Неисповедимы пути Господни

Тусовка в честь отмены конца света вышла знатная во всех смыслах. Начавшись в «Эдеме» с полуофициального обеда со знатью, она протекала мерно и торжественно – хоть и чуть более медленно, чем обычно. Падшие-короли вольготно расселись в истинных обликах, лениво потягивали кровь, вино и коктейли, с вежливым интересом иногда пробовали еду (снова отличился Авнус, сжегший не только снедь, но и посуду) – лишь для ритуализированности разделённой трапезы: большинство из них не ело больше тысячелетия. Баал в образе кота с рогами вспоминал прошлое падение, Белет сетовал на невнимание Сатаны к искусству, Пурсон, львиной головой обгладывающий кость, рассуждал о будущем. Разговор то делался серьёзным, то перемежался отвлеченными вопросами, шутки разбавляли важные темы, но Азик держал ухо востро. Пусть никто из падших не хотел гибели этого мира, урвать в начавшемся переделе побольше, повлиять на юную владычицу и нагадить давнему сопернику – это всегда пожалуйста. Даже мантия не могла дать Варе стопроцентного послушания, так что, сидя слева от школьницы, Азик играл роль советчика и аргумента, временами поправляя клинок за спиной. Вторым советчиком и аргументом был Даня. Хоть ангелок облачился в серебристо-белую одежду, напоминающую его прошлый образ в «Эдеме» (Даня сказал, что ему, в принципе, нравится), он не выглядел обычным человеком не только из-за расправленных крыльев. Сидя справа от Вари, Даня смягчал разговор, переводил тему, цитировал Писание, если обстановка собиралась накалиться – так невзначай и легко, что самые искушенные падшие поддавались. Впрочем, впервые получив властительницу-человека с такой силой и, фактически, с благословением небес, знать была сама пушистость. На Даню никто лишний раз не смотрел, хотя при коротком взгляде на его крылья на лицах и мордах мелькали самые разные выражения. Ни один из инцидентов (Пеймон всё же поинтересовался, когда владычица собирается в ад и не хочет ли она своими руками развоплотить Сатану) не дошел до открытого неуважения или попытки начать полноценно интриговать. Сама школьница произнесла речь, подписала несколько документов на полностью обретенных правах, отвечала веско и убедительно («В ад я спущусь только если захочу добавить Сатане соседа в заключении»), но тихо откинулась на спинку кресла, едва неземные падшие ушли: – Блин, чё-то это сложнее, чем я думала. Сатана вроде чиллил с Демьяном, а не играл с падшими в «Пойми, что им надо на самом деле». – Передел власти, – философски пожала плечами Гремори. – Если бы играл, ты бы здесь не сидела, дорогая. – У тебя отлично получается, – заверил Даня. – Ты не боишься, не срываешься, ведёшь себя достойно. – Но Пеймон мне всё же не нравится, – сообщил Азик. – Вангую, лет через двадцать в его коронованную головушку всех же забредёт мысль найти сына Нэлли. Она, к слову, вчера звонила и поздравляла. – Сила Антихриста в единственном экземпляре, и она у меня, её сын будет максимумом ведьмаком по матери, – я проверяла, двух Антихристов быть не может. Но если она даст мне присягу, я сделаю её сына своим наследником. И, пожалуй, сгружу ему часть дел. Ответственность лучше делить, – практично сообщила Варя. – Но это лет через двадцать… Хотя беседа то и дело возвращалась к последним событиям – говорили о Демьяне, вспоминали о богослужении Петра, думали о перепланировке ада и первом балу Вари как владычицы – без чужих падших дышалось легче. Смешные видео, любопытные земные новости, даже поступление в универ понемногу вытеснили остатки важности, и вот уже они болтали, как обычные люди. Наконец