Глава 16
Мы любим тех, кто нас не любит Мы губим тех, кто в нас влюблен. Мы ненавидим, но целуем Мы не стремимся, но живем. Мы позволяем, не желая Мы проклинаем, но берем. Мы говорим и забываем о том, Что любим-вечно лжем. Мы безразлично созерцаем, На искры глаз не отвечаем, Мы грубо чувствами играем И не жалеем ни о чем. Мечтаем быть с любимым рядом, Но забываем лишь о том, Что любим тех, кто нас не любит Что губим тех, кто в нас влюблен… Так писал великий русский классик Александр Сергеевич Пушкин. И был прав… День выдался пасмурным и весьма мрачным: шёл дождь, не прекращаясь. Лиза скучала через пару дней, ей назначили очередное обследование. После прошлого прошло уже две недели. Две недели она находится в заточении, в этом незнакомом ей и холодном городе. Да ей тепло, она хорошо питается, спасибо ЭТОМУ УЖАСНОМУ ЧЕЛОВЕКУ, которого можно назвать МУЧИТЕЛЬ и никак иначе. Но она несчастна, ей не хватает любимых и знакомых объятий самого лучшего в мире мужчины — Максима. — Хочешь я тебе что-нибудь расскажу? — В комнату вошёл ОН и своим громким голосом испугал Лизу. Девушка вздрогнула. Выслушивать рассказы от незнакомого ей человека не входили в её планы. Но делать было нечего. — Я занимался фигурным катанием, — ЛЕГКОВ сделал пауза, а Лиза только сейчас обратила внимание на две пары коньков, которые весели на стене. — Все шесть лет, посвящённые этому явно не мужскому виду спорта, я ненавидел фигурное катание. — Сухо и без особого энтузиазма в голосе продолжил СЕРГЕЙ, — Я мечтал уйти из него прямиком в хоккей, даже начал прокладывать дорожку в новый спорт… Но меня задержало несколько человек: мама, которая мечтали вырастить из меня гениального спортсмена; тренер, который дал понять, что тот, кто собирается уходить, тем более до городских соревнований, тот трус, а трусом быть в глазах тренера и ребят не хотелось; третьим человеком, который остановил мой порыв «я взрослый, а значит, сам решаю, что мне делать» — она… Ангелина. Гелечка, — последнюю фразу он практически прошептал, смахнув рукавом слезу, скупую мужскую слезу… — Всё-таки пришлось подождать соревнований, а потом, во что бы то ни стали, уходить. Но этого потом ждать не пришлось. На соревнованиях у меня поехал, неправильно заточенный конёк (работа матери моего главного соперника — Арумяна). Падение. Острая. А потом жгучая боль. Плечо собирали по частям. Ангелина Волошина ни разу не пришла меня навестить, но я не сдавался. В период реабилитации заглянул в ледовый дворец, но её я, к сожалению, не застал. Побродив по дворцу, я случайно забрёл в раздевалку хоккейной команды, а оттуда непонятно как вышел на трибуны и ахнул… Хоккейной, то чем я хотел заниматься. То к чему я стремился всю свою жизнь. Мать тогда работала секретарём в консульстве и каждые полгода ездила за границу. Оттуда привозила разные дорогие вещи, которые храпела «до лучших времён». Я долго боялся, колебался, а потом решился. Она мать, она должна понять. Я продал две шубы из кролика (сообщив покупателю, что это не кролик, а ценный мех нутрии, занесённой в красную книгу). Выручил всего ничего, хватило только на защиту. А ещё нужно было заказать саму форму. Пришлось продать ещё шубы, но уже из ценного меха шиншиллы, которую мама привезла из известного французского бутика. Завертелась жизнь ЛЕГКОВА, закрутилась, заиграла новыми красками и он, тогда ещё двенадцатилетний юноша, стал счастлив. По настоящему счастлив. Но Эвелина Георгиевна счастья сына не оценила ла. В один из дней, когда он вернулся из ледового дворца домой, с сумкой, в которой лежала новенькая хоккейная форма, наперевес и с клюшкой в руках, пришла в ярость. Увидев клюшку, она схватил её и со всей силы ударила об шкаф. Клюшка треснула по полам. Лицо мальчика покрыл горячий румянец, на глазах появились слезы, едва сдерживаемые им. Он выбежал из дома, прихватив остатки от своей клюшки, купленной от продажи американских кроссовок. — Двойной, потом тройной тулуп, — продолжил своё повествование СЕРГЕЙ. — Мать думала, что я вырасту фигуристом. Буду привозить медали. Я вырос недостойным отродьем великой и гениальной переводчицы Эвелины Ю, под таким псевдонимом она публиковала свои переводы с немецкого, французского и испанского языков. Я привозил медали, но только хоккейные. Единственный человек, который меня тогда поддержал — Ангелина. Никогда не думал, что такая девушка как она обратит внимание на