Life in a circle

Холод тошнотворно пробирал его кости, скользя в щели мышц, опускаясь по лестнице позвонков, заползая в щели клетки ребер и остатками въедаясь в кончики фаланг обмерзших пальцев. Его голова ощущалась как плохо перешитый футбольный мяч, а мысли метались в черепной коробке, словно бешеные псы, сорвавшиеся с привязи. Первой связной мыслью было желание подняться на ноги, но оно тут же затухло, когда к нему пришло понимание, что он привязан к столешнице в каком-то помещении. Хотя если здраво мыслить, то со всей слабостью что сейчас пробирала его, он не смог бы пошевелиться даже если был бы не скован ремнями. Голова была тяжелой, а сознание туманным. Он попытался вспомнить что предшествовало всем этим событиям, но голова все так же пустовала, а выцепить какой-то стоящей мысли на этот счет было попросту нереально. Черт, как же меня зовут.. Икузу Мизокия..? Нет.. И.. Изуку.. Мико..Мидория? Как бы ребенок не старался, у него не выходило вспомнить ни своего возраста, ни имен родителей или хотя бы каких-то других вещей. У него было только чертово имя. Пошевелив руками, он понял что ремни чересчур прочны чтобы даже пытаться что-то сделать. На них вероятно был и ограничитель причуд, но для него это ничего не стоило. Почему? Ну да, он только что вспомнил. Вторая вещь которую он мог вспомнить — это конечно же его беспричудность. Его шея тоже тесно подвязывалась кожаным ремнем с острыми вставками металла, вероятно, чтобы он наверняка не смог выбраться. Ребенок попытался повернуть голову хотя бы на сантиметр, но один из заостренных шипов тут же впился в тонкую кожу шеи, а затем и каждый последующий, следуя принципу цепной реакции. Вскрикнув, Изуку отчаянно зажмурился, когда на глаза навернулись детские слезы боли из-за полученных ран, а теплая кровь из них медленно стекала по коже, затекая за ворот изодранной майки, что была на нем. Он не понимал что происходит и почему по отношению к нему — беспричудному — было необходимо применять такую защиту. Его ведь для чего-то похитили, а значит этим людям должен был быть известен его статус? Закашлявшись, мальчик содрогался каждый раз, когда ремни больно впивались в кожу наждачными краями от малейшего движения, растирая ее до покраснений, а затем и крови. Он не мог понять сколько времени тут находится, голова болела, а тело жгло от острой режущей боли, от чего минуты казались долгими часами пробирающих мук. Хотелось содрать эти чертовы оковы вместе с кожей, лишь бы он перестал чувствовать эту слепую боль каждой клеточкой своего жалкого тела. Сжимая и разжимая свои маленькие ладошки, мальчик чувствовал как корка из немного подсохшей крови трескается и запястья снова начинают кровоточить. Замешательство, отчаяние, безвыходность, раздражение и злость — все эти эмоции неконтролируемой кучей вились в острый ком из колючей проволоки, разрастаясь в его голове тупой детской паникой. Он уже попросту не знал что делать, в голове кружилось а перед глазами плыло то ли от пелены нескончаемых слез, то ли от, возможно, чрезмерной потери крови. Сколько бы Изуку не кричал, сколько бы раз его бледные, теперь окрашенные алым запястья, не врезался хлад острого метала, безжалостно рвущего плоть — никто не приходил. Он был совершенно один, наедине со своими никому ненужными страданиями. Он не помнил ничего, но отчаянно желал теплых и ласковых объятий своей матери, кем бы и где бы она сейчас не была. Где-то внутри, отголоском сквозь гул бешенного сердцебиения, он знал что у него есть мать и от этого знания становилось только больнее. В какой-то момент кричать стало больно, а горло сковало острым спазмом, обрывая его истошный вопль шатким гашеным хрипом. Ребенок неприятно поморщился, глотая капли собственной слюны дабы побороть сухость, но взамен его встречало лишь неприятное жжение, пляшущее по всем стенкам раздраженного горла. Он слабо чувствовал пальцы, те давно онемели из-за неравномерного прилива крови, но сейчас к его левой руке постепенно начало приливать необъяснимое тепло. Он медленно повернул голову влево, хрипя, когда метал ремня в который раз впился в глубокие раны на шее, проходясь по изодранной плоти и снова открывая кровотечение. Мутным