У тебя есть все ключи

Города берет смелость, Ну а мы возьмем бездну. Море распускает руки - Это наша с тобою дерзость. Наши голоса в морской пустыне Сорваны в такт… (Инкогнито «Наши голоса»)

Когами слышит шорох ключа, но даже не пробует скрыться. Он достаточно верит в Старика. Дверь открывается медленно, впуская сначала солнечный свет и запах улицы, и только потом Гино. Когами закусывает губу. Папаша не то, что подвел, но вот такого поворота Когами никак не ожидал. Ко стоит позади дивана и смотрит на Гино. Тот сначала плотно закрывает дверь, потом проходится по комнате, поправляет шторы. Даже если за ним следили — что с того, что он навестил квартиру отца? Когами молчит, он бы извинился за то, что все так. Что он опять уходит… но ведь у него опять не слишком большой выбор. Теперь не отделаться лечением или даже вечной изоляцией — Сивилла окончательно выплюнула Когами из себя. Он уже не латентный, он самый настоящий преступник, хотя Когами так и не может понять — почему? — Гино, — просто говорит Когами. Гиноза думает о многочисленных «привет» и о том, как раньше стал бы убеждать себя, что «даже не скучает», но это все ненастоящее и лишнее. Гино не хочет больше играть ни в какие игры. Он отлично понимает к чему ведет решимость Когами, как и знает — его не остановить. Да и не нужно, ведь в на самом деле, Гиноза знает, что Когами прав. Гино отлично помнит приказ шефа Касей. Наверное, теперь Гиноза никогда не забудет: каждое ее слово до сих пор, стоит лишь задуматься, слышится в голове. И последний ее приказ вспыхивает в воспаленном сознании Гинозы и убивает его самого еще до того, как время отмирает, приближая неминуемое будущее. Гино чувствует, как оно течет, убегая сквозь пальцы. Касей, никого не стесняясь, без суда и следствия выносит Когами приговор. Гино некстати сейчас думает, что… Касей всегда держала его на коротком поводке, ловко погружая его в чувство вины и стыда за то… Что он сын латентного преступника? Даже не смешно. Гиноза велся на ее провокации, и только теперь, когда Касей пошла дальше, понял. Гино и сейчас, стоит прикрыть глаза, теряя Ко из виду, чувствует, как пальцы Касей сжимают его ладонь, и доминатор переходит в смертельный режим. Гино видит Ко таким, каким тот выглядел в прицеле. Единственная яркая фигура на фоне: такой живой, такой лохматый, бледный, такой нужным, такой… Лучший, правый, принципиальный, непоколебимый — любимый. Гиноза никогда не смог бы выстрелить в Когами, но Касей и не рассчитывала, она готова была сделать это сама. Убить Когами рукой Гино. И Гиноза благодарен Цунэмори больше, чем полностью. Она спасла ситуацию, она спасла Когами, позволяя дать ему время… чтобы уйти. Гино знал, в каком-то смысле даже ждал. Не мог смириться, но другого выхода у Когами теперь не было. А Гино это все позволило увидеть то, о чем раньше он не позволял себе задуматься. Призраки прошлого и тупые одноклассники в школе, что издевались над ним давно ушли, оставаясь лишь в памяти. Но Касей была с ним очень давно и долго, а ее отношение и манера говорить с Гино мало отличались от того, чего Гино так боялся. Вот только Касей перешла черту. Гино плохо понимает, как с этим жить и что делать, знает только с кем… С кем он хочет жить дальше, а остальное… неважно. Гино заканчивает свой обход: заканчивает переставлять предметы, вынимая на свет внезапно все фотографии, что хранил… отец. Это слово чужое и странное, но Масаока, что так просто ответил на все его вопросы и отдал ему вторые ключи, не был никем иным. И он… Гино знает сейчас… Папаша помогал ему так, как мог, в том, в чем мог, и неотступно следовал за ним. И от того было спокойно, хотя они нормально о своих отношениях так ни разу и не поговорили. Гино внезапно жалеет обо всем этом ушедшем времени, которое было у него с Масаокой, а он вытратил его так бездарно. Только эти мысли и помогают ему расчетливо и внятно совершить все необходимые действия, соблюдая правила предосторожности, а потом он присаживается на край узкого подоконника, и словно разрешает себе обратить взгляд на Когами. Гиноза не медлит, сразу переходит