Цена крови

      Странно даже, но Леша не испытывал ни злорадства, ни торжества, только ледяную ярость. Похоже, борьба за жизнь способна объединить даже самых лютых врагов, но крик Кузнецовой отзывался в нем, словно кто-то прошелся смычком по нервам. Стрелять в незваного гостя было ошибкой, но холодная вода скрыла трупы его помощников — еще двоих беглецов — и вряд ли их когда-нибудь найдут.       — Нам нужно идти как можно быстрее. Если нарвемся на кого-нибудь еще… — Кузнецова выглядела паршиво: синяки на лице, порванные спортивки.       Ей досталось, пока отбивалась от… Троица вела себя как беглые зэки, а это плохо, очень плохо — беглецов уже ищут. В местных лесах затеряться очень легко, но рисковать не хотелось бы. В зеленых глазах Кузнецовой, обращенных к нему, все еще плескался испуг, и это напомнило Леше, что она — какой бы сильной ни была — всего лишь женщина. А он — глядя, как ублюдок, полезший ей в штаны, упал замертво, — испытал удовольствие, какое приносит только уничтожение врага. Он сам угрожал ей подобным, но это было больше от скуки, да и… Ни у кого другого не было на это права.       Вике досталось больше, чем ему, она прихрамывала на одну ногу, что существенно замедляло их передвижение. Леша бросал раздраженные фразочки, но не испытывал раздражения на самом деле. И ему больше не хотелось ее убить.       — Если не можешь идти, так и скажи.       — Я могу. — Она морщилась, но поджимала губы — упрямая дура. Нет, раздражение все же было, вот только из-за нее или из-за самого себя?       Берег остался по левую руку, они зашли глубже в лес, стало темнее, мрачнее. Вика то и дело озиралась по сторонам, вздрагивая от шорохов. Леше и самому было не по себе, хотя он прекрасно понимал: человеческий шаг услышит издалека, а животные здесь уже много лет не водились, даже деревья росли сухие, почти голые. Чем ближе они были к бункеру, тем меньше листвы оставалось вокруг, словно то, что находилось под землей, уничтожало жизнь снаружи.       — Мы пришли. Это здесь. — Леша опустил рюкзак на землю, и Вика повторила его жест. Его слова вызвали большие сомнения. Окинув взглядом поляну, на которой почти ничего не росло, Вика попыталась представить, где же может находиться вход в бункер, но вокруг не было ничего — только земля и деревья вдалеке. Барышников утверждал, что она тут была, но место казалось абсолютно незнакомым и чужим.       — Вспоминай, Кузнецова. Где вход в бункер? — Он приблизился к ней почти бесшумно, как хищник к жертве, но злость, которую Вика ощущала почти физически, совсем не помогала.       — Я не знаю! — Она отшатнулась, но Леша поймал ее за руку, пальцами другой сжимая ее подбородок.       — У нас осталось меньше двух часов до темноты, и мы должны очутиться под землей до ее наступления! Раньше здесь был старый дом.       — Странное место для дома.       — Ту, что в нем жила, называли ведьмой.       — Если дом был прямо тут, а под ним бункер… — Леша убрал руки, и Вика присела на корточки, почти переведя дух, — он где-то тут, под нами. — Барышникова ее логика позабавила, вызвав саркастичный смешок.       Копать он ее не заставлял, пожалел. Сумерки сгущались, и Леша всерьез стал опасаться, что придется разбивать лагерь на земле — привлекать внимание к этому месту он хотел меньше всего — но сняв лопатой почти полуметровый слой земли, он уперся черенком в бетон. И Вика вдруг вспомнила.       «Если что-то пойдет не так, ты сможешь попасть в это место».       