Глаза - фиалки

Германия нервным движением постучал пальцами по рулю и бросил резкий взгляд на Ивана. Ситуация была интересная. Россия перестал быть частым гостем на собраниях. Не то чтобы его не звали, нет, как раз наоборот, перед каждым саммитом телефон Брагинского, должно быть, раскалялся от звонков, но толку было мало. Ваня чаще всего не желал выезжать за границу, не желал обсуждать с кем-либо актуальные политические вопросы, за исключением самых важных. Но, по большей части, он скинул эту проблему на своего президента, и это немного удивляло, хотя правительство России всячески поддерживало его нежелание что-либо обсуждать с другими странами. Страны, являясь воплощением народа, занимали позицию, в какой-то степени, подчинённую возле своих правителей, как советники, но… Едва заметно ухмыльнувшись Людвиг ещё раз глянул на своего восточного соседа. Россия мог быть настолько очаровательным, он таким странным образом влиял на своих людей, что даже смог заткнуть за пояс своего президента, который, вне всяких сомнений, был человеком непростым. И вот так всегда. У русских людей отношения со страной до умиления интересные, ругают друг друга так, что складывается впечатление будто терпеть друг друга не могут. Россия ворчит о том, что его «дети» чересчур своевольные, словно не видя, что он сам точно так же относится к любым ограничениям, а русские — Байльшмидт мог поклясться, что слышал это не раз, — без остановки ругают свою страну, но при этом любому иностранцу без раздумий надают по рёбрам, стоит только несчастному сказать что-то в том же духе. А если вспомнить Вторую Мировую… Людвиг снова не смог сдержать улыбку. Он должен испытывать муки совести от того, что делал, но ничего такого не было, кроме едва ощутимого разочарования от того, что Ивана он так и не заполучил. Хотя, кое-что он сделать смог. У России, под слоями одежды, справа, чуть ниже ключицы красовалось клеймо со свастикой. Тогда Ваня пообещал срезать с себя кусок кожи, лишь бы избавиться от этого позорного клейма. Интересно, он это сделал? Конечно, Байльшмидт не избавился от желания получить Россию, это была словно жажда, когда думать можешь только об одном и хочешь только одного. Но, всё-таки, это не было слепым желанием развлечься на один раз, немцу даже, возможно, хотелось одарить Брагинского нежностью, но… Сначала нужно было воплотить в реальность другие задумки. Практически на каждом собрании Людвиг размышлял о том, как прекрасно будет смотреться Ваня с кляпом во рту или стоя перед ним на коленях и с покорностью смотря на него своими чудесными глазами-фиалками. А если надеть на него наручники, не с розовой опушкой, а железные, грубые, чтобы стереть запястья в кровь? У России удивительно нежная кожа, она так легко принимает удары, поддаётся им, что невозможно было это игнорировать. А если сжать его шею, перекрывая доступ кислорода, но продолжить при этом иметь его? Отшлёпать так, чтобы синяки остались? А его губы? Боже, такие розовые, наверняка мягкие, хотелось нежно зацеловать их. За такими иногда противоречивыми размышлениями Людвиг просто впадал в ступор. Россия, естественно, видел зависший взгляд Германии на своей персоне и начинал нервно ёрзать на кресле, словно пытаясь сбросить взгляд немца с себя. Германии это жутко нравилось, а ещё ему нравилось после этого ухмыльнуться Ивану и подмигнуть ему. Брагинский от этого краснел, как несчастный ребёнок, и прятал лицо в свой излюбленный шарф. И эти чувства были камнем преткновения в рабочих отношениях с Альфредом. Америка любил Россию иначе: он вёл себя как последний ублюдок, вставляя Брагинскому палки в колёса, но для него это была действительно лишь игра. Джонс испытывал бесконечную нежность к