Варе надоело сидеть за столом: – Белет, что там с музыкой, поставишь что-нибудь огненное? Я хочу танцевать! Надо отдать должное школьнице: ей явно хотелось добавить что-нибудь про танец молодожёнов, но она сдержалась и в начавшейся медленной мелодии подала руку Гремори. Герцогиня, поймав предостерегающий взгляд Азика, лишь подняла брови. Наверно, и правда уже не стоило беспокоиться за школьницу – ту теперь было сложно обидеть во всех смыслах, да и Гремори относилась к ней очень хорошо. – Варе ничего не грозит, – подтвердил Даня, перехватив его взгляд. – Не могу сказать, из-за чего – никто не замышляет зла, либо оно для ней неопасно – но чувствую. – Как быстро растут чужие дети. Кажется, только вчера вытаскивали её из драки, а сегодня она управляет адом, – умилённо вздохнул Азик. – Чужая любовь тоже. Недавно в первый раз целовались, а сегодня… – лукаво прошептала Лера ему на ухо. – Я за вас рада. Мы всё-таки были слишком похожи, чтобы вышло что-то долговечное, а он тебя дополняет… Мне побыть опытной бывшей и рассказать ему, как тебе нравится? Не смотри так, в самых невинных выражениях, конечно! – Не стоит! И спасибо… С тобой правда было круто. – Азик чмокнул Леру, зная, что Даня верно это поймёт – благодарность, а не то же чувство, что падший ощущал к нему. Падшая хотела как лучше, и на её месте Азик поступал так же, давая советы новым кавалерам – увы, большинство людей и некоторые падшие не владели ни телепатией, ни умением задавать правильные вопросы в правильное время. Но ангелочек был особенным, и его хотелось учить самому. Ангельски терпеливо: не торопясь, легчайшей вязью касаний и цепочками уточняющих вопросов, предупредительностью слов и желаний. Даня поймал его взгляд, подумал и склонился с конспиративным шепотом к Белету. Тот зажег очередной коктейль дыханием, понимающе улыбнулся и кивнул. – Айда все на танцпол, сейчас самая жара в плейлисте начнётся! Глядя на Даню, самого протягивающего ему руку и что-то задумавшего, Азик подумал, что для него жара уже началась… Глядя на Азика, чьи руки лежали на его талии, а взгляд светился радостью, Даня подумал, что для него самого вечер только начался. Утомительный обед прошел во вслушивании в разговор и его смягчении, ангел издергался, привычно сканируя намерения в отношении своего падшего и Вари и про себя молясь, чтобы короли не вредили обычным людям. Хоть ничего тревожащего не было и максимумом негативных эмоций можно было назвать неоформленное недовольство, переворот и прощение случилось только вчера и большинство падших ещё решало, как реагировать на то и другое. Вот когда решат… Временами Даня привычно думал о том, что сказал бы об этом Григорий и вздыхал – наставник бы уже ничего не сказал. Смешно, но ангел не думал о том, что Григорий может погибнуть, и теперь жалел обо всех слетевших с языка резких словах и поспешных решениях. С другой стороны, это был промысел Божий и роптать казалось низким и глупым. Григорий выполнил свою роль и обрёл радость – всё, к чему должен стремиться каждый благочестивый ангел. Даня сегодня таким себя не чувствовал – на смену напряженности и грусти-принятию приходило расслабление и веселье, подпитываемые обстановкой. Подпитываемые едой, вкус которой без королей можно было нормально распробовать, разговорами, где все были искренни, музыкой, мягко льющейся из колонок. Подпитываемые Азиком. Падший в чёрном облачении (брюки, рубашка, футболка – он признался, что красный толком не любит, просто привык его носить, подчиняясь Сатане) балагурил, смешно комментировал тиктоки и то и дело смотрел на него тёплым влюблённым