Неисповедимы пути Господни

– «Всё ОК» «Нормально» «Уже иду. Из прикольного были только небольшая драка, кринжовый иск ведьмака, который собирался провести нас исчезающими чернилами, и незапланированный ремонт ада. Скукота, раньше на балах было прикольнее». И селфи с Варей, где на заднем фоне что-то горит! Азик, ты понимаешь, как я волновался? У Вари мантия действует на падших, но у тебя-то нет! – Даня потрясал смартфоном с сообщением так комично, что Азик невольно расплылся в улыбке. К чести ангелочка стоит заметить, что сначала Даня встретил падшего, обнял, сделал чаю, пока падший был в ванной и переодевался, подождал, пока Азик поест, спросил, всё ли в порядке, и только после этого перешел к упрекам. Да и не совсем упрекам – в голосе было больше беспокойства, чем раздражения. – Ангел мой, зачем тебе подробности? Мы же договорились, что я напишу только пару раз, остальное – в случае опасности. Всё было чинно, как в институте благородных девиц. Между прочим, чистая правда, учитывая, что иногда творилось в этих институтах. – Азик, я в курсе, как проходят эти балы. То, что Варя отменила кровавую жертву во славу Лукавого, ещё не делает его «чинным»!.. Ладно, я понял, что всё в порядке, но мне было неприятно сидеть и думать, что и как. Когда я говорил о «паре раз» я имел в виду развернутые сообщения. – Во-первых, я не хотел отвлекаться, чтобы полностью контролировать обстановку. Во-вторых, не хотел отвлекать тебя. – Даня тут же положил подбородок на руку, скрывая улыбку: перед уходом Азик вручил ему множество распечаток с самыми любимыми сценами интересного рейтинга и своими комментариями. – В-третьих, я всё-таки падший… – О, я понял, когда прочел… гхм… там всё началось на кухне. – Ангелок выговорил это почти без смущения и не отвёл взгляда от глаз Азика. – Но вообще мне правда интересно. Расскажешь? – …всё-таки падший, и хочу кое-что взамен. – Хвост будто сам собой застенчиво потёрся о руку ангелочка – и отпрянул, стоило Дане привычно потянуться за ним. – Если ты хочешь. Именно хочешь, «не против» не катит, я придирчивый. – Хочу, – ответил ангелок после короткого молчания. – Только… ну, не одновременно же? Я не смогу слушать и… чувствовать. – Котёнок, я тебе и не дам отвлечься, честное демоническое. Как там, где всё началось сразу в спальне… Сейчас просто немного подогрею интерес, ничего серьёзного, крылья не выпускай. Так круто? – хвост скользнул за спину Дане и через футболку медленно провел по позвоночнику. – Да. – Ангелочек прищурился – достаточно балдеюще, чтобы Азик понял, что ему нравилось, но недостаточно сильно, чтобы не воспринимать рассказ. Отлично! – Так вот, бал. – Обычным голосом начал падший – ему самому было приятно, но не настолько, чтобы это невольно отразилось в речи. – Ты в тронном зале был, помнишь, как он выглядит? Варя попросила убрать половину статуй, потому что они объективировали тела, и заменить драгоценности в отделке на что-то более современное, так что там стало веселее. Гости тоже оценили: архитектор ада, мне кажется, не был так рад похвалам, даже когда запер Сатану. Кроме падших прибыли ведьмы и ведьмаки, всякая низшая нечисть – даже те, кого я с позапрошлого столетия не видел. Варя ритуально опаздывала, народу было много, большая часть на нервах – вот и немного не сдержались. Минут десять повытряхивали друг из друга пыль, дело житейское. Азик действительно считал, что «дело житейское». Два десятка ведьмаков против чертовой дюжины бесов – это ерунда, даже не пришибли никого, а свернутые рога и магическое истощение пройдут. Никто даже не