Голос деда ожил в ее голове. Сколько ей было лет? Семь? В таком возрасте воспоминания не пропадают, она должна была помнить, но память упорно отказывалась идти навстречу. Что тогда произошло?       Вика протянула к бетону предательски дрожащую ладонь и опустила на холодный материал, прикинув, где центр плиты. Кожа соприкоснулась с шершавой поверхностью, и раздался едва различимый щелчок — ее отпечатки пальцев разблокировали дверной механизм. Барышников торжествовал, открывая люк. Так вот зачем она здесь, без нее он не попал бы внутрь, даже найдя люк.       Заглянув вниз, Вика не увидела ничего, кроме зияющей темноты — как черная дыра; мороз прошелся по коже, и она невольно отпрянула, налетев спиной на Барышникова. Его руки оковами опустились на плечи. Ее все еще передергивало после стычки с зэками у реки, а темнота в люке вызывала что-то, противно похожее на панику. И все это на глазах у врага.       — Что ты боишься там увидеть? Гору трупов? Зомби? — Вика вздрогнула от усмешки, больше похожей на оскал. Барышников выудил из рюкзака два налобных фонаря и бросил ей один — рефлекс не подвел, Кузнецова даже не заметила, как поймала его. Как бы сильно ни хотелось ей спускаться в пугающий мрак подземного хода, выбора не было.       Вначале шла лестница вниз, Вика не смогла определить ее глубину, но спуск занял около десяти минут, как отметила она позже, коснувшись ногами холодной земли. Пахло сыростью. Вокруг были лишь бетонные стены — направление только одно, вперед — да замкнувшаяся на ними крыша. В тишине только шуршали подошвы их собственных кроссовок. Воображение питалось страхом, и казалось, что и правда сейчас выскочат зомби или какая-то еще дрянь. В таком месте Вика ничему бы не удивилась, но впереди были только несколько дверей, каждая из которых поддавалась ее пальцам. Минут через тридцать и очередную дверь они, наконец, оказались в помещении. Барышников слишком быстро и точно отыскал генератор, запустив системы жизнеобеспечения, словно знал, где его искать. Наверняка так оно и было. Он знал об этом месте все, а она ничего. Серые стены бункера сомкнулись вокруг нее в смертельной ловушке.       — Что мы будем делать? — Вопрос прозвучал глупо и жалко, а Барышников смерил ее непонятным взглядом, прежде чем ответить.       — Спать, Вика, спать. — Каждый раз, когда Вика решала, будто она изучила его, Барышников тут же умудрялся повести себя так, что она понимала: это лишь иллюзия. Вряд ли она когда-нибудь знала его настоящего. Разве что в Логосе много лет назад. Впервые за долгое время Вика вспомнила, что когда-то они были влюблены друг в друга. Теперь то время представлялось страшным сном.

***

      — Ты не можешь поступить так, нет! Клаудия! — Голос ее дедушки, но интонации чужие, полные ярости. — Это чудовищно! Ты чудовище! Я думал, что мы работаем ради одной цели!       — Цели у нас разные. Схожи только методы. Какая ирония, не правда ли? Но все еще может измениться. Ты поможешь нам?       — Помогать нацистским ублюдкам? Я лучше умру.       — Что ж, это желание тоже осуществимо. — Женщина в чёрном костюме возвела пистолет, но ее дед не пошевелился. А потом раздался выстрел и звук падающего тела, и кто-то зажал ей рот, гася в зародыше крик ужаса.       Вика проснулась в холодном поту, подскочив на кровати. Она вспомнила. Клаудия Сафронова, бабушка Барышникова, убила ее деда прямо здесь, в этом бункере, когда он узнал правду о ее деятельности и отказался помогать.       