***
− Так кто вас нанял? — Шойфет с садистской улыбочкой пнул скрюченное тело под рёбра и словно музыку выслушал ответный стон. — Вам же всё равно кого пи***дить — евреев или чебурашек. У вас и цена на лбу отпечатана: пять косарей на рыло. Налётчик дрогнул и Шойфет ядовито улыбнулся: думал этот парень очень громко и артикулировал про себя свои мысли чётко. Роман Аркадьич уже выяснил из его безмолвных реплик, что точку решил отжать некий жадный Гурген, и теперь скучал, дожимая клиента, чтобы тот произнёс это вслух. − А почему пидорасы, кстати? — отвлёкся он, чтобы скрасить для себя рутинный процесс пыток. — Музыка сегодня вечером была жидовская, а ты зачем-то орал ещё и про пидорасов. — Он наклонился, будто прислушиваясь, и изумлённо выдохнул: − Опустите мне веки! Слышь, Руднев, клиент-то наш страдает от неразделённой гейской любви и по классике, чтобы не ненавидеть себя, ненавидит злых пидарасов. Руднев недовольно скривился, не отрываясь от вычитки протокола: он, пользуясь своими адвокатскими связями, сумел вызвать наряд из того отделения, которое не было спонсировано коварным Гургеном, и теперь утрясал формальные неувязки. − Это бог его к тебе направил, Роман Аркадьич, чтобы ты разрешил его внутренний конфликт и исцелил мятущуюся душу. − Ты щас серьёзно? Или это такой бесподобный юмор? — Только Рудневу удавалось таким вот образом сбить Шойфета с толку, потому что шутил тот частенько так, будто и не шутил вовсе. Руднев оторвал взгляд от протокола и прищурился, всматриваясь в лицо собеседника: раньше он делал это зло и с ощутимой угрозой, теперь безо всякого умысла, просто потому что видеть стал хуже. Но об этом пока никто не знал и все по инерции трепетали от этого его прищура. − Ты сам разве не думал о том, что пора конвертировать свои умения во что-то нужное обычным людям, а не одним только клиентам родной конторы? Шойфет мысленно ахнул от такого святотатства: отнять хлеб у детей и бросить псам! Но вслух с глумливой улыбкой выдал другое: − Прикинь, наш благородный гопник находит тебя привлекательным, Андрей Константиныч! Запонки ему твои нравятся. Он считает, что ты се-е-екси. Несчастный дёрнулся и попытался укусить Шойфета за ногу, но тот проворно отодвинулся вместе со стулом и погрозил лежащему кулаком, выразительно щетинившимся окровавленным кастетом. − Без зубов же останешься, − ласково предупредил Шойфет горе-налётчика. Тот зло выдохнул, закрыл сильно заплывший глаз и снова опустил голову на холодный кафельный пол клубной кухни. Её Шойфет выбрал для допроса с пристрастием, здраво рассудив, что кафель в отличие от ковра в кабинете администратора легко отмывается от крови. Руднев тем временем ушёл пошептаться с полицией, которая цивильными методами допрашивала остальных задержанных в упомянутом кабинете администратора, а Роман Аркадьич задумался. Удивительным образом получалось, что и геем, и евреем он был только по факту рождения и по факту сожительства с мужчиной. Ни гейства, ни еврейства он в себе не пестовал и не ощущал. Никого и никогда не хотелось ему назвать братом только из-за общей национальности или сексуальных предпочтений. Он был магом. Он был уранистом. И обычные люди, впадающие в эйфорию от ощущения своей принадлежности к этнической или ещё чем-то таким сплочённой группке, его не интересовали. Хотя, если хорошенько подумать, он кайфовал от своей принадлежности к Ордену уранистов. Куда ж в магии без традиции! Но, как говорится, традиция традиции рознь. − Слышь, пацан. — Шойфета вдруг осенило, как ускорить нудный процесс допроса и заставить влюблённого гопника дать добровольные показания на Гургена. — Давай я излечу тебя от твоей гейской страсти, а ты взамен — чистосердечное признание, − вдохновенно предложил он. − Я волшебник, честно! Ну? Как там твою романтическую привязанность зовут?.. Яков Дымшиц? Бля, да что за день-то сегодня такой?!***
