Life in a circle

Доктор всегда отличался особой насмешкой в характере. Изуку часто сравнивал его поведение со змеей и то, как мужчина шепелявил, добавляло еще больше реалистичности к этой аналогии. Он умел выжидать, умел анализировать и планировать. Мидория знал это и чувствовал на себе всякий раз, когда Гараки открывал дверь его камеры. Шаркающие шаги туфлей о кафель и тихое постукивание ногтей о твердую обложку его блокнота, всегда становились чем-то вроде условного знака «готовься к худшему». Каждый тест заканчивался только для того, чтобы спустя день, два или неделю наступил новый. Всякий раз когда Мидория мог сказать себе что чувствует себя чуть лучше чем гниющий труп — из неоткуда появлялся комплект из лысой макушки и низкой, полноватой фигуры в белом халате. Казалось, что покой — последнее о чем только мог мечтать ребенок, потому что большая часть будней это тесты с изощренными попытками выудить использование причуды и отходняки после панических атак и новых травм. как физических так и моральных. Изуку не мог назвать своего имени без дрожи в голосе, а после чуть больше года, проведенного в стенах лаборатории, и вовсе перестал издавать какие-то слоги вслух. Он не мог ровно держать в руках что-либо из-за мелкого тремора, засевшего в мышцы предплечий, словно по привычке. Он плохо спал, можно сказать, что совсем не спал. Это тоже было результатом какого-то препарата, который должен был убирать усталость мышц для боев, а в итоге среагировал на тело ребенка, сокрушив весь режим сна в прах. Сон был чем-то второстепенным. Задачей — которая перекрывалась кипой нескончаемых тестов на причуду, опытами различных лекарств и препаратов и других мерзких вещей. Единственное время когда он мог принудить свой организм сомкнуть глаза, это под влиянием дозы подавителя причуд, который мог уложить в безжизненный сон на несколько дней, в зависимости от дозировки. Естественный сон приходил редко, если повезет, пару раз в месяц. Понятие вкусной и теплой еды было незнакомо, потому что все что могла предложить хмурая повариха лаборатории это скудные порции желеобразной каменной каши, подаваемые от силы раз в пару дней. Мидория давно привык к этому, давно понял что еда не дается просто так и что по необходимости иногда приходиться заставить свой голод свернуться и засесть подальше, к уголкам иссохшего желудка. Теперь еда не всегда вызывала радость и облегчение. Даже после нескольких дней без пищи он мог тут же вырвать первую проглоченную ложку и бросить затею. Проблем было много и все сводились к нему. Он знал это. Знал свою слабость и ничтожность, знал что все неудачи воспроизводит именно он и не понимал почему от него до сих пор не избавились. Если мир и правда делится на понятие черного и белого, то ему действительно «повезло» оказаться в удушающем болоте черного. Мужчина в маске был другим. Он казался добрым и понимающим, не проявлял агрессии если ребенок случайно потеряет контроль над причудой или наоборот, откажется ее использовать. Их встречи были полны молчаливых разговоров, но и этого Мидории было достаточно. Его кто-то слушал, кто-то отвечал и не боялся и этого было более чем достаточно. Впервые его окружала не только тишина. Тем не менее мужчина сам предложил ребенку обучиться жестам, рассказал о возможности выбраться отсюда и даже сделал что-то на подобии подарка. Это была самая настоящая причуда. Ему предлагали силу не смотря на то, что у него уже была одна далеко не слабая. Это ведь можно было считать заботой? Мидория не знал, но и не мог мечтать о большем. И все же что-то заставляло Изуку не терять бдительности и не открываться первому встречному незнакомцу, который проявил к нему хоть что-то кроме безразличия. Внутренний голос разума инстинктивно щетинился на внезапную доброту, а сердце тщетно ныло, нуждаясь в этом как никогда раньше. Приходилось держать его в узде, потому что ребенок знал свою интуицию и не собирался пренебрегать если она тихо шепчет что что-то не так. Следующий тест состоялся через несколько дней после его последней встречи с мужчиной. Это было странно, потому что доктор редко делает такие большие перерывы между испытаниями. На этот раз доктор зашел за ним лично и они поплелись по коридору с другими камерами в привычной тишине, которая устраивала обоих. За мутными стеклами сидело много людей, а