присматриваются, никого конкретного. — Полагаю, им стоит поискать кого-то из морских домов, — стал рассуждать король. — Аррены из Чаячьего Городка, Мандерли, Селтигары… — У Селтигаров только пара дочерей на выданье, и обе страшные, — возразил Деймон. — Одна пучеглазая, как треска, вторая коренастая, словно краб. Аррены – не то чайки, не то овцы, Пекло знает что такое. — Вообще-то они наша родня, — уязвлённо напомнил Визерис. – Родственники моей жены, и твоей, кстати, тоже. — Поэтому я имею право говорить о них правду. — Корлис недолюбливает Мандерли, — добавил принц. — Они не дают ему развернуться в портах Студёного моря. — Алисента может пригласить ко двору кого-то из Хайтауэров и Редвинов, — предположил король, проигнорировав скривившегося Деймона. — В любом случае, остаются ещё Тарты и Эстермонты, они ведь родственники. — Боги знают, кого ищет Корлис, — поморщился Эйгон, делая новый глоток. — Пусть сам выбирает, кого ему надо. — Ему? Может Лейнору? — Боюсь, мнение Лейнора в этом вопросе не учитывается. Сам он бы предпочёл вовсе не жениться. — Неужели нет такой женщины, которая бы его устроила? — Женщины, может, и нет, вот только венчать сына с мужчиной Корлис не станет. Визерис поджал губы и заглянул в кубок. — Я могу понять Корлиса, — сказал он после небольшой паузы. — Каждый отец хочет, чтобы сын вырос достойным человеком, храбрым рыцарем, чтобы сын соответствовал его ожиданиям… Вы поймёте это, когда сами станете отцами. — Да мы уже отцы, если ты забыл, lekia, — фыркнул Деймон. — Другое дело, что наши дети – бастарды. — Уже повод для разочарований, — вздохнул Эйгон. Принц залпом допил оставшееся в чаше вино и, отставив её к почти пустому кувшину, поднялся. От выпитого в голове шумело, а в теле поселились вялость и истома. Похоже они выпили за вечер больше, чем представлялось Эйгону. — Спешишь под бок к благоверной? — усмехнулся средний из братьев. — Тебе бы тоже не помешало. — Беременные капризны, не люблю с ними возиться. От Эйгона не укрылось, как нахмурился при этих словах Визерис. Видят боги, у брата были сомнения на счёт этого брака, но он сам выкрутил себе руки, дав обоим обещание, которое не мог не выполнить – не такой он был человек. Слова сорвались с языка принца раньше, чем король успел открыть рот: — Рейнира – не Калла Карларис, lekia. Она не дурочка, уж поверь мне, я позаботился о том, чтобы она ею не выросла. Она не будет терпеть от тебя то же пренебрежение, которым ты награждал и Рею, и Каллу. Ухмылка на лице Деймона с каждым словом становилась всё шире и всё злей. — Прежде чем меня учить, разберись со своей женой, valonqar. Не мне завтра встречать старую любовницу с собственным бастардом на руках. — Свою-то ты уже пристроил, да? Как бы Вхагар не воздала тебе за все многочисленные юбки, что ты задирал. — У Госпожи Воздаяния слишком много забот, чтобы держать мне свечку. Вместо ответа Эйгон развернулся и вышел вон. Хотелось плюнуть то ли под ноги, то ли в камин, но принц сдержал раздражение, и только когда за спиной хлопнула дверь, позволил себе выругаться. — Мой принц? Деннис, несомненно, успевший задремать, прислонившись к стене, возник рядом и без лишних слов подал флягу. Эйгон не глядя отпил; вода пришлась весьма кстати. Кивнув безликим королевским гвардейцам, принц побрёл по кориду в сторону своих покоев. По коридору гулял небольшой сквозняк – несмотря на погоду полуоткрытые галереи не спешили укрывать коврами и гобеленами, – приятно холодивший кожу, и пламя свечей и ламп, освещавших путь, плясало свой танец, совсем не похожий на пляску огня в королевском камине. — Драконье Сердце хотя бы разваливается, здесь-то чего сквозняки терпят? — пробурчал Деннис. Присяжный щит наверняка продрог, пока дожидался сюзерена. — Чтоб такие, как я, трезвели быстрее, — хмыкнул Эйгон. — Пока человек идёт на своих двоих он, можно сказать, трезв. Вместо ответа принц сильнее обычного стукнул тростью по каменным плитам, и щелчок полетел по пустому коридору, а принц, не рассчитавший шаг и подвернувший увечную ногу, едва не полетел на пол. Еле успевший подхватить сюзерена рыцарь поспешил исправиться: — Что ж, лишняя подпорка порой не повредит. Какое-то время они тащились молча, а в голове у принца мысли всё крутились вокруг двух женщин. Нечего было и думать о том, чтобы предотвратить их встречу, но вот её