Гопник, которого, как оказалось, звали Димой, ёжился от промозглой ночной сырости и курил. Курить ему было больно, потому что саднила разодранная в мясо губа, но он всё равно затягивался раз за разом, чтобы заглушить боль сердечную, которую растравил проклятый колдун, слышащий сокровенные мысли как обычную человеческую речь. С колдуном этим приходилось сейчас курить на крыльце служебного входа. Как это ни смешно, у подвального помещения он был. Дверь выводила на задний двор, где парковались машины с провизией и алкоголем и через который проходили артисты, ангажированные на вечер. − Посвети, что ли, телефоном, − потребовал Шойфет. Зажав сигарету в углу рта, он попытался заклеить пластырем самую большую ссадину на скуле отпиз***енного им же самим гопника. — Болит? — с каким-то нездоровым интересом спросил он. − Ты психопат? — Дима зашипел и сморщился, будто лимон целиком зажевал. Щека онемела, он её просто не чувствовал, но от пластыря рану защипало, да и колдун был не слишком-то нежен. − Я-то? Психопат, − легко согласился Шойфет. — Отбитый на всю голову. Могу что-нибудь отрезать тебе без наркоза или ногти вырвать. Хочешь? − Нет. — Дима прихватил воротник под подбородком, чтобы дыхание льющегося в темноте дождя не просачивалось под куртку. — Так зачем тебе вся эта херь с проверкой на вшивость? Это же я припи***данутым оказался, а Яша нормальный же. Шойфет хмыкнул и выпустил дым через ноздри. Диме он в этот момент показался похожим на гибрид орла и дракона: гибкое змеиное тело, хищный клюв и чёрные глаза, в которых зрачка не разглядеть. − Я верю в гейский радар. Если ты так мощно залип на Яшу, значит, и Яша может оказаться не без голубизны. А зачем моей сестре муж — латентный гей? − Проще всего спросить у твоей сестры стоит у Якова на неё или не стоит. Всё сразу бы стало ясно. − Главное, чтобы у него на тебя не стоял, − хохотнул Шойфет. − Но ты же этот… как его… экстрасенс. Покопайся у Яши в мозгу, как у меня покопался. Так разве не проще? — страдая от острого нежелания подкатывать к Яше, а потом как-то склеивать себя, переживая вероятный отказ, взмолился Дима. − В чём копаться-то? У Дымшица пока нет поводов думать о тебе. Как только появится, так и покопаюсь, не волнуйся. Дверь за их спинами натужно заскрипела, открываясь, и хлопнула о косяк с такой силой, что почудилось, будто где-то из пушки бабахнули. На крыльцо гордым «Титаником» выплыл Руднев: элегантный и с таким же трагичным клеймом обречённости на челе, как и легендарный пароход. − Я уезжать собираюсь. Поздно уже. Дмитрия твоего оформили как пострадавшего. Радуйся, что Гургена этого сдали другие, а то непонятно было бы как ты, Роман Аркадьич, со своими внезапными затеями выкручиваться бы стал. Ну да дело не моё! Пока. — Руднев устало махнул на прощанье, мерцая в темноте перстнями и кольцами, и пошёл вдоль дома к припаркованной во дворе машине. − Нравится? — усмехнулся Шойфет, приглядываясь к взволнованно заблиставшему глазами Диме. Тот сразу смутился и отвернулся, затягиваясь поспешно и нервно. — Что ж тебя на одних натуралах-то клинит? — ехидно посочувствовал Шойфет. − То есть как?! — Дима встрепенулся и забыл сигарету в руке. — Ты же сказал, что Яша, может, и гей! − Сказал, − с готовностью согласился Шойфет. — Чо ты такой нервный? Пошутил я. Руднев в салонах красоты и у портного больше времени проводит, наверное, чем сестрица моя. Так что натуральность его под вопросом. Я имел в виду, что чисто формально они оба женатики, вот и всё. − Угу, − промычал Дима, обжигая пальцы прогоревшей до самого фильтра сигаретой. Ясно, что колдун этот темнит и непонятно чего на самом деле хочет. — Ну, где твоя сестра с женихом своим? — грубовато спросил Дима. — Зае***лся я уже тут стоять, − с досадой выдохнул он и, заметно хромая, побрёл к ближайшей скамейке.