взглядом, в котором хотелось греться, как в ванне. Ангел не слышал, о чём они с Лерочкой говорили, но по заговорщицком взглядам всё было понятно. И… Дане захотелось сделать что-то особенное. В порыве то ли вдохновения, то ли дерзости он попросил Белета поставить ту песню, под которую они с Азиком танцевали в прошлый раз. А сейчас, на виду у всех, без всякой мантии, с пониманием, что это на грани бесстыдства, смущаясь и шалея от смелости, Даня предложил своему падшему: – Хочешь шоколадку? – Хочу. Ангел независимо вложил в губы шоколад, плавя его своим теплом и намекающе придвинулся. Азик склонил голову – и они разделили сладость, сцеловывая её с губ друг друга, не обращая внимания на одобрительные хлопки и возгласы рядом. «Клеопатри, на-на-на-на-на Молочный шоколад Ну же, поцелуй меня» – они целовались, обнимая друг друга, и Даня не думал ни о чём, кроме чужой нежности и бережности. Чуткие пальцы, бархатно-мягкая, как ночь, рубашка, телом к телу, сердцем к сердцу… Отношение Рафаэля или кого-то другого из Эдема? Да пофиг, даже без благословения Даня бы потянулся за поцелуем и отвечал так, словно хотел запомнить на ощупь каждый миллиметр губ! Потом были другие танцы, раскрасневшаяся Варя, понявшая, что почти не пьянеет, какая-то программа с конкурсами от диджея, смеющийся Зепар, жонглирующий клинками, спонтанный тикток всей компанией, Лерочка, рисующая школьнице египетские стрелки. Дышалось легко и спокойно, в мантии Азика Даня чувствовал себя, как в домашнем свитере. Даже не хотелось уходить! Впрочем, в квартире его падшего было ещё лучше. «Мафия» (Даня был уверен, что Ситри подложил ему «мафиози»!) сменилась «Я никогда не» (выиграла Варя), то перетекло в спонтанное караоке (на диване оказалось очень весело прыгать в такт песне), и завершилось всё чаепитием. Засыпающую на ходу Варю уложила спать Гремори, и падшие попрощались – Даня понимал, что они оставались падшими и им хотелось отметить по-своему. Спасибо, что не стали шутить о первой брачной ночи – улыбочки у них всё равно стали весьма говорящими, когда Азик сказал, что не поедет с ними. – Ты… не обращай внимания. Они не со зла, просто такие характеры. Месяцок будут делать сложные лица, но потом забьют. Или сильно задевает? – по пути в спальню уточнил Азик. – Если что… – Ни капельки. Меня интересует мнение всего одного падшего. – Как недемократично, ангел мой! Даня весело хмыкнул, пропуская Азика в ванную и сдергивая с кровати покрывало. Если уж он Господу Богу смог сказать, чего хочет, то почему стесняться падшей знати? Не очень приятно, конечно, но ничего фатального. И ничего сравнимого с тем сомнением, которое касалось этого самого падшего. Улыбка на губах медленно увяла, новое волнение подняло голову, и на минуту даже захотелось поменяться местами с Алисой: от акул из Икеи ничего не ожидают кроме симпатичного вида. Когда Даня попросил благословения, он думал о чем-то высоком и сближающем, в его воображении всё непотребное было скрыто туманом. А теперь туман должен был рассеяться, и это было... Волнующе несколько не в том смысле, в каком хотелось бы. Ну не то чтобы… Всё опять выходило как-то сложно. Даня любил Азика и был не против. Это не было грехом. Было любопытно, ангел в общих чертах знал, как что происходит, он бы не сказал «Нет» и не остановил бы падшего. Это приятно, это ещё одна форма сближения, это новый опыт! Но кроме любопытства на сердце была тревога – куда больше, чем при предложении насчёт крыльев – которая временами доходила до мыслей о том, что лучше бы нахлебаться колы и не чувствовать эмоционально ничего лишнего. Но