возможные последствия не могли не тревожить Эйгона. Остановившись на одном из лестничных пролётов чтобы отдышаться, он изрёк пьяную банальность, достойную покойного Рунцитера: — Дядя Вейгон был прав. Все беды от женщин. — Есть способ от них спастись, — напомнил Деннис. — Даже несколько. Цитадель, септрий, Ночной Дозор… — Нет, никаких обетов! — Тогда остаётся способ, которым пользуется сир Лейнор. — Нет, это ещё хуже, — поморщился Эйгон. Подвёрнутую щиколотку сводило от боли; проклятый каблук, угораздило же… — А Лейнор долго бегать не сможет. — Вы тоже не особенно далеко убежали, — хмыкнул присяжный щит. Он облокотился на стену, ожидая принца, а сам поджал губы. Заметив этот невысказанный знак желания о чём-то сказать, Эйгон нетерпеливо махнул рукой, разрешая начать. — Я знаю, что говорят о бастардах, мой принц, что они дети предательства и порока, что они сами изменники и подлые люди. Но… позвольте напомнить, мой принц, что дед моего деда тоже был бастардом от драконьей крови. И ничего, вырос как-то и потомство вырастил не-предателями. — Деда твоего деда родила горничная, — язвительно напомнил Эйгон. — Как и всех остальных бастардов драконьей крови. Но Визерра – не простолюдинка. — Всего лишь волантийка. — Всего лишь дочь своей суки-матери и внучка своего упёртого деда, что хуже всего. — Вы путаете мать и ребёнка, мой принц. Из него может вырасти достойный человек. — Кто бы его ещё вырастил, — пробурчал принц и, не дожидаясь ответа, пошёл дальше, снова, как и много лет назад, тяжело опираясь на трость. Остаток пути до покоев Эйгона они проделали молча. Присяжный щит провёл его вглубь комнат, проследил за тем, чтобы слуги приняли роскошный гоун из белой парчи (валирийские туники не слишком подходили для вестеросских осеней и зим, и принц вынуждено вернулся к андальской моде), и разложили многочисленные кольца, браслеты и цепи по своим шкатулкам, после чего коротко пожелал доброй ночи и вернулся в переднюю. Накинув на плечи узорчатый пентошийский халат, Эйгон, еле слышно ступая босыми ногами по толстому ковру, вошёл в спальню. К его удивлению, там ещё горел свет, и Лейна полусидела в кровати, наложив под спину подушек. Мейстер Пескарь, едва объявив о беременности жены, предложил ей перебраться в отдельные покои, мол, так будет проще, удобнее и вообще, так принято, за что был послан в Пекло. Эйгон не стал об этом говорить, но решимость, с которой супруга отвергла этот вариант, грел ему душу: едва ли она стала бы настаивать, если бы была и правда на него зла. Всё-таки с женой ему повезло: Лейна не стала закатывать истерик или устраивать скандал на всё Драконье Сердце, и в тот день они многое обсудили. И всё же принц чувствовал, что что-то неуловимо изменилось, куда-то делись очарование и страсть первых недель брака. Супруга его, хотя и сохраняла спокойствие внешне, была напряжена и собрана, будто готовилась к бою, и едва ли это можно было оправдать одними лишь грядущими родами. — Я тебя разбудил? — спросил он. — Нет, — устало покачала головой Лейна. — Просто не спится. — Нам тоже. — Уверена, у твоих братьев другие причины. Что они говорят? — Смеются, — пожал плечами принц, подходя к кровати. — Хотя прекрасно понимают проблему. — Никогда не думала, что человек и правда может доставлять проблемы одним своим существованием. Они прибудут только завтра, а я уже мысленно всё сказала. Теперь думаю, может, из-за этого мне слов не хватит при встрече? Пропадёт запал? — Не выдумывай, — Эйгон успокаивающе коснулся пальцами её щеки, и спустя мгновение она потёрлась ею о его ладонь. — Тебе не придётся ничего говорить. Я всё сделаю сам. Они не получат от меня ничего из того, что причетается нашим детям. Ни драконов, ни земель, ни титулов. — Думаешь, Визерра так легко уступит? — с недоверием протянула Лейна. — Уступит. Им некуда идти, у них в руках лишь один рычаг воздействия на меня. Интересно, какие у них будут лица, когда они поймут, что он сломался? — Вы жестоки принц. Рушите чужие мечты. — Несколько лет назад мои мечты тоже разрушили. Как оказалось, проще было строить замки из морской пены, проще и надёжнее. В конце концов, она стала чёрным камнем гигантских башен, и… — Эйгон? — Да? — Ты пьян. — Возможно, — уклончиво ответил он. — Не очень сильно. Меня напоили злые братья. Если хочешь, пойду искать свободную спальню. — То есть, оставшаяся половина кровати тебя не устраивает? — насмешливо спросила Лейна. — Ну, раз ты настаиваешь…

