Научиться любить

Всё тело ломило. Каждая косточка, каждый сустав, каждый сантиметр кожи — абсолютно всё ныло так, что хотелось вывернуть себя наизнанку, лишь бы это прошло. Ремус усмехнулся собственным мыслям. Забавно, его ведь и так только что буквально вывернуло наизнанку, перекорёжило, как какой-то чудовищный анатомический конструктор. Игрушка Франкенштейна. Рем поднялся с холодного пола Воющей хижины и поёжился. Перед обращениями он всегда раздевался, иначе всем его вещам давно пришёл бы конец. Его одежда аккуратной стопкой лежала на дряхлом диване с выпавшими пружинами. Натягивая джинсы и свитер на худое бледное тело, Ремус бегло осмотрел себя и обнаружил несколько новых повреждений. На этот раз он оставил глубокие порезы на голени. Люпин осторожно коснулся свежих ран и тут же с шипением отдёрнул руку. Что ж, это хотя бы не лицо. Мадам Помфри его подлатает, и в коллекцию Ремуса добавится очередная парочка уродливых шрамов. Одевшись, он опустился на диван и стал ждать, когда за ним придут. Эти минуты всегда были такими мучительными, едва ли не хуже самих обращений, честно говоря. Ему было некуда себя деть, был только он и эта проклятая комната в заброшенном доме на отшибе, и были последствия его трансформаций, смотреть на которые ему совершенно не хотелось. Рем не желал видеть разодранные в клочья старые обои, расцарапанную дверь, пятна его собственной крови. В бледном утреннем свете, пробивающемся сквозь щели в заколоченных окнах, всё это казалось особенно унизительным. Темнота ночи и изменённое сознание оборотня делали всё сюрреалистичным, но утро и человеческий разум заставляли Ремуса стыдиться и отводить глаза. Наконец за дверью послышались шаги, загремели засовы, звякнула упавшая цепь. В последнюю очередь Рем почувствовал, как с той стороны сняли запирающее заклинание — это ощущалось как глоток свежего воздуха. Он вскочил, тут же пожалев о своей нетерпеливости. Раненая нога дала о себе знать жгучей болью, но ему было не так уж сложно игнорировать её — этому он научился лучше всего, пожалуй. Несколько раз глубоко вдохнув, Рем сумел расслабиться и сделать бесстрастное лицо, с каким он и встретил мадам Помфри, когда дверь открылась. — Ну как ты тут, милый? Это был её стандартный вопрос каждое утро после полнолуния, однако Рем знал, что эта женщина действительно имеет это в виду, а не спрашивает лишь из вежливости. Ей на самом деле было не всё равно, как он себя чувствует, и за это Люпин был очень признателен. — Нормально, — вымученно улыбнулся он, — спасибо. Правда, я тут немного поранился… — Он показал на свою голень и виновато пожал плечами. Целительница взглянула на его ногу и поджала губы. — Это ничего. Сейчас доберёмся до больничного крыла, и я тобой займусь. В её взгляде было столько теплоты и заботы, что Ремус почувствовал себя неловко. Ему вечно казалось, что он не заслужил такого отношения. Он потупил глаза и двинулся следом за Помфри, прихрамывая на больную ногу. Ему хотелось как можно скорее оказаться на больничной койке, чтобы на несколько долгих часов забыться сном без сновидений. Выбравшись из тоннеля под Гремучей Ивой, быстрым шагом они вдвоём пересекли пустынный школьный двор. С угрюмого свинцового неба медленно сыпались крупные хлопья снега. Они похрустывали под ногами, оседали на коротких волосах Ремуса, на его ресницах, и довольно скоро облепили шарф и куртку пушистым белым одеялом. У главного входа Рем отряхнулся, чувствуя, как его начинает знобить. Тепло спящего замка немного согрело его, но вместе с этим пришла невероятная слабость. Всё его тело казалось таким тяжёлым, и усталость, внезапно навалившаяся на его плечи, совсем не помогала. Рем остановился у подножия лестницы, положив обе руки на перила, и вздохнул, глядя наверх. И почему в Хогвартсе не было лифтов?.. — Давай, Ремус, — мягко подтолкнула его мадам Помфри, — пойдём. Осталось совсем немного. Люпин выдавил слабую улыбку и сделал первый шаг, морщась от боли. Чем выше он поднимался, тем труднее ему было сдерживаться, чтобы не застонать. Его всего трясло мелкой дрожью, по спине градом катился холодный