***
Шибанов знал, что так закончится. Он знал, что хорошего финала у него не будет. Для злодеев нет счастливых концов. Никогда. Единственным Мишиным желанием стало Юрино благополучие, главное, чтоб с ним все было хорошо. Хотя теперь, когда он здесь, Рикошет ему больше не угрожал, а Семенов… наверное, он тоже ничего не сделает в ближайшее время, может Юре еще и охрану приставят. Для него это более чем лучший исход. Он заметил, что они привязались друг к другу, но. чем выше забрался, тем больнее падать. Лучше оборвать все так, пока все не зашло еще дальше. Миша понимал, что Юре сейчас тяжело, но ему сейчас больней, не ожидал он, что так привяжется, что Юра своей открытостью, доверием и теплом попадет сразу в самое сердце. Конечно, Брагин должен был узнать все от него вживую, потому что так было бы правильно, но так получилось. Если Юра решит что-то искать о нем, то он все прочтет в записке. А если нет, то так лучше для Юры. Миша до последнего надеялся, что все его чувства ему казались, что все не так серьезно, но сейчас, когда он остался совсем один в тяжелым непонимании ситуации, он все осознал. Он все сделал правильно, он написал Юре записку, и это было правильно. Только уже поздно. Захотелось что-то нарисовать — старая привычка, помогало собрать мысли в кучу. В последние дни, чтобы он не черкал на бумаге, все сводилось к Юре. Если оружие, то это был тот пистолет, из которого Брагин стрелял по шинам. Если предметы быта, то все из Юриного кабинета, часы, стол, стакан, что бы то ни было. Даже, если он рисовал руки, то это не просто руки, это Юрины руки. Прикрыв глаза, Миша успокаивал себя мыслями о том, что теперь с Юрой все будет хорошо. Рикошета не будет рядом с ним, значит с Брагиным все будет хорошо, он будет в безопасности.***
На телефон следователя пришло уведомление с именем и адресом. Не факт, что ему что-то скажут, но он должен попытаться, ради них он обязан хвататься за любую возможность. Главное правильно себя представить, что бы ему сказали правду, доверились. До места Брагин доехал быстро, решив не звонить заранее, чтобы не спугнуть. Как ему начать этот разговор? Как сказать? Что сказать? В тяжелых мыслях он поднялся на нужный этаж, задерживаясь на каждой ступеньке дольше обычного, осторожно нажал на кнопку дверного звонка. — Да? Из динамика прозвучал женский голос, полковник поднес удостоверение к глазку камеры. — Полковник Брагин, следственный комитет. Мы могли бы поговорить? — По поводу? — По поводу, — судорожный вдох, — Миши Шибанова Она, кажется, поломалась, но дверь приоткрыла, не подняла взгляд, сухо ответила, как бы завершив обсуждение. Когда дверь начала закрываться, Юра обхватил ее пальцами, удерживая. — Подождите, вы не поняли. я здесь неофициально, это никак не навредит Мише, не беспокойтесь… Я сам за него переживаю… — Что с ним? — Ну так мы можем поговорить? Вместо ответа она пустила его в квартиру. Значит ей не все равно, они поладят. Они обязаны, как минимум ради Миши. А это весомый аргумент. — Еще раз спрошу. Что с Мишей? — Пока все нормально, но ему нужна помощь. Расскажите, какой он, каким был, как смерть матери на него повлияла? Разумеется, Юре тяжело было слышать о том, как Мише, известного ему, как настоящее солнце, вечно позитивное, неунывающее, сложно далась смерть матери. В груди забилось желание обнять его, ясно же, что в душе он такой же изломанный вчерашний ребенок, который тонул в своих воспоминаниях. Но Миша сейчас далеко, совсем-совсем один. Даже если следователь приедет в СИЗО, они будут как по разные стороны света, один на севере, другой на юге. А хотелось, чтоб рядом, близко, чтоб касаться. Брагину думалось, что, если он будет видеть Мишу, но не сможет касаться, то он не выдержит, лучше никак, чем так. Это была бы не встреча, это была бы пытка. — Я помню, как зашла в квартиру, у меня есть ключи, да и дверь была открыта, а он сидел на кухне. Я его тогда даже не узнала, нет, после Аниной смерти он потускнел, впал в некую меланхолию, но тогда за столом сидел не он, его настоящего там не было. Я знаю, что тюрьма меняет людей, бывший муж отсидел, но с Мишей все было иначе, это было наплывами, как две разные личности… Брагин понял, что она говорила о Мише и Рикошете, и немного разделял ее позицию, полковник тоже заметил, что Шибанов, которого он видел крайний раз в кабинете, и Шибанов, которого он узнал в первый день, это два разных человека. Но