***
Следующий день стал для Уэнсдей настоящим испытанием. Прямо около выхода из спальни её снова поджидала миссис Маккензи, чтобы передать просьбу директрисы зайти к ней. Это становилось какой-то дурной традицией. Гадая, что опять понадобилось Барлоу, Уэнсдей постучалась в её кабинет и, услышав короткое «Войдите», распахнула дверь. Директриса сидела в своём кресле. На столе перед ней располагалась стопка документов, которые Барлоу бегло проглядывала и подписывала. — Вы вызывали меня? — спросила Уэнсдей, вздёрнув подбородок. Директриса будто бы лениво перевела на неё взгляд и слегка сощурилась. — Вчера вы кое-что оставили в машине, — Барлоу кивнула на медицинский бокс, лежащий на столе сбоку от стопки бумаг. Уэнсдей тупо уставилась на блестящий металлический чемоданчик. Вчера, увидев Ксавье, она на самом деле забыла обо всём на свете. Это было так глупо. Так непохоже на неё… Барлоу громко щёлкнула ручкой об стол, привлекая внимание. — Инъекции необходимо делать вовремя, — сказала она без всякого выражения. Взгляд Уэнсдей метнулся к часам, висящим над камином, — действительно, ей стоило сделать инъекцию в течение следующего часа. Она рассеянно моргнула. — Мне нужно контролировать, чтобы вы неукоснительно соблюдали инструкции? — голос директрисы был столь безразличным, словно она задавала совершенно дежурный вопрос лишь ради соблюдения протокола. Уэнсдей отрывисто мотнула головой. — Что ж, — Барлоу слегка скривила губы. — Я надеюсь на ваше благоразумие, мисс Аддамс. Повисло молчание. Директриса вернулась к документам. Уэнсдей, уже приготовившаяся выслушать лекцию на тему своей безалаберности, удивлённо таращилась на неё — Барлоу с совершенно бесстрастным видом подписывала бумаги. Это было весьма странно. Уэнсдей не ожидала, что директриса станет полагаться лишь на её слово, когда дело касалось заботы о потенциально опасном монстре, чьё поведение, предсказуемость и стабильность зависели от неукоснительного соблюдения правил. Особенно после того, как Уэнсдей, погрузившись в собственные переживания, в первый же день забыла о своих обязательствах. Но Барлоу, казалось, вовсе не волновало, что в подконтрольной ей школе может появиться необузданный хайд, если что-то подобное повторится впредь. Барлоу оторвалась от документов и вопросительно выгнула бровь. — Вы всё ещё здесь? — чуть раздражённо спросила она. — Миссис Маккензи покажет вам, где находится комната мистера Галпина. Уэнсдей приблизилась к столу директрисы, собираясь забрать лекарства. — Чуть не забыла, — Барлоу жёстко усмехнулась, впившись холодным взглядом мертвенно-бледных глаз в лицо Уэнсдей. — Постарайтесь впредь обойтись без членовредительства.***
Отделавшись от удушливого хлопотания Маккензи, Уэнсдей поспешила прямиком в сторону мужского общежития, желая пересечь его коридоры до того, как другие студенты потянутся на завтрак. Галпину выделили отдельную спальню на третьем этаже. К счастью, комната Ксавье располагалась в другом крыле. Уэнсдей не хотелось бы сейчас наткнуться на него в коридоре, ведь тогда ей бы пришлось признаться, куда она направляется. Её ожидания не оправдались — уже на лестнице она столкнулась с группой торопящихся в столовую оборотней. Уэнсдей чувствовала, как они провожают её липкими взглядами, слышала, как они с любопытством перешёптываются. Скорее всего новость о том, что именно по её милости Тайлер оказался в Неверморе, уже успела широко распространиться среди учеников их школы. В очередной раз ощущать себя в центре всеобщего внимания было просто отвратительно. Но Уэнсдей было не по себе не только из-за косых взглядов неверморцев. Прежде она никогда и ничего не забывала. Что если бы Тайлер, не получив вовремя новую порцию лекарства, причинил вред кому-то из её друзей? Всё внутри Уэнсдей деревенело от одной только мысли, что Галпин мог воплотить её видение в реальность намного раньше проклятого бала. Вчера, поддавшись чувствам, она весь вечер заливала плечо Инид слезами, как какая-то малолетняя идиотка, вместо того, чтобы подумать о гораздо более насущных проблемах. Чувства мешали. Мешали верно действовать. Мешали сосредоточиться. Делали её глупой. Безрассудной. Лишали того хладнокровия, что было необходимо для спасения жизни Ксавье. И для расследования. Уэнсдей всегда предпочитала интуиции голые факты, но сейчас она всем нутром чувствовала, что «псы» как-то связаны с грядущим нападением. Уэнсдей была обязана продолжить распутывать это дело. Возможно, вопреки всем предостережениям, она сможет