пот, и раны на ноге адски пульсировали. После обращений всегда было так, сколько Рем себя помнил, но в последние несколько лет ситуация будто ухудшилась. Мадам Помфри считала, что виновато половое созревание и гормоны, и что в скором времени всё стабилизируется, но это было только догадками. Нормальных исследований об оборотнях попросту не существовало, и никто не знал, как должно быть. Преодолев три этажа, Рем немного воодушевился — осталось только пройти короткий коридор, и его мучения закончатся. В замке было непривычно тихо. Ученики, оставшиеся в Хогвартсе на Рождество, ещё спали, как и обитатели картин на стенах, и только привидения бесшумно бродили по пустым этажам. Наконец перед Ремусом возникли двойные дубовые двери больничного крыла, украшенные венком из еловых веточек и шишек. Мадам Помфри взяла его под руку и завела внутрь, усаживая на первую попавшуюся кровать. Первым делом она принялась за его раны. Рем предпочитал не смотреть, что именно она там делает, так что он уставился в окно, где всё так же продолжал сыпаться снег. Небо стало светлее, но не было ни намёка на солнце. Он подумал, что, пожалуй, сегодня — его худшее в жизни Рождество. Друзья разъехались, а он остался торчать в замке в одиночестве, так ещё и полнолуние выпало именно на двадцать пятое декабря. Конечно, мародёры очень долго оправдывались перед ним: мать Сириуса поставила сыну ультиматум, заставив провести праздник в кругу семьи; у Джеймса приболел отец, и он должен был помогать за ним ухаживать. Только у Питера серьёзных оправданий не было. Наверняка он просто не захотел торчать тут со своим проблемным другом-оборотнем. Что ж, Рем его за это не винил. Мадам Помфри закончила лечить его ногу и принесла пузырёк со снотворным и чашку горячего чая, легонько потрепала Ремуса по голове и, пожелав счастливого (о, какая ирония!) Рождества, оставила его одного. Люпин переоделся в больничную пижаму, лежавшую на тумбочке, добавил несколько капель зелья в чай и выпил его весь в несколько больших глотков. Горло обожгло, но он почти этого не заметил, медленно погружаясь в расслабленное состояние. Едва его голова коснулась подушки, он крепко уснул.

***

Ремуса разбудил настойчивый стук. С трудом разлепив глаза, он сначала не понял, где находится, но осознание настигло его довольно быстро. Стойкий запах лекарственных зелий и белоснежные простыни на железных койках, расставленных в два ряда, в Хогвартсе можно было найти только в больничном крыле. Люпин сел, поморгал немного и потянулся, с удовлетворением отмечая, что ломота прошла. Он чувствовал себя намного лучше, и нога тоже почти не болела. Ему было так тепло и уютно, что вылезать из-под одеяла совершенно не хотелось, но стук упорно продолжался, и ему пришлось подняться. За окном возле его кровати прямо на карнизе сидели три совы. Все они нетерпеливо хлопали крыльями, каждая из них время от времени долбила клювом в стекло, намереваясь поскорей доставить посылки адресату. Ремус приподнялся на носочки и сдвинул шпингалет, распахивая настежь окно. Поток холодного воздуха ворвался в палату вместе со снегом, и совы, ухая, влетели внутрь. Они немного покружили под потолком, а потом две из них уселись прямо на кровать Люпина, а самая крупная из всех заняла прикроватную тумбочку, предварительно сбросив с неё всё, что там лежало. Широкая улыбка возникла на лице Ремуса, когда он принялся отвязывать посылки от совиных лап. Та, что сидела на тумбочке, попыталась цапнуть его за палец, и он тихо прыснул. — Ты такая же вредная, как и Сириус. — Рем порылся в своей сумке, нашёл пачку печенья и протянул одно сове. Птица забрала угощение и тут же попыталась стянуть ещё, чем вызвала у Люпина смех. — И такая же наглая! Он раздал всё печенье совам, а потом выпустил их и смотрел им в след до тех пор, пока три тёмных точки не слились со снежной пеленой. Снова забравшись на кровать, Рем спрятал замёрзшие ноги под одеяло и принялся открывать почту. Сердце Ремуса скакало в груди, и улыбка не сходила с лица, пока он читал письма от друзей. Наверняка Сириус, Джеймс и Питер вполне неплохо