***

Окна в Багряном чертоге, где короли обычно давали частные аудиенции просителям и гостям, были приоткрыты, но осенний ветер с Черноводной не мог развеять духоты, царившей в покоях, и Эйгон порадовался, что ради семейного совета решил вернуться к валирийским туникам. Несколько слоев хлопковых рубах в жарком помещении давали почти тот же результат, что и шерстяной гоун, но в них принц не чувствовал себя мокрой мышью, в отличие от Визериса. Король из-за своего положения, был вынужден сидеть спиной к камину, и всё тепло шло прямо ему в укрытую мантией и бархатным кафтаном спину. Брат старательно делал вид, что ему ничего не мешает, но то и дело оттягивал ворот, напрасно полагая, что делает это незаметно. Пустить в комнату больше воздуха не решались – многочисленные беременные боялись простыть. Оглядывая завешанный алыми драпировками чертог, Эйгон с мрачным удовлетворением подумал, что ему удалось снова собрать весь дом Таргариенов вместе. Помимо королевской четы и Деймона с Рейнирой на символическое воссоединение семьи пригласили и кузину Рейнис с мужем и сыном – в конце концов, это затрагивало и их интересы. Дядя Вейгон сперва отпирался, но делал это не слишком убедительно и быстро позволил себя уговорить. Теперь архимейстер в своей серой хламиде и с золотой цепью на шее восседал в одном из кресел у окна, обложенный подушками, словно и-тийский фарфор. — Переживаете? — спросил Эйгон у него. — С какой это стати? — возмутился тот. — Не знаю. Я бы переживал перед встречей с сестрой, которую не видел почти тридцать лет. — Столько же бы и не видел. Сейра всегда была капризной манипуляторшей. — Вами она тоже манипулировала? — с улыбкой поинтересовалась Лейна; она, конечно, нервничала, но умело это скрывала. — Разумеется. Однажды она выхватила у меня книгу и сказала, что вернёт её за поцелуй, а ей было одиннадцать. Я, конечно, послал её в Пекло, но эта сучка обиделась и бросила книгу в огонь! В итоге она меня ещё и виноватым выставила, мол, я её оскорбляю почём зря. Рейнира, стоявшая рядом с архимейстером, не сдержала смеха, за что удостоились осуждающего взора от Алисенты, впрочем, пропавшего впустую. — Впечатляет, — признала принцесса. — Но зачем же вы тогда пришли? — Не мог отказать себе в удовольствии посмотреть на её морщинистое лицо, — с покаянным вздохом сознался Вейгон. — Она младше вас, дядя, — напомнил Эйгон. — Не вздумай напомнить ей об этом. Между тем дверь распахнулась, пропуская внутрь сира Гаррольда Вестерлинга. — Джейгор Илилеон, лорд Рубежа и наместник Тироша, его мать, принцесса Сейра из дома Таргариенов, и его сестра, леди Визерра… Тут придворный опыт подвёл лорда-командующего – к какому роду причислить Визерру он, видимо, так и не понял. Не заметить заминку было сложно, но она быстро потерялась на фоне вошедших. Джейгор в бело-золотом камзоле с массивной цепью на шее выглядел как прирождённый лорд; белёсые брови, сошедшиеся на переносице, выдавали волнение. Наверняка лорд Рубежа внутренне уже попрощался и с дружбой, и с положением при дворе, и с должностью, и с титулом. Понять его было можно: до этого он пользовался покровительством всех трёх кузенов, а теперь против своей воли стал чёрными крыльями с чёрными вестями и представлял королю опальную мать. Тётка, напротив, казалась настоящей королевой из дома Таргариенов: голову, увенчанную жемчужной тиарой, она держала высоко поднятой, с шеи свисали длинные жемчужные нити, а запястья украшали изящные браслеты, будто сотканные из золотого кружева. Чёрно-красное платье не то андальское, не то волантийское, призванное напомнить о происхождении, оставляло открытым ровно столько, сколько было необходимо, чтобы подчеркнуть достоинства зрелой женщины. Единственным изменением, что заметил Эйгон, стали едва заметные сеточки морщин у глаз, почти не различимые; другие, наверняка, не заметили и этого. В отличие от матери Визерра обошлась без венца, но ей он был и не нужен. Принц откровенно надеялся, что с родами она подурнеет, как это нередко случалось с женщинами, но стоило признать очевидное: кузина всё ещё была чертовски хороша собой. Осознание этого стало неприятным сюрпризом и обожгло Эйгона новой волной раздражения, желчи, смешанных с некоторой