попытался их разнять, считая, что лучше дать ребятам самим снять напряжение. Мгновенный тотализатор, где несколько ушлых падших заработали, конечно, не имел к невмешательству никакого отношения. Ад есть ад. – Когда Варя появилась, всё уже утихло. Видел на фотке, какое платье? Из лепестков синей розы с накидкой из сумрака! Гремори лично шила, хоть это вообще не её специализация. А макияж? Я три часа вручную наносил, глянь, какие черные крылья у глаз! А как стразы переливались! Наша девочка была самой красивой, с неё никто взгляда не сводил во время речи. Потом был разбор жалоб, где один ведьмак отличился: стёр наши условия и вписал свои. На голубом глазу пытался доказать, что за душу мы ему должны не только деньги и гримуар, но и хорошее здоровье, славу и любящую женщину рядом. Варя сказала, что мы не благотворительная организация, и думать о своих желаниях надо сразу. Сказала – и обратила ведьмака в кота. С хорошим здоровьем, личной страничкой в соцсетях и любящей бабулей-ведьмой в качестве хозяйки. Та, к слову, пришла жаловаться на отсутствие вечной красоты при вечной жизни. Бабуля не хамила, не пыталась юлить, даже признала неправоту, когда Варя указала ей коварный подпункт, из-за которого и вышла накладка. – А одной бабуле-ведьме она по её просьбе вернула душу, забрав колдовскую силу и вечную жизнь. Можешь гордится: в Варе есть привитая тобой тяга к хорошему. Она даже Авнуса не ругала. Хотя, в принципе, ей не нравились те чаши, да и после фуршета было тухловато, а он, так сказать, задал жару… – Авнус сжёг чаши? Это на фоне них вы фоткались? Азик кивнул, не уточняя. Сначала Пеймон сказал, что Сатану стоит официально судить – «Не сомневаюсь в правах Донны, но это бы только укрепило её авторитет», на что Баал ввернул, что он сам сомневается в правах Пеймона на его уделы, а потом Заап вставил, что те, кто поддержал Варю первыми, могли бы получить немного больше. От громкого выяснения отношений спас только перенервничавший Авнус, вспыхнувший от волнения. Варя, привычно вернувшая ему облик, обошла всех троих, заглядывая каждому в глаза и мерно повторяя, что сама разберется. После чуть не рухнула в обморок от нервного и силового перенапряжения, но затем пришла в себя, и они вместе сделала селфи. И вместе решили не волновать Даню. Всё правда закончилось хорошо: Азик убедился, что Варя в порядке и ей не нужна помощь ангелочка, а падшие достаточно успокоились, чтобы не ждать новых споров ближайшее столетие. – Все остались живы, Сатана заперт, Варю приняли, мы в шоколаде. Кстати, хочешь? – Падший протянул шоколадную конфету. Он думал, что придётся объяснять, но Даня, глядя невинно и понимающе в то же время, потянулся за ней всем корпусом и аккуратно взял губами. Без грамма пошлости и фальши, так открыто, словно был котёнком, взявшим угощение. Азик представлял, как сам кормит Даню. Вот и сбылось. – Ты не представляешь, как я тебя люблю, – отчего-то смущенно соскользнуло с языка. «Тебя – реальность с которым круче любых фантазий. Тебя – который идёт мне навстречу. Тебя, просто тебя». – Покажешь? – снова без всякой сексуальной рисовки, но с предвкушением и смущением. Азик никогда не считал секс чем-то грязным, но с Даней это обещало быть самым чистым, что он когда-либо делал. С ангелочком по определению нельзя было сделать ничего нечистого. – Покажу. Уверен-уверен? Всё как мы обсуждали? Даня покивал, торопливо доедая конфету и запивая её водой. Азик отвлеченно подумал, что когда-нибудь точно купит ему ободок с кошачьими ушками… Ангел машинально подумал, что когда-нибудь точно купит