проводили время со своими родными (ну, может, Сириус не был так уж этому рад, судя по его письму, полному сарказма), и тем не менее, они не забыли про него! Сделав мысленную пометку написать ответы, как только он окажется в своей спальне, Люпин распаковал подарки. Пит прислал ему отличную книгу, которую Ремус давно хотел прочесть. В посылке от Джеймса был тёплый шарф цвета спелой клюквы, связанный миссис Поттер, несколько пирожков с мясом, испеченных ей же, и набор чисто пишущих перьев. Рем с наслаждением умял пирожки, только теперь ощутив, насколько он был голоден. К его счастью, Сириус подарил ему большой пакет сладостей, часть из которых отправилась следом за пирожками. Пока он ползал, собирая упаковочную бумагу, разбросанную в радиусе полуметра от его кровати, Рем заметил открытку, вероятно упавшую с тумбочки. Он поднял её и нахмурился. Открытки определённо там не было, когда мадам Помфри привела его в больничное крыло этим утром, а значит, кто-то принёс её, пока он спал. Это была обыкновенная почтовая карточка, очевидно, маггловская. С одной стороны на ней был изображён забавный рождественский олень с красным носом в сугробе блестящего снега. Буквы-завитушки вверху открытки гласили: «Олень Рудольф поздравляет с Рождеством!». Ремус развернул карточку другой стороной и стал читать. «Дорогой Ремус, Счастливого Рождества! Я очень надеюсь, что с тобой всё в порядке. Поправляйся, пожалуйста, как можно скорей. Гостиная Гриффиндора кажется пустой без тебя. Искренне твоя, Э. К.». Лицо Ремуса внезапно обдало жаром. Он был рад, что не видит себя со стороны, потому что был уверен — его щёки сейчас должны быть цвета самого спелого помидора. Рем перечитал открытку ещё раз, рассматривая красивый почерк отправителя. Точнее, отправительницы… Это вводило его в замешательство. Какой девчонке вдруг понадобилось писать ему?! За неполных четыре года учёбы в Хогвартсе никто никогда не писал Ремусу Люпину. Эта Э. К. была явно не в своём уме. Хотя по большому счёту в открытке не было ничего такого, она не признавалась ему в любви, но это странное замечание про пустоту в гостиной сбивало с толку. Догадаться, кто именно написал это послание, было не так уж трудно, учитывая, что она сама оставила подсказку про Гриффиндор. С его факультета на данный момент в замке находилось только две девчонки с такими инициалами. Одна из них, Элеонора Коллинз, училась на последнем курсе и целыми днями не отрывала головы от учебников, готовясь к финальным экзаменам. Вряд ли она бы стала подписывать какому-то четверокурснику рождественскую открытку. Значит, это сделала Эмили Крест — третьекурсница, которая иногда здоровалась с ним, сталкиваясь в коридорах или факультетской гостиной. Подумав о ней, Рем почувствовал, как краснеет ещё больше. Хорошо, что мародёры были в отъезде, иначе они бы просто засмеяли его. Обычно девчонки закидывали подобными вещицами Блэка. На день Святого Валентина он получал столько открыток, сколько Рем не получал за всю свою жизнь. И самое смешное — Сириус их даже не читал! В такие моменты Ремус немного завидовал ему, но теперь, когда он сам получил всего лишь одну такую открытку, тут же пожалел, что когда-либо испытывал подобное чувство. Теперь он не имел ни малейшего понятия, что делать дальше. Ожидает ли Эмили какого-то ответа? Он тоже должен подарить ей открытку? Что он должен ей сказать? Как должен себя вести?! Голова пошла кругом от всех этих вопросов, и Рем запаниковал. — О, ты уже проснулся, — раздался бодрый голос мадам Помфри. Женщина вышла из своего кабинета и лучезарно улыбнулась Ремусу. Он тут же сунул открытку под подушку и схватил книгу Питера, делая вид, что читает. — Ну, как твоя нога? — Уже лучше, спасибо. — Замечательно! Что ж, уже почти полдень, скоро подадут обед, а ты наверняка очень голодный, так что не вижу причин тебя задерживать. Впервые Ремусу захотелось остаться в больничном крыле подольше. Перспектива выйти отсюда и встретить Эмили ужасно его пугала. Он понятия не имел, как общаться с девчонками. Решение проблемы пришло в его голову незамедлительно. — Мадам Помфри, — промямлил