долей стыда. В признании за чужой женщиной красоты не было ничего предосудительного, но видеть такое в бывшей любовнице… Это только бередило обиды. Фиолетовое, в цвет глаз, платье подчёркивало фигуру, которой бы позавидовали многие знатные девицы. Бело-золотые косы она уложила вокруг головы, на шее висел изящный кулон с аметистом, а на руках… На руках она держала мальчика, ставшего причиной споров, проблем и бессонных ночей. Эйгон не знал, кого ожидал увидеть: маленькую копию себя? кого-то похожего на братьев? на первенца Алисенты? Ему казалось, что если это его сын – если это правда его сын, – то он должен узнать его сразу же, почувствовать собственную кровь, услышать шёпот богов, как уже случалось. Но ничего подобного не произошло. На принца ярко-зелёными глазами смотрел мальчуган лет четырёх, как и все дети пухлощёкий, немного бледноватый, но последнее можно было списать на волнение, сложное путешествие, которое закончилось только накануне. Кто знает, может, он всегда такой? Ребёнок испуганно жался к матери, держась одной рукой за серебряную цепочку кулона. — Мой Государь, я счастлив представить вам свою матушку, принцессу Сейру из дома Таргариенов, мою сестру Визерру и её сына Эйриона, — с поклоном произнёс Джейгор; голос его прозвенел в тишине покоев, разрушая иллюзию застывшего времени. Беглая принцесса сделала несколько шагов вперёд и медленно опустилась перед сидящей королевской четой в глубоком реверансе с идеально прямой спиной. За её спиной нечто подобное попыталась исполнить и Визерра, но с ребёнком на руках это вышло у неё далеко не так изящно, как у матери. — Для нас большая честь и радость приветствовать короля Семи Королевств, — сказала тётя, не поднимая глаз от пола. — Мы всегда рады видеть родню, — проговорил Визерис с привычной благожелательной маской-улыбкой. — Прошу вас, встаньте. Далее последовала настороженная церемония приветствий и представлений, бремя которой стоически принял на себя Джейгор. С Деймоном и Рейнирой приезжие были незнакомы; Эйгону тётя улыбнулась ласково и как-то по-матерински, от чего принца передёрнуло, а кузине он едва кивнул, стараясь не смотреть на ребёнка; от Веларионов за лигу несло холодом и неприязнью, но Сейре будто бы было плевать. При виде Вейгона, Сейра улыбнулась как можно шире, так умело изображая искреннюю радость, что ей можно было бы поверить, и, протянув руки к брату, шагнула к его креслу: — Вейгон, мой старый братец-книгочей! — Сейра, моя старая шлюха-сестрица! — в тон ей ответил архимейстер. Бывшего триарха такая встреча не смутила, зато королева едва не задохнулась от возмущения – к обществу дяди своего мужа она так и не привыкла. — Ты ничуть не изменился, Вейгон. Всё так же сквернословишь. — Зато ты изменилась немало. Это что, морщины? — За книгами ты совсем ослеп, пусть твои собратья дадут тебе мирийское стекло, — фыркнула Сейра. — Довольно! — повысил голос Визерис. — Боги, просто поразительно… Столько лет не видеть друг друга и сразу начать с ссоры! Неудивительно, что один сбежал в Цитадель, а другая за Узкое море. — Я никуда не сбегал, — пробубнил себе под нос дядя, не решаясь, впрочем, повторить это громче. — Чем мы обязаны столь… неожиданному визиту? – осведомилась Алисента, сумевшая справиться с эмоциями. — Довольно трагическим обстоятельствам, Ваша Милость, — печально произнесла Сейра. — Дабы не утруждать вас долгой историей моей жизни в Вольных Городах, могу сказать, что в Волантисе меня предали те, кого я считала союзниками, против моей семьи ополчились все Старокровные, и нам пришлось бежать сперва на Апельсиновый берег, потом в Лис, а оттуда в Тирош. — Нам известна немного другая история, — заметил Деймон. — Сперва вы, тётушка, выставили за порог собственного сына. — Всё что я делала, милорд десница, я делала ради спасения своих детей. Так поступают все матери, если в них есть хоть капля любви к детям. Возможно, со стороны это и выглядит жестоко, но в тот момент это был единственный способ уберечь Джейгора. Кузен на это объяснение промолчал и даже остался внешне почти спокоен, только щека нервно дёрнулась при упоминании «любви к детям». Эйгон вспомнил слова тётки, не постеснявшейся заявить старшему сыну, что бедного Мейриса она любила больше. Удивительно, что Джейгор вообще пустил мать на порог после всего этого, сам бы принц не стал бы