судя по табличкам с нумерацией, достигающей четырехзначных чисел, заключенных здесь было действительно много. Они медленно минули сектор особого наблюдения, где пребывал Мидория, затем прошли еще несколько томных минут по сектору обычных комнат. Мальчик ненадолго остановил взгляд на одной из пошарпанных дверей, смутно вспоминая как сам когда-то здесь жил. Следующий сектор был предназначен для «пустых» и это понемногу добавляло горсти беспокойства в клетку его ребер. Неужели его все-таки отводят к пустым? Ребенок не хотел этого. Меньше всего Изуку хотел оказаться там, откуда, как известно любому заключенному, никогда не выбираются. Тем не менее он продолжал молчать до тех пор пока, низковатый мужчина не остановился у ветхой двери с антипригарным покрытием, расслабив седые брови. — Сегодня твой тест пройдет здесь, Изуку. Я надеюсь ты покажешь себя как нельзя лучше, ведь от этого зависит твоя дальнейшая жизнь в секторе особого наблюдения. — поправив округлую оправу очков, старик жестом подозвал ребенка к себе. Мальчик неохотно подчинился и вжал голову в плечи, когда доктор небрежно закатал рукав его рубашки, нацепив на запястье браслет, записывающий активность причуды. Он осторожно протиснулся в дверной проем, напрягая гудящие мышцы ног, чтобы тут же отскочить в сторону от возможных атак. Намек был ясен. Если он не использует свою причуду во время этого теста то безвозвратно отправиться в сектор к «пустым» и все его надежды на лучшую жизнь превратятся в пыль и влажные слезы за щеках. По крайней мере в этот раз он был готов. Резкое рычание над ухом застало его врасплох. Повезло что тело в таких случаях движется само на подсознательном уровне. Теплая струя крови медленно стекла по шее, неприятно заползая под воротник. Боль пришла немного опосля заставив ребенка стиснуть зубы. Он понял что ему рассекло ухо и это было бы не так мучительно если бы не копна непослушных кудрей, больно касающаяся оголенной раны при каждом движении. Отскочив в сторону к противоположному углу он пытливо задрал голову, пытаясь отыскать противника глазами. Звуки приглушенного рычания привели его взгляд на угол другого конца комнаты, где буквально на потолке сидело существо, слабо напоминающее ему человека. Что-то похожее на животное, в раза два больше самого ребенка, спрыгнуло на пол, тут же опускаясь на четвереньки. Теперь по-крайней мере было ясно что это человек с удивительной мутационной причудой волка или собаки. Мидория больше склонялся к волку, так как некоторые участки его тела покрывались густым серым мехом. Это выглядело действительно пугающе. Встреть его Изуку где-то не здесь и не обладая знанием что это человек, он бы, вероятно, испугался, но не в этой ситуации. Человек — зверь — крепко вжимал когтистые ладони в гладкий бетонный пол, оставляя на нем искривленные царапины внушительной глубины. Его спина выгибалась дугою вверх, оголяя костлявые позвонки, а ноги ровно стояли в полу-изогнутом состоянии, дрожа от напряжения, что говорило о готовности к резкому прыжку. У него были обычные руки, если не придавать значения сверкающим когтям вместо привычных человеческих ногтей. Шерстью были покрыты плечи и морда (лицо?), а так же голени ног. Стопы деформированы под звериные и так же имели внушительные когти, благодаря которым, видимо, он мог взбираться по стенам и потолку. Из-под грязной повязки вокруг бедер болтался длинный пушистый хвост с топорщащимся мехом, который сейчас так же напряженно застыл в воздухе. Череп отличался от человеческого более вытянутыми челюстями и переносицей, что компоновалось в подобие волчьей морды, более темная, серая шерсть покрывала всю ее и спускалась по шее обвивая плечи, ключицы и наконец, заканчиваясь чуть ниже груди, у ребер. Нос был чем-то средним, забавно вздернут к верху, если такое словосочетание будет уместно, обнажая при этом пульсирующие от учащенного дыхания ноздри. Глаза скрывались под копной сальных черных прядей, хаотично спутанных в разрозненное подобие паутины, но даже под этим было видно слабое желтоватое свечение глазных яблок. Последнее что он заметил это два дрожащих уха, которые словно антенны торчали из-под волос, выбиваясь среди угольных прядей лишь за счет серого оттенка. Изуку мысленно подметил что человек, вероятно, ориентируется на нюх и вибрации воздуха. Видимо его глаза