он, уставившись в пол, — кажется, я всё ещё не очень хорошо себя чувствую. Я мог бы отлежаться ещё немного… Целительница поставила руки на бёдра и смерила его скептическим взглядом. Лежащие вокруг Ремуса обёртки от шоколада и подарков совсем не помогали в создании образа больного страдальца. Он стыдливо спрятал липкие руки за спину. — Молодой человек, по-моему, вы вполне здоровы. — Она вдруг склонила голову набок и мягко улыбнулась ему. — Сегодня же праздник, разве я могу задерживать тебя здесь? Твоему состоянию абсолютно ничего не угрожает, и рождественский обед в хорошей компании пойдёт тебе только на пользу. Всё лучше, чем сидеть в четырёх стенах в одиночестве! Сейчас ты переоденешься, и мы вместе спустимся в Большой Зал. Я ведь тоже не собираюсь чахнуть здесь. Мадам Помфри взмахнула палочкой, и весь мусор на кровати Ремуса исчез. Целительница одобрительно хмыкнула и ушла в свой кабинет, а Рем обречённо вздохнул. Ему ничего не оставалось, как сменить больничную пижаму на свои старые потёртые джинсы и растянутый свитер, сложить все подарки в сумку и отправиться на обед вместе с мадам Помфри. Всю дорогу Ремус угрюмо молчал, раздумывая, что он скажет Эмили, когда увидит её через несколько минут в Большом Зале, но на ум ничего не шло. Все реплики, включая банальное «привет», казались ему ужасно глупыми, и он уже всерьёз раздумывал над тем, чтобы притвориться немым. Рем вдруг подумал: что, если это была чья-то злая шутка? Вдруг кто-то решил поиздеваться над ним, подослав фальшивую открытку, чтобы Ремус опозорился на глазах у всей школы? Ну, то есть на глазах у всех, кто остался в Хогвартсе на Рождество. Сделать такое могли только скользкие слизеринцы, но со змеиного факультета на каникулы не разъехались лишь несколько старшекурсников, которые, как и Элеонора Коллинз, были заняты постоянной зубрёжкой экзаменационных материалов. Вряд ли им было хоть какое-то дело до Ремуса Люпина. Вот если бы Снейп был в замке, тогда можно было бы подумать на него… Двери в Большой Зал распахнулись перед его лицом, и Рем ощутил внезапную слабость в ногах. Мадам Помфри прошла вперёд и расположилась за преподавательским столом, где уже сидели профессора. Все они были одеты неформально, а Дамблдор и вовсе напоминал Санта Клауса: на нём была красная мантия с золотыми узорами, на голове красовался такой же колпак. Люпин невольно улыбнулся, глазея на учителей, которые тихо переговаривались и над чем-то посмеивались. Когда Рем, всё ещё улыбаясь, оказался у Гриффиндорского стола и повернулся, чтобы занять место, перед его глазами возникло счастливое лицо Эмили. — Привет, Ремус! — Она придвинулась ближе, оказываясь прямо напротив него. Рем плюхнулся на скамейку, почувствовав, как краска мигом приливает к лицу. Он обтёр вспотевшие ладони о штаны и неловко кашлянул. — Значит, тебя уже выписали? Ничего серьёзного? — Угу, — только и смог выдавить Люпин. Он пододвинул к себе блюдо с сосисками в беконе и затолкал одну в рот целиком, лишь бы не разговаривать с Эмили. Она тоже замолчала, перебирая в руках салфетку. Рем позволил себе несколько мимолётных взглядов в её сторону: на её щеках цвёл густой румянец, почти скрывая россыпь крошечных бледных веснушек. Её очевидная нервозность немного приободрила Рема, хотя его колено всё равно продолжало подпрыгивать под столом. Кое-как прожевав, Рем решился задать волнующий его вопрос. — Откуда ты вообще узнала, что я в больничном крыле? — выпалил он, тут же морщась от собственной интонации, получившейся такой, будто он в чём-то её обвинял. Бедная Эмили смутилась настолько, что покраснели даже кончики её ушей. Она отложила вилку и потупила взгляд. — Ну… — неуверенно начала она, — я просто… — Её пальцы нервно водили по краю тарелки, стоящей перед ней. — Просто я всегда встаю рано, и ты обычно тоже, и, когда я выхожу из спальни в гостиную, ты уже всегда там, но сегодня тебя не было, а потом ты не появился на завтраке, а ты обычно никогда не пропускаешь завтрак, и я решила спросить у мадам Помфри, не заболел ли ты, потому что ты часто болеешь… Вот. Эмили протараторила всё это без