Ноль Овна: Дела семейные

      Каждый знал, что, если из кабинета начальника плывут подобно кольцам опиумного дыма витиеватые восточные напевы, в которых можно различить слова «шалом», «Адонай», «Исраэль» и «халлелуйя», лучше в такой момент тихо развернуться и покинуть приёмную Романа Аркадьевича на цыпочках. Бывали, конечно же, случаи, когда кто-то беспечно стучал и входил, но этих легкомысленных светлячков потом приходилось отпаивать валерьянкой, а то и водкой.       Нет, начальник на них не орал и тяжёлыми предметами в них не швырялся. Смельчаков поджидало иное потрясение. Как объясняли люди знающие, Роману Аркадьевичу Шойфету периодически требовалось побеседовать с Богом. Во время этого молитвенного общения он впадал в сильнейшую экзальтацию и, поговаривали, превращался в дракона. Метафорически или буквально – оставалось неясным, потому что те, кто видел, молчали, остальные же могли только фантазировать.       Яков Дымшиц ничего этого не знал, но входить всё равно боялся. И дело не в хорошей интуиции: Яков был запуган заранее. Он знал, что за дверью злопамятный и опасный маньяк-психопат, да ещё и колдун (или оккультист?). Сам чёрт разберёт этих магов!       − Яша, почему ты до сих пор топчешься в приёмной?       Этот одновременно ласковый и суровый тон знаком каждому еврейскому ребёнку: именно так настоящая еврейская мама предлагает ему съесть или выпить что-нибудь полезное и, как правило, гадкое на вкус. Женщина, вошедшая в приёмную под легкомысленный звон браслетов, была молода, но гены не спрячешь! Интеллигентный, рыжеватый, кудреватый Яков, в чудесной вязаной жилетке под пиджаком, нервно покосился на неё в ответ.       − Неудобно, Дина. Ты сестра, а я с тобой. Зачем я без тебя буду входить?       Яков был программистом, потому рассуждал логично. Требовались такие же логичные возражения, чтобы его слова опровергнуть. Впрочем, женщины этим не заморачиваются, они просто улыбаются и качают головой. Так поступила и Дина.       − Рома, мы пришли! – приветливо защебетала она, распахивая дверь в кабинет.       Якову показалось: то ли чёрная молния мелькнула, то ли вспорхнула чёрная птица. Раввинский речитатив умолк, кто-то прокашлялся и глухо отозвался:       − Привет. Входите.       Дина простучала каблучками решительно и энергично.       − Познакомься, Рома, это Яша. Яша, это мой брат, Роман Аркадьевич.       Яков опасливо кивнул из-за её спины. Роман Аркадьич действительно выглядел натуральным злодеем: худой, высокий, весь в чёрном, глаза – каждый, как дуло пистолета. А вот впалые щёки и огромный горбатый шнобель впечатлили Якова меньше всего: что он, еврейских носов, что ли, не видел?       − Я тронут, что ты привела своего жениха на смотрины, − кисло улыбнулся Шойфет-старший, скептически разглядывая синие и коричневые ромбики на Яшиной жилетке. – Чай, кофе?       − Воды, если можно! – неожиданно осмелев, подал голос Яша. И похлопал длинными восточными ресницами, вытаращив цвета светлого ореха глаза.       Шойфет чиркнул по его лицу опасным стальным взглядом и пошёл к бару.       − У Яши очень традиционная семья. С нашими родителями они уже встречались, теперь хотят познакомиться с тобой.       Дина, не дожидаясь приглашения, села на диван и все её лёгкие одежды взметнулись облаком и медленно опали. Всё на ней было свободное, текучее. И кудрявые волосы струились по плечам, и подвески поблёскивали на цепочках как капли. Просторные как юбка шальвары внизу плотно обхватывали щиколотки браслетами, отчего Дина казалась похожей на рыбку: скуластую и глазастую, блестящую, юркую рыбку.       − В каком веке мы живём? – Роман Аркадьич поставил на стол два стакана и наполнил их минералкой, пока Яков таращился на его длинный чёрный сюртук, который вполне себе сошёл бы за отредактированный под современность лапсердак. – Если они такие ортодоксы, почему не возмущаются тем, что ты поёшь?       − А я на иврите пою! – гордо ответила Дина. – И даже псалмы!       − Ну, если псалмы!.. – Роман Аркадьич сел в кресло напротив и закинул ногу на ногу. Ноги у него были длинные как у цапли.       − Кстати, приходи на наш концерт. Я не знаю, что там у тебя с личной жизнью, но можешь привести туда и свою девушку.       − Девушку?       Роман Аркадьич давно уже общался с семьёй в основном по телефону и теперь не знал, как сказать… как сказать… А надо ли?