даже предотвратить преступление. Если, конечно, не будет отвлекаться на… несущественные помехи. Проблема была в том, что её чувства к Ксавье давно перестали быть несущественными. В груди и сейчас свербело так, словно кто-то методично вкручивал острый буравчик прямо между рёбер. Что ж, ей придётся каким-то образом с этим справиться. Уэнсдей не стала врываться к Галпину без предупреждения, не желая застать его, например, за переодеванием. Вместо этого она отрывисто постучалась, надеясь, что Тайлер не успел покинуть комнату. Ей не пришлось долго ждать — Галпин, до сих пор одетый в пижаму и с растрёпанными больше обычного кудрями, распахнул дверь и при виде неожиданной гостьи расплылся в довольной улыбке. — Думал, мне понадобится гораздо больше времени, чтобы затащить тебя к себе в спальню, — протянул он с усмешкой, играя бровями. Уэнсдей смерила его презрительным взглядом. — Твои юмористические потуги просто жалки, — отрезала она, демонстрируя Галпину чемоданчик с лекарствами. — К моему величайшему сожалению, у нас есть неотложное дело. Тайлер слегка скривился, но посторонился, пропуская её внутрь, и Уэнсдей переступила через порог. Она быстро огляделась и сочла письменный стол самым подходящим местом. Не желая тратить ни секунды дольше необходимого, Уэнсдей в несколько шагов пересекла комнату и брякнула медицинский бокс на пустую столешницу, потом щёлкнула застёжками, достала шприц и ампулы с сывороткой. Движения её рук были методичными и почти машинальными, а мысли заняты совсем не Галпином. Ей нужна была расследовательская доска. Прогонит ли её Ксавье, если она заявится в мастерскую? Наверное, теперь Уэнсдей придётся подыскать для неё новое место. Инид снова грохнется в обморок при виде фотографий трупов, вырытых из земли. Юджин же… Уэнсдей не хотела опять подвергать его опасности… Она так глубоко погрузилась в свои размышления, что не заметила, в какой момент Галпин подкрался к ней со спины. Он встал так близко, что выбившиеся из кос Уэнсдей волоски слегка щекотали ей шею, шевелясь от его дыхания. Это вызвало в ней волну отвращения, но Уэнсдей попыталась сохранять невозмутимость, справедливо полагая, что полное игнорирование поможет максимально сократить необходимость контактировать с Тайлером. — Знаешь, я надеялся, что ты будешь чуть более разговорчивой, — протянул Галпин слегка разочарованно. — Раз уж ты была так добра и… Ну, ты понимаешь. Уэнсдей убрала всё лишнее в чемоданчик, застегнула его и принялась молча набирать лекарство в шприц. — Ты же знаешь, что нам нужно разговаривать, да? — спросил Тайлер, легонько прикасаясь к её плечу. Этого Уэнсдей уже не смогла стерпеть. Она резко развернулась, гневно сверкая глазами, и процедила сквозь зубы: — Ещё раз дотронешься — останешься без пальцев. Тайлер немного попятился, но явно не воспринял угрозу всерьёз. — Я всего лишь напоминаю тебе о правилах, — ухмыляясь, сказал он. Если бы Уэнсдей умела испепелять взглядом, от Галпина бы уже осталась только кучка беловатых хлопьев пепла. — Я считаю обязательным только одно правило, — Уэнсдей продемонстрировала ему шприц с сывороткой. — Всё остальное меня мало волнует. Тайлер хмыкнул и принялся расстёгивать пуговицы на пижамной рубашке. Уэнсдей отвернулась в сторону, не желая наблюдать за тем, как он раздевается, и Галпин мерзко захихикал. Она услышала тихий шелест ткани, а следом почувствовала, как Тайлер почти прижался к ней, протягивая руку за спиртовой салфеткой, лежащей на столе за её спиной. — Да ты сама невинность, — прошептал Галпин совсем близко от её уха. — Совсем не та Уэнсдей, что пришла ко мне тогда за поцелуем... — его голос стал мягким и вкрадчивым. — Даже не посмотришь на результат вчерашнего инцидента? Он отступил на полшага, и взгляд Уэнсдей машинально упал на его грудь. Глубокие полосы, оставленные его собственными когтями, выглядели так, словно прошло несколько суток, — они были выпуклыми и ярко-розовыми, но почти зажившими. — Впечатляет, правда? — Галпин широко улыбался. — Говорят, оборотни тоже так умеют. У твоей подружки ведь не осталось шрамов после той заварушки? Лицо Уэнсдей дёрнулось. Упоминание Инид словно вывело её из какого-то странного транса, в котором она пребывала. — Не смей, — прошипела Уэнсдей, сама до конца не понимая, что именно она запрещает Галпину. Она не желала, чтобы он даже мысленно касался её друзей. Инид. Юджина. И особенно Ксавье. — Если это приказ, тебе придётся конкретизировать, — наклонив голову набок, словно большая бестолковая