России, дарил ему подарки, перед каждым собранием первым делом болтал с ним на отвлечённые темы. Ваня вёл себя с ним до крайности вежливо, подарки принимал, отшучиваясь, что тоже обязательно пришлёт Альфреду что-нибудь интересное в ответ, никогда не отказывал в разговоре, всегда улыбался в такие моменты, порой даже посмеивался с неловких шуток Америки. Германия с этого бесился, даже хвалёная выдержка не помогала. После развала Советского Союза они, наконец, столкнулись. Причём, в буквальном смысле, на пороге дома России. Альфред приехал, чтобы убедиться в том, что Иван выживет, хотел просто по-человечески помочь, как и Германия. Людвиг ни за что бы не допустил, чтобы Ваня умер. С тех пор они молчаливо боролись, а Россия либо действительно этого не видел, либо не хотел замечать. Германия остановился на светофоре и снова с улыбкой глянул на спокойного задумчивого Ивана. В каком же бешенстве был сегодня Америка!.. Ведь в подготовленном отеле, внезапно, не оказалось номера для Ивана. Россия на это лишь добродушно усмехнулся смущённой девушке на ресепшене и хотел было отправиться на поиски ночлега, но Германия, как страна, проводящая саммит, не мог отпустить Ваню просто бродить по Берлину, и пригласил русского пожить у него. Америка попытался, конечно, уговорить Ивана остаться спать в его номере, уступал кровать, был согласен спать на полу, но Россия, умилительно покраснев, вежливо отказался. — Прекрати, наконец. — Недовольно фыркнул Россия. — Что? — Людвиг не сразу оторвался от своих мыслей. — Ты три раза посмотрел на меня с этой тупой усмешкой. — Проворчал Ваня. — Ты всегда усмехаешься, когда смотришь на меня. В чём дело, немец? Иван наедине очень часто обращался к нему «немец» — привычка с войны. Но Людвигу нравилось, как это звучало. Для них это было что-то интимное, принадлежащее только им двоим. — Ты просто очень красивый. — Германия внезапно положил ладонь ему на бедро. — Вечность бы на тебя смотрел. — Перестань. — Спокойно ответил Брагинский и скинул его руку. — Извращенец. Так и норовишь меня облапать. Поверить не могу, что согласился поехать к тебе домой. — Боишься? — Людвиг самодовольно улыбнулся. — Будешь хорошо себя вести — я тебя не обижу. — Может, я хочу, чтобы ты меня обидел? — Едва слышно, но томно прошептал Ваня. — Не жди от меня хорошего поведения, немец. Машину тряхнуло от того, как резко Людвиг затормозил. Какое счастье, что сейчас ночь — дороги пустые, и в них никто не врезался сзади. — Что ты сказал? Иван, довольный реакцией, рассмеялся. Ему нравилось какими голодными глазами смотрел на него Германия. — Закатай губу, я пошутил, только и всего, — Ваня слегка прищурился. — Просто мне скучно. Байльшмидт ничего не ответил и поехал дальше. Россия вёл себя странно и неожиданно, но… Это же Россия. — У меня дома нет ничего на ужин, может, заедем в ресторан? — Мягко поинтересовался Людвиг. — Ты голоден? — Спасибо за заботу, — иронично протянул Ваня. — Но я бы предпочёл отдохнуть. Через час они добрались до дома. Россия первым делом ушёл в душ, а Людвигу оставалось лишь пить холодное пиво, стараясь не слишком подробно фантазировать о том, как было бы здорово зайти к Ивану прямо сейчас и взять его в ванной, мокрого и горячего. От такой картины у Байльшмидта едва не закружилась голова, но от того, в каком виде Россия пришёл на кухню, ему стало ещё хуже. Взъерошенные мокрые волосы слегка завивались в серебристые кудри, красивое лицо покрылось соблазнительным румянцем, а из одежды на нём были только лёгкие штаны и… О, Боже. Клеймо было на месте, свастика всё ещё красовалась на груди Ивана и Брагинский словно специально не стал надевать футболку, будто хотел, чтобы Людвиг это увидел. Глупый русский, это же может кончится