взглядом мальчик посмотрел на свою левую руку, подмечая на ней узорный шрам в виде многоконечной звезды на передней стороне запястья. По ощущениям эта рука пострадала от ремней меньше всего, хотя и тут пролилось достаточно крови, вероятно, правой он двигал гораздо больше, ведь боль там была более ощутима. Мальчик почему-то интуитивно чувствовал значимость этого незначительного на вид шрама. Наверное, в прошлом какая-то история связывала его с этой меткой, что-то важное и он очень хотел вернуть себе память и узнать. Стоило ему еще раз пошевелить другой рукой, как острая боль, не схожая с другой что он испытывал ранее, прошлась током по всему предплечью. По ощущениям он мог подумать, что метал зацепил нерв или какие-то чувствительные ткани, может даже кость. Злость на несправедливость всего происходящего с ним, заставила Изуку на миг стиснуть зубы, игнорируя то, что его молочный резец уже прокусил дыру посреди прокушенного языка и теперь его рот тоже наполнялся отвратительным привкусом метала. Тепло в левой руке на секунду полностью исчезло, прежде чем в следующую вспыхнуть неимоверным жаром, пробирающим всю руку, заставив его истерически завопить на все помещение от испуга и боли, хотя испуга в тот момент явно было больше. Ребенок успел подумать, что его собрались сжечь заживо, как тут завис. Его взгляд заторможено остановился на левой руке. По ней все еще струился болезненный жар, но сейчас он казался относительно терпим. Из его дрожащей левой ладони огромным потоком, уходящим прямо к потолку, струился белый огонь, из краев которого сыпали искры. Изуку мог чувствовать тепло пламени на своей щеке, все еще завороженно наблюдая за тем, как его языки извиваются, пронизывая воздух жаром. Щелчок чего-то металлического вывел его из ступора. Огонь медленно втянулся в руку, погаснув и не оставив за собой ничего. Теперь он мог видеть как кожа ремня, что сковывал его руку, теперь обратилась в черные обугленные куски, а метал, что был острыми шипами, и вовсе растекся по столешнице, блеском напоминая ему ртуть. Он не успел как следует обдумать произошедшее, как услышал неторопливые шаги. На его шее все еще был ремень, так что мальчик не мог посмотреть в сторону, дабы разглядеть лицо пришедшего. Тот, если верить слуху ребенка, остановился прямо у стола (?) к которому Мидория был прикован. В абсолютной тишине раздались расчетливые, скупые хлопки, явным, точно рассчитанным интервалом, между каждым соприкосновением ладоней, в отвратительном звуке «хлоп», от которого мальчик хотел просто спрятаться, забиться в самый темный и отдаленный угол или иметь хотя бы возможность заткнуть уши, дабы не слышать этого. Он не мог выносить этого звука. Мерзкие хлопки чужих ладоней вызывали у него невольные мурашки, оползнем бегущие по спине и внутреннюю тревогу, что перекрывала все мысли, которыми он пытался себя успокоить. Стиснув кулаки, ребенок проигнорировал очередной укол боли, прошедшийся по ранам и просто хотел снова вызвать пламя, чтобы поджечь свою относительно свободную руку и сунуть ее в ухо. К счастью как раз когда это желание было на пике в голове у ребенка, пришедший любезно притих, остановив хлопки, от чего по телу мальчика бегло прошлась дрожь и он тяжело выдохнул, отходя от тревоги и испуга. — Ты хорошо постарался, малыш.. — послышался скрип половиц под чьими-то шагами и звук, словно кто-то натягивает тугие резиновые перчатки, после чего шаги снова приблизились к нему. — ну, а теперь тебе следует немного поспать.. Мелкий, еле ощутимый, сравнительно с его предыдущими мучениями, укол, слабым касанием пришелся в его шею. На сухие от застывших слез ресницы, моментально навалилась тяжесть, позволяя напухшим векам расслабленно сомкнуться. Прежде чем его полупустое сознание окончательно заволокло туманом, в голове мелькнуло осознание одной важной вещи. Оказывается у меня есть чертова причуда.. *** Темнота ушла так же быстро как и насела. Его глаза неприятно покалывали, но былой сонливости больше не было, а тяжесть с век спала, позволив ему свободно проморгать муть в зрении, не выбарывая у настойчивого Морфея минутку бодрствования. Тело необычно искрилось от переизбытка энергии, вызывая