собака, усмехнулся Тайлер. Уэнсдей скрипнула зубами и с размаху вонзила иглу в его плечо. На этот раз Галпин даже не вздрогнул — вместо этого он расхохотался, словно полный безумец. Уэнсдей, желая заткнуть Тайлера, с силой ударила ребром ладони в его солнечное сплетение, отчего тот согнулся пополам и мгновенно умолк, захлебнувшись собственным смехом. Инъекция. Физический контакт. Оставалось только отдать Галпину приказ, и можно будет отсюда убраться. Тайлер стоял, всё ещё согнувшись, и тяжело дышал, глядя на неё почти со злостью. — Ты никогда не причинишь вреда моим близким, — Уэнсдей впилась взглядом в его глаза. — Никогда не нападёшь на Инид, Юджина, Вещь, Пагсли, моих родителей. И особенно — на Ксавье. Зрачки Тайлера расширились, затопив чернотой зеленовато-ореховую радужку, а после сузились почти до точек. Уэнсдей полагала: это значило, что её приказ будет исполнен. Она не имела ни желания, ни времени ждать, пока Галпин придёт в себя. Она подхватила со стола чемоданчик с ампулами и шприцами и выскочила за дверь.***
Занеся медицинский бокс в спальню, Уэнсдей потащилась на завтрак. За вчерашний день она не съела ни крошки и теперь, хоть у неё и не было особого аппетита, собиралась затолкать в себя немного еды. Ощущая в груди странное копошащееся, словно клубок туго переплетённых змей, чувство, Уэнсдей вошла столовую. Инид, сидевшая за их столом в полном одиночестве, тут же заметила её и замахала рукой. Улыбка на лице Синклер выглядела искусственно пластилиновой, словно на самом деле она пыталась лишь подбодрить подругу, не ощущая даже своего обычного безосновательного оптимизма. Уэнсдей еле заметно кивнула и быстро обвела взглядом других студентов — Ксавье среди них не было. Это было ожидаемо, но она всё равно почувствовала мерзко ноющее, скребущее, словно сотня мартовских кошек сразу, разочарование. Уэнсдей набрала в тарелку немного еды и села рядом с Инид. Пока она маленькими глотками отпивала из чашки отвратительно разбавленный кофе, её взгляд против воли то и дело падал на дверной проём в дальнем углу столовой. — Скорее всего, он не придёт, — сочувственно вздохнула Инид, смущённо потирая нос. — Ты же знаешь… Синклер умолкла и принялась тщательно кромсать вилкой глазунью, размазывая ярко-оранжевый желток по тарелке. Уэнсдей поморщилась, отставила чашку и взяла с тарелки гренок, размышляя, стоит ли занести Ксавье еду в мастерскую. Возможно, они могли позавтракать вместе и обсудить сложившуюся ситуацию. Она уже собиралась сказать Инид, что уходит, когда в коридоре мелькнул до боли знакомый долговязый силуэт. Сердце Уэнсдей подскочило к горлу, а потом зашлось будто в приступе пароксизмальной тахикардии. Ксавье, избегая смотреть в сторону их стола, взял со стойки поднос и встал в очередь за другими студентами. Он выглядел бледным и мрачным, с явными следами недосыпа на лице и растрёпанным пучком на макушке. Украдкой наблюдая за Ксавье, Уэнсдей почувствовала, как вздрагивают её пальцы, словно от миоклонической судороги, и крепко обхватила чашку в попытке унять их. Она старалась не пялиться слишком откровенно, дожидаясь, когда Ксавье сядет напротив. Очередь студентов за стойкой двигалась медленно. Время тянулось бесконечно долго. Когда Ксавье, наконец, получил свою порцию и направился в их сторону, сердце Уэнсдей сделало очередной кульбит. Она почти перестала дышать, поспешно прикидывая, с чего начать разговор, но Ксавье прошёл мимо них с Инид и расположился за соседним столиком между Патриком и Йоко. Инид нахмурилась и метнула в сторону Ксавье почти обвиняющий взгляд. Приглушенный шёпот любопытствующих волной прокатился по столовой. Уэнсдей сидела настолько неподвижно, словно внезапно окоченела. Она чувствовала себя униженной. Жгучая обида обожгла горло, словно едкая щёлочь. Она не ожидала от Ксавье подобной низости. Чего он хотел добиться? Продемонстрировать их размолвку всей школе? Отомстить таким образом за Тайлера? Её первым порывом было встать и уйти с гордо поднятой головой. Но Уэнсдей Аддамс должна была оставаться выше каких-то глупых сплетен и человеческих ссор. Она не собиралась показывать, что всё это хоть как-то её тронуло. Уэнсдей осталась сидеть на месте и даже принялась медленно жевать гренок, совершенно не чувствуя вкуса. Она многозначительно посмотрела на Инид, которая едва ли не покраснела от возмущения и явно едва сдерживалась, чтобы не начать выражать свои чувства вербально. Уэнсдей хватало и тех шепотков, которые долетали до её чуткого слуха. Не