вчера ангел решил уточнить детали – и Интернет «порадовал» такими подробностями, что живот отозвался чем-то похожим на тошноту, а все мысли об этом были изгнаны на задворки сознания. Но честное «Да» ангел бы из себя не выдавил и первым бы ничего не сделал. Шоколадный поцелуй – это другое! На сегодня максимумом могло бы стать только… блин, а как это хоть называется правильно?... в общем, с крыльями и хвостом – по тем ощущениям Даня успел немного соскучиться. «Но Азик-то хочет большего и ждёт»-«Он ждёт, что я сам это большее предложу и буду что-то делать, а не жаться и ждать, пока всё закончится»-«Так вперед! Он так благородно себя вёл не для того, чтобы я его динамил. Ещё в «Эдеме» до первого воплощения Демьяна сказал про двадцать четыре на семь»-«А потом сказал, что всё понимает»-«Обстоятельства-то изменились»-«Но вчера напомнил, что нужно желание»-«В целом-то я хочу»-«Но я не могу, я правда не могу…»-«Целоваться в первый раз тоже было страшновато. Нормальная реакция на новое»-«Ну нет, там я был уверен и готов»-«А здесь что? Мы уже столько времени вместе, благословение есть, получается, просто трушу и думаю только о себе»-«Но это другое. И думать о себе нормально»-«Может, это себялюбие и ханжество?»-«Я не знаю, вообще ничего уже не знаю…» В Интернете советовали подумать о предполагаемом партнере без одежды. Даня подумал. И закрыл лицо руками – это было слишком. А надо будет не только смотреть, но и касаться, и говорить разное, и про кинки ещё не забыть, и… – Даня, ты чего? Подумал и решил, что задевает? – Бесшумно вернувшийся Азик сел рядом. – Н-нет. Ангел торопливо отвёл руки и собирался сбежать в ванную, но остановился, не встав с кровати. Проблемы решаются словами через рот, а не молчанием. Даже такие деликатные. Особенно такие деликатные. – Азик… Я в целом ну, хочу, но вот сейчас… Не уверен. Я просто… Я понимаю, что нам можно, только… Я посмотрел, как там всё… Мне надо как-то… настроиться. Вот. И ты про свои кинки так и не рассказал. И можем с крыльями и хвостом, если хочешь сегодня чего-то. Тебе так будет комфортно? Я просто не хочу, чтобы ты чувствовал себя обделённым. Вот. Всё. – Дань, котёнок, ты из-за этого так паришься? – Азик подсел ближе, и Даня с готовностью обнял его, пряча лицо. – Глупо не прислушиваться к себе. Близость – это удовольствие, а не самопожертвование. Дань, я правда всё понимаю. Давай так: я тебе кидаю книги и телеграм-каналы по теме, а ты больше не лазишь в клоаках Интернета. Будут вопросы – задавай. Окончательно передумаешь – значит, передумаешь. Захочешь попробовать – говори. Про кинки пока вообще забудь. Торопиться некуда, можем начать просто с того, чтобы спать без футболок. Всё в порядке, котёнок, серьёзно. Ты молодец, что всё честно говоришь. И если ты про крылья и хвост начал только чтобы «компенсировать» – спасибо, не надо. Мне важно, чтобы тебе хотелось, ага? – Ага. Нет, с крыльями и хвостом я правда хочу… Ты самый лучший падший, – выдохнул Даня, поднимая голову. – Ты самый лучший. – Падший провёл по его волосам и плутовато улыбнулся. – Но, понятное дело, это не отменяет того, что я буду тебя коварно соблазнять. Станет неприятно… – Скажу. В ванной ангел улыбнулся самому себе. Говорить было неловко, но после накатило огромное облегчение. Всё будет в порядке!.. Всё было в беспорядке. Данины растрепанные волосы, светящиеся полузакрытые глаза, крылья, сложившиеся под немыслимым углом и сами тянущиеся к Азику, – и сам падший, который временами буквально забывал дышать, чей хвост обвился вокруг рук ангелочка почти в узел. Азик никогда не отличался особой любовью