так унижаться. С другой стороны, вряд ли принцесса Алисса довела бы до такого; если верить братьям, мать из неё была куда лучше, чем из её сестры. — Весьма достойный поступок, — кивнула Алисента, в голосе которой появилась тень если не приязни, то понимания. — Это делает вам честь. В этот момент дядя Вейгон поперхнулся и зашёлся в кашле, и все взгляды сошлись на серой фигуре архимейстера. Кое-как прочистив горло, он утёр рот выуженным из рукава платком, и самым ядовитым тоном объявил: — Побойтесь Семерых, Ваша Милость, какая честь? Моя сестра как потеряла её в семнадцать лет, так больше и не видела! Проигнорировав его выпад, Сейра ответила королеве как ни в чём не бывало: — Любая женщина на моём месте поступила бы так же, Ваша Милость. В некотором роде, по этой же причине мы с Визеррой сейчас стоим перед вами. Не было нужды объяснять, что она имела ввиду, но Эйгону из отвлечённого мейстерского интереса было любопытно, какие выражения выберет тётка. Всё же одно дело называть шлюхой себя и совсем другое говорить так про собственную дочь. Однако вместо того, чтобы самой всё объяснять, Сейра предпочла отступить в сторону, пропуская вперёд Визерру, впервые за всё время вышедшую из-за спины матери и из её тени. — Государь, это Эйрион, мой сын, — объявила она с гордостью, демонстрируя ребёнка словно знамя. — Мой и принца Эйгона. Как всё оказалось просто. Слова не прозвучали ни похоронным набатом Королевской септы, ни приговором. Эйгон снова посмотрел на мальчишку, озабоченно хмурившегося под взглядами королевской четы. Понимал ли он, что за люди перед ним сидят? Наверное, уже должен понимать, Сейра бы позаботилась о том, чтобы объяснить всё ребёнку, от которого зависело их будущее, как нужно себя вести. По крайней мере, он не закатывал истерик. Последние несколько недель, минувшие с того дня, когда ворон принёс это злосчастное письмо, принц с подачи Лейны исходил из самого худшего, но сейчас не видел этому подтверждений. Может ли быть так, что это правда его сын? Эйгон перевёл взгляд на Визерру. Кузина смотрела прямо на него с вызовом, упрямством и драконьей решимостью. Она должна была понимать, что ей ничего уже не светит – ни брак, ни статус фаворитки, – но Визерра так откровенно лезла вперёд, что это бесило. — С чего ты взяла, что это мой сын? — холодно произнёс он, и собственный голос показался ему каким-то чужим. В памяти всплыл образ деда за столом в Палате Малого Совета; сравнивать себя с упрямым Старым Королём не хотелось. — В те дни в моей постели был только один мужчина, и это ты, — маска оскорблённой Визерре, конечно, шла, но до мастерства матери ей было далековато. — Да, — не стал отрицать Эйгон. — Но мы делили ложе не один месяц, а никаких признаков своего приближающегося отцовства я так и не заметил. — Это могло случиться в последние разы! — А могло случиться и после. Почем мне знать, в чьих объятьях ты искала утешения, когда твоя мать указала мне на дверь? Мало ли в Волантисе похожих на меня эйксов? Сходу могу вспомнить наследника Лентарисов. Боги, тебе даже не было нужды искать кого-то! Сколько, тётя, у вас постельных рабов? — Какого низкого ты о себе мнения, Эйгон, раз считаешь, что тебя может заменить постельный раб, — прошипела кузина. — Это многое говорит и о тебе, милая кузина. Одним богам известно, сколько мужчин побывало в твоей постели до меня и сколько после. Откуда мне знать, что ты понесла от меня? У твоего сына белые волосы? У тебя тоже, в Волантисе этим никого не удивить. Глаза? Может, после меня ты желала только зеленоглазых. Конечно, вряд ли они были хромыми, таких ведь не любят держать в борделях, правда? По крайней мере не в ваших. В фиолетовых глазах Визерры вспыхнул драконий огонь, и она уже открыла рот, чтобы возразить, оскорбиться, осыпать его проклятьями, как вдруг подал голос король: — Так чего вы хотите? Ответ на этот вопрос знали все, но нужно было, чтобы его сказала сама Визерра. Поправив сползшего вниз Эйриона, попытавшегося за спором выскользнуть из цепких материнских рук, она объявила: — Я хочу, чтобы моего сына признали. Да, пусть он родился не в браке, но он от крови дракона, как вы любите говорить. — Признали или узаконили? — деловито уточнил дядя. — Это разные вещи. — Признали и узаконили. Эйрион – перворождённый сын, и имеет право… — Он не имеет никакого права ни