своему падшему футболку или рубашку в мягких цветах заката – не алое или багряное, а ярко-розовое. Ну что, он официально работает на земле – его очередь делать подарки! И хотя пока вся работа состояла из написаний разных отчётов о земной жизни, Даня чувствовал себя нужным. Новенькие ангелы теперь хоть будут знать, что можно есть, и с кем из падших более-менее спокойно общаться. Да, в Эдеме уже были новопрощенные, но процесс их принятия шел не без скрипа. Все любили Его и прислушивались к Михаэлю (чей меч умелец Азика всё же починил), но такие, как Рафаэль, были не в восторге. Время – вот что было нужно всем. В том числе и Дане. Кроме посольства, волонтерского и православного сообщества, дружбы с Варей у него был Азик – замечательно понимающий, не давящий, любимый и любящий от крашеных прядей до кончика хвоста. Дане казалось, что падший ведет его за собой, показывая всё новое и новое, останавливаясь или ускоряясь, делая так, что ангела временами просто сносило волной тактильности – он не думал ни о чём, подставляясь под чужие губы либо целуя сам. И потом… ему не было стыдно. Смущение было, но стыд, какое-то время подержавшись по инерции, отпустил. Пыльные розы меток превращались в ирисы (Бог ведь красота?). Азик оборачивал Даню в нежность, как в самую мягкую ткань, а он нажимал сильнее, точно ища в своём падшем тайники (Бог ведь любовь?). Хотя блуд… секс долго болтался где-то не очень далеко от планки «неприемлемо», былое отвращение или страх прошлого года уже не отравляли. Даже при первой попытке Даня остановил всё скорее от нахлынувшего чувства нереальности и боязни налажать, которые соединились в самый неподходящий момент, чем из-за негативных эмоций. Но теперь – после целой ночи, когда он то волновался за Азика, то забывался в чтении, после чаепития, когда ангел убедился, что всё в порядке, после хвоста на лопатках – должно получиться. После всего Даня чувствовал себя достаточно расслабленным, чтобы не думать о лишнем. Хотя и не отказал себе в том, чтобы, дослушав Азик, дразняще провести по хвосту. – Ты всё-таки падший, а я всё-таки ангел, который умеет благодарить, – не менее дразняще объяснил Даня. – Бонус за мою эмоциональную подготовку – ты же не просто так краткие сообщения писал. Он не обижался. Азик дал понять всё ещё по распечаткам, и Даня был не против такой маленькой уловки для своего удобства, хотя за падшего правда поволновался и был готов срываться в ад случае чего. Азик усмехнулся: – Ну, что-то плохо я тебя подготовил, если мы ещё здесь. – Это легко исправить. На самом деле, не так-то легко: до спальни они добирались дольше обычного, по пути налетев на что-то – так не хотелось отрываться от чужих губ. Глубокие поцелуи, юркий хвост вокруг ладони, пальцы в перьях были будто и привычными, и первыми в то же время, словно они с Азиком не знали друг друга и словно провели вместе всю жизнь – незнакомо и изучено до мельчайших деталей одновременно. Каждый раз по-другому. По-особенному. Даня даже не сразу заметил изменения в спальне – незначительные для кого угодно, кроме него. – Азик!.. – Ого, руку ты мне ещё не пожимал, – улыбнулся падший: в порыве чувств Даня схватился за ладони. – Если это «спасибо», то «пожалуйста», товарищ ангел. А как по-другому, если к розовой гирлянде добавилась голубая, к чёрным креслам – светлые, к чёрным жалюзи – белые? Если вечно обсидиановые постельные комплекты сменил черный с синим, на стене красовалась репродукция одной из любимых картин Дани, на полу – шахматный ковер? Если появился балдахин, полог которого можно было