Бесстрашие Бога

                                         Скандинавский бог Хеймдалль.       Старшая Эдда, сборник легенд, нес в себе наименование его, как белого бога, светлейшего из ассов.       Он был тем, кого люди, и сами боги, не могли не знать и не могли не ненавидеть.       Зачастую его называли сыном Одина, но никто не мог предположить откуда могло возникнуть родство между защитником ассов и Всеотцом.       Сам Хеймдалль себя называл заложником собственных взглядов.       Когда прозвучал последний удар Бога Войны, и Всеотец пал, когда мальчишка помиловал его, а Фрейя простила, тогда пришел гном и отомстил за своего брата разрушив Одина.       Все разрушив.       Хеймдалль, спустя время, узнал, что Брока смогли спасти. Этим занялся лично выживший Фрейер, что просил помощи у эльфов, которых тот сам же и сплотил.       И Рагнарёк канул в лету.       И не было большего празднества, как в день, когда вокруг Асгарда разрушились все стены, оставив после себя только жалкие осколки камней, разворошенные дома и землю, полную крови.       Землю, на которой он рос, учился, любил, ненавидел. Здесь же он заимел духовный подъем, а сила его была на пике.       Нравственность и воодушевление, боль, горечь, внимание, память...       Он служил Асгарду. Может со стороны казалось, что он кипел за людей, но правда в том, что он был защитником этих земель, хранителем, при том, что сам же был и вестником Рагнарёка.       Ему трудно простить себя; невозможно – тех сук, что ныне продолжают звать себя народом Асгарда.       Один радел за силу их рода. Он был и он делал. Хеймдаллю жаль, что он не сумел разглядеть то, что делал он всё только на своё благо.       Но это не отменяет предательств.       Сурт воскрес в огне Муспельхейма. К его душе взывала неутешная Синмара, жаждущая своего мужа в объятия. И Огонь смиловствовался над ней, полюбив также, как и его носитель.       И где, это чёртова справедливость?       Ассы отреклись от Одина так легко и просто, словно он никогда не растил этот народ, не помогал, не ценил, не вкладывал и малой доли самого себя в то, что его окружало.       Он не был хорошим человеком. Но правитель он был достойный. А негодяй и того более – непревзойденный.       И как же было противно Хеймдаллю смотреть на то, как Сиф возглавляет ассов и ведет их к ванам, в Ванахейм. Как эта мерзавка Труд поднимает молот своего отца и идет навстречу пути валькирий. Как сам Тор, которого спас Кратос – вдруг смотрит и видит.       И вот, они все уже имеют свой второй шанс. Так просто. Так правильно – для них.       Ему же ничего не осталось.       Он один хоронил останки Всеотца, попрощавшись не как с правителем, но как с отцом, которого у него никогда не было.       И пошел дальше.       Точнее хотел пойти, пока не осознал две вещи.       Во-первых, ему ничего не светило на этих землях. Неспроста ему пришлось покориться Мимиру и Кратосу, заверив их, что не пойдет путем войны.       Во-вторых – больше ему некуда идти.       Ох, вот незадача.       И сюрприз.       И несправедливость.       Или он уже это говорил? Неважно.       Важно то, что ему пришлось скитаться по мирам, рассматривая, как движутся другие, как они ищут то, ради чего стоит двигаться вперед.       Почему со стороны это выглядело так легко?       – Подонки, – выплюнул бог, исчезая из Ванахейма, в котором насмотрелся на чужое лицемерие.       Чудачке Сиф повезло, что ее отпрыски уже мертвы. Уж эти два обалдуя, Моди и Магни, его племяннички, сразу бы разрушили всю покорность и яркий лик ассов, являясь отличным примером того, кем они все были на самом деле.       Не зря, в свое время, Хеймдалль и Бальдр поспособствовали их смерти. Вот только жаль, что им обоим это сейчас не на руку.       Со временем он столкнулся с еще одной задачкой, что не давала ему существовать.       Ясное дело, что он так и не смог нигде прижиться, теряя свои собственные нервы и силы на то, чтобы почувствовать вкус жизни.       Но его гложило только сильнее от осознания, что он понимает куда на самом деле лежала его дорога. А он не шел и даже не пытался, потому что… не знал, как ему это сделать.       И ему понадобился совет. Или несколько. Или, чёрт возьми, настоящая карта с прописанными, в правильной последовательности, шагами.       Здесь он наткнулся на еще один барьер: ведь после потери Всеотца он вдруг, неожиданно, оказался по-настоящему одинок.       У него много знакомств и его имя на слуху. Да и у него есть соратники. Среди валькирий, и эйнхерий, и эльфов, и даже гномов.       Он умеет сотрудничать.       Но вдруг он остался там без крепкого плеча рядом. И даже знание, что он сам создал идола в лице Одина, никак не повлияло на его отношение к нему.       Он сам так хотел. Тогда он выбирал его.       Так, что оставалось делать?       Ответ ему не понравился.       Перебрав всех, кто мог сказать хоть что-то дельное, он разочаровался еще больше.       Все остались при своем: Труд воссоединилась с опомнившимся Тором.       Асы пошли навстречу ванам, где освободившаяся Фрейя, и ее дуралей брат, приняли их на своей земле.       Тюр, этот пустоголовый тупица, продолжил носиться со своим вознесением, отрекая насилие.       А Мимир, чертов баловень судьбы, живет припеваючи у несокрушимого Бога Войны, героя Рагнарёка, и его маленькой пиявки, которая-       О. Ну может это и вариант.       