на что, — отрезал Эйгон, повышая голос. — Он мне не сын и никогда им не будет. Визерис поёрзал в кресле и недовольно нахмурил брови. Да, раньше они не говорили о том, признает или не признает младший из братьев своего бастарда – всё заслонил сам факт его наличия; однако сейчас королю нужно было вынести какое-то решение, когда обе стороны настаивали на своём. Нерешительность на его лице заметила и Сейра, бросившаяся к венценосному племяннику: — Мой Государь, вы наша единственная надежда. Двадцать с лишним лет назад я оставила родной дом позади, теперь то же пришлось пережить моей дочери. В память о вашем деде и моём отце я прошу вас: не останьтесь равнодушным к судьбе его правнука. Алисента бросила взгляд на всё ещё мнущегося мужа и, коснувшись его руки, спросила: — Не выставим же мы их вон? Куда они пойдут с ребёнком на руках? — На Шёлковую улицу, разумеется, — пожал плечами Деймон. — Разве этому учит Вера? — продолжала убеждать мужа королева. — Сказано ведь в Семиконечной Звезде: милосердны будьте, как милосерден Отец Небесный. Король, отказывающий в милосердии, правит несправедливо. — Я не собираюсь выгонять их в Блошиный Конец, — бросил Визерис с лёгким раздражением и, высвободив руку из мягкого захвата жены, устало потёр переносицу. — Я пытаюсь решить дело по справедливости. Эйгон, ты признаёшь, что это твой сын? — Нет. Я не знаю, что это мой сын, и не могу этого узнать. Слова легко слетели с языка. Так или иначе, к такому ответу он склонялся в последние дни: бастард, в независимости от того, его или не его, был угрозой его семье, его нынешней, настоящей семье, угрозой его будущим детям, в происхождении которых не было никаких сомнений. Снова оказавшись лицом к лицу с Визеррой, Эйгон увидел не упущенные возможности, как того боялся, а лишь ловушку, в которую его пыталась поймать алчная самовлюблённая кузина, но которой ему милостью Мераксес удалось избежать. Легенда, придуманная бывшей гелой, оказалась настолько плохо скроенной, что на неё не повёлся никто из присутствовавших. — Государь, Эйрион в любом случае правнук короля Джейхейриса, — тётя ухватилась за имя своего отца, как утопающий хватается за любую соломинку, что может удержать его на плаву. — Эйрион в любом случае рождён вне брака, — напомнила Алисента, либо уловившая, как переменилось настроение Визериса, либо продолжавшая гнуть какую-то свою, отдельную линию. — Лорд Джейгор тоже, но это не помешало ему стать нашим верным другом и соратником, — встал на защиту кузена Деймон. — Такие люди нам всегда нужны, — кивнул король. — Во что превратится наш двор, если мы будем привечать и пестовать каждого бастарда? — сказала королева, и Эйгон едва сдержал усмешку. Надо же, она всё же знает такое слово, а сперва так ловко старалась его избегать. — Такие дети – свидетели бесчестия своей матери и порока своего отца. Если уж они не думают о своих душах, пусть он отмаливает их грехи. — Предлагаешь отдать его Вере? — брови Визериса поднялись вверх, и его удивление в той или иной степени разделили все. Даже Веларионы казались озадаченными, а судя по выражению лица Лейнора, шурин как бы не впервые в жизни задумался о собственных грехах. — Да, — кивнула Алисента. — На Дороге Роз есть мужской септрий, бурые братья Кузнеца будут счастливы принять к себе ещё одного воспитанника и послушника. — Это те, что попрошайничают по дорогам? — уточнил архимейстер. — Никогда не любил попрошаек. — Нет, это хорошая обитель, её старший брат – кузен лорда Тирелла… — О, великодушие королевы не знает границ, — Сейра позволила себе лёгкую улыбку. — Мы с благодарностью примем это предложение. Более того, я сама отнесу Эйриона этим… бурым братьям, если Ваша Милость поступит также с собственным сыном. Эйгон, знакомый с приёмами тёти, не купился на притворную покорность, с которой она начала говорить, и её ответное предложение, завуалированный посыл в Пекло, его не удивил, а вот остальные… На пару мгновений в горнице воцарилась тишина, а потом Алисента, у которой кровь отлила с лица, не хуже дорнийской гадюки прошипела: — Да как только… Однако закончить фразу ей не дал Визерис; усмехнувшись, он сказал: — Ну, септрий – это уж слишком. Наш дед, конечно, отдавал детей Вере, но ведь он не всегда поступал разумно, правда, Эйгон? — Правда, — кивнул принц. Не все решения Старого Короля можно