к музыкальным метафорам, но эти пальцы, нажимающие, как на клавиши, тянущие, как струны, сжимающие, как гриф, помогали чувствовать себя чем-то, на чём исполняют симфонию. Кого читают, как нотный лист, в ком слышат всё, как в сложной партии, о ком заботятся, как об инструменте, кого любят. А ещё было дыхание, и губы, и… – Ч-чёрт, ты офигенный! – Мгм! …и зубы, скорее оставляющие намеки на укус, чем укус. Во рту пересохло, и Азик провел по перьям с чуть большим нажимом, почесал. Он любовался Даней, любовался крыльями, но сочетание белейших перьев в молочно-белых просто завораживало – это была целая карта сущности ангелочка, карта, которую Азик помогал рисовать. Наверно, только увидев её, падший окончательно понял: он ангелочка, а Даня – его, и уже никто не утащит его в ад, а ангелочка – на небо, против воли. Всё. Всё! Они победили и выиграли не просто мир, но и друг друга. Мысль заставила в очередной раз задержать дыхание, а после Даня удачно прижал кончик хвоста к основанию и быстро провёл ногтями, Азик с двух сторон прикоснулся к чувствительному крылышку – и обоих выгнуло. Поцелуй соперничал в сладости с теплой волной, пробежавшей по телу, а та – в тонне сиропных фраз, которые он вылил на ангелочка. Но как было не сказать этой булочке с корицей, что она булочка с корицей, если Даня так переживал о его чувствах во время своей сбивчивой речи? И как было не сказать, что Даня – не Джоконда, но Азик бы его украл, когда ангелок медленно поднял футболку, чтобы снять? – Тебе ОК? Я предложил, потому что уже видел тебя без верха плюс жарковато после ласк. – ОК, просто непривычно, я же без одежды не хожу с тех пор, как ты забрал аппликатор... – Даня очень аккуратно сложил футболку, машинально сложил руки на груди, медленно поднял взгляд. – Ты… Такой поджарый. – А ты единственное существо, которого мой голый торс смущает больше, чем мои рога, хвост и копыта. – Просто непривычно. Нормально, не страшно, не дискомфортно, будем… потихоньку двигаться дальше. Двигались действительно потихоньку – не только из-за стыдливости ангелочка, но и из-за времени. До нового года Азик был весь в съемках, зато менеджер совсем перестал попрекать его прежними приколами с переносами и срывами и хвалил за старание и умиротворённость. Падший не чтобы решил стать работником месяца уже в Хаусе, просто каждую ночь Даня гладил его шрамы, и те исчезали миллиметр за миллиметром, как по капле уходила всё застарелая боль. У самого ангелочка пару раз были кошмары, и уже Азик гладил его, напоминая, что всё закончилось и собирая слёзы губами. Праздник отмечали с Варей и падшими, запуская салюты, объедаясь мандаринами и уползая спать к пяти утра. На этот раз уже Азик целовал Даню, деля с ним горячий шоколад на танцполе и удовольствие от их небесно-взыскательных ласк в ближайшей комнате. И после спускаясь губами по шее, чуть прихватывая кожу и тотчас зализывая. Ангелочек с расширенными зрачками позволил оставить засос, чуть ойкнул, но позже прикоснулся к следу, как к украшению, и захотел попрактиковаться сам. На «У тебя талант» усмехнулся не смущенно, а широко. На понимающие взгляды падших и Вари невозмутимо спросил: «Красиво, да?» Рождество и Крещение Даня провел с Петром и пришедшими на службу Баженовыми, среди которых уже официально была Софья. Но на старый новый год засосы появились и на его ключицах – сахарно-сладких, с косточкой, которую так удобно обхватывать губами. «Теперь ты как пломбир с вишнёвым джемом» «М-маловато джема». Сам Даня до ключиц спускаться не стал, но хвосту было за что ревновать шею в аккуратных – «Я понял, что