Нет никого, кому он мог бы довериться. А эта заноза выглядела как кто-то, кто будет достаточно милосердным, чтобы выслушать его. Да и не слыл он болтуном. Смышленый малый, он то видел, как мальчишка умеет работать.       Ну, грозился он пару раз выпустить ему кишки, подумаешь. Не выпустил же, значит на неплохой ноте разошлись. Можно попытаться договориться.       И у него все-равно нет выбора.       – И потому... ты позвал меня?       Атрей с любопытством оглядывал одну единственную пластину, оставшуюся от стены окружающей ранее Асгард.       Хеймдалль казался злым, недовольным, а Атрей пока не знал, как ему вообще реагировать на их встречу.       Да и воспоминания вдруг овладели им: будто совсем недавно он взбирался по этой самой стене, чтобы проникнуть к Всеотцу и получить необходимый ему ответ, на вопрос – «как уберечь отца».       И вот он снова здесь, любуется великолепным видом простор Асгарда, за пределами самого города.       По другую сторону все также зрелище представляло из себя неутешимый вид. Странно даже думать о том, что здесь когда-то был город, жили люди.       Еще более странно думать о том, что он снова, вопреки предупреждениям отца, оказался здесь.       С Хеймдаллем.       Бог отложил Хофуд – свой острый меч, и не обращая на мальчишку внимания, продолжил смотреть вдаль.       Молодой человек словно старался взять себя в руки или смириться с тем, что ему придется говорить с Атреем.       Атрей довольно устроился на краю стены, переводя дух после того, как пересек все это расстояния от земли до самого верха.       Он получил весточку ранним утром.       Маленькая ящерица проскользнула в его комнату на втором этаже их дома, разбив хвостом крынку, в которой он хранил заколдованный песок с земель Альвхейма.       Ящерица, поменяв окрас, быстро замельтешила по его рабочему столу, и через время, Атрею открылся небольшой, довольно детальный рисунок на песке. Стена Асгарда, и положение солнца – время, когда его будут ждать.       О приглашающем у Атрея было немного предположений, но стена наводила на определенные мысли. С ней его связывал только Хеймдалль, еще с их первой встречи.       И падение Одина. Но последнего он вычеркнул сразу: Синдри его уничтожил и вернуться тот не мог ни при каких условиях.       Он решил пойти один, взял снаряжение и предупредил Мимира, потому что он теперь всегда его предупреждает. Отец терпел его выходки слишком долго и за еще одну он мог лишиться и головы, а рука Кратоса довольно тяжела, когда он того хочет.       Но почему-то не было никакой тревоги, Атрей чувствовал, что Хеймдалль просто хочет что-то обсудить.       – Я не хочу ничего с тобой обсуждать, – недовольно протянул молодой человек, огрызаясь и устало окидывая Атрея взглядом.       Атрей попытался подняться, чтобы уйти, но Хеймдалль легко толкнул его в спину, заставляя остановится.       – Да стой ты, – буркнул он раздражённо. – С тобой так тяжело.       – Со мной? Ты серьезно?       – Я хочу с тобой кое-что обсудить, – с расстановкой, медленно процедил парень, расправив свою идеально белоснежную тунику. – Ладно. Я сказал это.       Мальчишка смотрел недоуменно, но ему было забавно наблюдать за чужими метаниями.       Что Хеймдалль вообще делал после смерти Одина, что сейчас он сам позвал его на встречу, и еще ни разу не оскорбил?       – Почему я?       – А кто? Ты видишь здесь кого-то еще, кто был бы рад разделить со мной время?       – Ты сам в этом виноват.       Атрей потер большим пальцем кожу у носа, слегка подскрёбывая засохшую краску на самом кончике, отфыркиваясь от налетевшего порывая ветра, что чуть не сбил тонкое тело.       Хеймдалль с усилием проигнорировал чужое мельтешение, пытаясь сконцентрироваться и не дать этой козявке подзатыльник.       – Я не жалею. Все, кто был рядом со мной были плохими людьми, – и он искренне в это верит. Его сила никогда его не обманывала. Было неприятно признавать это в компании недодруга, недоврага, но он не привык прятаться. – Просто кто-то об этом знал, кто-то нет.       – Ну да, а ты святой, – скептически пробормотал Атрей, осмотрев парня перед собой. Тот выглядел ощетинившимся, но продолжал сдерживать внутренние порывы.       – Ты мало что знаешь.       – Ладно. Ты прав, – перескочив через валун, мальчишка внимательно осмотрел край уступа, будто бы заметив знакомый силуэт, но нет, этого не могло быть. Показалось. – Я был бы не против разделить с тобой время. О чем ты хотел поговорить?       – Я сейчас расскажу тебе историю, – мальчишка кивнул и устроился удобнее, пока Хеймдалль держался за переносицу, жмурясь, пытаясь сконцентрироваться. – Ты просто, не знаю, выслушай? А потом я как-нибудь соберусь с силами и уточню кое-что.       – Ты звучишь, как человек, – Атрей не смог спрятать удивление и бог попытался кинуть в него Биврестом, но не попал. Может не захотел попасть.       – Не оскорбляй меня.       Он посмотрел на Хеймдалля еще раз, смешливо фыркая.       А этот заносчивый бог изменился. Не сильно, конечно. Был таким же дерзким, жестким, но внутри у него словно что-то перещелкнуло. Может смерть Одина повлияла на него намного лучше, чем тот сам помышляет.       А может это сам Атрей ошибался на его счет.       – Совсем давно, у меня была знакомая, – Хеймдалль умолк, растерянно и бесшумно вдыхая воздух. Он был после дождя, ощущался простором, нес в себе прохладу. Был наполнен шумом земли.       