для него плохо. — Нравится? — С улыбкой спросил Иван и провёл пальцем по шраму, — Я знаю, что тебе это нравится, немец. — Ты хотел от этого избавится, — только и смог прохрипеть Бальшмидт. — Всё как-то не могу собраться, вечно занят. А вот Альфред предложил мне с десяток клиник, где этот шрам уберут быстро и безболезненно. Германия едва ли не зарычал. Альфред? Предлагал? Он видел этот шрам?! Они?.. — Это что, ревность в твоих глазах? — Ваня мило улыбнулся. — Ты всё правильно понял. — Вы что спали? — Германия резко встал из-за стола. Россия с удовлетворением отметил злость немца. Его холодные голубые глаза горели огнём ненависти. До срыва оставалось совсем немного. — Ну, знаешь, Америка так безумно нежен, — Иван подошёл к нему ближе, словно они просто беседовали о чём-то повседневном, как-будто он не чувствовал опасности, исходившей от Германии. — Он так ласково меня целует, а то, с каким трепетом он входит в меня, какие слова шепчет… Это безумно возбуждает. Людвиг задумался лишь на секунду, а после ночную тишину разбил звук тяжёлой пощёчины. Ваня дёрнулся, но смог устоять на ногах. Приложив ладонь к горящей щеке он усмехнулся и облизнул разбитую губу. Выдохнув, Байльшмидт на секунду отвёл взгляд. Такая странная реакция на удар?.. Или же, наоборот, вполне логичная? — Единственное, Америке не нравится эта твоя метка, — продолжил Иван, словно не замечая, что из разбитой губы по подбородку бежит тоненькая струйка крови. — А мне нравится. Германия на секунду забыл о чём они вообще говорят. Кровь с подбородка капнула на грудь. Это был слишком сильный удар. — Нравится?.. — Байльшмидт злобно усмехнулся. — Нравится, говоришь? Он понял, наконец, чего добивается Россия. Возможно, про Альфреда он всё придумал и у них ничего не было, просто это был самый простой способ вывести его из равновесия. Ваня затеял опасную игру, но на что он надеется? Германия понимал, что, если сейчас подыграет — остановиться не сможет. Что ж, не стоит сдаваться так просто. Людвиг улыбнулся и заложил руки за спину, медленно обошёл Ивана по кругу, рассматривая. — Раз тебе так нравится этот символ того, что ты принадлежишь мне… Байльшмидт замолчал и, взяв со стола салфетку, вытер кровь с лица и груди Ивана. — У меня остался комплект формы, и я с радостью надену его для тебя. Это была очень опасная игра, Россия мог вспылить от такого предложения, но Германия не мог отказать себе в удовольствии вызвать в русском эти воспоминания. — Надевай, — прозвучало, словно приказ, и снова эта издевательски милая улыбка. — Я ведь буду делать с тобой всё, что захочу, не выпущу из постели, пока не надоест. Ваня наигранно вздохнул. — Зря я отказал Америке, он так много не болтает, а сразу берётся за дело. Одна эта фраза перечеркнула всё. Подавив волну гнева Людвиг потянул Ваню в спальню. Рухнув на постель Брагинский с интересом уставился на Байльшмидта. — Ты всё ещё думаешь, что это какая-то игра, которой ты управляешь? — Людвиг нахмурился. — Ты попал в большие неприятности, русский. Бархатный смех России разнёсся по комнате. — Не облажайся, немец. — Жди здесь, — хрипло приказал Бальшмидт и вышел из комнаты. Иван улыбнулся, смотря ему вслед. Как легко манипулировать этими двумя, достаточно было понять, как они сами смотрят на него, какими глазами. Джонс видел в нём кого-то хрупкого, кого хотелось спрятать от всего мира, защитить, уберечь от опасностей. Америка был так трепетно в него влюблён, что, поначалу Брагинский даже был искренне удивлён, но собственная беспринципность приказала использовать это себе во благо. Америка дарил ему нежность и заботу, любовь, и Россия это принимал, в ответ позволяя Альфреду делать с его телом, всё, что вздумается. Но каждый секс с