тебе нравится погрубее, но не хочу навредить» – меточках. К концу января меточки переползли и на ключицы, а Даня дошел до стадии подступов к обсуждению и задавания вопросов. Правда, если судить по его взгляду, адресовались они Алисе, но падший был даже рад, что его собственный взгляд не вспугнет ангелочка. – Азик, я подумал… Он же всё видит. – Ну да. Во времени и пространстве, всеведение – штука такая. – Азик… Всё видит. Всяком там… тоже. – Да. Фиг знает сколько времени смотрит и фиг знает сколько времени будет – и не думаю, что во всяком там он увидит что-то новое. Я тебе больше скажу: всякое там Он и придумал. Да, мы постарались с… кхм, форматами и средствами, но замысел и техническая возможность его реализовать – всё от Него. (Глаза Дани увеличиваются как у мультяшки, а ресницы хлопают так, будто ангелок решил использовать их вместо крыльев. Он озадаченно жуёт губами, хмурится, неуверенно чешет щеку – а после светлеет лицом. И по-мальчишечьи хихикает) – Азик, а ты, ну… Когда… В первый раз, ты не думал, что это грешно? – В первый раз я думал о том, что должно быть приятно, до другого не было дела. «Один Бог без греха, мы-то букашки» – вот что я себе сказал. Тем более я тогда ещё думал, что могу жениться и как-то загладится. – А… В первый раз с парнем? – Конкретно с содомией всё вообще как-то неясно, чтобы говорить о правилах. Кто-то говорит, что дело в невозможности продолжить род, кто-то – в греховности из-за того, что брак нельзя заключить, это же союз мужчины и женщины, кто-то упирает на природу. Но жить без детей – не грех, что брак нельзя заключить – не вина людей, а насчёт природы я просто промолчу. Я для себя когда-то решил, что если двое или больше человек хотят подарить друг другу немного любви в любой форме, то остальные пусть идут лесом. (Даня серьёзно кивает, смотрит в экран смартфона, но думает о своём. Улыбается задумчиво) – Азик… А вот… Тебе это никогда не казалось слишком телесным? Ну, намного больше, чем целоваться, обниматься и всё такое. – Это не кажется, это правда: более телесное, самое телесное. И это обалденно! Единство не только душ или сущностей, но и тел. Кожа к коже, ближе некуда. Как будто вплавляешься в человека и становишься его частью. Да, допустим, асексуалам всё это нафиг не сдалось, они единство и так ощущают. Но остальным… – Я понимаю. Но… это стыдно же. – Это очень доверительно. Ну, я так думаю. (Даня крепче обнимает Алису. Азик выбирает между тем, чтобы сказать «Эй, ты хочешь единства с акулой?» и «Дань, это не в смысле обвинения, что ты мне не доверяешь». Но губы ангелочка дергаются в легчайшей улыбке – и падший выдыхает, видя, как Даня сидит с преувеличенно серьёзным лицом) Вопросы о технике всегда задавались робким шепотом и не глядя в глаза, но моральная сторона была важнее. Дане хотелось: у него тяжелело дыхание, глаза почти доходили до янтарного, как после колы, он временами бормотал «Я что-то всё» и отстранялся, и Азик улавливал напряжение под штанами. И Дане кололось: даже когда они обсудили всё-всё и решили попробовать, ангелочек дёрнулся и передумал, стоило прикоснуться к бедрам. На кухне ангелочек ещё порывался извиняться, но чашечка кофе помогла: Даня расслабился и почти спокойно объяснил, что слишком много думает. На предложение попробовать с колой Азик почти обиделся: «Я же говорил, что всякие стимуляторы – это хрень, так нельзя!». Вечер закончился примирительным скроллингом «Тиктока» и осторожным разговором о перспективе новой попытки. Если Даня слишком много думал, то задача Азика состояла в том, чтобы ангел начал слишком много чувствовать.