задернуть, оставаясь в полной темноте? Если в воздухе плыл запах шоколада и кофе то ли от свечей, то ли от ароматических палочек? Если негромко играла музыка, похожая на плейлист из «Эдема»? Это больше не была спальня Азика – это была их комната, которую падший обставил за вечно занятого посольством Даню, воплотив все его абстрактные пожелания о разных гирляндах, пушистом ковре и другом. На Алисе, благовоспитанной отвернутой от кровати, ангел не выдержал и снова поцеловал падшего. – Как? – уголок рта. – Просто как?.. – родинка у рта. – …ты всё угадал и успел? – губы. – Чары. – Азик вернул первый поцелуй. – Практика. – Второй. – И желание возлюбить ближнего своего. – Он носом провел от подбородка до виска Дани. – Если ты налюбовался, я начинаю тебя искушать. – А до этого что было? – Разминочка, что же ещё? Я же не делал вот так. – Азик обжег дыханием шею, деликатно прихватывая, зубами ювелирно прикусывая, мягко зализывая – Даня задышал чаще. – Значит, у нас в программе непроникающий в темноте. Поставь человеческие, так-то мы и в темноте видим. Говори, если что, и отвечай на вопросы, ага? – Ага. Это было фантастически по-другому: осознание того, что сейчас произойдёт, окрашивало всё в нереальные тона, придавало незримый смысл, заставляло то и дело спрашивать себя: «Это что, правда?». Лихорадочные поцелуи-прикусывания, после которых обоим понадобятся шарфы, – правда. Стягивание футболок и застывший, как с открытки, миг, когда Азик бережно укладывает его на спину, прекрасный в розово-голубом свете и своей осторожности, – правда. Плавящиеся от прикосновений ключицы, грудь, живот, поджарое тело в своих ладонях, собственный полустон – правда. «Но ты чистый макрокосмос, я твой персональный монстр, демон-лис девятихвостый» , красноватый подтон в глазах падшего, его тепло и вес на бедрах, его губы на губах, его руки у тазобедренных косточек – правда-правда-правда. – Да-ань, хороший мой, всё нормально? Спускаемся ниже? Можем притормозить. – Всё восхитительно. Спускаемся. Только балдахин… – Истина. В темноте всё интимнее и проще: можно только слышать ритм музыки, ритм дыханий, ритм своего сердечного стука. И чувствовать, как Азик, пока его губы изводят мочку, аккуратно снимает с него штаны, – а самому непослушными руками пытаться проделать ту же сложную операцию. «Шш, котёнок, мы можем и так… Хорошо, тогда сейчас». Слышать звук залихватски приземлившихся на кресло штанов и ребячливое «Е-е-е, трёхочковый», хихикнуть и тотчас смутиться... от того, что почти не стыдно, хотя казалось бы. Подставлять голову под успокаивающие поглаживания и бормотать, что всё ОК, сейчас минуточку, надо отдышаться, только можешь провести рукой по спине, а-аха, вот тут, теперь круто, ну давай, где там лубрикант, а, понятно, только если что, ты же говори, я же не умею… Даня не представлял, что с бёдрами можно творить столько всякого и это будет куда чувствительнее, чем всё другое. Под поглаживаниями, влажными цепочками поцелуев, нежными и сильными прикосновениями, быстрыми сжатиями от хвоста он невольно шире раздвинул ноги. – Данечка, можно? – Блин, нужно! Уверенное и аккуратное прикосновение прохладно-влажных пальцев на плоти и легкое сжатие вообще было не с чем сравнить! Всякая мыслительная деятельность просто остановилась, если бы Даня не лежал, он бы просто свалился. Нет, ангел и раньше чувствовал, что от всего, выходящих за рамки поцелуев, внизу становится волнительно и влажно. Но теперь там будто что-то пылало – сжалось даже не в спираль, а в что-то куда более закрученное и сладко трепещущее, отдающееся