Ему вдруг показалось, что он слышит голос Одина. Его заботливое: «Эй, ты опять хулиганишь, Хем? Я не против, но лучше делай это в доме. Простудишься. Земля еще сырая. И может заглянешь ко мне в кабинет? Мы давно не говорили по душам.»       По коже мурашки, стоило ему почувствовать смех Бальдра, когда они, выпив, танцевали под дождем. У них всегда был повод для смеха. Его названный брат понимал его. Их отношения росли с течением времени.       А перед глазами, внезапно, её взгляд, словно через призму водной глади. Он долгий и уверенный. Она всегда смотрела на него так, даже если он делал какую-то глупость.       – Поздравляю? – вдруг вопросительно пробормотал мальчишка, вырывая Хеймдалля из его воспоминаний.       – Умолкни, – фыркнул парень, обратив внимание на Атрея.       – Я серьезно. Ты не выглядишь как тот, кто может похвастаться знакомствами.       Полукровка чувствовал себя довольно спокойно. Наверное, в компании отца и Мимира, он и не такие странности повидал. Хеймдалль расслабился больше, не встретив насмешку, пока он выворачивается наизнанку, впервые после падения Асгарда.       Впервые вообще.       – Ты будто выглядишь, – вернув шпильку, молодой человек растянулся в наглой улыбке, по кошачье сщурившись.       – Ну, я-то это не скрываю. Все что мне нужно, у меня уже есть.       – Да-да, девчонка из Ярнвида, беглец из Мидгарда, валькирия из Асгарда.       – Что? – Атрей действительно удивился, растерянно хмыкнув. – Нет. У меня есть отец и Мимир. Синдри и Брок.       – Мне плевать, но спасибо, что поделился, безумно трогательно.       Закатив глаза, Атрей крепко сжал тетиву на луке, перевязывая ее плотнее. Ему было довольно трудно дождаться, когда Хеймдалль решиться на полноценный рассказ, хоть их беседа и оказалась довольно... непринужденной. Что было очень странно, но мальчишка решил обдумать это позже. Если это не ловушка и не сон, и если выберется отсюда живым. – Так что там с твоей знакомой? Где же она сейчас?       Хеймдалль снова сник, и уже не казался таким самодовольным, погружаясь в глубину своих воспоминаний.       – Её звали Амора-, – бог запнулся, удивленно коснувшись собственных губ. – Я так давно не произносил ее имя.       Хеймдалль встрепенулся, искоса поглядывая вдаль, и глаза его потеряли свою интенсивность, превратившись в нежно-нежно розовый, довольно блеклый оттенок.       Атрей тихонько прочистил горло и парень продолжил.       – Она одна из истинных озиров – первых богов Асгарда. Впрочем, как и я. Это позже мы стали «ассы». Племя Озиров было потомками Имира, что был самым первым существом Мирового Древа. Среди первых же был и Бури, а позже и его сын Борр. После появились и те, что не были такими же, как их основатели. Появились внуки Борра – Один, Вили и Ве. Тогда-то у Одина крышечку-то и сорвало. Он, вместе с братьями, возомнил себя превосходящим своего создателя. Всеотец поднял свое оружие против прародителя, Имира, тем самым став Единоличным правителем Асгарда. И уже не озиры, а ассы правили всеми. В правление Одина, она бежала совсем девчонкой, из Асгарда, в страну норн.       – Я кое-что знал из твоих слов. Так и что же с ней стало, она вернулась?       – Что? Нет. Конечно, нет… Она просила пристанища и помощи у Урд и Верданди – наивысших норн. И провидицы приняли ее. Я слышал, они даже учили ее. Она довольно могущественная волшебница и до сих пор беспощадный враг Тора.       – По твоим словам, она довольно сильна. Боишься, что она придет в Асгард?       – Она никогда не вернется. И не такая уж она и сильная. Просто хорошая волшебница. Она… когда была дома, она много улыбалась и-       Атрей смотрел на него насмешливо, улыбался лисой, но старался делать вид, что его интересует небо, открывшееся со оставшейся части стены Асгарда.       Хеймдалль нахмурился, но не стал задерживаться на чужой ухмылке, продолжая: – Труд ненавидела Амору. Они были ровесниками, но безродная богиня обучалась быстрее, чем дочь могучего сына Всеотца.       Он слышал в словах Хеймдалля горечь, или страх, или надежду и Атрей подумал, что ему стоит осторожно уточнить кое-что:       – Одина больше нет.       – Да уж. Но ты думал, я так сразу изменю своим привычкам? – презрительно хмыкнув, Хеймдалль выплюнул: – Он был моим отцом.       – Он много кому был отцом. Но что он дал вам, кроме унижения и рабства?       – Тебе-то лучше знать. Вон, твой папаша тебя на руках носит. Что ты ему такого сделал, кстати?       – Ты глупый.       – Ладно, не кипятись. Я же обещал Кратосу и Мимиру, что не пойду против нового мира. Я хочу жить больше, чем мстить.       – Но мстить ты хочешь тоже.       – Не знаю.       – Не знаешь, – задумчиво повторил Атрей, посмотрев на Хеймдалля по-другому. Этот взгляд заставил бога незаметно повести плечами, чтобы расслабить мышцы и убрать холодок, пробежавший по позвоночнику.       Возможно, он действительно недооценивал этого паршивца.       – Я вообще не за этим пришел, – пытаясь отвести внимание Атрея, Хеймдалль покорно принял, что сейчас он будет слабее на этой скользкой дорожке. – Просто… ты поможешь или нет?       – Ты не говоришь какого рода помощь нужна.       – Совет, – выдавил сквозь зубы парень, вытягивая длинные ноги, удобнее устраиваясь неподалеку от Атрея.       – Тогда я выслушаю тебя. Что тревожит?       – Не тревожит. Ставит в тупик.       – ..И что же?       – Я… у меня сердце не работает, как надо       – Эм, ладно. Как это проявляется?       – Я вообще не знаю, зачем я тебе это сейчас говорю. Я просто слышал, что так говорят, когда описывают чувства. Боже мой, какая херня, и в мыслях было глупо и когда произнес. Даже ещё хуже.       – Скоро мне нужно будет вернуться. Ты не мог бы, ну, не знаю, поторопиться?       – А знаешь, иди сейчас, нет смысла мне задерживать последнего йотуна.       – Амора – красивое имя, – прервал его Атрей, задумчиво рассматривая парня перед собой. Тот уже не казался таким напыщенным мерзавцем. Скорее неопытным мерзавцем.       – Да, наверное, – буркнул бог, раздраженно сжимая пальцы до хруста, – Но норны дали ей другое имя.       Хеймдалль сжал зубы, вцепившись ухоженными ногтями в собственный локоть, раздирая его до крови, стараясь быть незамеченным в своих действиях.       – Скульд, – выдохнув сквозь плотно стиснутые зубы ее имя, он замер, словно ожидал пришествие старшей норны, что уничтожит его, прямо здесь и сейчас.       – Скульд? Это же одна из трех норн, что сейчас обитают в Мидгарде.       – Откуда ты знаешь? – встрепенулся парень, угрожающе прищурившись.       – Отец говорил, – пожав плечами, Атрей взял тонкий прут, помогая с помощью него перебраться небольшой ящерице через камень на ее пути. Но краем глаза он чутко отслеживал эмоции бога. – Они с Мимиром и Фрейей посещали их, и одну из них звали так, как ты сказал. Это имя переводиться, как «будущее», верно? А имена старших норн: Урд – «прошедшее», Верданди – «настоящее».       Хеймдалль неохотно кивнул и продолжил перебирать пальцами завязки на том самом месте, где висел его рог, что сейчас у отца Атрея.       Мальчишка внимательно слушал и вроде даже не пытался нарваться на его злость. Трудно не признать, что вот этот вот, самое близкое, что было за всю его жизнь к понятию «друг». Помимо Бальдра и Аморы.       Атрей об этом не думал, ему было любопытней то, что Хеймдалль сидит перед ним, открытый, и вроде не такой уж и прочный, как хотел казаться при Одине.       Просто человек. Просто Бог.       Когда он гневался, его ярость была на лице, когда тушевался – глаза бегали по пейзажу, в поисках зацепки для своих мыслей.       Атрею нравился такой подход.       Сейчас они ближе, чем ему бы хотелось, но и это не пугало. Ему давно хотелось иметь друга.       Никто из тех, кого он встречал под это определение не подходил.       Хеймдалль был искренен. Этого достаточно.       Атрей прицельно кинул тонкий стебель, попав в чужое плечо, приподняв брови, предложив продолжить рассказ. Хеймдалль вернул ему удар в троекратно, но улыбнулся.       Если натянутая, дрожащая усмешка могла засчитаться за то, что люди делают со своим ртом, когда в хорошем настроении.       – Я не знаю, что у них произошло. Никто не знает, и даже Один, ведь в последнее время они не пускали его в свои воды.       – Так… и как ты собрался навестить ее?       – Я не собирался, зачем мне это? – Удивившись, бог внимательно посмотрел на Атрея, пытаясь в его глазах найти ответ на то, что даже вопроса у него не вызвало.       – Тогда зачем ты мне все это рассказываешь? Разве не логичным было предположить, что после того, как оковы с Асгарда пали, ты мог бы пойти к ней?       – Мы не были близки.       – Но ты помнил ее все это время.       – А кто не помнил бы? Мы боги. У нас хорошая память.       – Ты придурок, знаешь об этом? – устало выдохнул Атрей. – Я говорил не об этом.       – Ты просто мыслишь, как ребенок. Думаешь, что я держал ее образ в своей голове и стоило мне отойти от Одина, как сразу я мчался мечтать о ней? Я воин. И сам ты придурок.       – Войнам нельзя любить?       – Войнам некогда тратить свое время на несбыточное.       – Ты такой храбрый. Наглый, самоуверенный. Ведешь себя хуже прочих. Не верю, что ты не думал, о том, что когда-нибудь вам удастся встретиться.       – Мне плевать.       – Да что ты?       – Ты больно наглый без отца, заметил? Мне не хватает его, стыдно признать. Было бы славно, если бы он смог сейчас укоротить твой язык.       – Думаешь он сделал бы это? Он меня любит. И, кстати, он воин. Вот совпадение, верно?       – Что ты привязался?       – Я?! Ты ужасен.       – Да подожди ты.       – Ну?       – Что «ну»?       – Ты свободен, – медленно проговорил Атрей, пытаясь донести до парня обычную истину, которую тот не мог принять. Один забрался глубоко под кожу, чтобы вот так просто можно было бы отказаться от своей преданности. Хеймдалль посмотрел на него еще более недовольно, чем обычно. – Если ты не забыл, конечно.       – Не забыл, – фыркнул он, растерянно отворачиваясь. Не забыл, но и не принял эту чертову правду.       – Знаю, Один был тебе дорог, но он был лжецом, – смягчился Атрей, давая ему время побыть со своими мыслями.       Разговор не приносил ему никаких неудобств, но сердце грело знание, что его уже давно ждут дома. Хорошо, что Мимир оставил на нем заклятие, с помощью которого отец, как и он сам, мог отыскать его, где бы он ни был.       Лишь бы он не рванул сюда, а то его знакомый не обрадуется еще одному свидетелю, если Кратосу удастся услышать хоть что-то из их приватного разговора. Но отца здесь нет.       Хотя и на этот счет у него были некоторые мысли.       – Ты думаешь я не знаю, что он врал? О, нет, парень, я знал. Он был таким искусным мудаком, что сам себя мог обдурить. Он тот тип людей, чьи слова несут только правду и никогда ложь, даже если ложь – это правда, а правда – ложь. Я все знал.       