следователя это не пугало, может даже располагало, приятно, когда так доверяют. В голове появился образ, как Миша сейчас сидит, потерянный, совсем один. Это не отталкивало, это манило, звало быть рядом. Он нужен Мише, а Миша нужен ему. Как минимум, для Юры это так. — …Вот он сидел, на столе пустая бутылка, а в руках пистолет. И Миша так на него смотрел. Я испугалась, конечно, села напротив, осторожно забрала пистолет, а он обнял меня и очень долго извинялся. И вот, пару дней назад я застала его в таком же состоянии. Он так же сидел и так же смотрел, только не пил. И он отдал мне некий конверт, не знаю, что в нем. Он попросил передать это Юре Брагину, если он придет. Полагаю, это для вас, возьмите. — Что там? , — он взял протянутый конверт. — Не знаю… Думаю, вы сами ответите на этот вопрос, когда откроете. — Спасибо, — Брагин глубоко вдохнул, успокаивая себя, — я пойду. Наталия попросила держать в курсе Мишиного состояния, полковник согласился, пообещав позвонить, когда все разрешится.***
Сидя в машине, он раз за разом касался кончиками пальцев кромки конверта, лежавшего на сидении справа. Интересно, что там написано, что там такого, если Миша не смог сказать это лично, что так заморочился с запиской, аккуратно запечатал конверт, подписал, позаботился о том, как Брагин получит это письмо. В нем точно что-то важное, возможно что-то личное. Хотелось открыть его прямо сейчас, стоя на светофоре, но тогда Юра точно бы не смог нормально существовать остаток дня, стоило ему только подумать о Мише, так на другие мысли не способен будет. А еще и Андрей позвонил, на разговор по делу Шибанова вызвал, в общем не в том он состоянии, чтоб читать Мишино письмо сейчас. До следственного полковник доехал быстро, проходя в назначенный кабинет. Ухватов назвал Рикошета подставным именем, значит, либо он будет провоцировать этим Юру, либо он реально не знал о левых документах. Учитывая, что у него был доступ к вещдокам с квартиры Каталы, скорее всего он ждал каких-то откровений от Брагина. Но он на Мишиной стороне, он не сказал ничего, что могло хоть как-то ухудшить его положение. Во время этого недодопроса, протокол составлялся негласно, точнее не было точно озвучено, что это допрос, в сознании Брагина все понемногу вставало на свои места. Андрей догадывался, что у Миши ненастоящие документы, но доказательств не имел. Рикошета он привлек из-за отпечатков и оставшихся после экстренного удаления крупиц информации на компьютере Богомолова. Но а Юра неосознанно дал понять, что он знал больше, чем говорил. Это, конечно, побесило Андрея, но каких-то претензий он выдвинуть не смог, они и так цапаются во время работы, негласно им уже выносились предупреждения, поэтому Андрей молчал. Это не дело для конфликтов, это дело честной рабочей конкуренции. В конце их разговора Юре думалось, что Вадим обсуждал это дело с Ухватовым, возможно, мысленно Андрей согласился на те условия с докбазой от Мальцева. Задержавшись в офисе до вечера, покопавшись в каких-то старых бумагах, никак не связанных с нынешними делами, Юра вернулся домой. Нет, он не оттягивал момент прочтения, просто хотелось успокоиться, подготовиться. В голове появилась мысль о том, что Рикошет не смог в лицо сказать, что отрекся от всего, что было между ними, поэтому написал, но от нее Юра сразу отмахнулся, Миша сильный, он бы сказал все сам. Сидя на кровати, полковник долго сверлил взглядом плотный конверт. Там могло быть все, что угодно. Трясущимися пальцами, так важно это было для Юры, он открыл письмо, разворачивая бумагу. Глаза пробежались по аккуратно написанным строчкам, они сложились в какой-то стих. Моё солнце, тебя так мало Захлебнулось в ливнях Моё солнце остывало в синих линиях Моё солнце ненастья за горы загнали, бросили в море Моё солнце, гори, не гасни! Или горе мне, горе! Сколото с неба ветрами, брошено на дно Золото — единственное, одно Упаду в моря Утону там, где ты Тело моё забери Лишь бы только не зря! Только из темноты свети, гори Моё солнце! А снизу, по всей видимости, то, ради чего это все было написано. И рисунки сбоку, словно чем-то связанные. «Прости, что оставил тебя одного. Я не хотел, но так получилось. Спасибо. что вернул мне веру в людей, для меня это важно. На рисунке красная хризантема, если это что-то для тебя значит. А, если нет, то ладно, главное, что ты об этом знаешь. Прости, Юра. Я хотел бы остаться с тобой…М. Ш.»