было назвать мудрыми, и постриг тёти Мейгеллы ради одного символизма был ничем не лучше принципиального запрета иметь дракона, которым Джейхейрис «ограждал» Эйгона от опасности. Между тем Визерис вернулся к насущному вопросу: — Ну, поскольку ни септрий, ни признание нам теперь не грозит, остаётся один выход. Джейгор, этот ребёнок и правда твой племянник? — Кем бы ни был его отец, он всё ещё сын моей сестры, Государь, — ответил лорд Рубежа. — В таком случае мы признаём Эйриона Уотерса как племянника лорда Джейгора Илилеона со всеми правами, вытекающими из кровного родства, включая наследственные. Мальчик вместе с матерью получит право на эту фамилию. Лорду Джейгору мы также даруем право именоваться лордом драконьей крови, в качестве знака своего происхождения от крови Старой Валирии. — Скорее, в качестве компенсации за пару лишних ртов, — пробормотал дядя Вейгон. — А что насчёт меня, Государь? Разумеется, тётя Сейра не могла остаться в стороне и промолчать, когда вокруг раздавали права и титулы. — Король Джейхейрис ведь не лишал вас титула принцессы? — Эйгон вместе с дядей почти синхронно покачали головами. — Мне тем более не за что его у вас забирать. Можете остаться при дворе, думаю, вам будет интересно, как изменилась Королевская Гавань за эти годы, можете отправиться с детьми в Тирош… В любом случае, мы с королевой будем вам рады. От Эйгона не укрылось, как Визерис осёкся, упомянув Тирош. Наверняка он хотел предложить ещё и Драконий Камень, но сам понял, чем это грозит. Как бы он не распинался о родственных чувствах, предлагать тётушке визит к гнездовью было чревато – с неё станется и в прах отца плюнуть, и дракона найти если не себе, то дочери или внуку. Нет, нет, этого нельзя было допустить. Сейчас же предложение остаться при дворе выглядело как замаскированный приказ, и Сейра, разумеется, поняла, какого ответа от неё ждут. — Щедрость Вашей Милости подобна свету летнего солнца, озаряющего нас по утру, а милосердие сродни теплу его лучей, — от волантийских поэтических аллюзий бывшая Старокровная либо не стала избавляться сознательно, либо не смогла изжить въевшуюся привычку к льстивым эпитетам. Визерис же расплылся в довольной улыбке – брат всегда любил, когда о нём говорили хорошо, особенно, если его хвалили за дело. — Благодарю, Ваша Милость, — поджавшая губы Визерра явно была разочарована итогом, но заставила себя звучать искренне и снова изобразила неловкий реверанс. — Мы бы хотели послушать рассказ о положении дел в Волантисе после войны, тётя, — добавил король. — Уверен, Малому Совету будут интересны подробности того, чем живёт наш союзник. — Это было бы весьма кстати, — кивнул Деймон. — Мы пошлём за вами. А пока, раз здесь Джейгор, и Эйгон, и лорд Корлис, мы могли бы обсудить положение эссосских владений Тироша. Ты не против, брат мой? — Не лучше ли оставить это до заседания Совета? Уверен, лорду Тиланду будет, что сказать. — Нисколько в этом не сомневаюсь, но я бы хотел сперва обсудить несколько принципиальных вопросов. — Ну, раз ты настаиваешь… Прошу извинить нас, миледи, государственные дела отказываются ждать. Сейра с Визеррой первыми покинули Багряный чертог; проходя мимо сира Гаррольда кузина обернулась и метнула в Эйгона полный злости взгляд. Очевидно, она рассчитывала на другой исход милого семейного воссоединения, но, пожалуй, только такой она и заслужила. Принц спокойно выдержал её взгляд, а после отвернулся к жене. Не проронившая ни слова за всю встречу Лейна заметно расслабилась, стоило конкурентке выйти из комнаты; напряжённость и сковывающая нервозность, не отпускавшие её в последние дни, отступили. Она подняла на него свои лиловые глаза, и принц понял, что всё сделал верно. Особых терзаний из-за своего решения он не испытывал и раньше, а сейчас понял, что сделал бы и большее, лишь бы снова видеть жену счастливой и уверенной в завтрашнем дне. Лейна коснулась губами его щеки, а потом прошептала на ухо: — Спасибо, — и уже чуть громче прибавила. — Я устала, пойду прилягу. — Конечно. Она вышла под руку с Рейнирой следом за своей матерью, одобрительно улыбнувшейся зятю, и Алисентой, поддерживавшей руками выступающий живот. — Ты правда хотел обсудить дела или тебе снова захотелось выпить? – осведомился Эйгон у брата, когда командующий гвардией закрыл дверь за их спинами. — И то, и другое.