стоило добавлять сплетникам пищи для разговоров. Казалось, хуже ситуация стать просто не может, но несколько минут спустя в столовую вошёл Галпин. На мгновение воцарилась почти мёртвая тишина, а потом студенты разом загудели. Тайлер проигнорировал их реакцию. Он принялся спокойно набирать на поднос еду — в таком количестве, словно в психушке его и вовсе не кормили. Уэнсдей скосила взгляд на Ксавье. Тот заметно побледнел и, поджав губы, уставился в свою тарелку. Йоко, сидящая справа от него, оскалилась и внимательно следила за Галпином, словно ожидала от него нападения. — Ох, чёрт, он идёт сюда, — внезапно зашипела Инид, округляя глаза. И действительно, Тайлер, насвистывая какую-то весёленькую мелодию, подошёл к их столу со спины Уэнсдей. Уэнсдей почувствовала, как волоски на её шее и спине встают дыбом. Казалось, каждый студент повернулся в их сторону, ожидая сцену. Галпин обошёл стол, двигаясь медленно и слегка лениво. Он выглядел почти чужеродно в фиолетовой форме Невермора. — Доброе утро! — с усмешкой бросил Тайлер, опуская поднос на стол и садясь на место Ксавье. Никто не ответил на его приветствие. Галпину, казалось, было всё равно — он принялся безмятежно поглощать яичницу с беконом. Инид, уже успевшая взять себя в руки, удивлённо выгнула бровь. Ксавье, который сидел к ним полубоком, так вцепился в чайную ложку, что чуть не погнул её. Уэнсдей злобно сощурилась и сверлила Тайлера взглядом, едва не скрипя зубами. От учинения немедленной расправы его спасало только количество свидетелей, внимавших каждому их движению и слову. — Ф-што? — спросил Тайлер с набитым ртом, поднимая голову от тарелки. Он с усилием сглотнул и продолжил уже более внятно: — Я помешал вам? Инид пожала плечами и принялась как ни в чём не бывало намазывать тост арахисовой пастой. — Ну, знаешь, — протянула она, раскладывая по верху кусочки банана и хрустящий бекон. — Если бы ты был знаком с хорошими манерами, то спросил бы, не принадлежит ли место, которое ты занял, кому-то другому. Галпин хмыкнул и церемониально, издевательски манерно склонил голову, прикладывая кончики пальцев к груди. — Приношу свои глубочайшие извинения, я и не знал, что в вашей элитарной школе именные стулья, — проговорил он с сарказмом, преувеличено растягивая гласные. — Теперь это вроде как и твоя «элитарная школа». Тебе бы стоило соответствовать, — Инид смерила его презрительным взглядом и брезгливо сморщила нос. — Или хотя бы попытаться. Тайлер лучезарно улыбнулся, словно и не заметил её насмешки. — Боюсь, тебе придётся терпеть мои неидеальные манеры, Синклер, — он небрежно пожал плечами, а потом повернулся к Уэнсдей и обратился к ней гораздо громче, чем следовало: — Кстати, Уэнсдей, ты так быстро сбежала сегодня утром... Инид закашлялась. Уэнсдей вспыхнула от всепоглощающей ненависти. Она вскинула голову, собираясь послать Галпина к чёртовой матери. Со стороны соседнего стола послышался резкий лязг ножек стула по полу. Ксавье поднялся со своего места и удалился из столовой с неестественно прямой спиной. — Ох уж эти творческие люди, — доверительно прошептал Тайлер, наклонившись вперёд и с притворным сочувствием качая головой. — Всегда такие ранимые. — Не вынуждай меня, — угрожающе прошипела Уэнсдей сквозь зубы. Инид посмотрела на неё и качнула головой. — Позволь мне, Уэнсдей, пожалуйста, — мило прощебетала она и, не дожидаясь разрешения, повернулась к Тайлеру так резко, что её волосы на мгновение взметнулись разноцветным вихрем. — Не нарывайся, Галпин, — голос Инид стал низким и рокочущим. — Или ты забыл, как в прошлый раз я надрала твою тощую задницу? — Ты ничего не сможешь сделать, пока не наступит полнолуние, — хмыкнул он. Инид выпустила разноцветные когти и продемонстрировала ему. — Уверен? — с вызовом спросила она. Галпин поморщился. Его рука неосознанно метнулась к щеке, где остался тонкий, едва заметный след от какой-то особенно глубокой раны, нанесенной волчьими лапами Инид. Тайлер почесал кожу рядом со шрамом, маскируя свою первую машинальную реакцию. Больше они не разговаривали, и Уэнсдей это полностью устраивало. Они с Инид торопливо закончили завтрак и, не сговариваясь, одновременно поднялись со своих мест. — Хорошего дня, Тайлер, — насмешливым тоном сказала Инид. — Я буду за тобой приглядывать. Уэнсдей предпочла уйти не попрощавшись.***