желание занять себя какой-нибудь активностью, чтобы сбросить лишние гормоны трийодтиронина, излишек которой мечется из одной точки его тела в другую. Правда все желания были тут же отброшены, когда он вспомнил все предшествующее этому моменту, ну, он об произошедшем в комнате, конечно, семью и всю историю того, как он тут очутился, малыш так и не вспомнил ни на грамм. Теперь его восприятие обратилось к реальности и он снова в ужасе осознал что находится прикованным к чему-то. На этот раз, если так можно выразиться, он, к счастью, не был скован наждачными кожаными ремнями с острыми вставками метала — сегодня это были простые наручники с ограничителем причуд, что скрепляли запястья его рук, заведенных на спинку, на вид, медицинского кресла, на котором он сидел. Ноги тоже скреплялись подобным образом, но при этом наручники были прикованы к полу толстой цепью, чтобы он не имел возможности ходить или даже нормально встать с кресла. Его запястья, щиколотки и, по ощущениям шея, где он получил раны когда брыкался, будучи связанным ремнями, были туго перевязаны чисто-белыми бинтами. Взглянув на тон своей кожи, он с долей страха осознал что походит на мел и что до оттенка белоснежного бинта ему осталось всего несколько тонов, что не на шутку тревожило. Только теперь, закончив осмотр себя, он заметил что находится в комнате не один. Низкорослый седой мужчина, полноватого телосложения с густым штрихом таких же седых усов под носом, копошился у стола в другом конце помещения, перебирая колбы и всматриваясь в их наименования сквозь выпуклые линзы своих очков, прежде чем перелить содержимое в более крупную емкость, попутно сверяя все с горстью бумаг, в хаотичном порядке наклеенных на деревянном борде, висящем на стене. — О, уже очнулся, пациент? — он со странной улыбкой взглянул на Изуку, сквозь затемненное стекло своей округлой оправы, что вызывало у мальчика легкую тревогу. — как себя чувствуешь? Получив в ответ лишь глухое молчание и тихий гудеж какого-то прибора, что своим видом напоминал кондиционер, мужчина наигранно засмеялся, оставляя колбы на столе и подходя ближе к мальчику. Теперь Мидория мог заметить что это явно мужчина средних лет, заметные морщины густо укрывали складни по обе стороны его переносицы, особо выделяясь когда он говорил или улыбался. — Я совсем забыл что ты травмировал связки и не можешь говорить, но это не проблема, так как мы можем обойтись прямыми кивками в ответ на мои простые вопросы, как думаешь? — старик уж точно не забывал о его горле — мальчик знал — эта наигранность очень ему не нравилась. От мужчины хотелось отползти, закончить этот неприятный диалог, полный притворного дружелюбия и просто снова заснуть. Но он был лишен такой возможности и отползти или заснуть он не мог. — Ох, чего же это я.. — он замаскировал раздраженность отсутствием реакции со стороны ребенка натянутой улыбкой, пригребая в руки ручку и блокнот на пружинах. — я просто хотел бы задать тебе несколько вопросов. Думаю, перед этим следует представиться — меня зовут Кюдай Гараки и я твой доктор, врач, советник по любым вопросам и в целом главное лицо в твоем видении отныне, запомни. — ну вот, как и задумано по сценарию, любезность трещит по швам из которых сочится вязкая фальшь, вскользь притрушенная незаметной грубостью и натиском. Изуку это не нравилось, он все еще хотел уйти и увидеть маму — может тогда он смог бы все вспомнить? Тем не менее настрой мужчины все ухудшался, а повторения прошлого он совсем не хотел, ему хватило уже полученных ран, так что был только один выход — сдаться и играть по правилам взрослого. — Отлично! — его сухие губы смялись в отвратительной улыбке, когда Мидория осторожно кивнул, заторможено направив взгляд в колени. — Начнем с простого, перед тем как ты начал просыпаться я вколол тебе один препарат, так что я хотел бы поговорить о том, что ты чувствуешь сейчас. Мальчик удивленно моргнул, удивленный тем что ничего на заметил, хотя теперь это отчасти объясняло отсутствие сонливости и чрезмерная энергичность. — Хорошо.. Итак, начнем с твоего самочувствия.. Ты сейчас сонный? Есть желание спать или усталость? — отрицательное мотание головой — Хм.. Энергия? Возможно ее избыток, желание заняться какими-то активностями например? — кивок. Царапая ручкой по бумаге, старик продолжил: — Болит что-нибудь? — кивок — Хм.. Руки? Ноги? Шея? — мальчик отрицательно махал головой на каждый из вариантов. — Возможно глаза? — кивок. — Ага, так и запишем.. Итак, на что похожа боль? Острая, словно что-то попало в глаз? — отрицательное мотание. — Жжение? Просто общее покалывание всего глаза там, словно ты долго глядел в экран компьютера? — кивок. — хорошо.. такого быть не должно, значит запишем в пункты побочных эффектов. — тихо бормоча, он с шумом захлопнул записную книжку, щелкая ручкой, когда закончил записи. — Ну вот и все вопросы на сегодня! Ты хорошо справился и очень помог мне, малыш. Старик небрежно потрепал его зеленые кудри, от чего ребенок вжал голову в плечи, чувствуя дискомфорт, нежели наслаждение или радость от этой притворной похвалы. — И-извините.. я бы хотел знать, где я сейчас и смогу ли я увидеть маму? — хрипло выдавил Изуку сквозь боль, не узнавая своего голоса. — Мама? Ты помнишь что-то о семье? — старик недовольно нахмурился, крепче стиснув в руке блокнот. — Ну, не то чтобы.. Я ничего не помню кроме своего имени и причудливого статуса, но все равно чувствую что моя мама где-то там.. — тихо пробормотал ребенок, чувствуя что зря начал тему со всей этой путаницей о его памяти. Доктор медленно повернулся к нему, позволив Мидории увидеть свое отражение в блеске стекл его округлой оправы, что отбивала собой яркий свет белых ламп помещения. В его руке снова был продолговатый шприц, с блестящей иглой на конце, наполненный прозрачной жидкостью, что напоминала ему воду. — Ты дома, Изуку. Отныне ты дома.. — колкое касание прохладной иглы пронзило его правое предплечье, и прежде чем он успел как следует осмыслить услышанное, сон снова утянул его за собой. *** Все последующие недели были мучением и Изуку откровенно готов был назвать все происходящее с ним, даже не помня прошлого, самым худшим что ему приходилось выносить, как физически так и морально. Он сбился со счета сколько раз доктор вкалывал ему какие-то препараты, после чего задавал ряд обычно схожих меж собой вопросов о его самочувствии, состоянии и явных изменениях, а после, заканчивая записи, снова отправлял в сон одним уколом. Самочувствие не всегда оставалось хорошим. Бывало его бросало в жар, подымалась температура, а все тело горело и обильно потело или наоборот, он мог чувствовать озноб, а тело до костей пробирало холодом и ничто не могло его согреть. Некоторые препараты вызывали тошноту, головокружение, боли в разных частях тела, лихорадку и другие, не совсем здоровые по его мнению вещи. Иногда это были препараты, которые лишали его определенных чувств или механик, что обычно установлены в здоровом организме. Это могли быть слух, вкус, запах, потребность в еде, сне, отдыхе и другие. Он мог вообще не ощущать усталости или наоборот переутомляться от самых простых движений (если поворот головы в сторону будучи полностью связанным на кресле шел в счет). Это так же работало со сном. Один из препаратов, который Гараки часто тестировал на нем, обновляя и устраняя не угодные ему свойства, основываясь на том, как реагировало тело ребенка. Это было что-то вроде энергетика и имело схожий с ним эффект, но с более сильными последствиями. Изуку успел мимолетным взглядом прочесть в отчетах доктора, что оно так и называлось. То есть мало того что оно напрочь сметало чувство какой-либо усталости и, как можно догадаться из названия, добавляло энергии, так еще и полностью отбивало потребность спать. В качестве теста, доктор оставлял его одного с кучей иголок и катетеров, которые отслеживали все его процессы в организме, отображая их на графиках и, если верить его словам, по его возвращению, то Изуку отсидел пятнадцать суток без движения и его организм ни разу не начинал уходить в режим сна, оставаясь постоянно на одном уровне активности. И Мидория не чувствовал ничего, ему не хотелось ни спать, ни есть, все вокруг было таким неподвижным и он сам невольно сливался со всем этим, впадая в какую-то неконтролируемою прострацию. Это пугало. Изуку не знал сколько ему лет, но