томлением во всём теле. Дане казалось, что он весь стал чем-то расплавленным и податливым. Наверно, то же мог бы чувствовать небесный эфир перед творением: «меня на самом деле ещё не существовало до того момента, пока ко мне не прикоснулись». Офи-геть. Обал-деть. Сойти- с ума. Чё-орт, ангел никогда не ощущал себя таким живым и желающим!.. Чё-орт, ангелочек никогда не казался таким кайфующим и желанным! Азик растягивал удовольствие, любуясь поплывшим взглядом янтарных глаз, распухшими влажными губами и румянцем. И это от простого прикосновения к члену! – Ты мой хороший, так хорошо откликаешься, так чудесно всё принимаешь… – честно прошептал Азик, слегка поглаживая ангелочка. – Данечка, ты молодец, ты крутышка, ты самый лучший котёнок. Чистая правда: падший был готов ждать, останавливаться или замедляться, но ангелок сегодня не зажимался, остановился только на минуту и даже не попытался сдвинуть колени, когда остался без одежды. Даня отдавался пылко и искренне, с небесной честностью не скрывая ни стонов, ни чувств – единственной уступкой стыдливости была темнота. Он лежал разметавшийся, чуть дрожащий, рвано дышащий, и Азику хотелось то ли остаться в моменте навсегда, то ли повторить его миллион миллионов раз. Падший на пробу снова сжал член, наблюдая за выражением лица Дани. – Ангел мой, мы продолжаем? – Д-да… Дай лубрикант, я пойму, и тоже... Ты же хочешь? Азик чуть закатил глаза, но правдиво выдохнул «Хочу» и хвостом достал упаковку, перевернул её и выдавил смазку на доверчиво протянутую ладонь. Только подумай, что Даня кайфует, как тот тут же подумает, что кайфовать должен и падший. Трогательно, невероятно и… смущающе: о нём мало кто заботился до такой степени, чтобы отвлекаться от своего удовольствия. Тем более ангелок, неиспорченное и неразвращенное существо! Впрочем, падший бы не был падшим, если бы не подумал задним числом о том, как круто будет когда-нибудь связать эти беспокойные ручки и помочь расслабиться до полного забвения всех и вся. Если Даня захочет, конечно. А пока ангелок хотел его, причем во всех смыслах. Азик помог ему устроиться удобнее на подушке и вернулся к члену Дани. Пока хвост скользил по бёдрам, рукой падший обхватил член, медленно провел несколько раз, сжал и провел уже резче, понемногу задал подходящий (чужие зрачки расширились ещё больше) темп. Даня толкнулся в кулак, не простонал, а ахнул, и поцеловал падшего так страстно и торопливо, точно пытался языком повторить то, что творила чужая ладонь. От него пахло гелем для душа и небесной свежестью, но сквозь эти запахи проступал сладковатый пот и нотки желания. Ой что будет, когда кто-то кончит… Падший ожидал неуверенных вопросов и робких движений, но старательная ладонь прикоснулась к его собственному члену решительно и чутко. Ого-о. Неплохо для начала. Даня провел рукой неумело, слишком легко, смазывая. Азик собирался сказать, что он не из хрусталя, как ангелок сжал чуть сильнее, а после провел кончиками пальцев по венкам, точно рисуя, большим потер головку, как аккуратно касался пугливого кота, снова легко пробежался пальцами, будто по клавишам, и наконец сжал уверенно и радостно, словно кружку с кофе… «И когда гаснет свет и только для него разгорается пламя» . Вашу ж, блин, налево. Никакой техники, но как вмазывает! Первое быстрое движение сорвало полувсхлип с губ падшего. – Азь, ты плачешь? Я не так?.. – Ты так, – с трудом выговорил Азик. – Всё так. То-олько быстрей, Да-анечка-Даня-Да-ань… Ангелок ускорился, двигая рукой так точно и правильно, что излиться можно было от одного понимания, как