к делу. Ведь, когда Когами закончит, его больше не увидит уже никто. И Гино знает о чем просить: — Если ты уходишь, то возьми меня с собой, — выдыхает он, впиваясь в Когами взглядом. Потому что дальше это вопрос только того: хочет ли Когами забрать Гино с собой. Ко никогда не предложил бы Гино сменить здоровую, цивильную, комфортную жизнь на абсолютную безграничную свободу, в которой ты никто и нигде. Но Гино уже все продумал, ему не нужно все то, что у него есть, без Когами. Только принять за Ко решение Гино не может и оттого говорит. От его вопроса застывают и сам воздух, и сам Гино. Он похож на памятник печали, обреченности и… странной внутренней силы. Он даже вспоминает давние слова Масаоки: «Никто не может помешать мне быть твоим отцом.» С Когами все непросто — он может помешать Гино быть с ним. И Гино страшиться его выбора, но вот сейчас он больше, чем когда-либо готов спорить и отстаивать. Гино смеет надеяться, что Когами не откажется от него. — Гино, — повторяет Когами тихо. Он не пробует подойти, можно бы соврать себе, что ради безопасности собственного плана. Но нет, это ради другой безопасности. Чтобы не повлиять ни на что. Если можно не влиять ни на что, когда речь о том, кого ты любишь. — Я не могу тебя об это просить, — выдыхает Когами и сжимает спинку дивана изо-всех сил. — Твоя жизнь… Жизнь Гино — это даже не оттенок и цифры психопаспорта. Теперь, на этой грани, Когами знает это как никогда: есть просто жизнь, и она бесценна. Ее нельзя отнимать, но можно дарить. И Когами не сумел подарить Гино свою, но его-то он может вернуть? — Моя, — соглашается Гино и тоже не делает шага навстречу, чтобы Когами и подумать не мог, что решение Гинозы необдуманно или продиктовано желанием. А до желания не очень далеко. Гино последние недели так злился, так не разговаривал, так хотел отстранить Когами… Отстранил даже по началу — был бы толк? Все понимали, что Ко — лучший в своем деле, даже новенькая Цунэмори, которой Ко, отлично чувствующих людей, конечно, крутил, как хотел, пользуясь тем… Что она талантлива и умна, она понимала так много чуяла, хотела поймать преступника и… не знала! Не понимала главного — все они просто пытались уберечь Ко. А он все равно умудрился поймать пулю! Вот же дьявол… И с того момента, как Гиноза не смог отойти от раненого, истекающего кровью Когами ни на шаг, Гино начал думать о главном… Ему плевать было на Макисиму и даже на результат. Гиноза становился отвратительным инспектором, когда дело касалось Когами. Он всех послал, конечно, туда, к Цунэмори, спешить, спасать, решать… а сам остался с Когами. «Пожалуйста не умирай» — мир Гино запнулся на этой фразе. Однако, Гино был слишком упрям, чтобы отступить. Упрям и все давил на Когами своим молчанием, своей непримиримостью, все ждал, что Ко… Гино очень старался следовать правилам, но все же дать Когами право делать то, с чем никто не справился бы лучше. Гино хотел, но уже не мог отрицать очевидного. Но Касей и Сивилла выбрали за них обоих. И Гино не собирался прощать им этого решения. Гино так облажался и оттого снова соскучился. Но дело было не в этом… Когами не говорит ему «нет», и это развязывает Гино руки. Он ведь тоже ученик профессора Саиго: — Моя жизнь без тебя превратиться лишь в мучительное ожидание когда-нибудь тебя встретить. Возможно, я справлюсь, вырасту над собой, стану лучше, но… Ко, я, кажется, уже достаточно вырос? Когами красив, как монумент, или даже больше… Словно кто-то из древних богов, сошедший с картин и ставший скульптурой. Гино хочет касаться его, хочет близости, он не собирался и не собирается разрывать их отношения. Гиноза даже не обижается уже, он знает, что Когами лишь оберегает его. — Не нужно меня жалеть, — выдыхает Гино и знает, что звучит неизмеримо пафосно. — Если ты хочешь, то не отказывай себе, возьми меня с собой, — повторяет Гино упорно. «Буду бури отгонять, с пути твоего беду». Гино знает, что его мать хотела бы того же — лишь остаться с Масаокой. На мать Гиноза похож гораздо больше, чем на отца. У нее не было шанса, но у Гино он есть. И пусть у них с Ко сейчас