глядя на свои руки, запястья которых с каждым днем теряли вес, ноги, двигать и шевелить которыми становилось все труднее, да и вообще общие объемы тела, на котором его обычная белая майка, постепенно превратилась в балахон, свисающий с плеч неряшливым мешком, он мог предположить что ему явно не меньше десяти и он еще совсем мал. Слишком мал, чтобы испытывать на себе такое. Тяжелая дверь кабинета, в котором он находился, будучи по стандарту прикованным к креслу, медленно открылась и внутрь по обычаю вошел доктор с капельницей в руках. Так как для стандартного приема обычной пищи, мальчика нужно было либо развязать, либо кормить с помощью ложки вручную, старик решил особо не париться и раз в день, если Изуку верно отсчитал часы в уме, приходил к нему с капельницей. На ней был закреплен мешок с бледной желтоватой жидкостью, которая вкапывалась в его кровь через катетер и наполняла ее питательными веществами, заменяя обычные приемы пищи. Он с внутренней болью посмотрел на свои предплечья и плечи — руки были усеяны мелкими точками, некоторые из них были красноваты, другие чуть синее и доходя вплоть до темно-фиолетового. Следы от игл превратили его кожу в пятнистое полотно и мальчик уже знал что на их местах останутся шрамы. Маленькие и обычно не заметные когда их мало, но в его случае это было действительно много. Он порой брался пересчитывать их от скуки, но быстро сбивался, обычно останавливаясь на пятом десятке. Гараки копошился у его кресла, снова примеряя иглу к бледному худощавому запястью ребенка, пока последний молча принимал факт, наличия еще одного следа, напоминающего ему о всех пройденных мучениях. Закончив все махинации, доктор вынул блокнот из-под подмышки, открывая его где-то на середине и бегло пробежав зрачками по тексту. — Так, Изуку, сегодня у меня есть для тебя отличная новость, о, так называемом «повышении». — начал мужчина, хотя по правде его слова не были особо приняты во внимание ребенком. — в постоянном секторе жилых лабораторий в последнее время стало меньше детей — многих перевели в недавно отстроенный сектор особого наблюдения. Тебе повезло, так как твой иммунитет прекрасно справляется с большинством препаратов, которые у нас получилось протестировать и ты очень помог с многими вещами. Именно поэтому я запросил на тебя место, где у тебя помимо тестов препаратов будет возможность тренировать квирк, ведь я хочу чтобы ты начал развивать свою уникальную причуду, а так же проявил физические способности. Мальчик явно выглядел сконфужено, в замешательстве моргая и переваривая обилие полученной информации. — Но, эм.. Разве я не был беспричудным? — тихо прошептал он, обращаясь, скорее, к самому себе. Со всеми тестами препаратов, каждодневными допросами о их последствиях и отходняками после особо тяжелых, Изуку совсем забыл о своей причуде. Теперь он отчасти вспомнил о белом огне, который струился из его ладони и о том, как еще несколько дней без явной заметной причины покалывала его рука. — Но перед тем, как ты сможешь переехать, мы должны сделать одну важную процедуру, так что я хочу чтобы ты сейчас расслабился и не нервничал, это совершенно безболезненно. — заверительным тоном произнес старик. Не успел Изуку как следует осмыслить происходящее, как тут, словно по приказу, в паре метров от его кресла в воздухе образовался черно-фиолетовый, странно искрящийся овал, размером с человеческий рост, с парой желтых, светящихся разрезов наверху, которые напоминали глаза. Секундой позже из него вальяжной походкой вышел мужчина в деловом костюме темно-серого оттенка. Мальчик встретился со взглядом его глубоких алых глаз, вздрагивая от мурашек, колко пробежавших по спине. Человек с причудой телепортации — понял он, когда фиолетовый овал исчез так же быстро, как и появился, стоило пришедшему мужчине ступить на пол помещения. Последний был не на шутку высок, и если прикинуть на глаз, то Изуку с увереностью сказал бы что это как минимум два метра, его волосы были цвета абсолютной белизны, относительно коротко подстрижены и заправлены за уши, вероятно, для удобства. Мальчик все еще не понимал зачем мужчина здесь, но это должно было быть как-то связано с той самой