быстро он учился – пусть делая всё неидеально, но с огромным желанием сделать приятно. Падший не отвлекался от тела Дани, чувствуя подступающее удовольствие и прося завершить для него. Азик зажмурился, сжимая ладонь и потирая бережно и сильно… Даня распахнул глаза, проводя рукой и давя осторожно и сильно. Теперь он жалел, что ничего не видел, но включить обычные настройки сейчас бы уже не вышло. Ангел толкался и чувствовал чужие толчки, второй рукой притягивая к себе падшего и целуя-целуя-целуя, прикусывая его за шею, чувствуя фантомный вкус колы и шепча «Сука, А-азь, давай вместе». Одновременный оргазм намотал все нервы на кулак и дернул – Даню вжало в постель до звёздочек перед глазами. Он ощущал себя вылюбленным каждой клеточкой тела и каждой гранулой эфира, хотя крылья сегодня так и не выпустил. – Я понял… – прошептал ангел, гладя отходящего рядом Азика. – Это правда о доверии, но не так, крылья. Скорее как... Не могу сейчас сформулировать. – У тебя ещё силы об этом думать? – слабо рассмеялся падший, пальцем что-то вычерчивая на его груди. – Вообще-то силы есть не только думать… – Э-э?.. Я понял, но ты уверен? У тебя и так впечатлений выше крыши. – Для человеческих настроек. – А тебе не?.. – Теперь нет. После того, как Азик с таким трепетом и нежностью отнёсся к его телу, был предупредительным и заботливым, стыдно больше не было. Было понятно. Тело – такая же часть, как и дух, смысл противопоставлять, стыдиться, ограничивать себя, если можно жить с тем и другим в гармонии? Золотая середина в том, чтобы не пренебрегать ни первым, ни вторым, вот и всё. – Чувствую, что перевыполнил план, – чарами призывая шоколадки и воду, поделился Азик. – И с каких пор ты ругаешься? – Очевидно с тех, когда очутился в твоей постели во втором значении. А ты с каких пор подбираешь эвфемизмы – «завершить»? – С тех, как ты лег в мою постель во втором значении. Хм, нам теперь и уроков порока и добродетели не надо: само собой получается. Шоколадку? – Шоколадку. И открой балдахин. Они грызли плитку с разных сторон, вымазываясь и смеясь, пальцами и губами стирая шоколад друг с друга, обсуждая произошедшее. «Это было вообще… отвал всего» «Котёнок, когда-нибудь я тебе покажу, что значит отвал всего, и твоя жизнь никогда не будет прежней» «Она и так не будет прежней после того, как ты так…» «А ты, блин, как нарочно, так ме-едленно! Мне понравилось, но сначала было непривычно» «Я просто хотел хорошо сделать» «Сделал великолепно» Даня временами опускал взгляд вниз, свыкаясь с созерцанием своей и чужой полной наготы не на примере статуй. Было немного странно, но не дискомфортно. А потом ангел поднял взгляд одновременно с Азиком. Это было безумием. Это было наваждением. Но не мороком, чарами, мантией или чем-то ещё – чистой волей Дани, чистой волей Азика, их любовью. Шепот терялся в поцелуях. Было невероятно и закономерно. Ещё с того момента, как их взгляды встретились после вопроса о коле, оба чувствовали: что-то произойдет. И что-то происходило сейчас, в объятиях и поглаживаниях, в самостоятельно легшем ангеле и склонившимся над ним падшем. Даня лежал обнаженный, незакрытый даже иллюзией незримости, полностью доверившийся и растворялся в тёмно-карих глазах Азика. Глазах цвета ни колы, нет – глазах цвета шоколада. Тот чувствовал, что взгляд почти обычный: он наконец выучил урок, заданный Им при падении – заполнять пустоту не сексом, мишурой или силой, а любовью. – Если что-то не так, я могу сказать. Если я чего-то хочу, то могу сказать. Я позволяю. Я доверяю тебе. Я люблю тебя, карающая рука