почти нет времени, но Гино шагает вперед, его глаза сияют, а прядь выскальзывает из отросшего хвоста. — Гино, — Когами почти стонет, а потом вскидывается и говорит почти зло. — Конечно, я хочу! Я же люблю тебя, и поэтому… Когами знает, каким должно быть продолжение, он даже может заставить себя ответить Гино так, чтобы тот ушел. Малодушие не сделать того, что должен. Но если не знаешь, что должно сделать? Когами ищет взгляд Гино и обжигается об него. — Гино, я даже не уверен, что уйду живым. Пожалуйста, я не смогу, если с тобой что-то случится. Когами запускает руку в волосы и, как когда-то хотел бы просить Гино остаться, сейчас готов умолять его уйти. Но не может, не может преодолеть свое малодушие. — А я-то думал, что тогда… Три года назад терял тебя, что ты меня бросил. Дурак, какой же я дурак, ведь ты пытаешься бросить меня сейчас! Не надо. Гино подходит к Когами так близко, как может, и выдыхает ему в лицо: — Слушать не хочу ничего о долге. — Гиноза притопывает ногой, — ты же сказал, что любишь. Так возьми! Я не хочу оставаться в этой понятной и комфортной жизни без тебя. Хочешь, я пообещаю тебе тогда наделать глупостей? Зато я смогу сейчас помочь тебе, мы всем отделом тебе поможем. Им ведь не нравится ни один мой последний приказ, они верят в тебя и за тобой идут, как за звездой. Им же пофиг, что ты исполнитель. Так дай себе право… Веди их. Веди, а я помогу. Только, когда он умрет… А он обязательно умрет. Возьми меня с собой. Ко, Масаока… Отец, как-то сказал мне, что это не ты меня бросил, а я тебя бросаю. Тогда, давно, когда ты только стал исполнителем. Но сейчас, мне не кажется. Ты… Ты оставишь меня? Гино звучит так, как и должно инспектору, он словно проводит инструктаж, и со стороны незаметно, как его сердце ускоряет, а потом замедляет бег. Гино не знает, что делать, если Когами не поймет. Он не знает, как вообще тогда жить. Гино так нужна помощь! И в ответ на безмолвное воззвание неизвестно к кому, один лишь голос отца звучит в голове: «Иди. Будь осторожен.» И теперь чудится, что Масаока говорил не только о квартире, но и обо всем, что будет потом. Гиноза сжимает ключи в кармане, чтобы только не хватать Когами за руки. Гино знает у него есть еще последний аргумент, но он бы предпочел обойтись без него. Времени катастрофически мало, и им пора расходиться. Вопрос только в том, с каким знанием Гино убийственно спокойно выйдет отсюда, вернется в отдел и отдаст все необходимые распоряжения. — Гино! — Когами кажется, что вся его речь состоит из этого имени, но в целом — он и сам во многом из него состоит. Из Гино, который стоит так близко, от которого так трудно отказываться. Но ведь… Когда-то Когами думал, что он недостаточно хорош, для Сивиллы, и, хотя так и было, теперь и она не подходила Когами. Значит, он не должен был отдать ей Гино? Когами закрывает глаза и просто обнимает Гино, утыкается в него, и понимает, что вообще-то зная, что Гино с ним, действительно не жалко умирать. Не жалко и жить. — Если у меня не выйдет, вы должны отступить, — говорит Когами, поднимая голову, но не разжимая объятий. — У тебя выйдет. Я обещаю. Гино не обещает зря, он лишь знает, какими силами они располагают. Знает, что и Акане, конечно, очарована Когами. Это ревниво, но… Они с Цунэмори оба сделают все, чтобы у Когами получилось. И все новые приказы Гинозы в их отделе поддержат со рвением. — Ко, только скажи, где мы встретимся, если вдруг до этого разминемся. И обещай дождаться меня. Пожалуйста. Гиноза не думает больше о запрещенных приемах, он обнимает Когами в ответ, так, как они обнимались давно, еще подростками, гладит его по спине и невинно, но безумно зарывается губами в его волосы. Гино становится так легко, так понятно, что все они будут делать. Гиноза не может расслабиться, только ждет того момента, когда дело будет закрыто окончательно, и Когами коснется его руки, седлая мотоцикл. Гино обнимет его бедра своими коленями, и они уедут. Куда-нибудь. Очень далеко, туда, где начнется их завтра, где Гино, наконец-то выдохнет, расслабиться и поцелует Когами. Тогда это будет честный прием.