Красная хризантема… Юра никогда и подумать не мог, что ему пригодятся знания, полученные классе в седьмом совершенно случайно. Он даже улыбнулся. Дыханье перехватило, пульс участился. Юра еще раз пробежался глазами по бумаге. В голове билась одна единственная мысль. «Миша меня любит». Миша его любит! Захотелось оказаться рядом с ним, обнять, успокоить, ему же сейчас точно очень страшно и тревожно. Юра представил, как он писал это письмо, вырисовывал каждую букву, каждую черточку в маленьких рисунках сбоку. Хризантема особенно выделялась, словно вокруг строилась вся композиция. На языке цветов она значит «люблю». «Если это что-то для тебя значит…». А что это значило для Брагина? Что-то значило определенно, не чужой же. Что-то значило… Шибанов ему дорог, он ему симпатичен, это точно. Конечно, для того, чтоб понять, стоит ли что за этой симпатией, нужно время, но лучше осознать это все не постфактум, когда Рикошета посадят, а просто чуть позже, когда он его вытащит. Миша его любит… Приятно осознавать, что эти нереальные глаза смотрят на него по особенному, смотрят так только на него, не на кого больше никогда так не посмотрят. Если бы у полковника была такая возможность, то он точно сразу же подорвался бы к Мише, обнял, показал бы, что он рядом, что все хорошо. Записка написана так, что ясно одно — он писал ее, как предсмертную, он думал, что его убьют… даже перед смертью он думал о Юре, о своих чувствах… То есть последней Мишиной фразой для него стало бы «Я хотел бы остаться с тобой»… Он должен показать Рикошету, что знает о его чувствах, что он не винит его в них, что он не оставит. Лежа в камере и смотря в серый потолок, Шибанов думал о Юре, думал, приехал ли он к нему, взял ли он записку, что он подумал. Миша мог бы позвонить теть Наташе и спросить, приходил ли Брагин, мог бы позвонить Юре и спросить напрямую, что он думает о его признании, но слишком тяжело, слишком страшно. Невыносимо слышать голос дорогого человека, не имея возможности хотя бы видеть, про касания даже речи не идет. Миша вспомнил о тех строчках, что написал для Юры, что написал о Юре. «Мое солнце, гори, не гасни или горе мне, горе». Юра стал для него солнцем, предсмертным солнцем, светом в конце тоннеля, он показал ему краски жизни, дарил каждым словом столько эмоций, что он не испытывал в сумме за последний лет десять. Миша не боялся тюрьмы, не боялся умереть, но боялся, что Юра поникнет, что Юра потеряет смысл. Правда Миша не думал, что Юриным смыслом стал он —***
— Вадим! Брагин ворвался в кабинет начальника, как только стало известно, что Мальцев вернулся в комитет. Да, это было ожидаемо, но тем не менее, Мальцев задал уточняющий вопрос. — Что «Вадим»? — Он его задержал! Он задержал Мишу без должных доказательств, понимаешь? И только заметив неподдельный удивленный взгляд, Юра понял, что назвал Рикошета по имени, настоящему имени. Придурокпридурокпридурок. Как же он так ступил? Миша же доверился ему, а Юра ну вот, буквально же машинально сказал, в мыслях Миша, кажется, всегда был Мишей, нет никаких левых ксив и прочей ереси. Был только Миша, которому очень нужна помощь. — Кого он задержал? Даже если Мальцев и понимал, что Ярослав Рядов — подставное имя, но факт того, что Юра тоже это понимал, что он это знал точно, был особенно важен. Брагин знал, что Рядов не Рядов, значит он верил ему, если он верил ему, значит и Вадим мог ему верить. — По некоторым причинам Рядов, точнее не Рядов, поступил к нам по левым документам. Его пасли… Но он ни в чем не виноват, я это знаю, ты можешь ему верить, — заметив интерес со стороны Мальцева, Брагин продолжил, — Он спас меня, Вадим, дважды… — Я понял о чем ты. Только, зачем это тебе, я не понимаю… Юра пристально посмотрел на него. Ну вот неужели он правда не понимает? Правда не видит? Как можно не видеть такое? Не говоря ничего, Юра включил ту запись с погони, не ясно, что она могла дань, но что-то же должна. Как минимум, Мальцеву