единой запинки, избегая смотреть на Ремуса, и теперь пялилась на свои руки, которые разглаживали и без того гладкую скатерть на столе. Люпин, медленно осознавая, что она сказала, почувствовал, как пересыхает во рту. Он протянул руку за кубком с тыквенным соком и умудрился опрокинуть его, неловко задев. Ощущая себя полным идиотом, он достал палочку и пробормотал очищающее заклинание. Пролитый сок на глазах исчез. Неловкое молчание перебивалось окружающим шумом полупустого Большого Зала. За преподавательским столом громко смеялся Слизнорт, стучали вилки и ложки, двое других гриффиндорцев, сидящих недалеко от Ремуса и Эмили, держали перед собой номер Пророка и эмоционально обсуждали колонку с гороскопами. — Смотри, здесь написано, что львам лучше не заниматься умственной деятельностью. Отлично, так и скажу Макгонагалл, когда она спросит, где моё эссе. — А что там про меня? Переверни страницу. — Газета шелестнула. — Что-о-о?! У рыб ожидаются перемены в личной жизни, причём в худшую сторону… Да что за идиот это написал, у нас с Кэти всё в полном порядке! Люпин издал нервный смешок. Он, конечно, не верил в гороскопы, но перемены в личной жизни у него точно происходили, причём прямо сейчас и тоже в худшую сторону, как и предсказывали звёзды. Эмили сидела перед ним и нещадно краснела, и Ремус был готов поклясться, что его собственное лицо было такого же оттенка. Он отодвинул сосиски, понимая, что поесть уже не удастся. Аппетит улетучился, как и все возможные варианты продолжения разговора. Рем неуютно поёрзал на твёрдой скамейке, подыскивая предлог, чтобы уйти. — Ладно, Эмили, мне надо… Мне надо… В библиотеку. — Он сам поморщился от такой глупой лжи, но назад дороги уже не было. Люпин поднялся так резко, что снова случайно опрокинул кубок, теперь уже пустой. — Увидимся позже. — Рем неловко улыбнулся, махнув рукой, и быстрым шагом покинул Большой Зал. Ну что за идиот?! Ремус раздражённо сунул руки в карманы. В голове крутилась фраза из открытки Эмили: «Гостиная кажется без тебя пустой». Он завернул в западное крыло и опустился на ближайший подоконник, прислонившись лбом к холодному стеклу. За окном продолжался снегопад, и дорожки во дворе Хогвартса совсем замело. Из трубы в избушке Хагрида шёл дым. Гремучая Ива нервно дёрнула всеми ветвями, сбрасывая засыпавший её снег. Зачем Эмили вообще прислала ему эту дурацкую открытку?! Чего она добивалась? Поверить в то, что он ей нравился, Люпин не мог, и его мозг отчаянно искал другие варианты. Может быть, с его помощью она хотела подобраться поближе к Сириусу и Джеймсу? Да, точно! Это больше походило на правду. Наверняка она рассчитывала подружиться сперва с тихим и более приземлённым Ремусом, а уж через него начать общаться со «звёздами» Гриффиндора. Рем тихо фыркнул и закатил глаза. — Девчонки… — Проблемы в делах сердечных? Ремус подскочил на месте от неожиданности. Он и не заметил, что у него за спиной возник сэр Николас — гриффиндорское привидение. Почти безголовый Ник стоял, точнее, парил в воздухе совсем рядом с подоконником и загадочно улыбался. — Могу я чем-нибудь помочь, молодой человек? Поверьте, Ремус, при жизни у меня был достаточно большой опыт в общении с дамами. — Спасибо, Ник, но мне кажется, в моём случае помочь нечем, — хмуро ответил Рем. Ему хотелось добавить, что у оборотней обычно не бывает подружек, но сдержался. — Зря вы так думаете. Хороший совет иногда может неожиданно облегчить ситуацию, даже если она кажется беспросветной. Рем молча провожал взглядом падающие снежинки. Ему не нужны были никакие советы, его жизнь была настолько другой, настолько особенной, что он даже не задумывался о каких-то отношениях с людьми вообще, не только с девушками. Он и друзей то не собирался заводить, но так уж вышло, что мародёры приняли это решение за него. Рем просто не представлял, как он сможет однажды довериться кому-то ещё. К тому же, будь у него девушка, рано или поздно ему пришлось бы раздеться перед ней, а этого он делать уж точно не станет. Его шрамы видели только друзья, и он намеревался это так и оставить. — Ну так что? — Ремус