довольно чувствительны к яркому освещению камеры и более пригодны в ночное время или в темных местах. Это было на руку, так как огонь Мидории хоть и был белым, но все еще светил ярче любого фонаря, а значить при необходимости можно попытаться его вывести из строя секундной вспышкой. Его пасть — рот — была слабо приоткрыта, обнажая кровоточащие десна и белые кварцевые клыки, по которым бесконтрольно бежала струя вязкой слюны. Это была странная реакция, обычно мутационные причуды не причиняют вреда своим владельцам, только если. Мысль не успела прогрузиться в голове полностью, как зверю надоело ждать и он сорвался с места с резким толчком, буквально пересекая всю комнату одним прыжком. Не ожидая такой дистанции, ребенок едва успевает проскользнуть под замахом тяжелой лапы, ощутив фантомное касание, проносящихся у лица когтей. Огонь тут же потоком вырывается из ладоней, ударяя в оголенную кожу живота противника. Тот успевает тихо проскулить прежде чем ослабло рухнуть под стеной. Его бока тяжело вздымаются, а из широкого расплывчатого ожога исходит пар. Изуку замирает. Воздух отвратно полниться запахом жженой кожи, заставляя ребенка глотать желчь. Но его пугает даже не то, насколько устрашающими оказались последствия его причуды. Нет, это другое. Взгляд цепляется за место где секунду назад лежало большое лохматое существо, но вместо волка находит там маленькую съеженную фигуру. Все та же волчья морда, те же уши и хвост, ослабло выглядывающий из-под повязки вокруг бедер, которая теперь укрывала половину скукоженой фигуры, напоминая скорее одеяло или плед. Не было только шерсти и деформированных ног. Мидория осторожно приблизился, держа дистанцию в пару метров. Дрожь пробежала по позвонкам когда он смог разглядеть лицо с зажмуренными глазами. Это был ребенок. Теперь стало ясно почему его десна обливались кровью. Его причуда проявилась в такой форме первый раз или максимум второй, от чего тело не успело приспособиться. Сердце больно сжалось от кипящего чувства ярости, бешено наполняя клетку ребер горячей лавой, от чего мышцы мелко дрожали. Гребанный доктор устроил ему тест для избиения маленького ребенка, который впервые пробудил такую мощную и неконтролируемую причуду. Это было мерзко. Глаза сами по себе стали влажными, когда он еще раз заметил страшный ожог, плывущий кровавой лужей по всему животу мальчика. Он судорожно приземлился на колени, осторожно оттаскивая повязку подальше от пульсирующего ожога. Желание помочь было слишком сильным. Чувство что он должен помочь снова ослепило и выбило из-под него почву какой-либо предосторожности. Стоило его пальцам прикоснуться к руке ребенка как тот вздрогнул и начал в панике волать, переходя на отрывчатый хрипящий рык. Он хотел прошептать что-то успокаивающее но, слоги снова безрезультатно ударились о ком в горле. Мальчик продолжал сопротивляться. барахтаясь и крича, уже не ясно от боли или от страха. В миг его когти снова стали острее, а по груди пошли полосы серого меха. Было слишком поздно когда Изуку осознал что теперь не ребенок барахтается в паническом сопротивлении, а он. Желтые фонари широко распахнутых глаз с испугом смотрели на него сверху вниз, по шерсти на лице продолжали бежать мокрые дрожки слез, пока когтистые ладони ребенка прижимали Мидорию к ледяному кафелю пола. В его собственных глазах все плыло, а фигура волка двоилась. Ребенок тщетно мотал головой, стараясь прогнать проявившуюся причуду, но та была слишком сильной для такого маленького тела, окончательно беря контроль над действиями мальчика-волка. Тяжелые задние лапы зверя прижали его к полу, пока ладони сверкали когтями для замаха. Уворачиваться было некуда, его руки все еще не слушались, запястья приобрели фиолетовый оттенок от крепкой хватки и выходило только безрезультатно шевелить фалангами. Первый замах приземлился на наружную сторону бедра, когти больно впились в кожу, оставляя за собой огромные полосы рваных порезов. Жжение тут же прошлось по ноге пульсирующей болью, заставляя Изуку разразиться захлебывающимся кашлем. Зверь не одобрил его брыкания, оставив еще один дрожащий удар порезом на правом колене. Казалось животное потеряло над собой всякое самообладание и теперь им двигало только желание разорвать мальчишку под ним. Пока еще один замах снова рассек голень, Мидория постарался оглядеть