Невермор гудел от сплетен. Все обсуждали, что за блажь пришла в голову сумасбродной психопатке Аддамс на этот раз. Публичная демонстрация Галпина за завтраком ожидаемо подлила масла в огонь. Ксавье явно избегал её. Уэнсдей помнила о совете Инид о необходимости дать ему немного времени и пространства, чтобы всё обдумать. Тем не менее горючая смесь из чувства вины и обиды не давала ей спокойно дожидаться момента, когда он остынет. Когда она зашла в мастерскую, Ксавье, на первый взгляд, занимался уборкой. Но оглядевшись Уэнсдей поняла, что на самом деле он пытался спрятать с глаз долой любое напоминание о ней. Полотна с её портретами были занавешены плотной тканью. Одеяла, которые последний месяц были постоянно расстелены в углу студии, Ксавье свернул и убрал на верхнюю полку стеллажа. Её свитер, помаду, черновик новой книги о Вайпер и ещё кучу разной мелочёвки он сложил в бумажный пакет, стоящий прямо у входа. В момент, когда Уэнсдей пришла, Ксавье с какой-то отчаянной агрессией снимал с полки книги, которые она успела притащить в мастерскую, и как попало забрасывал их в коробку. Уэнсдей от такого варварства на мгновение потеряла дар речи. Ксавье повернулся к ней со сборником рассказов Лиготти в руках. Его глаза лихорадочно блестели, волосы выбились из пучка, щёки порозовели. Он дышал тяжело и прерывисто, словно только что пробежал стометровку. — Что ты, чёрт тебя подери, делаешь? — возмутилась Уэнсдей. Она приблизилась к Ксавье несколькими широкими шагами и грубо вырвала книгу из его пальцев. — Это же ограниченное издание! — прошипела она почти оскорблённо, бережно проводя ладонью по корешку. — И это всё, что тебя волнует? — вскинулся Ксавье. — Паршивая книга? — Нет, не только, — отчеканила Уэнсдей убийственным, обвиняющим тоном. — Ты что? Избавляешься от меня? — она резко кивнула подбородком в сторону коробок. Ксавье отвернулся с таким выражением на лице, словно ему было больно смотреть в её сторону. — Не я это начал, — пробормотал он себе под нос. Ксавье обессиленно привалился к стене, потирая шею. Он выглядел так измученно, что вся злость Уэнсдей без следа испарилась. Она до крови прикусила губу, пытаясь не дать себе рассыпаться на части и снова чувствуя пожирающую её заживо вину. — Я не хотела, — прошептала Уэнсдей. — Я думал, что ты… — Ксавье немного помолчал и покачал головой, словно бы отвергая собственные рассуждения. — Нет, я не думал, что ты изменилась. Но я думал, что в прошлом году ты поняла что-то… Он снова умолк. Уэнсдей тоже не могла вымолвить ни слова. Она стояла перед ним, вытянув руки по швам, сжимая книгу так крепко, что кровь в пальцах, кажется, перестала циркулировать. Ксавье запрокинул голову, глядя в потолок и уперевшись затылком в стену. — Поняла что? — спустя бесконечные и мучительные мгновения молчания едва слышно спросила Уэнсдей. — Что нельзя просто так разбрасываться людьми, которые… — Ксавье зажмурился. — Неважно. Теперь это в прошлом. Уэнсдей заторможено моргнула. Смысл слов Ксавье доходил до неё медленно, словно тот говорил на каком-то совершенно незнакомом языке. — В прошлом? — тупо переспросила она. — Ты имеешь в виду... Но если я не хочу? Её голос прозвучал почти жалобно. Когда Уэнсдей принимала решение, она думала о таком варианте развития событий, но, как оказалось, совершенно не была к нему готова. Ксавье, наконец, взглянул на неё, и Уэнсдей уставилась в бесконечную, как море, зелень его глаз. — Ты можешь объяснить, зачем ты это сделала? Уэнсдей сглотнула. В её горле была пустыня. Глядя прямо в глаза Ксавье, она едва заметно качнула головой из стороны в сторону. — Тогда всё кончено, — снова отвернувшись от неё и ссутулившись, глухо произнёс Ксавье. — Я соберу твои вещи, и ты сможешь забрать их, когда тебе будет удобно. Уэнсдей показалось, что она больше не может дышать. Будто что-то тяжёлое придавило ей грудь. Она не видела ни смысла, ни возможности оправдываться. Она не могла объяснить Ксавье свой поступок, потому что это подвергло бы его жизнь опасности, также как и не могла выдумать другую, достаточно вескую причину своего поступка. В любом случае она не хотела снова ему лгать. — Мне нужна расследовательская доска, — сказала Уэнсдей, совершенно не понимая, зачем они обсуждают эти банальные глупости. — Со всеми твоими рисунками. — Всё, что захочешь, Уэнсдей, — безжизненно произнёс Ксавье, уперевшись взглядом в противоположную стену. — А сейчас, прошу тебя, просто уйди. Она подавила рвущийся из груди всхлип, глубоко и судорожно вздохнув, и на одеревеневших ногах шагнула к двери. Ксавье так и не обернулся ей вслед. Она вышла на улицу. Лес, на опушке которого стояла мастерская, ощетинился совсем крошечными свежими и остро пахнущими листьями. Уэнсдей вздрогнула и поспешно отвела взгляд. Она поплелась в сторону замка, думая о том, что никогда больше не сможет спокойно смотреть на нечто столь же живое и зелёное.***