Америкой был приторно-сладкий, словно в мелодраме. Конечно, Альфред доводил его до такого удовольствия, что ноги тряслись, да и сам Ваня старался для своего любовника, чтобы тот был доволен, ведь довольного американца можно было легко раскрутить на некоторые уступки в политике или экономике. А уж если Россия смотрел на него влюблёнными глазами, улыбаясь при этом самой невинной улыбкой, шептал, что он единственный, кому Брагинский вообще позволил быть рядом, Альфред готов был на всё для него. Но это не давало чувства расслабления, не давало забыться до конца. А вот Людвиг — это совсем другое дело. Байльшмидт смотрел на него, как хищник на жертву, он видел перед собой кого-то невинного, которому хотелось сделать больно и приятно одновременно. Ваня знал, что Байльшмидт устроит ему такое, что разобьёт его на тысячу кусочков, но именно этого Россия и хотел. Сейчас ему нужна была встряска, а не сопливая романтика. Балансировать на грани морали всегда было приятно, но сегодня Иван собирался эту мораль переступить совсем, и плевать на всё, сегодня он человек, а не страна. Человек, которому нужно собрать себя заново. Смесь лёгкого страха и возбуждения возникла в груди России, как только Байльшмидт вернулся в комнату. Что ж, про форму он не соврал. Глаза из-под чёрной фуражки смотрели на него жадно, после такого взгляда чувствуешь себя, по меньшей мере, изнасилованным. Надо отдать должное, смотрелся немец просто великолепно: форма сидела на нём идеально. Людвиг в принципе был очень красив, но эта форма делала его чуть ли не богом в глазах Брагинского. Ивану было стыдно, что он хотел его именно в таком виде, но своих внутренних демонов иногда нужно подкармливать, иначе они растерзают его самого. — Встань на колени, — грубая немецкая речь чуть отрезвила русского. — Заставь меня, — Ваня ухмыльнулся, даже не пошевельнувшись. Людвиг чуть склонил голову набок, осматривая Ивана, а потом не спеша снял ремень, сложил его вдвое и резко щёлкнул им, с удовлетворением отметив как вздрогнул Россия. — Мне повторить приказ? Закусив губу Иван всё же слез с кровати и опустился на колени. Германия подошёл к нему ближе и сжал подбородок, всматриваясь в красивое лицо, на руках у него были перчатки, которые холодили кожу. Ваня смотрел на него открыто, словно всё происходящее было чем-то обыденным и естественным, а Людвиг решил, что воспользуется этим сполна. Он ловко накинул на его шею ремень и затянул наподобие поводка. — Вот так всё должно было закончиться, — усмехнулся Германия. — Может, твой внезапный порыв — это желание, наконец, сдаться? — Я ведь уже на коленях, — ответил Россия, — чего ещё ты можешь хотеть? — Твоей капитуляции, конечно, полной, чтобы по всем правилам ты принадлежал мне, как и твои территории, ресурсы и люди. — Байльшмидт чуть сжал ремень. — Однажды, Иван, это случится, я тебе клянусь, так что не вздумай расслабляться. Когда-нибудь тебя не защитит даже твой хвалёный ядерный щит. Ваня ничего не сказал в ответ, но лёгкий страх в его глазах очень льстил Германии, ведь заставить русского бояться дорогого стоило. Улыбнувшись, Людвиг, наконец, поцеловал его, нежно, как в своих мечтах. С таким славным ротиком хотелось обращаться осторожно. Пока что. Иван прикрыл глаза, наслаждаясь поцелуем, он прекрасно понимал, что сегодня это, возможно, единственный акт нежности, который можно получить от Байльшмидта. Всё происходящее дурманило голову и вытаскивало наружу самые грязные и потаенные желания у обоих. Германия не знал лишь одного — с чего начать. Решил, с самого простого. Оторвавшись от сладких губ, он сел на край кровати и дёрнул Ваню на себя. Россия сразу понял, чего от него хотят и не смог сдержать ухмылки. Это было унизительно, но