И свет твоих прекрасных глаз оставит след в душе моей

Каково это – осознать, что ты влюбился? Ощущать трепет сердца и бабочек в животе, парить в облаках? Нет, нет и нет! Единственное, что я чувствовал – это падение. Падение в бездонную пропасть, в непроглядную тьму, потому что вместе с этим я осознал, что теперь моя жизнь окончательно и бесповоротно изменится. Конечно, я не стал исключением, и все симптомы поражения стрелой Купидона коснулись и меня. Например, я все время думал об этом человеке. Но ведь он не выходил из моей головы со дня нашего знакомства по самой простой причине: я его ненавидел. Разве это можно назвать “тревожным звоночком”? Да, я пытался впечатлить его и запоминал всякие мелочи, связанные с ним, но ведь это мое обычное поведение. Мол, смотрите, кто тут лучше всех. Типичный я. Когда я стал замечать, что волнуюсь перед нашей встречей, у меня начали закрадываться подозрения. Но когда я увидел, с каким интересом его глаза изучают чужое лицо напротив, а губы неторопливо растягиваются в игривой улыбке, мое сердце… что же с ним стало? Оно уже не принадлежало мне. А я просто падал, и падал, и падал… Но давайте начнем все с начала. На юго-востоке Британии в ста пятидесяти милях от Лондона есть престижная частная школа. Сочетание слов "престижная" и "частная" говорит о том, что там учатся дети: а) из обеспеченных семей; б) не обделенные умом. Иногда это был первый вариант, то бишь пробелы в знаниях восполнялись деньгами, очень редко – второй, когда одаренный ребенок из малообеспеченной семьи получал стипендию, покрывающую расходы на обучение. Но в основном там учились умные дети богатых родителей. Взять, к слову, меня. Я родился в семье судьи и актрисы театра. Будучи единственным ребенком в семье, я стал самым большим финансовым вложением своих родителей: с детства меня отдали в руки лучшим учителям, которые старательно прививали мне любовь к точным наукам и иностранным языкам; я обучался фехтованию, занимался плаванием, играл в теннис и увлекался шахматами. [Как вы уже могли догадаться, командные игры – не для меня]. Кроме того, я активно разделял увлечения своих родителей: посещал все спектакли, в которых играла мама, а после мы активно обсуждали постановку. Что касается отца, то я не торопится вникать в его юридические разбирательства и судебные процессии, однако с большим удовольствием ходил с ним на охоту. В девять лет я подстрелил из охотничьего ружья своего первого селезня и не испытал при этом и капли жалости. Мои родители смотрели свысока на людей ниже статусом, утверждали, что деньги дают абсолютную власть, и что идти по головам – самое житейское дело. Я был их абсолютной копией. Из меня растили достойного наследника, который продолжит род и обогатит семейную казну. Кто же знал, что все их планы накроются медным тазом. Но не будем пока торопить события. Когда мне исполнилось одиннадцать, было принято единогласное решение отправить меня в пансионат, где помимо прочего детей учат манерам и дисциплине. С повадками у меня все в порядке, основной целью моей ссылки стала социализация и формирование самостоятельности. Перечить я не стал, так как любое решение родителей считал правильным. В школе предполагалось учится семь лет. В первый же год нас случайным образом распределяли в одно из восьми общежитий, которое становились нашим домом до самого конца обучения. Здания располагались по кругу с учебным кампусом в центре и назывались как стороны света, которому они принадлежали. Наш дом – Восточный. В каждом общежитии жили мальчишки и девчонки всех возрастов, которые обучались по самым разным направлениям. В одну комнату заселяли по два человека. Здесь же имелись свой комендант и кураторы. Кроме основного обучения школа предлагала на выбор занятия различными видами спорта. Я не стал изменять своим вкусам и продолжил совершенствоваться в том, чем занимался ранее. Если говорить об искусстве – музыкальном ансамбле и театральном кружке, – то здесь я выступал лишь в качестве зрителя. Все-таки в своей жизни я видел немало спектаклей и мюзиклов, и участвовать в посредственных постановках для меня было уже чересчур. Домой мы ездили на Рождество, Пасху и летние каникулы. А так родителям можно было позвонить в любое время. Я как прилежный сын звонил им раз в неделю, чтобы сообщить, что все: мои оценки, поведение и внешний вид – великолепны. Но чем дольше я находился в школе, тем реже становились звонки и быстрее заканчивались разговоры. Всему виной человек, с которым я делил комнату – Джошуа Бейкер. Джо был полной моей противоположностью: открытый, веселый, добрый, душа компании. Ему плевать, откуда ты и кто твои родители, он видел человека лишь как совокупность личностных качеств. Еще в день нашего знакомства он отвесил мне смачный подзатыльник за нелестные комментарии, отпущенные мною в адрес одноклассников, заселившихся в соседние комнаты. Таким образом, фундамент, который так старательно заложили в моей голове родители, дал первую трещину. Нет, это не история чудесного преображения за короткий срок. Я довольно долго был высокомерным ублюдком – многие и сейчас говорят, что я хожу с золотой короной на голове и смотрю на окружающих, как на недостойных, – но сам факт того, что я осознал свое поведение и образ мышления неправильным, уже чего-то стоит, правда? Меня все никак не оставлял в покое вопрос: почему мальчишка, выросший в таких же условиях – единственный сын в