Потянулись дни — по-весеннему длинные и бесконечно бессмысленные. Уэнсдей пыталась наполнить их делами, которых, на самом деле, у неё имелось предостаточно, но получалось из рук вон плохо. Даже привычные рутинные занятия не приносили ей никакого успокоения. В тот же вечер, когда Ксавье выставил её из мастерской и своей жизни вместе с вещами, Уэнсдей поняла, что больше не может писать. На следующий день она выяснила, что и игра на виолончели перестала приносить прежнюю ясность мысли. Это случилось, когда Уэнсдей поймала себя на том, что водит смычком по струнам в ожидании появления Ксавье, как уже дважды бывало после их размолвки. Осознание того, что на этот раз ничего подобного не произойдёт, было настолько болезненным, что она случайно выронила смычок, отчего на нём появилась глубокая трещина. После этого Уэнсдей не прикасалась к виолончели. Расследовательская доска вместе с неразобранными пакетами и коробками, в которые Ксавье так любезно упаковал весь её скарб, стояла в углу комнаты, около окна. Уэнсдей пришлось завесить её простыней. Вещь, который до раздражения внимательно наблюдал за её действиями, получил объяснение (что само по себе было нетривиальным событием), что Уэнсдей не хочет нервировать подругу, которая и так по её милости поссорилась с Аяксом, когда тот встал на сторону Ксавье. На самом же деле Уэнсдей и сама не могла спокойно смотреть на то, над чем они с Ксавье трудились вместе в течение нескольких месяцев: на сделанные его рукой рисунки, на написанные его почерком пояснения, на паутину зелёных и красных резиночек, банку с которыми она уронила, когда… Уэнсдей предпочитала не вспоминать это «когда». Она запрещала себе хандрить, потому что это мешало ей думать и действовать рационально, но мысленно против воли постоянно возвращалась к болезненным воспоминаниям. Каждый раз Уэнсдей одергивала себя, но это никогда не помогало надолго. Она без остановки ходила по кругу своего маленького личного ада, отчего казалась окружающим, как заявил Вещь, пытаясь польстить её самолюбию, ещё более неживой и отстраненной, чем обычно. В ночь с субботы на воскресенье, пока Инид проводила время вместе с родителями и братьями, резвясь в волчьем обличье под полной луной, Уэнсдей попыталась, наконец, заняться делом. Она сняла простынь с расследовательской доски и почувствовала себя так, как почувствовал бы себя нормальный человек при виде призраков прошлого. Она потрясла головой, пытаясь сосредоточиться на более существенных вещах, чем почти осязаемое воспоминание о тепле пальцев Ксавье. На некоторое время это удалось, и Уэнсдей составила план действий на ближайшее время. Связаться с Кумико и убедиться, что их договорённости в силе. Наведаться в книжный магазин и разузнать, что связывало его хозяйку с «псами». По возможности установить слежку за Винсентом Торпом. Встретиться с Донованом Галпином и вытрясти из него всё, что ему было известно о его жене, Уиллоу Хилл и об убийствах пропавших в минувшую зиму людей. Уэнсдей пришпилила исписанный клочок бумаги в верхний угол расследовательской доски и уставилась на него. Первый пункт в её плане был самым важным и самым невыносимым. Она не включала телефон после возвращения из Уиллоу Хилл. Она не хотела видеть количество пропущенных вызовов от Ксавье. Не хотела знать, какие сообщения он оставил ей в тот день, когда она от него сбежала. Но всё это окажется абсолютно бессмысленным, если Кумико откажется выполнять свою часть сделки. Уэнсдей должна была убедиться, что ничего подобного не произойдёт. Дыша мелко и часто, она открыла верхний ящик стола — настоящие кладбище воспоминаний. Рассеянно погладила лепестки нарисованной и оживлённой Ксавье орхидеи. Дотронулась до его резинки для волос. Провела пальцами по гладкому белому пластику футляра наушников. Вспоминать было опасно, но не вспоминать оказалось совершенно невозможно. Уэнсдей взяла мобильный в руки и приготовилась нырнуть с головой в пропасть. Она включила телефон. Двадцать шесть пропущенных. Десять новых сообщений. Одно из них было от Кумико. Она подтверждала свою готовность спасти жизнь Ксавье и сообщила, что вернётся в Невермор до конца апреля. Она также предложила обсудить все вопросы более детально при личной встрече, что Уэнсдей полностью устраивало. Она, как и Кумико, не