процедурой, о которой его успели предупредить. Мужчина ненадолго задержал взгляд на ребенке, с явным пренебрежением рассматривая его, вероятно, жалкое на вид, худощавое и бледное тело. — И это тот многообещающий образец, о котором ты рассказывал? — обратился он к доктору с ноткой натиска и явного неверия в голосе. — О-о-о, именно, босс! Этот мальчик будущее организации, я уверен что он будет полезен не меньше чем Томура, возможно, он сможет его направлять, так как по показателям у него довольно развит интеллект, но я не могу говорить точно, так как это лишь снимки — у нас нет возможности провести тесты в письменной форме. — И каковы причины? Не помню чтобы я как-то ограничивал тебя — в твоем доступе все лаборатории и большая часть персонала, что мешает проверить ребенка письменно? — мужчина выгнул бровь, выжидающе глядя на старика. — Понимаете.. — Гараки чуть понизил голос, но Изуку все равно мог отдаленно расслышать слова. — у мальчика очень непредсказуемая причуда. Его официальный статус по документам во всех базах беспричудный — именно с целью получить такого редкого в наше время подопытного я и нацелился на его фигуру. Но мне не повезло, в ключевой момент — день когда я наконец должен был его прибрать себе — случился конфуз и у мальчика неожиданно проявилась причуда в очень неприятной ситуации. К счастью я смог подчистить все и подстроить смерть, так что пересказывать случившееся я смысла не вижу. Я бы мог оставить это дело в покое, но меня очень заинтересовала его причуда и то, из-за чего она раскрылась, поэтому я пригреб его тело для тестов разных препаратов, разработку которых ведут в лаборатории. Его иммунитет хороший, как и здоровье в принципе, но фактор причуды очень неустойчив. У него не было возможности практиковать свои силы как другие дети с детства, из-за чего теперь не он контролирует причуду, а она его. Проще говоря, достаточно ему потерять самоконтроль и причуда начинает буйствовать, вредя при этом и ему и всему вокруг, из-за чего я вынужден держать его в наручниках с ограничителем причуд на постоянной основе, все-таки в лабораториях много ценного материала и я совсем не хочу чтобы это все прозябло в огне. доктор услужливо топтался возле мужчины, пока тот просматривал ксерокопии каких-то документов, графики, записи и другие вещи, которые любезно предоставлял ему старик. — Это все звучит очень хорошо, но ты ведь прекрасно знаешь что мне абсолютно плевать каким образом, откуда и с какой целью ты достаешь новых детей сюда? Еще более плевать мне на их слезливые истории, этот мир жесток и ничего нового, того чего я бы не слышал за свою долгую жизнь, я из них не узнаю. Единственное условие чтобы они не были помехами и чтобы твои сделки и перекупы этих малявок не угрожали целостности нашей организации и ее раскрытию. Ты сам прекрасно знаешь как много сил мы в это вложили, это крупнейшее место из всех злодейских организаций. Мы имеем связи со слишком большим количеством как героев и морально-серых личностей, так и злодеев. Теперь к делу, Гараки, я жду объяснений с какой целью ты настоял на моем присутствии? — холодно отчеканил он, завершая монолог. — О, здесь все просто. Когда его только доставили один из дежурных врачей немного отредактировал его память, но так как его причуда довольно слаба, эффект будет не долгосрочен. Я просто хочу чтобы вы применили на мальчике одну из ваших причуд, которую вы практиковали чтобы изменить восприятие Томуры. Я знаю что стереть полностью их нельзя, но нужно чтобы вся его память о друзьях, семье да и вообще о жизни «до» оказалась скрыта, так как она будет мешать ему установить контроль над причудой, которая требует эмоциональной стабильности, а пока эти мысли будут с ним он не сможет сосредоточится должным образом. Оставьте ему все его знания, так как ум важен, имя и все, что он помнит о собственной причуде, остальное ему больше не понадобится. Изуку удивленно моргнул и, осознав происходящее, начал в панике извиваться на кресле. — Я так и знал! Не нужно стирать мне память, прошу верните мне маму! — в истерике закричал ребенок, выкручивая руки и звеня цепочкой наручников. — Ты как всегда не знаешь мер и правил тихой