она это что-то дала, он кивнул. — Ага… это все? А ты знаешь, что Богомолов делал документы всяким маргиналам? Этот твой Миша был его частым гостем. Что на это скажешь? Мальцев не топил, но тон напрягал. Он не был против, от слов не отказывался, но в голосе слышалось переживание. — Скажу, что знаю об этом. Еще скажу, что ничто, кроме Мишиных слов, твои догадки не подтвердит. А Миша отрекся от этого мира, и я ему верю. Поэтому я и прошу тебя помочь. — Ты просишь меня вытащить человека, кото- — Я прошу тебя помочь вытащить человека. — Хорошо, вытащить человека. Ты прав, в деле нет ничего такого. Зачем тебе это все, Юра? И в этот момент Брагин завис, взвешивая все «за» и «против». Что сказать? Что Миша его любит? Не было гарантий, что следователь все верно понял. Что Миша ему дорог? Это могут трактовать не в их пользу. Но и сказать, что это просто важно нельзя. — Мы нужны друг другу. Больше не прозвучал ни один вопрос. Все и так понятно. Мальцев только уточнил, чего конкретно добивался своими действиями Юра. Судорожно выдохнув, он ответил, что хотел Мишиной свободы, чтоб его отпустили, потому что, нет тела — нет дела, принцип неверный, но сейчас нужно цепляться за все. а в идеале, он хотел продолжить работу с Мишей, это было уже естественное, само собой разумеющееся. Вадим удивился, но кивнул. Если бы Вадим не согласился, Юра бы сделал все сам, поэтому он и согласился, годы работы вместе показали, что иногда нужно направлять энтузиазм в нужное русло.***
Несколько дней ни Миша ни Юра практически не спали. Рикошет не мог сомкнуть глаз из-за следственных действий и допросов, видимо его делом занялся кто-то сверху, возможно, если Ухватов не разберется, дело передадут. Шибанов думал о Юре, надеялся, что с ним все будет хорошо. А самое главное, чтоб к нему приставили охрану. Юра так же думал, думал, что сделать еще, чтоб ускорить процесс, хотя и так сделал абсолютно все, что мог. Он даже думал выступить в Мишину защиту в роли адвоката, если дело дойдет до суда, но сразу отрекся от этой идеи, он тоже фигурант. Дело у него забрали, а по поводу случая в лесополосе пару раз вызвали. Утром и вечером Мальцев терпеливо отвечал на «контрольные» звонки от Юры. Толком они не имели никакого смысла, просто Брагину так было спокойней, а начальник точно знал, что он не выкинет чего-нибудь из ряда вон. Долгие три дня Юра настороженно ждал разрешения всего этого. Неясно как ему удалось, но с Вадимом они сошлись на том, что Мишу, как Ярослава, выпустят за неимением каких-то доказательств, что по сути правда, у них были только отпечатки, наличие которых естественно при условии их общения с Каталой, и догадки. Потом уже, когда все немного устаканится, можно будет подумать и о работе. Помимо Мальцева, который звонил Андрею, чтобы оповестить о их невербальном производственном соревновании с Юрой по поводу Рядова, этим делом заинтересовалась группа по погоне и управление. Счет пошел на часы, если не на минуты. И плевать уже на Андрея, на работу, на статус. Главное — Миша. Эти ночи Юра почти не спал, мучаясь от постоянных тревожных мыслей. Но после каждой ночи наступает рассвет.***
Юра сделал все для того, чтобы Мишу не посадили, потому что его же не убили, а остальное попробуй докажи. Как говорится, пока не доказано. И вот наконец-то у него в руках постановление о приостановлении за неимением состава преступления. Черт его знает, как им удалось его получить, Вадим своих подключал, Юрин генерал знакомый впрягся, должок вернул. в общем, все круги ада прошли. — Вадим, я тебе по гроб жизни обязан буду, серьезно — Будешь, Юр, но позже. Андрей звонил. Не успеешь до передачи, не серчай, мы ничего не сделаем. — Знаю. Юра кивнул и выбежал из кабинета. Главное успеть, теперь лишь бы успеть. «Ты главное дождись меня». Сейчас он резко почуствовал, что Миша очень дорог ему, почему, не ясно, но это не так уж и важно. Сейчас, нарушая все возможные пункты пдд, он гнал на