7 столбов разрушения

Кислову всего двенадцать, но он уже мир считает жутко несправедливым. Он правда не знает, кто его отец. А выслушивать постоянно от одноклассников шутки такие не по нраву ему. Только Егор Меленин да Анжела не смеются. И Борька Хэнкин. Вот только Ваня ментов ненавидит. Противные они. Даже по телеку так говорят. Всё за государство, за жуликов. Его мать — не какое-то там ворьё. Они — люди честные. А у Бори этого квартира вон какая, аж 4 комнаты: каждому своя да гостиная. Бывал там, когда класс весь на день рождения Бориса звали. Пахло нестерпимо собаками; странно, у Хенкиных их не водилось ведь. Оксана правда будто была сама на собаку похожа: глаза такие же добрые. У Бориса они другими были — глубокими да печальными, что у той самой девицы Кати из сказок Бажова про малахит, его хозяйку и неизвестный да столь манящий Урал. Шаманы, говорят, среди коми. Медведь, что зовётся Кудым-Ош, ходит там, охраняет вход куда-то не туда. Ваня не дочитал ещё легенду-то. А он даже Егора обогнал по истории и литературе, когда про мифы речь шла, а после — про сказки о нечисти. Всё знает, всё читал. Ваня любит в облаках повитать, как маменька его говорит, помечтать. Видит что-то своё, нездешнее. Мысли к другой квартире, не Бориса, возвращаются. Большая она, да у Анжелки всяко лучше. Крутецкий коттедж у нее, с бассейном даже. Такой большой! Маленький Ваня удивлен был донельзя. А сейчас как иголками под кожей прорывается всё тот же вопрос: честно ли её семья денег получила? Раз уж так про Борисову семью думается. Ваня не заметил даже, как ноги его на пирс принесли да на песок спустили. Встал он, подставляя себя ветру и солнцу, улыбнулся от души. Природа сама свободно и тебя свободным делает, лечит тебя, как сейчас, пока на пирсе стоишь. Потому, может, Пушкин ее воспевал? Ваня её любил и ощущал, что взаимно это. Он в целом считал, что взрослая жизнь отвратительна. Матери вон зарабатывать приходится, чтобы их прокормить; она и не ездит особо никуда. Только если зимой на Урал, к родственникам в Пермь. Красиво там, конечно, но всё же. Да и народ коми-пермяков забавный такой, их эти аддзылытöдз и бур асыв* как родное уже. А у ребёнка и забот нет: отдыхает, делает, что хочет, и свободнее взрослых шибко. Киса боялся подросткового возраста. Гормоны, новое восприятие себя… Столько всего будет нового. Лучше бы оставить всё, как сейчас было, на веки вечные. Вечерело. Луна уже рано всходила, и от света призрачного мир вокруг мрачнее становился. Соединялся шелест листвы с шумом ветра, да переговорами волн, да шуршанием песка. Кисе невольно хуже сделалось, страшнее стало, сердце застучало как часики. Он взглянул на деревья: показалось, что жёлтые и красные глаза средь ветвей мелькнули. Ваня выдохнул. Всё кажется. Вода сделает чище. Он подошёл к морю поближе, окатил лицо солёной водой, сделал глубокий вдох и выдох. Повернулся и намеревался идти. Ване послышался вдруг шорох лап да запах собачий — и снесло его, повалило на землю. Нависла над ним… нет, какая собака! Волк! Клыки острые будто ножи, что проткнут кожу в одно касание. Запах изо рта собачий, жуткий. Глаза красные и голодные. Язык медленно высунулся и провёл по пасти оскаленной. Но самое страшное-то: зверьё как человек глядело, самый что ни на есть настоящий. Оно, кажись, понимало всё, или просто у Ваня от страха в голове помутилось. Кислов склонялся ко второму. Глупая смерть от волка, слишком необычного волка. Да, Вань… Он зажмурил глаза. — Отпусти, чепушила, — услышал он и распахнул глаза тут же. Это Боря, сжав кулаки, стоял рядом и смотрел на волка злобно. Тот ничего не делал, лишь смотрел, мол, и чего? Тут Боря пару раз повел головой в стороны, размял плечи, и через секунду… — нет, не померещилось