уединенной беседы без лишних ушей, Гараки. — недовольным басом выдохнул мужчина, подходя к креслу своим стандартно медленным расчетливым шагом. — Нет! Не подходите ко мне! Я.. — мальчик моментально умолк, когда колоссальное давление мрака чужой ауры свалилось горой на его плечи, вызывая чистый ужас на лице — этот человек был чертовски силен. Мужчина довольно усмехнулся, заметив перемену в настрое Мидории, после чего склонился над ним, глядя прямо в опалы искристых зеленых радужек мальчика. — Можешь звать меня Шигараки, малыш. — ребенок заторможено моргнул глазами, пока в комнате воцарилось молчание. Одна широкая ладонь мужчины легла ему на плечо, пробирая тело дрожью, пока другая поднялась в воздухе, соприкасая средний и большой пальцы в звонком щелчке, разъедающем тишину помещения. Зрение тут же потухло, вокруг вихрем закружилась пустота и Изуку больше ничего не чувствовал и не помнил. *** Тяжело дыша, Изуку распахнул глаза, в панике вскакивая в простынях. Монотонная тишина наполняла комнату, а сквозь умиротворенный полумрак были видны очертания стола, где стоял вечно включенный компьютер, с приглушенной яркостью на мониторе и другой мебели в комнате. Выдыхая, подросток сглотнул слезы, проводя рукой по влажным щекам, и плюхнулся обратно, направив взгляд в потолок. Часы на стене приглушенно клацали, под расслабленное движение стрелок. — Это просто плохой сон.. — тихо прошептал он сам себе, силясь снова уснуть. Его длинные кудри, спадающие чуть ниже плеч, неожиданно зашевелились и он почувствовал цепкое касание мелких лап на коже головы. Мгновением позже из его волос выглянул крупный геккон. Слегка отряхнувшись от обильного количества назойливых, волнистых прядей, ящер сполз по шее ребенка, спускаясь по плечу и наконец вылезая на его грудь, где они с мальчиком встретились взглядами. «Снова плохой сон, ящеро-ребенок?» — бледно зеленая голограмма, всплывшая между ними, заставила Мидорию на миг зажмуриться, проморгав слезы и привыкнув к слабому свечению, что она излучала. — Да.. Мне эм.. мне снилось время, когда я только оказался в лаборатории.. — тихо проговорил Изуку, все еще вскользь изучая гладь темного потолка. «Скоро мы попрощаемся с этим.» — геккон заполз под руку мальчика, приглушенно гудя в знак поддержки. — Да, мне совсем не верится что совсем скоро это закончится.. Как думаешь, небо такое ярко-голубое как рассказывал Даби? Или звезды.. думаешь они похожи на мелкие блестяшки рассыпанные по небу? Тога говорила что они сияют очень ярко.. — Изуку тихо всхлипнул. «Чтобы там ни было, оно уж точно будет в разы лучше, чем лаборатория.» — О, Локи, ты как всегда скуп фантазией.. — мальчик выдохнул слезы, крепче прижимая геккона в объятиях. Взгляд осторожно упал на часы, где маленькая стрелка неспешно остановилась на римской четверке. — Уже сегодня мы с тобой покинем это место.. Райт и Лефт смогут осуществить мечту и станут дуэлью героев, Тога тоже наконец станет героем и покажет людям что она — не просто кровопийца, а личность, предназначение которой не предопределено ее причудой. А Даби.. — мальчик прикрыл глаза, вспоминая как год назад мужчина досрочно закончил ускоренную подготовку и ушел. — я надеюсь что у Даби.. Тойи.. все хорошо. Загадочный мужчина, покрытый страшными шрамами, имеющий скрытое прошлое, два имени и жестокий план мести. У Изуку так и не получилось выпытать у парня, кому же так повезло, но он знал что Тойя честный человек и хорошие люди никогда не попали бы в его список провинившихся, так что тот, о ком он говорил, должен был быть действительно плох, а значит Мидория его не жалеет. Его синие пламя действительно мощно. Изуку научился многим трюкам с помощью советов от старшего и очень гордился этим, так как владел своим огнем на значительно высшем уровне, чем ранее. Он вскользь взглянул на стопки своих блокнотов, полных анализов, планов, рисунков и других записей, что были подготовлены к укладке в крупный рюкзак, с которым подросток хотел «отчаливать» отсюда. Осталось лишь пройти последнее испытание. — Да.. — Изуку дождался пока голограмма медленно потухнет и расслабленно прикрыл глаза. Впервые за долгое время он уснул со знанием что скоро все наладится.