слишком верила в конфиденциальность мобильной связи. Остальные девять сообщений прислал Ксавье. Немного помедлив, Уэнсдей щёлкнула пальцем на диалог с ним. Первые пять она уже видела — переходящие в мольбу просьбы объяснить, куда она подевалась, и взять трубку. От следующего, шестого, к горлу Уэнсдей подступил тошнотворный комок. Ответь, как только сможешь. Надеюсь, с тобой всё в порядке. Я волнуюсь. Между шестым и седьмым сообщениями была разница почти в полтора часа. Тебя нет на территории Невермора, и никто не знает, где ты. Барлоу тоже нет. Маккензи призналась, что вы уехали вместе. Перезвони мне. Уэнсдей живо представила себе, как Ксавье, не находя себе места, метался по школе, пытаясь отыскать её. Как он ломился в кабинет директрисы. Как пытался узнать у пожилой преподавательницы местонахождение Уэнсдей… Он волновался о ней, а она сделала ему больно самым худшим из возможных способов. Уэнсдей на мгновение зажмурилась. Казалось, что-то внутри неё растрескивается, разламывается на части. Она заставила себя открыть глаза и продолжила чтение. Она должна была испить эту чашу до дна. Она это заслужила. Следующие два часа Ксавье ждал от неё ответа, прежде чем написал восьмое и следом девятое, последнее, сообщение: Ты ведь поехала за ним, да? Поверить не могу. Чёрт, Уэнсдей, зачем ты это сделала? Пропасть в её груди разрасталась, причиняя почти невыносимую ноющую боль. Уэнсдей испытывала непреодолимое желание расковыривать эту рану, довести раскалывающее её сердце чувство до мучительной агонии. Может, тогда, оно, наконец, выгорит и перестанет перемалывать её изнутри, по живому? Может, тогда она сможет хоть отчасти нормально функционировать? Она достала из ящика стола футляр с наушниками и в первый раз с Рождества подключила их к телефону. Она легла в кровать, по привычке сложив руки крестом на груди, и включила плейлист, который Ксавье составил для неё. В каждой песне, в каждой строчке Уэнсдей будто слышала его голос и его мысли — затаенное предчувствие, что отношения с такой девушкой, как она, закончатся катастрофой. Глаза пекло, и Уэнсдей зажмурилась, а потом свернулась калачиком, словно оберегая, холя и лелея разверзшуюся в груди рану. Она заснула, утопая в воспоминаниях и боли.***
Уэнсдей вздрогнула и проснулась от грохота, приподняла голову и уставилась на только что вошедшую в комнату Инид. Её шумная соседка стояла у двери в нелепой позе и с виноватым выражением на лице — она опрокинула громоздкую вешалку для верхней одежды. За окном уже занимался рассвет. — Прости, — пробормотала Инид, торопливо устраняя учинённый беспорядок. — Я не хотела тебя будить. Она стянула с ног резиновые сапоги — настолько цветастые, будто отобрала их у пятилетней девочки, — и отбросила в сторону. Уэнсдей моргнула, приходя в себя, и вынула из левого уха наушник, музыка в котором уже давно замолкла. Второй нашёлся на полу около кровати. Уэнсдей затолкала их в футляр и спрятала от любопытных взглядов подруги под подушку. Она собираясь поспать ещё хотя бы немного, но не тут-то было. — Знаешь, что сказала моя дорогая мамочка, когда узнала, что мы с Аяксом поссорились? — выпалила Инид с таким нетерпением, что сразу стало понятно — она еле сдерживалась, чтобы не начать жаловаться прямо с порога. — Что она так и знала — всё этим закончится! Вода и масло не смешиваются! Инид встряхнула головой, отчего от её разноцветных волос взметнулось облачко лесной пыли, и принялась переодеваться. Привычка соседки так запросто скидывать с себя одежду в её присутствии несколько раздражала Уэнсдей. Она отвернулась и попыталась улечься поудобнее. Инид надела свою ярко-розовую пижаму и тоже плюхнулась на кровать. — Как ты понимаешь, мы опять поругались, — фыркнула она и, внимательно посмотрев на Уэнсдей, осторожно спросила: — А как прошёл твой вечер? Пойдёшь сегодня на праздник? Уэнсдей вздёрнула бровь. — Разве я похожа на человека, желающего искать разноцветные яйца? Она не собиралась ехать в Джерико вместе со всеми на очередное мероприятие, организованное городской властью для сближения норми и изгоев. Тем более она не собиралась присутствовать на празднике, посвящённом Пасхе. Вряд ли это будет хоть сколько-то полезно для её расследования, а никакие другие цели Уэнсдей совершенно не привлекали. — Ксавье, возможно, будет там, и… Уэнсдей поспешила перебить подругу: — Если ты не возражаешь, — сказала она. — Я хочу спать. Инид смущённо замолчала и зашуршала одеялом, пытаясь тоже улечься. Она раздражающе долго