Кислову, — вместо него стоял такой же волк с жёлтыми глазами. Он не стал медлить, а грациозным прыжком снёс другого волка с Вани и прижал к песку, забил лапой по чужой морде. Вскоре тот, другой, человеком обернулся. Это был Генка, старше их на 3 года. Ваня встал, отряхнулся, оправился. Подумал, что ему вообще ощущать положено? — Да всё, всё… Понял я, понял, никакой охоты, вообще. Вскоре после слов этих и Хэнкин-младший человеком обернулся. — Ты всех нас подставил, ты в курсе? Какого чёрта, Гена? — Ну, я же недавно в теме. — В теме он недавно, мы законов не нарушаем, понял? Никакой человечины и охоты на людей! Утки — пожалуйста, волки — да на, дерись, овцы — ну, стаскивай, окей, курицы — ладно. Но. Не. Люди, — последние слова Боря отчеканивал ледяным тоном. — Прости, Хэнк, первая луна, я… Я правда не сдержал это… Ты скажешь отцу? — Гена повесил голову. — Дурень ты, а не первая луна. Иди в самолёт, принесу кое-что. Легче жить будет, раз ты не можешь контролировать себя. Гена сложил руки в карманы. Выглядел он и правда виновато. Хотя Хэнкин был помельче Гены, он крепче и сильнее был. Да и рос быстрее Гены. Сразу ясно становилось, что в этом споре победил бы Хэнк. Гена вздохнул и под чуть презрительным и прищуренным взглядом Бори подошёл к Кисе. Тот попятился. — Ты прости меня, чувак, я… Не, не убил бы я тебя, конечно, я просто… Не контролирую себя толком пока. Скоро ты всё это забудешь… — сказал он и протянул руку, еще на шаг подошел. Кислов в ужасе отшатнулся. — Не подходи! Ему до сих пор было страшно, и ощущения защиты у него не было. Некому Ваню защитить. А тут какое-то сверхъестественное, оборотни будто из книг, да ещё и нападающие… Кислов интуитивно сложил пальцы крестом, словно метку защиты ставя. Волна сбила Гену с ног, а Киса на миг будто оказался в серединке излучённого купола, что полыхнул ярко-ярко. Ваня ещё больше испугался. Гена ошарашенно встал на ноги, смотрел будто благоговейно: удивлённо и радостно. А Боря… Тот напрягся. Подошёл поближе, но руки вверх поднял. — Вань… — тихо позвал он, так ласково, как только мог. Показывали им, как говорить с щенками и учить дальнейшей жизни. Они — опора стаи. Ваня теперь — тоже стая. Он — не как все люди. Ему защита теперь нужна и сила Хэнкина. Столько всего навалится. А Боря не сомневался в этом: ведь всё случилось так, как и предсказано было.

При полной луне появится новый Пам, что с ножом для закланья придёт. Сие пророчество сбудется, да начнётся мир настоящий меж созданий ночных да людей.

Прошлый Пам умер совсем недавно, всего девять дней прошло. Чародеи каждый раз новые приходили, а как — неизвестно. Но что плохо было, так то, что Пам старый умер. Да, объявился новый, но кто же теперь обучит этого кудрявого несмышлёныша? А речь Пама, что на коми? А заклинания? Борис вздохнул. Он подумает позже. Боря поднял руки и подошёл поближе, но не шибко уж, лишь Ваню не пугать ещё больше. — Тебе правда ничего не угрожает. Я тебе не враг, и Генка тоже. — Он… — Тсс, — сказал Борис, повернувшись ещё и к Генке и строго взглянув на оборотня, после снова обернулся к Ване — мы не совсем люди, но резона делать тебе больно у нас правда нет. — Ага, — вдруг послышался голос где-то рядом со спиной Вани, обманчиво весёлый, — чародеев точно не убивают. Тот обернулся и увидел Егора. Опять он в пальто и шарфе. Сейчас он выглядел как нечисть: вампир, может. Это пугало и завораживало. Ваня вздохнул и успокоился, сам подошёл к Хэнку. Ему он почему-то больше Мела доверял. — Так. Хватит с меня и оборотней. Какие чародеи? — Это ты ещё вампиров не видел, — Мел хмыкнул. Ваня ощутил только, что в нём что-то щёлкнуло. Очнулся он на диване в здании незнакомом. Встал сразу и увидел, как на него устремили взгляд свой три пары глаз. Глаза