как же сильно он этого хотел. Подсев ближе Иван расстегнул ширинку и принялся нежно водить рукой по члену. Байльшмидт на секунду прикрыл глаза, не позволяя себе как-то показывать, что даже руки Брагинского могут доставить ему удовольствие. — Поживее, — с ноткой нетерпения всё же прохрипел Людвиг. — Или что, не умеешь? — Ну что ты, я часто делаю это для Альфреда, — в глазах Ивана заплясали чертята. — Даже перед некоторыми собраниями, чтобы он был потише. Германия резко сжал его шею рукой, даже слишком резко, но Иван смог взять себя в руки и не показать страха. — Я убью тебя, если ещё раз позволишь ему такое с тобой делать, ты понял? Это не шутка, — Людвиг наклонился к его ушку. — Ты принадлежишь мне. — Посмотрим, — просипел Россия, пока его горло всё ещё сжимали, словно действительно собирались убить. — Зачем ты нарываешься? — Байльшмидт злился. — Знаешь же, что я могу сотворить. Иван ничего не ответил, а Людвиг уже едва держался, впадать в слепую ярость он не хотел, у этого могли быть последствия. Ведь Россия вполне может пожаловаться президенту, и вот тогда станет совсем плохо. Всем. Сжал в кулак шёлковые серебристые волосы Ивана Германия потянул его на себя. Ваня послушно открыл рот, позволяя немцу руководить процессом, Байльшмидт же просто трахал рот Брагинского, не обращая внимания, что его любовнику было довольно неприятно. Он просто наслаждался происходящим. — Вот бы всегда тебя так затыкать, — Германия засмеялся. — Прямо на собраниях. Ваня упёрся руками ему в колени и дёрнул головой, прося передышку. Людвиг благосклонно позволил ему отстраниться, но голову не отпустил. — Чёрт, — Россия потёр челюсть и обиженно глянул на немца, — проклятый ты нацист, мне же больно. — А ты ещё поболтай про то, как отсасываешь Америке и я тебя вообще выпорю. — Он, хотя бы, обходится со мной нежно. — Но, несмотря на это, ты сейчас здесь, попросил меня надеть старую военную форму, стоишь на коленях и позволяешь трахать свой ротик совсем не нежно, — Германия резко притянул его обратно, надавил на скулы, заставив открыть рот и взять его член. — Интересно, почему? Может, потому что ты хочешь совсем не нежности, но этот идиот не способен понять тебя? Иван что-то простонал, словно заскулил, наверное, ему всё же было очень тяжело, но Людвиг не собирался его отпускать. У России практически отсутствовал рвотный рефлекс, поэтому Германия, не стесняясь, входил на всю длину, чувствуя как стенки горла приятно сжимают головку его члена, как жарко и влажно во рту Брагинского. Россия же лишь жмурился и тщетно пытался подстроиться под такой ритм, но щёки горели от напряжения, а горло саднило от резких и грубых движений. Ваня захныкал, пытаясь привлечь к себе внимание, но Людвиг, замерев лишь на секунду и ухмыльнувшись, продолжил трахать его рот. И вот, когда Иван уже почти стал задыхаться, Германия позволил ему сделать вдох, а затем снова вошёл до самой глотки и кончил. Россия дёрнулся, но Людвиг крепко удержал его, заставляя проглотить, после чего, наконец, отпустил. Россия закашлял, затем захрипел, пытаясь восстановить дыхание. Людвиг сжал его подбородок, заставляя посмотреть на себя, выглядел Ваня просто великолепно — заплаканные глаза, опухшие губы от несдержанных движений, но глаза были полны желания. Он хотел продолжения, хотел ещё чего-нибудь такого же дикого. — Нет!.. — Иван остановил его руку, тянущуюся к ремню. — Прошу, дай мне минуту. — Умоляй, — грубо приказал немец, недовольный его реакцией. — Прошу, Людвиг, одну минуту, — заскулил Брагинский и аккуратно сжал его ладонь, — пожалуйста, дай мне отдышаться. Губы русского прошлись по коже перчаток. Он аккуратно целовал его руку до самых кончиков пальцев, а затем принялся облизывать