Атрей собрался, стараясь, как можно незаметней проверить лук, на месте ли. Будет ли готов если придется парировать удар.       Хеймдалль сейчас показался ему намного старше его лет.       И намного злее.       Опаснее.       Сирень глаз потемнела до цвета эликсиров Фрейи, и весь его облик – не молодого парня, а взрослого мужчины.       Порой он совсем теряет связь с настоящим. И в их разговорах он находил утешение и ключ для их сближения. Но вот мгновение и он снова видит, так отчетливо, как не видел раньше – Хеймдаллю неимоверно много лет. Он тот, кого боялись, тот у кого просили помощи, он тот, кто подавал, и кто отнимал.       Несмотря на то, что у него нет морщин Мимира, он также был заложником своего тела. Молодость только звук.       И Атрей этот звук в человеке напротив упустил.       Осторожно коснувшись чужого сапога собственным, юноша очень тихо добавил: – Его больше нет.       – Чувств моих это не отменяет. Я его… ценил.       – Семья – это важно. Но он сам себя погубил.       – Я не боюсь очернить его память, если ты об этом.       – Тогда, что тебя останавливает?       – Что останавливает? Да все, ты меня видел вообще?       – Прости?..       – У меня с выражением эмоций, хуже, чем у тебя. Это многое говорит обо мне, как о человеке.       – Странное чувство, – Хеймдалль уставился на него растерянно, на что Атрей усмехнулся, пояснив: – Когда ты в последний раз сам признавал, что несовершенен? Уверен – никогда.       – Ха, ты такой смешной, смотри, чтобы тебя не унесла с собой какая-нибудь труппа клоунов.       – Ты тоже смешон.       – Тебе жить надоело?       – А тебе?       – Неприятная ты личность, – закатил глаза бог, вскинув вверх небольшой хрустальный шарик, стремительно поймав его ловкими пальцами у самой земли. Он повторил это еще несколько раз, пытаясь сосредоточиться и не прибить его единственного слушателя.       – Кто бы заикался, – Хеймдалль усмехнулся на то, как Атрей скривился, отворачиваясь от него.       – Ладно. Что ты делаешь, когда… не знаю, когда ты хочешь проявить… хотел сказать нежность, но это звучит противно. Что ты делаешь, когда хочешь что-то сделать?       – Почему ты думаешь, что я что-то делаю?       – Ты хотел спросить, откуда я знаю, что у тебя есть человек, с которым ты можешь что-то делать?       Смущение и неловкость мгновенно появились и заменились взволнованным оживлением. Хеймдалль взглянул на Атрея молча, и волнение, выразившееся на лице мальчишки, видимо доставили ему удовольствие.       – ..Да, – выдавил Атрей, отведя взгляд. – Как ты понял?       – Да у тебя все на лице написано, мелочь.       – Поясни.       – Говоришь, как твой отец – неприятное ощущение, – встрепенувшись, молодой человек покорно пояснил, сбавляя обороты, сжалившись над покрасневшим мальчишкой. – Ну ты довольный. Я бы даже сказал удовлетворённый-       – Эй!       – Я вообще ничего не сказал.       – Но подумал!       – Ну давай, конечно, ненавидь меня за мое скорое мышление, – тихий смешок раздался на вершине. Хеймдаллю все больше нравился этот недомерок. – Так что? Что вы делаете?       – Я не скажу, кто мой любимый человек, – упорно выпалил Атрей, справившись с собственной реакцией.       Мягкая краска спала с острых скул и он был готов к новым выпадам. Но Хеймдалль, казалось, наигрался, вновь заворчав:       – Я вообще чуть ли не в припадке от знания, что он у тебя просто есть. Существует, смекаешь? Мне не нужны такие подробности.       – Завидуешь?       – Ужасаюсь! Тебе хотя бы шестнадцать есть? – заметив то, как Атрей прикусил губу промолчав, Хеймдалль подавился смешком, закашлявшись. – Да гори все в чреве Лингбакра...       – Хеймдалль.       – Извини мне мой ошарашенный лексикон.       – Мне вскоре будет шестнадцать!       – Да мне вообще без разницы. Мне только нужно узнать о твоем… опыте… сближения. – Атрей закатил глаза на то, как молодой парень скривился, по всей видимости, впервые не играя свои эмоции. – Я сейчас сблевану.       – Только не в мою сторону.       – Утешил, – искоса посмотрев на Атрея, Хеймдалль фыркнул, улыбнувшись. – Так что?       Хеймдалль был человечнее, чем все, кого встретил Атрей на землях Асгарда.       И это было правдой. Атрей не был слеп и глух и Мимир очень способствовав его просветлению.       Сперва он действительно видел только хорошее в людях, которых он встречал, но Хеймдалль владел силой, что насильно показывала ему все самое страшное в людях, и только потом он мог составить свое собственное мнение, узнать кого-то лучше. Но до этого, по всей видимости, не доходило. Он просто отстранялся, закрывался, играл шута, оскорбляя, чтобы отвадить от себя окружение.       Сейчас, все его нападки казались настолько понятны, настолько прозрачны, что Атрей удрученно посмотрел на свои руки, мягко проведя кончиками пальцев по запястьям.       Отец был прав, когда говорил, что ему еще стоит многому научится.       Эта мысль, что пришла ему по истечению их не очень-то и долгого разговора, взволновала мальчишку.       Хеймдалль был врагом. Он издевался над Атреем, над Труд, над всеми, кого он видел. Но только сейчас, Атрей понял, что это было напускное.       Не такой уж он и Бог. А прятаться за злостью и оскорблениями – это даже больше про людей.       Атрей тяжело вздохнул.       – Ладно. Ладно, я могу тебе описать некоторые… примеры. Без имён.       Хеймдалль пристально смотрел на него долгое время, и Атрей встретил его взгляд спокойно, не надавливая.       