***

Вечером, вернувшись в свои покои, принц обнаружил жену сидящей перед мирийским зеркалом. Алис, та самая незаконнорожденная дочь лорда Лионеля, по желанию Лейны возведённая из горничных в высокое достоинство камеристки, методично расчёсывала влажные серебряные кудри госпожи, ловко орудя черепаховым гребнем. Сделав реверанс перед сюзереном, она обменялась странным взглядом с присяжным щитом и вернулась к своему занятию. — Тебе ничего не показалось странным сегодня? — спросила Лейна, пока Деннис стягивал с сюзерена одну тунику за другой. — Ребёнок ни разу не заплакал и слова не сказал. — Он вроде бы большой, чтобы плакать по поводу и без, — пожал плечами Эйгон. — Да, но всё равно… Дети в четыре года так себя не ведут. Лейнор, например, был ужасно болтлив – мы не знали куда деться. Мы с отцом сбегали, а мама с бабушкой слушали, хотя понимали едва ли половину. — Если позволите, миледи… — вставила Алис и, получив одобрительный кивок, продолжила. — У всех детей всё бывает по-разному. Кто-то раньше начинает бегать, но молчит, кто-то ползает, но лопочет, что не заткнёшь. Конечно, дитя могли чем-то напоить, чтобы не мешался… — Нет, это было бы видно, — покачал головой Эйгон. — Мы с дядей бы это заметили. — Возможно ему просто нечего сказать. Значит, время ещё не пришло. Принц нахмурился и, позволив Деннису набросить на плечи халат, принялся расплетать собственную косу. Молчание Эйриона и правда было странным, но это можно было объяснить стрессом и нервотрёпкой. Кто-то среди незнакомых взрослых терялся, кто-то начинал рыдать, а вот он оказался молчальником. Оставалось только надеяться, чтобы эта тишина не аукнулась им позже. Углубившись в собственные мысли, Эйгон пропустил мимо ушей вопрос Лейны, что-то про Драконье Сердце, когда оно ещё звалось Харренхоллом, но, по счастью, спрашивали не его. — …слишком, миледи, — ответила Алис. — Замок как замок, только очень большой. Я была с леди Бетани в Белостенном – там то же самое. Стены, башни, богороща… — Правда, что в Харренхолле водились призраки? — Не знаю, миледи, я их не видела. Хотя на кухнях говорили, что каждый лорд, умерший в этих стенах, не знает покоя после смерти, и по ночам они ходят по башням, особенно часто по мосту между Вдовьей и Королевским Костром. Стронгов, правда, не видели: Лорд Байвин умер в гостях, лорд Бринден на охоте, а лорд Лионель здесь. Зато Мия, это прачка, миледи, божится, что однажды видела лорда Мейгора Тауэрса на лестнице Вдовьей башни. — И ей верят? — хмыкнул рыцарь. Деннис раскладывал по ларцам принцевы перстни и шпильки, а сам нет-нет, да и поглядывал на камеристку, слушая её едва ли не внимательнее господ. — Кто-то верит, сир, а я нет. — Так что же, врёт эта прачка? — Конечно, сир. Всем известно, что лорд Мейгор во Вдовью башню ходил не по лестницам, а по тому мосту. — Зачем он туда вообще ходил? — удивился присяжный щит. — Хозяйские покои в Королевском Костре. — Во Вдовьей башне жила королева Рейна, — пояснил Эйгон. — Подходящее жильё для женщины, пережившей трёх мужей. — Да, мой принц, — откликнулась Алис. — Только, говорят, вела она себя не по-вдовьи. Старый денщик сира Саймона, Четт, покойник, любил рассказывать, как его мальчишкой к себе в услуженье королева взяла, а мать его, как он говорил, простыни меняла во Вдовьей башне. И она рассказывала ему, что на тех простынях сам лорд Мейгор лёживал и королеву ублажал. — Как мало я знаю о собственной семье, — усмехнулся Эйгон. — Говорят, что последний лорд Тауэрс и умер, когда возвращался в Королевский Костер – с моста упал. — Мейстер Пескарь говорит, что он упал с лестницы. — Пескарь наш был мейстером уже в те дни – правды от него не дождёшься, мой принц, — пояснила Алис. — Будет покрывать покойного лорда, хотя все знают, что он перед королевой как только не стелился. — Почему же про это ничего не известно? — удивилась Лейна. — Пока королева жива была все помалкивали: кто будет кусать кормящую руку? А потом… Её Милость была добра к слугам, а боги не любят, когда чернят память благодетелей. Так, между собой судачили, конечно, но при чужих помалкивали. — Но ведь у королевы Рейны был двор, маленький, но всё же такое не могли не заметить… Камеристка в ответ просто пожала плечами, либо не зная ответа на этот вопрос, либо не желая отвечать. Закончив с волосами госпожи, она придирчиво осмотрела результат своих трудов и удовлетворённо кивнула сама себе. — Что-то ещё, миледи? — Нет, спасибо, Алис, можешь идти. — Доброй ночи, миледи, мой принц. Бастард лорда Стронга сделала реверанс и проскользнула мимо замершего у выхода присяжного щита, будто бы случайно задев его рукавом платья. Рыцарь проводил её голодным взглядом. — Ты тоже свободен, Деннис. — Если поторопишься, можешь успеть перехватить её у богорощи, — с усмешкой добавила Лейна. К чести присяжного щита стоило сказать, что если господская шпилька его и смутила, то виду он не подал. — Доброй ночи, мой принц, миледи. Едва за рыцарем закрылась дверь, Эйгон с облегчённым выдохом вытянул ноги в кресле и с силой потёр лицо, стараясь согнать с него привычные маски, которые пришлось держать до самого вечера. Сегодня было слишком много всего. Даже когда маленький семейный совет подошёл к концу, они впятером ещё не сразу перешли к тирошийским делам, обсуждая наглость тётки и её дочери. — Неужели этот безумный день закончился? — устало пробормотал он. — Пока что нет, муж мой. Принц приоткрыл один глаз и недоумённо уставился на жену. Та, глядя на него через зеркало, лукаво улыбнулась и поинтересовалась: — Признавайся: ты сегодня так рьяно защищал права наших детей из любви ко мне или из-за своих обид на кузину?