Егора были странными, фиолетовыми будто бы. И он пил что-то из пакета, что-то красное. Тут Мел обнажил клыки и облизнулся. Ваня вздрогнул. — Донорская, — сказал Хэнк и хмыкнул, — мы раз в месяц тоже такую пьём, а то слабеем. Кислов ощутил, что по его спине прошлись мурашки. Вот оно как… Нечисть прямо тут, в их городке… Настоящая: вампиры, оборотни… — А русалки? — сказал вдруг Ваня. Ответом была тишина и взрыв хохота. Он почему-то засмеялся в ответ. Первым успокоился Мел. — Нет, их не существует. Но вот стражи ночи, по типу тебя, иначе Человеколоси или Памы — где как, — да. — Попридержи язык, он устал, — сказал Хэнк, — и вообще, старый помер девять дней назад, а преемника не выбрал и не обучил. Ты в курсе, что может быть? — А ты в курсе, что его сила начнёт расти? — В курсе. — И что, всё равно собираешься молчать? Повисла тишина. Гена вслушивался, но не встревал: он сам был недавно обращён и мало чего смыслил. Лишь то, что Пам — важнейшее звено в их жизни. — Борь, а если кланы… ну… сойдутся? Ты не подумал? — А ты подумал, что неподготовленного чародея могут нам в вину ввести на общем Совете? И другие чародеи скажут, что вот, специально вы не дали ему проявиться. Старый умер, наследника нет, кто присмотрит? — Ну да. И? — Война, Мел, война. Тот вздохнул тяжко. Даже Гене страшно от этих слов сделалось. — Что такое Пам и почему он — я? — Жрец, грубо говоря, колдун. Где — человеколось, где — Пам. На мелкие селения хватает и тех, на наши — Пам нужен. Магия выбирает достойного и наделяет его силой. Умеющий пользоваться сможет не только защищаться, но и что-то вроде подчинять себе, — сказал Хэнк, — но силу расходуют они справедливо и на добрые дела. Чтобы всё было честно. Оттого и есть судилище в виде Пама по разным делам. Равновесие. Всё это, — Хэнк явно притомился и считал это глупым, особенно на ночь, но Ване же наоборот стало удивительно интересно и жуть как важно всё услышать, оттого он подался даже чуть вперёд, слушая, — сложно. Обучиться надо. А сейчас поздно. Вышли на охоту многие. Лучше не попадаться. Так что утром разберёмся. И вот ещё… Тут Хэнк стал необычайно серьёзен. Взбалмошный Гена ощущал, как важна сейчас ему поддержка сородича, как важно соблюсти договор. И он, хоть и не самый обязательный оборотень, а распиздяй больше, тем не менее был готов. Мел с интересом смотрел на Хэнка. Тот — вожак будущий стаи, очевидно, его готовят. Как и сам Мел. Им быть вместе не пристало. Поддерживать его тоже. Но вся бунтующая натура, что ощущала каменную стену, которая была плечами оборотня, говорила выслушать. Вампир откинул шарф, уселся поудобнее. Ему будет интересно. А тайны — это романтично. Анжелке расскажет правда, но остальное… Правда неважно. Он промолчит. Борис собрался с силами, взглянул ещё и на Ваню, выдохнул. — Мы все храним секрет Вани. Он спокойно обучается чему надо, есть ещё один Пам. Он правда должность давно отдал, это Проповедник, — так окрестили дядю Лёшу, местного алкоголика-философа, — вот и поможет. А далее, лет в 17 — уже скажем. Ладно? Борис положил руку в центр, приглашая согласных её накрыть. Ваня задумался. Он даже детским умишком осознавал, что Боря прав. А когда Хэнк прав, он это ненавидит, но что ж поделать? Ваня и правда ничего не умеет, а семью Бори и Мела было жаль. Жаль даже если гипотетически попробовать представить себе мысль о том, что между их семьями и кем-то ещё будет война. Он первый положил свою руку. Рука Хэнка была большой по сравнению с ладошкой Вани, крепкой и такой тёплой. Борис невольно улыбнулся. Мел тоже положил свою. Гена без раздумий кинул свою лапу тоже. Они подняли их в воздух сплетёнными в качестве договора и разъединили их. *Примечание: бур асыв с коми доброго утра, а аддзылытозд — до свидания, прощайте.