Казалось, что тишина позволила ему расслабиться быстрее, чем до того и Хеймдалль заметно почувствовал себя непринужденнее, легко вернув на свои красивые губы ухмылку.       – Как скажешь, – послушно согласился бог, развалившись на стене, подложив под свою голову руку, согнув ее в локте. – Я сам слух.       Боже, на что Атрей согласился?                                   – Как насчет симпатии? – Хеймдалль громко застонал, уронив голову на руку, глухо стукнувшись тыльной стороной ладони о лоб. – Вижу, что с этим будет сложно. Ладно, не отвечай. Просто… знаешь, это первое, что к тебе приходит. Она погружает тебя в человека. Твои чувства, они словно концентрируются на другом существе.       Вот ты шел своим путем, видел дорогу, по которой идешь. И раз, на другом пути, параллельном, противоположном, стоит он. Просто кто-то, кто тебе симпатичен. Кто-то к кому ты чувствуешь влечение, расположение. Ты не можешь взглянуть на него, не почувствовав глубокой симпатии. Чувствуешь что-то родственное.       Симпатия возникает не только на реакции на внешность, хотя и она влияет, – Атрей запнулся, но проигнорировал чужую громкую усмешку. – Общие взгляды, ценности и интересы. Чувство сострадания по отношению к проблемам и несчастьям этого человека.       Тепло поселяется в твоей груди и не желает уходить. И у тебя все чаще появляются симпатии к тому месту, где вы вместе, просто потому что оно важно для него. Просто, потому что вы здесь живете вместе…       Хеймдалль удивленно захрипел, но сразу махнул рукой, стоило Атрею перевести на него взгляд. Молодой парень отмахнулся, продолжая потирать свое горло, удивленно рассматривая юношу перед собой.       – Что-то не так? – смущенно уточнил мальчишка.       Этот парень сказал что-то про совместное проживание? Подождите-ка.       – Нет-нет. Нет. Просто подумал: то есть то, что я просто ее сейчас помню, это и есть она, эта твоя симпатия?       – Ты безнадежен, ха? – Атрей выглядел насмешенным, но вдруг он спрятал улыбку, окинув бога перед собой скептическим взглядом. – Может в твоем исполнении это и она. Просто скажи мне почему ты хочешь встретиться с ней и зачем для того тебе моя помощь?       – Эй, не-а, ты не проведешь меня. Ты еще ребенок, думаешь, я тебе все вот так расскажу? Я первый спросил, вот и делись.       – Я хотя бы в правильном направлении двигаюсь?       – Да, – твердо отозвался молодой человек, кинув на Атрея задумчивый взгляд.       Атрей посмотрел на него в ответ немного мягче.       – Хорошо. Тогда продолжу.       Хеймдалль кивнул и устроился удобнее, присев на небольшой выступ, забравшись слегка повыше.       Ненадолго воцарилась тишина. Атрей старался собраться с мыслями, чтобы определить, что еще он мог бы рассказать, но Хеймдалль решил за него.       – А знаешь, – с энтузиазмом отозвался он. – Расскажи-ка мне про быт.       – В смысле?       – Повседневные отношения, – Хеймдалль покачивал ногой, задорно поблескивая глазами.       Атрей смутился от того, что именно он в них увидел. Словно Хеймдалль гончий учуявший след.       Но он ведь ничего не сказал. Из его слов трудно сделать выводы. Он старается осторожно делится своей жизнью. Да? По крайней мере он на это надеется...       – Ты уверен? Не кажется, что ты скоро перейдешь к такому близкому, теплому общению.       – Я ранен, – заныл парень, схватившись за сердце, прикрывая рукой глаза, коснувшись лба. Хитро прищурившись, он помог своей ящерице забраться к себе на плечо. – Но не в обиде. Расскажи.       – Если хочешь, – Хеймдалль кивнул и Атрей задумчиво стал перебирать возможные ниточки, чтобы решить, за что ему ухватиться, чтобы описать доступно то, что у него происходит. – В обычной жизни, когда вы уже вместе, когда ничто не стоит между вами, и когда вы многое сказали, становится намного легче. Вы просто живете.       – Скукота.       – Не скажи. Ты только наполняешься еще больше, ты постоянно окружен заботой. Твой человек внимателен к тебе, он оберегает и старается угодить. Ты даришь даже больше.       – В жизни не бывает, чтобы все было на равных.       – Но ты стараешься, – охотно настоял Атрей. В его глаза отражались вера и огонь, с которыми он говорил. – Бескорыстность это когда ты любишь, ты даришь чувства и заботу безвозмездно, не обращая внимания, кто же вкладывается в эти отношения больше. А еще прибавляется ответственность – ты все больше отказываешься от определенных возможностей, потому что отвечаешь не только за свою жизнь, но и за родственную. И конечно, свобода-       – Не может быть. Какая может быть свобода в отношения?       – Ты просто эгоист. А вообще у здоровых людей никто никогда не позволит лишать любимого свободы. Я стараюсь не допускать ревности и эгоизма, хотя это и сложно, ведь чувства сильнее. Но всегда нужно помнить, что ты сильнее.       Хеймдалль, казалось, задумался, и Атрей незаметно отвязал атласную желтую ленту с дуги лука, спуская ее по ветру, внимательно отслеживая, чтобы он упала ровно на «этаж» ниже. Убедившись, что все получилось и кое-кто заметил его знак, наверняка, успокоившись, Атрей постарался продолжить ровным голосом:       – Доверие и уважение. Любовь без полного доверия невозможна, ведь любые подозрения могут накопиться и разрушить то хрупкое, что вас связывает. А уважать взгляды любимого – без этого я не вижу своей любви.       – Как насчет близости?       – Какой именно? – осторожно уточнил мальчишка.       Хеймдалль игриво заблестел глазами: – А ты о чем подумал?       – Кхм... Любящие сближаются во всех смыслах, становятся близки не только телами, но и эмоционально. Интеллектуально, физически, духовно. Ваши привычки все больше обретают смысл для друг друга, его обычаи становятся и твоими тоже.       Хеймдалль все больше казался оглушенным и насмешенным. Он смотрел пристально, следил за его рассказом и как только что-то складывалось в его голове, по всей видимости, это что-то он слышал именно в его, Атрея, речи, то он сразу начинал широко улыбаться, жадно вслушиваясь.       Атрей заведомо напрягся, стоило ему увидеть чужой оскал.       – «Он», в смысле – любящий человек, да? – миролюбиво переспросил бог, делая совершенно невинный взгляд. Атрей не совсем понимал, что именно он упускал.       – Д-да.       – Ага, ну, я, в целом, так и думал. Так что там с твоим человеком?       Мальчишка неловко кашлянул и мельком кинул взгляд со скалы, стараясь мысленно заставить кое-кого прекратить хрипло посмеиваться.       Подогретый впечатлениями, Атрей тихонько говорил и говорил.       – Мой любимый человек мотивирует меня на перемены и улучшения. Надеюсь, я тоже влияю на него. Мы старается развиваться, чтобы стать лучше, чтобы иметь возможность дать друг другу больше. И важно понимание того, что ты уже не тот импульсивный и безответственный, теперь ты не можешь давать невыполнимых обещаний.       – Как много правил, – застонал бог, откидываясь на пласт камня. – Когда уже конец?       – Ты сам меня попросил, так что слушай. Любовь находится в движении, потому как вы вместе меняетесь, растете, как и ваши интересы, амбиции и желания. Настоящие чувства не боятся перемен и не противятся им.       – При-ме-ры.       – Ладно-ладно. Хм... Я очень ценю, когда мы провожаем и встречаем друг друга. У нас есть небольшой ритуал, мы не можем разорвать объятий. Я влюблен в эту нашу привычку. Когда я держу его в руках. Когда его сердце бьётся напротив моего… Я окрылен. Он тоже, но редко показывает. Но я знаю.       У нас вообще есть много разных привычек. Мы любим по утрам пропускать прием пищи и просто встречать рассвет за кружкой чая. Мы любим чай. Он чуть больше. Я так много разыскиваю разные растения, чтобы разнообразить его выбор в этом вопросе.       А еще мы обнимаемся. Очень много. Часто в постели, потому что не приверженцы открытого проявления чувств на людях. Ох, если бы ты знал, как он чувственен со мной, как я любим в его руках…       Поцелуи важны для него. Желая хорошего дня, когда прощаемся, просто, когда он пройдет мимо или когда я мешаюсь под рукой. На мне нет свободного места от его меток. Я люблю это не меньше.       И он до сих пор не может поверить, что мы вместе прикладываем усилий достаточно, чтобы порадовать друг друга. У нас всегда есть время для нас, при этом не важно, что именно мы будем делать.       И в повседневности у нас намного больше выражений привязанности. Нет ничего более приятного, чем осознавать, что у него я в приоритете, даже, когда мы не вместе.       Все чаще, с годами, я стал открыт для него нараспашку. Не проходит и дня, чтобы мы не говорили что-то ласковое, приятное… нежное. Ведь, когда восхищаешься, тебе есть что сказать. И ты очень-очень этого хочешь. Он сильный. Ласков со мной. Его руки – это стены, он окружает меня и мне не страшно. Можешь себе представить, что мне никогда не было по-настоящему страшно? А мне не было. Может только, когда его не было рядом, но даже тогда я знал, что он меня защитит.       А комплименты… его слова можно сравнить со сладостью, он говорит их так трепетно и редко, что я дорожу каждым из них. Иногда мне кажется, что мое сердце не выдержит.       Общее чувство юмора – это то, чего я не ждал, честно говоря. Но со временем это стало неотъемлемой частью химии между нами. И это сближает. Его улыбка…его смех. Я хочу его слышать до конца своей жизни.       А еще у нас есть язык. Мы воспринимаем любовь по-разному, он радуется, когда я просто рядом, когда я есть, а я – жарким объятиям, словам, нашим прогулкам. Всему, что нас связывает. И зная язык любви партнёра, мы стараемся чаще говорить на нем. Так ты точно знаешь, что любим. Ценен.       Часто мы идем вперед, заглядывая в нашу шкатулку воспоминаний. В ней мы храним самые счастливые мгновения, ощущения, приятные события прошлого. Так намного легче верить в счастливое будущее.       Даже поссорившись мы заботимся, ведь размолвки встречаются нередко. Мы довольно сильные личности, чтобы не сталкиваться мнениями. Для нас важно, как именно мы реагируем на последствия. Готовы ли идти навстречу? Именно забота позволяет сгладить неприятные моменты. Мне порой хватает попросить прощения, чтобы он услышал все. Ему – взять меня за руку.       Порой простое «спасибо» и «пожалуйста» укрепляют наши чувства.       Ночь трепетна. Мы ложимся спать в одно и то же место, в одну постель. Нашу постель, если это возможно, конечно. И речь здесь не только о интимности, а том, как мы засыпаем. Я так люблю его обнимать. Обхватить предплечье, укутаться в его руки. И даже так я думаю о нем перед сном. Я всегда в комфорте, в безопасности, ощущая любовь на уровне клеток, где-то так глубоко, даже если мы не прикасаемся. Его это тоже делает счастливее.       Атрей закончил мягко, плавно, потому что и сам чувствовал, что на этом стоит остановиться.       