ворочалась и вздыхала. Целый час Уэнсдей не могла уснуть, пялясь в потолок. Она никак не могла заставить мысли, кружащиеся в её голове, успокоиться. В конце концов, она решила, что будет лучше не мучить себя, а встать и наведаться к Тайлеру, пока замок не наполнился гомонящей толпой. Обязательный утренний ритуал поддержания связи с хайдом очень быстро превратился в рутину. Галпин каждый раз пытался с ней побеседовать об их взаимоотношениях, но Уэнсдей это было неинтересно. Кроме того, она осознала, что их ежедневные встречи задевают её гораздо меньше, если ей удавалось игнорировать Тайлера. Полностью осознавая отсутствие логики в собственных чувствах, Уэнсдей винила Галпина за их размолвку с Ксавье. Ненависть и злость, которые она испытывала к Тайлеру, тянули за собой куда более опасные эмоции. Уэнсдей совершенно не желала показывать кому-либо (и тем более Галпину) свою слабость или величину той пропасти боли, что поселилась в её сердце. Так что она сознательно перестала третировать его, действуя механически, словно живая, но бесчувственная кукла, и одаряя Галпина меньшим вниманием, чем назойливую муху. Кажется, это бесило Тайлера куда больше её шпилек. Так что в какой-то степени Уэнсдей получала и своеобразное извращённое удовольствие от подобного положения вещей. Этим утром она действовала филигранно. Зная, что никого не встретит в коридорах, Уэнсдей заранее подготовила шприц, и едва ли не с порога велела Галпину заткнуться и оголить плечо. Ему оставалось только подчиниться и сверлить её гневным взглядом. Испытывая непреодолимое желание сбежать из школы до того, как её наполнят радостные и возбуждённые от предвкушения сегодняшних праздничных мероприятий студенты, Уэнсдей твёрдо решила не откладывать исполнение списка дел, составленного ночью. Вместо того, чтобы пытаться склеить осколки, на которые она рассыпалась каждый раз, когда начинала думать о Ксавье, Уэнсдей собиралась навестить Донована Галпина. Лес полнился радостным пением птиц. Природа пробуждалась, стремительно сбрасывая с себя зимнюю дремоту. Снег стаял даже в низинах, кое-где на прогалинах под ласковым солнцем появлялись первые хрупкие цветы. Уэнсдей с тоской подумала о том, как хрустел под её ботинками наст, когда она последний раз шла по этой же дороге вместе с Ксавье… Уэнсдей со злостью прикусила щеку. Оставалось ли в окрестностях проклятого Джерико хоть одно место, которое бы не напоминало о нём? Донован Галпин встретил её совсем не так радушно, как Уэнсдей могла ожидать. Едва она успела подняться на крыльцо, шериф распахнул дверь. — Где мой сын? — требовательно спросил он. Уэнсдей безразлично пожала плечами. — Понятия не имею. Я выполнила все ваши условия и жду обстоятельного рассказа о вашей дражайшей супруге. Она сделала шаг вперёд, пытаясь зайти в дом, но шериф, нахмурившись, загородил вход. — Я не стану разговаривать с тобой, пока ты не приведёшь сюда Тайлера! — заупрямился Галпин-старший. Уэнсдей, чьё эмоциональное состояние и без выкрутасов бывшего шерифа оставляло желать лучшего, вспыхнула, словно порох. Одним выверенным движением она втолкнула наглеца внутрь дома и болезненно заломила ему руку, лишая возможности двигаться. — Мне надоели ваши игры, — прошипела она. — Вы каждый раз придумываете отговорки и выдвигаете новые требования. Я больше не поведусь на это, шериф. Вы расскажете мне всё. Сейчас. — А если нет, что ты сделаешь, Аддамс? Сломаешь мне руку? — прохрипел Галпин-старший. Уэнсдей с отвращением отпихнула его от себя. Шериф грохнулся на пол сломанной кучей и расхохотался. — Я всё ещё могу дать ход тому делу с жвачкой, Аддамс, — заявил он почти с ликованием. — Могу замолвить словечко, и тебя посадят. Возможно, надолго, если смогут повесить на тебя и убийство этой несчастной журналистки. Галпин-старший блефовал по-крупному. И наверняка знал, что Уэнсдей тоже это понимает. — И вашего сына снова увезут в психушку, — хладнокровно парировала она. — Его не оставят на свободе, если я не смогу за ним приглядывать. Шериф побагровел от бессильной ярости и сжал челюсть так сильно, что у него заходили желваки. — Я ничего не скажу тебе, пока не увижу Тая, — процедил он. Уэнсдей внимательно посмотрела на Галпина. Тот тяжело дышал и, похоже, собирался упрямиться до последнего. Что ж, она тоже умела играть грязно. — Хорошо, я приведу Тайлера. До встречи, шериф, — недобро усмехнувшись на прощание, сказала Уэнсдей. Уходя, она небрежно пнула валяющегося на полу Галпина в лодыжку, освобождая себе дорогу.