другой конец города, потому что там Миша, потому что там тот, кто слишком важен, чтоб допустить его потерю, потому что по неясным причинам без него он уже не сможет. Сердце бешено стучало в висках и отдавало пульсацией в пальцах. Успетьуспетьуспеть. Руль словно специально поворачивался предательски медленно, со скрипом. Он не привык переживать за кого-то настолько сильно, не за кого так переживать просто. А Миша ему поверил, рассказал все. Ему. Только ему! Мог молчать, а он рассказал. Причем так искренне, чисто. Юра пообещал, что все будет хорошо. И он сделает все для этого. Есть такой тип знакомств, которые произошли случайно, но словно судьба, и без этого человека уже невозможно представить свою жизнь. С Шибановым так же. Полковник уже не сможет существовать без этого небесно-голубого прищура, без его этих словечек жаргонных, без того, как он меняется, когда они одни, показывает доверие и преданность действиями. И Юра сделает все, чтоб Миша был рядом, а не в какой-то там тюряге. Даже если это вне закона. Ты главное дождись меня Брагин буквально ворвался в суд, тряся этим постановлением перед удивленным Андреем. Все. Процесс запущен. Его не посадят. Мишу не посадят. Как он этому рад. Невероятно просто, такие эмоции и вправду существуют? Их правда можно испытать? Можно быть таким счастливым просто, когда видишь блеск чужих глаз? Когда смотришь на расцветающую улыбку напротив? И на душе так тепло-тепло. А Миша, кажется, даже не представляет, какое влияние сейчас оказывает на Юру одним своим нахождением здесь, у второго выхода из здания суда, рядом. Шибанов поправил манжеты, наблюдая, как полковник буквально искрится от, по всей видимости, осознания того, что все закончилось, все точно будет хорошо. — А я думаю, кто это за меня так впрягся, что Ухватов, сам, с ходатайством в суд поперся. Брагин утянул его в объятия, выдохнув короткое и полное смысла «привет». Оно сочетало в себе все, начиная с «я скучал по тебе» и заканчивая «прости, что так долго». Он обнял Шибанова, и все снова хорошо, все как надо, как должно быть. Сердце, если можно так выразиться, снова на месте. Бегущей строкой крутится «все закончилось». — Привет, — внешне уверенный Миша позволил себе слабость, выдаваемую дрожащим голосом, полковник прижал его ближе, словно, защищая, — вот зачем ты так рисковал, а..?! Я же тебя просил! У тебя же будут проблемы, неужели не понимаешь? Юра рассмеялся, ероша кудрявые волосы. Если Шибанов не думает о себе, придется полковнику подумать о нем, как минимум, из благодарности, как максимум, потому что человек очень приятен и дорог. — Понимаю. Андрей еще долго ворчать будет. Но не думай об этом, все уже хорошо, Миш. Ты здесь, на свободе, со мной. Это главное. На долю секунды Миша прикрыл глаза, растворяясь в этой …заботе? Да, это была именно забота. Даже спустя столько лет, когда он почти забыл ощущения покоя и безопасности, чувство заботы не стерлось из памяти. И ему это нравится, непривычно, но приятно до дрожи. Теперь важно как-то возвратить хоть часть этой заботы, иначе он точно будет чувствовать себя в долгу. — Ну, если я сейчас уже практически свободный человек, думаю, стоит ответить на твою доброту. — Миш, правда, не стоит. Ты, считай, спас меня от смерти, это я тебе должен… Брагин сразу попытался отвертеться, потому что сам не привык. Делал же это все бескорыстно, потому что Миша этого достоин, потому что они оказались буквально необходимы друг другу. А Шибанов тут вот. — Нет нет, даже не отказывайся. Хотя бы ужин. Согласен? И Юра согласился. Не мог он противиться этим глазам, в которых он каждый раз с приятным теплом тонул. Да, это далеко не конец. Это передышка перед новой бурей, которая разразится не там, где они ожидали. Но сейчас же все хорошо? Значит потом все будет отлично. Они справятся с этим. Справятся с этим вместе. И там, в Юрином кабинете, сдвинулась минутная стрелка на тех самых часах, которые не работали по определению