пальцы. Людвиг почувствовал как возбуждение нарастает с новой силой от вида такого покорного Брагинского. Ваня поднялся поцелуями к запястью, чуть задрав рукав формы. Эта странная ласка, почему-то, была гораздо более развратной, чем то, что они делали несколько минут назад. — Хватит, — резко сказал Германия и Россия мгновенно замер. — Ты говорил, Альфреду не нравится клеймо? Иван кивнул, соглашаясь и не сводя глаз с немца. — Что ж, прекрасно, — Германия снял с шеи Брагинского ремень и отбросил его в сторону, — эти метки ему понравятся ещё меньше. Байльшмидт затащил Ивана на кровать и навис сверху. Шея русского словно умоляла искусать её, оставить засосы, чтобы все это увидели, чтобы не помог даже шарф. — Не надо, Людвиг, никто не должен знать, что мы… — Замолчи, — Германия едва ли не зарычал. — Как ты смеешь говорить мне, что делать? Здесь я главный. — Людвиг…- Простонал Ваня его имя и вцепился руками в его плечи, — какой ты грубый, боже… Мне так нравится подчиняться тебе. — Так подчиняйся, — Байльшмидт улыбнулся. — Будь послушным и в награду я трахну тебя так, как ты хочешь. — Делай всё, что посчитаешь нужным, — лихорадочно прошептал Ваня, он сгорал от возбуждения. — Но если кто-то увидит засосы… — Плевать, — коротко произнёс Германия. В следующую секунду он впился в шею русского словно вампир. Брагинский сладко застонал от ярких ощущений. Наконец, в его голове стало до прекрасного пусто, не было никаких забот и проблем, лишь удовольствие и желание подчиняться. Людвиг не жалел нежную кожу Ивана, кое-где укусил до крови. Завтра тут будут чёрные синяки и этот факт возбуждал ещё сильнее. Байльшмидт сомневался, что сможет на собрании просто спокойно на это смотреть, скорее всего, Россия будет завален на ближайший стол с самыми грязными намерениями. Ваня стонал и подавался навстречу грубой ласке, едва ли соображая, что Германия творит с ним. — Я хочу тебя, Людвиг, — зашептал Иван ему на ухо, — давай же… Но Байльшмидт не торопился. Он с удовольствием поцеловал Ивана в губы, затем приласкал израненную шею и только после этого потянулся за смазкой. Россия выдохнул и покорно раздвинул ноги, не дожидаясь приказов со стороны Германии. — Умница, — улыбка немца была почти ласковой, но его глаза горели похотью. Выдавив немного геля на пальцы Людвиг аккуратно вставил два пальца. — Узко, — удовлетворенно выдохнул он, не переставая двигать пальцами, — скажи, что ты врал насчёт тебя и Альфреда. — Я не врал, — Ваня улыбнулся, но затем вскрикнул от резкого движения, — аккуратнее! — Шлюха, — процедил сквозь зубы Германия. — Как ты посмел раздвигать перед ним ноги? — Ревнуешь, — утвердительно произнёс Россия и застонал. — Если узнаю о таком ещё раз, клянусь, я начну войну. Вытащив пальцы он вошёл в расслабленное тело русского одним резким движением. Ваня, вопреки боли, хрипло застонал и выгнулся. Германия сжал его в объятиях, впился в губы требовательным поцелуем и позволил себе несколько грубых, несдержанных толчков. Теперь Ваня был полностью подчинён, но Германия не собирался заканчивать всё вот так просто. Он сбавил темп до медленного, тягучего, когда каждой клеточкой тела чувствуешь это сладкое удовольствие. — Почему ты медлишь? — недовольно прошептал Иван. — Поиграем? — Германия провёл языком по клейму. — Это было в сорок первом, верно? — Верно, — неуверенно протянул русский, не понимая чего хочет Бальшмидт. Германия продолжил неспешные движения, покрывая грудь Ивана поцелуями. — Давай представим, что ты всё-таки проиграл, — с усмешкой произнёс Германия, — однажды, так и случится. — Нет!.. — Россия задёргался и попытался его оттолкнуть. — Разве мало того, что ты надел эту форму?! Байльшмидт засмеялся и перехватил его руки, прижал