меня. Благодаря ей, этой хрупкой, но такой сильной духом девушке, я добился всего. А мать… Увы, она непросто не поняла меня, она заживо меня «похоронила». В один из зимних декабрьских дней, я приехал к ней в гости, будучи уже совершеннолетним юношей и привёз ей новость о том, что меня включили в состав молодёжной сборной нашей страны по хоккею. Да, я был в глубоком-глубоком запасе, но быть в составе сборной — это уже достижение. А вышло так, что вместо радостной новости, привёз ей; женщине, которая вставала ночью к моей, одиноко стоящей в дальнем углу комнаты, кроватке, пела колыбельные и мечтала о судьбе, великой судьбе своего сына; принудительное лечение. Она сошла с ума, бредила о фигурном катании. У неё была кататоническая шизофрения. Через время не выдержало сердце. Оно остановилось. Остановилось, когда я забил свою первую шайбу за сборную страны, когда вместе со всеми нашими болельщиками выиграл турнир, когда тренер впервые заговорил о моих успехах и перспективах. Я каждый день виню себя за смерть. Смерть матери — человека, для которого я навсегда остался гениальным фигуристом… Прошло уже много времени. Взглянув на часы, Полякова ахнула этот отрезок времени, длинною в двадцать четыре часа, она повела в оцепенении, слушая «печальную историю» ЛЕГКОВА… Небо покрылось «румянцем», начинался восход. Полякова решила уснуть, силы её организму были крайне необходимы. А Сергей, стдевший на кухне за чашкой бодрящего кофе, подскочил с места, едва заслышав скрип двери в подъезде. — Бонни, гулять! Легков перевёл дыхание, соседка вышла гулять, с постоянно противно лающей собакой, породы терьер.***
В дверь позвонили… Театральный реверанс, образовавшейся на пороге Василисы, заставил Морозова, открывшего дверь, прыснуть от смеха. — Очень галантно с вашей стороны молодой человек. В дверном проёме показался Авдеев, к нему обратился Максим: — Андрюх, это кто? — Понятия не имею, — Авдеев пожал плечами и уже готов было захлопнуть дверь перед носом этой незнакомки. Но та подставила ногу и дверь упёрлась в женский кожаный ботинок. — Девушка, здесь квартира. Театральный кружок в соседнем подъезде. — Съязвил Максим. — Кругозор некоторых людей — это круг с нулевым ракурсом. Они его называют точкой зрения. — Парировала девушка, и спросила: — Мила Волкова тут живёт? — Да, — Андрей с подозрением, в свете последних событий, посмотрел на девушку. — Мне нужно у неё переписать конспекты последних лекций. — Объяснение факта своего прибытия, заставило улыбнуться Авдеева и слегка смутиться. — Вы, Василиса Савенко? — Уточнил он. — Да. — Проходите, Милана Вас ждёт. Через время Савенко уже сидела за столом, в гостиной, переписывая лекции последних занятий и наблюдая за компанией товарищей, собравшихся по самому важному поводу — операции по спасению Лизы. К ней подошла Мила: — Вась, тебе что-то непонятно? — поинтересовалась она у подруги. — Нет, всё понятно. — А, что ты тогда так задумалась? — Волкова, а откуда у тебя столько допотопных экземпляров в квартире? — Агенты под прикрытием, — пошутила Мила. — А вон тот, который всё время молчит, он тоже агент? — Вася указала рукой на Павленко. — А что виды уже на него имеешь? — поинтересовалась Волкова. — В стадии решения. — Понятно. Бурное обсуждение, вылилось в ругань между участниками. Не выдержав идиотских предложений друзей, Морозов разбушевался: — Да, ё* твою мать. Какую-то х**** несёте. Себя в начале послушайте д******* е*****. — Прикрыв лицо руками, Максим облокотился о стол. — Жизнь не шахматы, здесь одного мата мало. — Вставила Савенко, оторвавшись от конспектов. — Поясни? — Недоуменно на неё посмотрел Павленко, которому не понравилось, что совершенно посторонний человек вмешивается в дела людей, близких с далёких лет. — Дар шутить и понимать шутки — это юмор. Ромыч, у тебя нет такого дара, поэтому не пытайся спрашивать пояснений. — Максим ужалил Романа. Павленко хотел было что-то ответить, но промолчал. Ему не хотелось спорить, ему вообще ничего не хотелось делать. Он теперь был занят. Теперь у него появился объект обожания и все планы и проблемы, как-то сами собой отошли на второй план. За чашками с американо, капучино, латте, эспрессо пытались прийти к общему знаменателю, но к сожалению, знаменатель в итоге всех умозаключений оказался нулевым. Через час во дворе Audi R8 издал звериный рыки фары разрезали ночную улицу. Макс отправился на поиски Легкова.