В дверном проеме появился темный силуэт, и сердце рухнуло вниз.       — Леша? — Словно это мог быть кто-то другой… И Вика не знала, что хуже. Как здесь лишили жизни ее деда, так Барышников поступит и с ней. Только если она не убьет его первой.       — Ты ждала кого-то другого? — Раздался щелчок выключателя, а потом маленькую комнату наполнил слабый свет и едва слышный гул. Барышников стоял в дверях и смотрел на нее с усмешкой. Знал ли он о поступке Сафроновой? Без всяких сомнений, да. Наверное, считал это символичным. — Восемь утра. Нечего прохлаждаться, — бросил Леша и скрылся в коридоре. Вика откинулась на жесткую подушку, испытав что-то отдаленно похожее на облегчение.       Она выберется из этого мрачного места. Одна, без Барышникова, но с разработками их родных. А потом увезет Дашу далеко-далеко, где их никто не знает и никто не найдет. Мысли о дочери, невозможность увидеть ее, услышать ее голос причиняли боль, но успокаивало только понимание: Дашенька в окружении людей, которые заботятся о ней, как о родной. И отец рядом с ней. Пусть Вадим не вспомнил их любовь, но он защитит Дашу, Вика знала это, чувствовала.       Переодевшись и приведя себя в порядок, насколько это было возможно под прохладными и скудными струями воды в подобии душа, Вика вышла из комнаты, которую заняла только по одной причине — то была самая дальняя от выбранной Барышниковым. Небольшой коридор привел к кухне, которая служила и помещением для отдыха. На тумбочках и в шкафах лежали чужие вещи, тетради, словно люди покинули это место второпях, забыв обо всем. Вчера Вика была слишком измотана, чтобы осмотреться, а сегодня оглядывалась по сторонам, и страх внутри нее неумолимо рос. Стены бункера давили на психику, хотелось бежать. Заслышав позади себя шаги, Вика обернулась, зажав рот ладонью в попытке подавить крик.       — Вик, ты чего? — Барышников смотрел на нее, замерев с банкой сгущенки в одной руке и ложкой в другой. На его лице промелькнуло неподдельное удивление.       — Это место пугает меня до чертиков, — призналась она, шумно выдохнув.       — Возможно, это связано с твоим предыдущим посещением этого места. — Тонкий намек в его голосе невозможно было не распознать. В Вике вспыхнул огонек ярости. Как спокойно Барышников говорил о смерти ее деда — впрочем, что от него ожидать. Но было еще кое-что. Еще одно ощущение не только не покидало Вику, но и росло, крепилось в ней.       — Мне почему-то кажется, что мы здесь не одни. — Страх, граничивший с ужасом, притуплял ненависть к Барышникову. Если ее предчувствие справедливо, вряд ли те, кто обитает в бункере, лучше него. Его Вика хотя бы знала. И он не позволил зэкам тронуть ее. От воспоминаний о вчерашней стычке Кузнецову передернуло.       — Здесь никого нет. И бункер не выглядит жилым. Все три выхода заблокированы. — Леша подошел ближе, вглядываясь в ее напряженное лицо. Он точно был уверен, что в бункере нет других людей, но от испуга Кузнецовой становилось не по себе. — Завтракай и приступим к делу. Чем быстрее найдем то, что нам нужно, тем быстрее вернемся домой.       «Вернемся домой».       Он действительно это сказал? Это лишь попытка успокоить Кузнецову. Ему нужен от нее холодный ум, а не панические атаки. Но Вика, нервно кусающая губы, ссадины на ее лице и страх в глазах вызывали противоречивые чувства. Возможно, он действительно отпустит ее. Даст забрать дочь и уехать за границу — как можно дальше от Уварова и ее друзей, и от него самого. Возможно. Или нет.