обеспеченной семье – так сильно отличается от всего, что я знал раньше? Ответ я получил на третий год обучения, когда Бейкеры позвали меня в гости на Рождество. Если я был лишь выгодным вложением, то Джо стал долгожданным ребенком, даровавшим всем счастье. Да, его баловали, потакая его прихотям и позволя абсолютно все. А еще его любили. Когда я видел, с какой улыбкой он болтает с родителями по телефону практически каждый вечер, как мама обнимает и целует его в лоб при встрече или как весело он играет с папой в сквош на заднем дворе, я… ох. На их фоне члены нашей семьи выглядели как чужие друг другу люди. Знаете, что случилось, когда я заговорил об этом с родителями? Папа сказал, что мама его тоже никогда не любила, а та, в свою очередь, призналась, что вышла замуж по залету. Возможно, своими словами я запустил какой-то механизм, который начали собирать еще давным-давно, потому что все претензии звучали так, будто их копили со дня самой свадьбы. Сколько всего я услышал в тот день… И сколько всего предстояло услышать. Мать начала пить, отец – гулять направо и налево, а их любимым развлечением стало выяснение отношений. Казалось бы, разведитесь и дело с концом, но нет: столько сил потрачено, столько средств вложено. А может, сила привычки давала о себе знать. Ведь как давно мама уже пила? Не первый год. Как часто папа пропадал не пойми где? То же самое. Казалось, вся моя жизнь была иллюзией, тщательно построенной лишь для меня одного, ведь после я вспомнил столько деталей, на которые раньше не обращал внимания. А так как теперь сын уже взрослый, он должен понимать, что надо пытаться остаться на плаву любыми способами. Я все терпел, пока дважды не попал под горячую руку. Первый раз меня ударила мать за то, что я назвал ее старой алкоголичкой, второй раз отец – просто пришел в разгар ссоры. Много болтать я не стал, лишь заявил, что с меня хватит, собрал чемодан и ушел. "Иди, иди, кому ты нужен, – доносилось мне в спину. – Вернешься, как только деньги закончатся". Благо, я не дурак, давно выписывал чеки, подделав подпись родителей, и снял деньги со счета. Куда идти, я не знал, но в первой же телефонной будке набрал единственный номер, который знал наизусть. Мистер Бейкер приехал через час и забрал меня к себе домой. Но давайте не будем о грустном и вернемся к парню с темно рыжими кучеряшками и лицом, усыпанном мелкими веснушками. Еще он носил квадратные очки в толстой оправе, которые при определенных обстоятельствах было весьма удобно поправлять средним пальцем. Даже не знаю, какими словами описать наши с Джо взаимоотношения. Он больше, чем просто друг, я будто нашел когда-то потерянного брата-близнеца. Мы с ним настолько на одной волне, что к концу первого учебного года один из нас мог спокойно закончить предложение второго, а сейчас мы и вовсе понимаем друг друга без слов. Он стал первым человеком, которого я полюбил всем сердцем. Джо обожал спорт и горел игрой в регби. Я его страсти не разделял – а это была именно она, – но всячески поддерживал все начинания, а про себя думал, что хуже ситуации уже не будет. Но увлечение игрой и вполовину не было ему так интересно, как новый объект его обожания – Зои Петерсон. Кое-какие подозрения появлялись у меня и раньше, но на четвертом курсе все стало предельно ясно: он втрескался в нее по самые не хочу. Зои – наша одноклассница и соседка через две комнаты – умница, красавица, отличница и любимица учителей. Как по мне, то она – девушка на любителя, но мы за вкусы не осуждаем (одно из основных правил Джошуа). Вообще, понятно, почему все решилось на четвертом курсе: переходной возраст прошел на славу, Зои вытянулась, избавилась от прыщей и обзавелась симпатичными формами. Джо же уверял, что внешность здесь ни при чем. Наверняка кроме всего прочего его привлекала ее недоступность. Ведь еще в первый год он, пытаясь защитить обладательницу кожи цвета молочного шоколада от расистских выпадов, начал рассказывать о том, "как много сделали рабы для развития страны", тем самым усугубив ситуацию. С тех пор над девушкой стали смеяться чаще, а каждый их последующий разговор заканчивался полной катастрофой, так как Джо подставлял их обоих. Я предлагал ему оставить попытки, но какое там. "Хорошо, – думалось мне, – что я не поддавался девичьему обаянию и оставался непоколебим". Ох, лучше б я втюрился в какую-нибудь девчонку. Были ведь неплохие варианты. К примеру, Чарли Палмер – соседка Зои. Неприметная, тихая, она все время ходила с немного приоткрытым ртом, обнажая свои крупные передние резцы, а выражение ее лица оставалось перманентно надменным. В адрес Чарли тоже прилетали замечания насчет ее внешности, но как-то раз она высказала свое мнение по этому поводу так красноречиво, что больше к ней никто не лез. Да и к Зои тоже. Серьезно, до этого момента я и не знал о существовании подобных ругательств. Мы общались и раньше, потому как часто встречались на теннисном корте. Сблизились мы после того, как Джо начал активно ухлестывать за Зои. Друзьями же мы стали после следующего случая: как-то Чарли предложила поцеловаться, чтобы узнать, понравится ей или нет. Ей не понравилось. Мне тоже. Как оказалось, у нас много общего. А ведь тогда я подумал, что проблема в ней. Меня зовут Эдриан Грегори Макаллистер и, как сказал один придурок, это самое пафосное имя, которое ему приходилось слышать. Тогда он еще не видел мои запонки и кольца, которые я стащил у отца.