***

      Этот аскетичный фасад красного кирпича, чугунные решётки на окнах первого этажа и плющ над балконом вызывали у Шойфета мысли о викторианской Англии. В таком доме, думалось ему, должен жить какой-нибудь мистер Дарси из дамских романов.       Колёса очень вкусно прошуршали по гравию подъездной дорожки. Шойфет вытек чернильным пятном из машины, хлопнул дверцей и закрыл глаза, вдыхая здешний воздух: резкий запах дождя, какие-то пихты, флоксы – чёрт знает! Продышавшись, он бодро взбежал на крыльцо, позвонил.       Запищал домофон, дверь щёлкнула замком, открываясь. Шойфет тщательно вытер ноги о специальный коврик и пошёл сквозь пасмурные интерьеры в поисках хозяина.       Хозяин грелся чаем в своём кабинете. Он молча указал Шойфету на диван, а сам, недовольно щурясь, продолжил клацать клавишами ноутбука. Шойфет ждал, пока он закончит работу, и послушно созерцал мрачные готические ели за окном. Зимой, в снегу они смотрелись красиво, а сейчас, в дождь, на фоне серого неба навевали меланхолию.       Когда хозяин дома подсел к столику и накапал Шойфету в чай коньяка, тот удовлетворённо буркнул «спасибо». Руднев хорошо улавливал чужое настроение и чутко подстраивался под собеседника.       − Скажи, Руднев, ты традиции уважаешь? – Шойфет по-плебейски, одним махом выхлебал оконьяченный чай и удобно раскинулся среди диванных подушек, прижав одну из них к животу, поскольку ему очень хотелось кого-нибудь обнять. Кошек в свой кабинет Руднев не пускал, а самого его обнимать было боязно: так и чудилось, что этот пижон с внешностью киношного гангстера обязательно воткнёт тебе в бок перо, пока ты будешь пускать слюни умиления в его плечо.       − Традиции − очень телесная вещь, Роман Аркадьич, − рассудительно ответил Руднев. – По сути это привычка. Человеку, чтобы чувствовать себя в безопасности, нужна привычная еда, знакомый язык и определённый порядок действий для социального взаимодействия. Я не настолько примитивен, чтобы утверждать, что пельмени лучше, чем равиоли, а Новый год в январе святее и правильней навруза.       − Было бы странно, − пробормотал Шойфет, не заканчивая фразу вслух. Он так низко опустил голову, что подбородок уткнулся в грудь, а хищный горбатый нос – в подушку. – Но, бля, двадцать первый век на дворе, а мне традиционные ценности вменяют в закон!       − Не матерись, − поморщился Руднев. – Кто там чего тебе вменил?       − Сестра, − скривился Шойфет. – Нашла себе правильного еврейского мальчика в мужья. Теперь я должен изображать примерного иудея перед его родителями, чтобы не расстроить свадьбу.       − Ах, да! У тебя же есть сестра, − хмыкнул Руднев. Его, кажется, очень позабавила эта ситуация. − Ты женишка-то проверил? Кармический партнёр наверняка? – деловито спросил он.       − Настолько кармический, − усмехнулся Шойфет, – что даже не утруждает себя долгими ухаживаниями: сразу ведёт девушку в ЗАГС.       − В синагогу, − мелочно уточнил Руднев.       − Чёрт! Да. – Роман Аркадьич покрепче стиснул подушку. − И отчего эти традиционные ценности всегда религиозны?       − Потому что они апеллируют к бессознательному: мифическому и сказочному. На этом уровне люди становятся податливей, потому что превращаются в детей.       − Да уж. Если государство начинает насаждать традиционные ценности, держи ухо востро, чтобы не пропустить какую-нибудь бессовестную манипуляцию.       Они замолчали, напитываясь тишиной, без стратегического запаса которой не выстоять против суетливого мира. Оба прекрасно это знали, ведь каждый маг вырастает из темноты и безмолвия, которые дают ему силу. Выдерни такого в агрессивную круговерть внешней реальности − и он озвереет. И начнёт творить себе тишину. Для мира это может кончиться плохо.       − Так в чём проблема, Роман Аркадьич? – Руднев сообразил, что нужно выяснить, с чем гость явился, и помочь ему уже, чтобы поскорее от него избавиться. – Зачем тебе притворяться религиозным? Насколько я знаю, твоя семья, несмотря на свою чистокровность, религиозностью не страдает. Я прекрасно помню твоего отца. Мы же вместе учились! Нормальный советский инженер. Если родителей жениха это устраивает, почему к тебе должны быть какие-то претензии?       − Да потому что отец, может, и не соблюдает шаббат, но он женат и у него есть дети. А я живу с мужчиной!!! – проорал Шойфет. И снова упал в подушки, умело прикидываясь флегматиком.       Руднев хохотнул.       − А помнишь, я тебе с самого начала говорил? Ещё когда ты подростком был. Что у тебя… хм… наклонности.       − Отстань.       − Ладно. Так что ты думаешь делать? Скрывать от новоявленных родственников Тёмушку Рашидова, чтобы не разрушить счастье сестры, или показать миру фак, а там хоть трава не расти?       Шойфет задумался.       − Я собираюсь бороться. Если что-то отжило своё, его следует отправить в музей, а не пытаться воскрешать и навязывать обществу. И мне. Особенно мне.       Руднев чуть чай не расплескал.       − Ты думаешь, это возможно?! Отменить привычку.       − Поднимите мне веки, − зловеще разулыбался Шойфет. Ох, не зря его все звали Вием! – Где сейчас старообрядцы со своими «привычками»? Во-о-от. А когда-то были большинством.       − Вот оно что. Политика. – Руднев выдохнул и вернулся к чаепитию. – Ты какую-то бяку явно придумал, Роман Аркадьич.       − Я? Глупости. Всё уже придумано до нас.