***

      — Боже, это же… — Вика перебирала записи в старых тетрадях. Два почерка сменяли друг друга: тонкий, почти каллиграфический, и размашистый, не такой аккуратный. Очевидно, женский и мужской. А формулы и заметки, что они выводили, несли в себе столько опасной информации — от осознания, что она держит в руках, у Вики голова шла кругом.       — Это оружие. — Барышников выглядел совершенно спокойным, даже равнодушным, словно исследования его не трогали. Поднявшись на ноги, он ленивым жестом потянулся к тетради и забрал ее из рук Кузнецовой.       — Что ты делаешь? — Из тетрадей получилась не маленькая стопка, и Леша опрокинул ее в железное ведро. В его руках мелькнула зажигалка, и Вика поняла. Бросившись к Леше, она повисла на его руке. — А как же антидот для моей дочери? Ты же обещал!       — Вик! — Он стряхнул ее как пушинку, и Кузнецова осела на пол. Растеряв всю свою выдержку и сдержанность, она глядела на него, как обманутый ребёнок.       Все исследования, над которыми работали их семьи, сгорали в рыжем пламени. Больше они не достанутся никому.       Бункер вдруг сотряс грохот, и с потолка посыпалась известь. Кузнецова вскочила на ноги, глядя наверх, но Леша оборвал ее, еще не успевшую ничего сказать.       — Вик, сядь. — Он махнул рукой в сторону железного стула. — У нас мало времени.       — Я должна была понять, что это ловушка… Как я могла поверить тебе?       — Это ловушка, но не для тебя. Пару месяцев назад на меня вышли интересные люди. Они хотели, чтобы я работал на них. По ранним исследованиям Клаудии и твоего деда.       — И кто же эти люди? — поинтересовалась Вика с усмешкой. Не поверила ни одному его слову. Леша устало накрыл лоб ладонью, но поспешно опустил руки.       — Те, о ком не говорят. На них работал и твой дед, но сейчас их называют по-другому.       — Что?.. — Понимание промелькнуло в красивых глазах Кузнецовой. Она уставилась на него, складывая кусочки пазла. — Ты с самого начала знал, что я не найду антидот для Даши.       — Твоей дочери не нужен антидот. Она здорова. — Кузнецовой потребовалась пара минут, чтобы переварить услышанное, а потом она подскочила к Леше, и град ударов маленьких кулаков обрушился на него. Зеленые глаза пылали яростью, ненавистью, но Лешу это не трогало. Он столько раз видел эти эмоции в глазах Кузнецовой, что уже к ним привык. Поймав Вику за руки, он обездвижил ее, прижав бёдрами к железному столу.       — Ублюдок! — Кузнецова пыталась вырваться, но Леша крепко держал ее. Перехватив ее запястья в одну руку, второй он обхватил затылок, заставив Вику смотреть.       — Я спасу тебя, а потом ты спасешь меня. — Бункер сотряс новый удар, но Леша не замечал его и Вика, казалось, тоже. Он в ней не ошибся. Ни много лет назад, выбирая ее в Логосе, ни в своем кабинете, когда Кузнецова пришла за Уваровым. Она всегда выбирала не тех, но одна проблема: он выбрал ее уже давно. Даже строя планы мести, он не желал расставаться с ней. И именно поэтому хотел убить. Он никогда не забывал, как поступила Вика с его чувствами, променяв вначале на глупца Морозова, потом на Уварова, который не смог ее спасти и никогда не смог бы. Но теперь все изменилось, а значит, пришло время строить новые планы.       Барышников обладал уникальной способностью переориентироваться, принимать нужную форму, как того требует та или иная ситуация. Отличное умение выживать. И даже если он окажется на Лубянке или — даже в страшном сне не представить — в «Черном дельфине»*, он выберется оттуда живым. Но о самом плохом исходе Леша предпочитал не думать. Князь и его команда бывших школьников так старались уничтожить Лешу, что стерли с лица земли всю его деятельность. Его компания теперь в руках Морозова младшего, а кто он сам? Да никто. И это ему на руку.       — И что дальше? — Вика перестала брыкаться, но ярость в ее глазах пылала диким пламенем. Такая Кузнецова ему нравилась. Она справится.       — Я не знаю, — честно ответил Леша, а потом впился в ее рот в жадном поцелуе. По-хозяйски раздвигая ее губы, лишив ее возможности сопротивляться и даже просто пошевелиться, он целовал ее так, словно ставил на ней свою печать.       А потом в помещение ворвались люди в черной одежде и масках и с оружием наперевес. В ведре тлели останки долгих лет работы Клаудии. Другая часть была в его голове, но они не получат ни одну каплю информации. Барышников не работает ни на кого, только на себя.