Все его слова, они были слишком искренними и слишком открытыми, и возможно, не должны были предназначаться для Хеймдалля.       Возможно, он говорил не только для него.       – Я ее не поддержал.       Ветер опустился ниже, Атрей услышал бога отчётливо.       Он не решился переспрашивать – парень выглядел сбитым с толку, растерянным, злым и готовым броситься в атаку, если почувствует хотя бы намек на враждебность.       – Она пошла против Одина. Долго говорила, что здесь все уже не то. Семья истинных озиров давно уничтожила сама себя, еще с восстания Одина. Я это знал. Рыба гниет с головы. Но я просто не был готов все изменить – он держал меня очень крепко. Я не буду тебе об этом рассказывать, – презрительно закончил он, жестко ощетинившись и Атрей увидел того Хеймдалля, которым он был в их первую встречу. Но словно марок, этот образ пропал вместе с тем, как парень поник, пробормотав намного тише: – Никому не расскажу.       Атрей немного помолчал и решился уточнить: – Это что-то, что касается твоей семьи?       Борьба внутри молодого человека была видна невооруженным взглядом.       Атрей затаил дыхание, надеясь, что ничто не выдаст лишнего присутствия на стене – Хеймдалль этому явно не обрадуется.       В свою защиту – он не предполагал, что бог станет откровенничать в ответ. Что и сам Атрей будет так эмоционально вовлечен в их разговор. Он на это совсем не рассчитывал.       – Моей матери, – выплюнул Хеймдалль, жестко раскрошив стальное лезвие меча, который он вертел ловко в руках, пока слушал Атрея. Наверняка остался после Рагнарёка. Жестянка упала в обезображенном виде. – Не хочу об этом говорить.       – Понимаю, – печально выдохнул Атрей, провожая взглядом солнце.       – Да. Наверное, ты действительно понимаешь.       – Что с твоей подругой?       Они долго молчали, глубоко, без улыбки смотря друг на друга.       – Она не стала мне подругой, – сдался бог. – Я ей… нравился, наверное. Я не сильно в этом понимаю, как ты успел заметить. Но она единственная, кто меня видел. Она вообще чудная была. Звонкая, непослушная, очень яркая. Я ее не поддержал. И никто не поддержал. Так и потерял.       Атрей утешал его своим молчанием. Он знал, что никогда не забудет этого вечера.       – Я жалел, что оставил ее. Хочу найти ее, – признался тихо.       – У тебя получится, Хеймдалль, – уверенно сказал Атрей, качнув головой, и глаза его потемнели.       – Спасибо, – искренне отозвался бог. Он помолчал и намного увереннее предположил: – Тебе, наверное, пора? Как еще отец не хватился.       – Хватился, – оттолкнувшись от гранитного основания стены, Атрей поднялся, потянувшись.       Не сговариваясь, они посмотрели на солнце, что заходило за горизонт. Оно уже не такое слепящее, мягко светит, пригревая вечерними лучами.       Все замерло и стало вдруг так тихо-тихо. Слышна только природа, и у Атрея проскользнула мысль, что возможно сейчас этот мир не потерял себя, а воскрес. Возможно, здесь смогут начать все сначала.       И, если бы такое было возможно, – Атрей перевёл взгляд на острый профиль бога, – Хеймдалль бы отлично для этого подошел.       Облака казались намного ниже, когда они смотрели на небо с высоченного осколка стены. Они приобрели, подсвеченные солнцем, розоватый оттенок. Когда круг коснулся нижним краем кромки горизонта, медленно все стало меркнуть и вечер перешел в сумерки.       Атрею и вправду пора возвращаться.       Он пошел к спуску, схватился за несколько выемок, чтобы безопасно спрыгнуть на нижний уровень и уже оттуда продолжить долгий путь вниз, как вдруг парень за его спиной бархатно рассмеялся.       – Атрей! – Мальчишка быстро обернулся на Хеймдалля, ожидая атаки, – а иначе зачем ему называть его имя, – с удивление рассматривая его мягкую улыбку и, неожиданно, золотисто-янтарные глаза. Биврест словно уступил, но лишь на мгновение. Атрей успел моргнуть, но бога уже не было, а в округе стояло тихое эхо его прощания: – Свидимся, полукровка.       Атрей улыбнулся, окинув взглядом руины освещенные теплым солнцем.       Они не стали друзьями, ведь дружба строиться далеко не на одном разговоре.       Но эта встреча повлиял на них обоих.       Возможно позже, когда Хеймдалль пройдет свой собственный путь, найдет в себе силы найти ответы, найти желание продолжить путь Асгарда и, наконец, когда он воссоединиться со своей возлюбленной и еще позже, когда эта дева воспитает в нем новые привычки, они еще встретятся.       Обязательно встретятся, потому что Атрей, наконец, понял, что ни один из его сверстников никогда не сможет стать ему другом, если не будет таким же открытым и по-настоящему, по-взрослому честным, как настрадавшийся, но не сломавшийся Хеймдалль.       А Хеймдалль понял, что иногда он тоже может очень сильно ошибаться.       Но до того им нужно время.       Атрею, чтобы смириться с тем, что единственный, кто понимает его с полуслова навсегда останется самый близкий человек на земле.              Хеймдаллю – переварить знание о том, что Атрей до беспамятства влюблен в Бога Войны.              Взаимно влюблен – он то знает, ведь он, черт их дери, Будучи Богом Предвидения, может слышать и видеть вещи в Девяти Мирах дальше, чем кто-либо другой, вплоть до мельчайших деталей. И то, что небезызвестный Спартанец был подле своего сына весь их разговор он, естественно, знал.              Он надеется, что у этого Бога не отказало сердце от откровений его сына.