ада, Азик, – на одном дыхании произнёс Даня, не отрывая взгляда от чужих глаз. От глаз, не зажегшихся красным – потому что происходившее сейчас было куда глубже «секса», «полового акта», «совместной ночи» и других нелепых слов, которые придумали падшие и люди. Но куда интимнее того, что ангелы звали «небесной отрадой», «супружеским долгом», «разделённым ложем». Наверно, лучше всего подходили слова «близость» и «познание». Быть максимально ближе, узнать друг друга так, без масок, одежд и фальши. Высшая точка нежности. Низшая точка инстинкта. И прямая, прочерченная между, соединявшая ад и рай с четкостью и неизбежностью Его воли. – Я люблю тебя, мой новый ангел, Даниэль, – прошептал Азик. Всё смешалось и остались лишь мгновения. Поцелуй в лодыжку, учащающиеся касания, поцелуй под коленом, стон, сжатые пальцы, которые мягко разжимают другие, язык вверх по бедру, сжатие плеча, подушка под бедрами, дыхание у виска: «Сейчас будет прохладно»… Прохлада, мягкое сжатие твердеющего члена, поцелуи в ключицы, мягкое смазывание кольца мышц, потирание щеки о живот, мягко введенная первая фаланга, ускорение движения на члене, весь палец: «Н-не больно, дальше»… Ощущение наполненности в анусе, неторопливые движения там и быстрые на члене, ещё полнее, ещё чувствительнее, жарко и прохладно, влажно до стона: «Тш, котёнок, ещё третий»… Осторожное введение третьего пальца, массирующие движения, легчайший поцелуй в засос, бугорок под пальцем, резкое вздрагивание и задушенное: «А-азь, давай»… Ещё сильнее, ещё чувствительнее, ещё больше, постепенно и понемногу, неподвижность и легкие поглаживания проявляющихся крыльев: «Скажешь когда». Когда, плавно до упора и обратно, губами о губы, носом о нос, щекой о щеку, виском о висок: «Мне нравится» Быстрее, требовательнее без грубости, слаже до садящегося голоса, толчки глубокие и частые, удовольствие нарастает, жар нарастает, интенсивность нарастает: «А… мне… как… нравится!» Невозможно приятно, горячо и тесно, найдя общий ритм, деля удовольствие: «Да-азик!» Послеоргазменная истома не могла сделать из двух сверхъестественных существ двоих дезориентированных парней, но вот близость при полном доверии – вполне. – Всё хорошо? – У меня слова закончились, – смущенно признался Даня, рассеянно потираясь носом о плечо падшего. – Серьёзно, «клёво, сногсшибательно, очаровательно» – всё не то. Чертовски приятно? Тоже. Пусть будет азазелевски. Это лучше, чем чертовски приятно! – В честь меня придумали слово, жизнь прожита не зря. – Азик хихикнул, целуя ангелочка в макушку. – Дань, вот ты весь такой из себя непорочный, но когда-нибудь засмущаешь меня до того, что опять нимб появится. – И даже это будет меньшим чудом, чем то, как мы встретились, и к чему пришли. – Хочешь секрет? Я когда тебя увидел, решил, что это наказание. Ты был такой неопытный, что я подумал: хана миру. – Правда? Я тоже подумал, что это наказание! Ты был таким очаровательным, что я решил: мне конец, Он проверяет мою веру. – Приятно ошибаться, да?.. – Да, чудо моё. – …чудо моё, – они произнесли это почти одновременно. Забавно, но в этот момент совпали не только их мысли Азика и Дани, но и их слова. Хотя обоим было понятно: таких моментов будет ещё очень-очень много, возможно, что и миллион миллионов, пока Он смотрит на землю, падшие интригуют, ангелы помогают, а люди просто живут. Миллион миллионов взглядов и совпавших мыслей, поцелуев и касаний, приготовления блинчиков и зависаний в кафешке, поздних ужинов и проспанных завтраков, поглаживания котов и съёмок совместных тиктоков, близости и познания…