их к мягкому матрасу. А вот и те эмоции, которых изначально хотел Германия. Так приятно было вернуться на много лет назад, снова видеть этот потерянный и испуганный взгляд. — Вот так бы всё было, если бы ты не смог победить, — Людвиг снова сорвался на бешенный темп, — ты стал бы рабом. Моим рабом. — Нет! — По щекам Ивана потекли слёзы. — Перестань, прошу! — Скажи, что в следующий раз ты сдашься. — Нет! — Закричал Ваня и дёрнулся. — Нет! Нет! — Да! — Людвиг ударил его. — Скажи это! — Ненавижу тебя, фашист! — Прохныкал Иван, но затем продолжил. — Д-да, в следующий раз я сдамся тебе… я… я стану твоим рабом. — Умница. Байльшмидт остановился и вышел из желанного тела, но лишь для того, чтобы перевернуть Брагинского на живот и снова войти, трахать так, чтобы ему даже говорить было сложно. Ваня застонал и, на удивление немца, чуть приподнял бёдра, подаваясь навстречу грубым толчкам. — Так, значит, тебя заводит мысль о том, что так могло быть? — Германия довольно усмехнулся. — Я это запомню для своих будущих целей. Людвиг сжал его волосы и потянул, заставляя подняться. В этой позе было особенно приятно трахать Ивана: он так чувственно стонал при каждом толчке, что хотелось навечно продлить это. — Нет, — грубо произнёс немец и перехватил его руку, потянувшуюся к члену. — Кончишь так, только от того, что я трахаю тебя. Россия хотел возмутиться, но сил уже не было. Ему было так хорошо, как не было ещё никогда. Ему нравилось то, что Германия с ним делал, нравилось представлять, что он в полном подчинении, хоть это и было стыдно, но сейчас на это было наплевать. Людвиг двигался в нём быстро, это было даже немного больно, но удовольствия было в разы больше. Не переставая двигаться Байльшмидт шлёпнул Ивана по заднице и тот, неожиданно для немца, застонал и кончил. От такой картины, от того, как сжался Ваня, Германия не смог себя больше сдерживать и, толкнувшись особенно глубоко, тоже кончил прямо внутрь Брагинского. Обессиленные, они рухнули на постель. Германия немного отдышался и притянул к себе вздрогнувшего Ивана. — Нет, Людвиг, второй заход я не переживу. Голос России снова был самый обычный, словно ничего не произошло, словно не он только что умоляющими интонациями просил поиметь его. Это немного разочаровало Байльшмидта. — Успокойся, — мягко произнёс немец, — я просто хочу обнять тебя. Россия улыбнулся и удобно устроился у него на груди. Теперь он чувствовал себя отдохнувшим, приятно иногда сбросить с себя всю ответственность и побыть в чьей-то власти. Людвиг мягко гладил его по плечу, переваривая всё произошедшее. Стало как-то до боли тоскливо. — Ты нужен мне, — внезапно произнёс Людвиг и сжал его руку, — и я не потерплю Альфреда рядом с тобой. Если тебе нужна нежность я и сам могу быть таким. — Твоя нежность меня совсем не возбуждает, — Ваня забрался на него и игриво провёл по кителю пальцами, — ты мне нужен вот такой, ведь только тебе я могу подчиниться. — И что, хочешь трахаться и с ним, и со мной? — недовольно произнёс Германия. — Планировал именно так и делать, — мурлыкнул довольный Ваня. — Ты ведь понимаешь, что моё подчинение в постели не имеет ничего общего с моим поведением вне спальни. — Тогда не удивляйся, если снова придётся воевать. Однажды кто-то из нас не выдержит этого. Иван нахмурился, заглянув в красивые голубые глаза. Сомнений нет, Людвиг говорил это серьёзно. — Войной меня не удивить, — осторожно произнёс Брагинский. — Но, если вдруг всё-таки решишься, знай, я буду биться до последнего, как и всегда. — Знаю, Ваня. Притянув русского ближе Байльшмидт поцеловал его. Пусть пока всё идёт своим чередом, и пусть Россия считает будто бы это он устанавливает правила игры. Людвиг знал — однажды Иван проиграет.