камеру на наличие чего-то, что сможет помочь. Даже если бы он мог, использование огня было слишком рискованно, ведь он все еще не знал насколько нужно контролировать собственные эмоции, чтобы спокойно держать пламя и не обжигаться. Себе он конечно не признается, но с такого близкого расстояния он опасался серьезно навредить ребенку. В поле зрения попали разодранные матрас и подушка, с кипой перьев рассыпанных вокруг. Еще более резкая боль прошлась где-то на животе, заставив его громко вскрикнуть. На грудь упала тяжесть лохматых лап, оставляя за собой два косых пореза. Изуку с усилием покосился на свой живот, заметив кровавую горизонтальную полосу из которой струей стекала кровь, расплываясь лужей на полу. Ноги больно немели, при этом полыхая, словно охваченные пламенем. Взгляд плыл, а уголки глаз предупреждающе темнели, грозясь вот вот выбить его из сознания. Через силу, Мидория вытянул пальцы ослабленной руки, активируя телекинез. В миг к ладони притянулась горсть перьев и он, не теряя времени, кинул их прямо в глаза зверя. Как только хватка немного ослабла и волк начал щетиниться от кипы раздражающего конфетти, он выдернул ноги, тут же испуская из стоп горячий залп пламени в стену позади. Тот создал внушительный толчок, от которого ребенок влетел спиной в противоположную стену, приземляясь прямо у двери. Изогнув одну из дрожащих рук, он прижался предплечьем к открытой ране на животе, игнорируя продолжающийся алый водопад. Пол по которому он пролетел секунду назад сверкал красной дорожкой из размазанной крови. Изуку решил даже не пытаться прикинуть какое количество он потерял. Шатающийся зверь наконец отряхнул от себя перья, поворачивая разъяренную морду в сторону скрюченного у стены ребенка. Часть его шерсти была перемазана кровью, а кое-где висели обрывки сожженной кожи. У Мидории не было сил говорить. Не было сил думать и сожалеть. Он просто поднял руку перед собой, игнорируя то, как дико ее трясет, и выстрелил всем чем только мог. Подушечки пальцев больно зачесались. Теперь он хотя бы знал что в таком состоянии причуда все еще обжигает. Громкий вой и волк снова ослабло рухнул на пол. На это раз он видел как с исчезает мех с его лица и груди, видел как лапы превращаются в обычные босые пятки. Это было больно. Изуку не мог представить насколько ребенку было больно все это переживать. Он видел как дрожали его маленькие ручки и ножки, как он старался обхватить свои плечи ладонями но не мог от ожогов. В ушах стучала кровь, мозг заполнял повисшую тишину. В комнату зашли двое мужчин, закатывая за собой кушетку на колесиках. Вслед за ними внутрь вбежала женщина, держа одной рукой установку с капельницей. Мидория выдохнул, ожидая что сейчас ребенка увезут и помогут, а ему как обычно пришлют врача в камеру, но вместо этого мужчины осторожно приблизились к нему, деликатно хватая за руки, которые меньше всего пострадали. Сил сопротивляться не было. Его уложили на холодные простыни и он снова зашипел от дискомфорта в смеси с болью, когда те тут же промокли под ним от крови. Он осторожно глянул на ребенка, но тот все продолжал лежать у стены, теперь даже не двигаясь. Ему не собирались помогать. До него вдруг дошла одна мысль, от которой стало не по себе. Женщина на ходу крепила к его руке катетер, в спешке говоря что-то двум другим мужчинам. Краем глаза Мидория заметил доктора, который с легкой улыбкой провожал их взглядом. — Ты сдал, Изуку. Хороший ребенок. — слетело с его губ. Он тут же поморщился, грозно нахмурив брови. Игнорируя протесты врачей он рывком выдрал руку из-под катетера, ощутив как тот колит в запястье, в спешке собирая пальцы в отрывчатые жесты, кое-как выученные во время последнего "урока" с человеком в маске. «Это далеко не ваша заслуга. Я никогда не стану потакать вашим целям» Жаль что он не успел сохранить в памяти удивленное выражение старческого лица. В глазах тут же медленно потемнело, а руки ослабло рухнули на простыни, и на этот раз он был готов окунуться в темноту полностью. Изуку было больно. Осознание что не он один поддается настолько жестокому обращению было чем-то необъяснимо болезненным, хотя и довольно очевидным. Он не хотел чтобы кто-то чувствовал то, что пришлось почувствовать ему. Тесты были не только у него и он не хотел думать что происходит с пустыми, которые их не проходят.