вздрогнул, осознав, что призрак всё ещё торчал возле него и ждал ответа. — Кто она, дама твоего сердца? — Нет у меня никакой дамы сердца, — вздохнул Люпин. — Извини, Ник, мне надо в библиотеку. Использовав эту отмазку уже второй раз подряд, он спрыгнул с подоконника и поплёлся к лестнице. Отчего-то вся ситуация с Эмили одновременно злила его и расстраивала, и Рем никак не мог понять, почему. До сегодняшнего дня он о ней даже не думал, не замечал её в гостиной, не обращал внимания в коридорах или Большом Зале. Зато она, как оказалось, всегда замечала его… Он и не представлял, что кому-то вообще не плевать на существование Ремуса Люпина. Теперь ему было неловко, и он старательно пытался вспомнить, как выглядел в те моменты по утрам, когда Эмили видела его выходящим из спальни мальчиков. Наверняка не очень-то презентабельно, особенно после ночей, проведённых за уроками. В библиотеке было пусто и тихо. Рем вяло поздоровался с мадам Квилл. Пожилая женщина вязала за своим столом и даже не посмотрела на вошедшего ученика. Он прошёл мимо стеллажей и завернул в самый дальний угол — его любимое место, уютно скрытое от посторонних глаз. Выудив из сумки учебник по Древним Рунам, Ремус открыл его примерно в середине и уставился на строчки невидящим взглядом. Мысли его блуждали очень далеко. Он думал о том, что многие его сверстники уже давно разбились на парочки и теперь нельзя было спокойно пройти по замку, чтобы не наткнуться на целующихся или обнимающихся студентов. Рем предпочитал делать вид, что не замечает их. Открытые проявления чувств в общественных местах смущали его и очень раздражали. Он говорил себе, что это неприлично и глупо, но в глубине души догадывался, что природа его неприятия такого рода взаимодействий крылась в чём-то ином. Иногда внутренний голос ядовито шептал ему: «Ты никогда не будешь на их месте», и Ремусу, вопреки здравому смыслу, не было плевать на эти слова. — Всё это полная чушь, — презрительно сказал он сам себе и сфокусировался на Древних Рунах.

***

— Это было худшее Рождество в моей жизни! — простонал Сириус, драматично откинув голову назад. Каникулы закончились, и теперь Хогвартс снова наполнился шумными учениками. Мародёры сидели в гостиной Гриффиндора, заняв лучшие кресла у камина, и делились впечатлениями после прошедших праздников. Больше всех, конечно, возмущался Блэк. — Нарцисса пригласила этого слизняка Малфоя. — Он скривил лицо, будто ему под нос подсунули настоящего слизня. — Я думал, меня стошнит от его слащавых манер. Зато моя сумасшедшая маман была просто счастлива. Они отлично спелись. Сириус вытянул ноги, закинув их на столик, и смял ботинками пергаменты, только что разложенные там Питером. Тот издал возмущённый писк, но не осмелился ничего сказать. Выдернув листы из-под ног Блэка, он запыхтел, пытаясь их расправить. Ремус, заметив страдания друга, молча достал палочку и шепнул заклинание, возвращающее объектам прежнюю форму. Питер благодарно улыбнулся ему и убрал пергаменты обратно в сумку, от греха подальше. — Надо было остаться здесь, — продолжал Сириус. — Тогда тебя бы наказали, — ответил Джеймс. Блэк отмахнулся от его замечания. — Как будто они не найдут другого повода. Так я бы хоть с Лунатиком повеселился. — Он посмотрел на Люпина, широко улыбаясь. — О да, — мрачно протянул Ремус, прыснув, — я очень повеселился, особенно в рождественскую ночь. — Чёрт, прости. — Улыбка тут же сползла с лица Блэка. — Я не подумал. Как всё прошло? — спросил он с ноткой беспокойства в голосе. — Как всегда, — пожал плечами Рем. — Заработал новые шрамы, — тихо сказал он и бегло осмотрелся по сторонам. Было уже довольно поздно, и в гостиной осталось не так много людей. Никто не смотрел в их сторону, и Люпин, поставив ногу на стол, задрал штанину. Послышались удивлённые вздохи. — Мерлиновы яйца, — выдал Сириус, закрыв рот рукой. Свежие раны неплохо затягивались под воздействием мази от мадам Помфри, но они всё ещё не зажили полностью. — Выглядят хреново. — Это только так кажется, — соврал Рем, убирая ногу и спуская штанину, снова оглядываясь по сторонам. Глубокие царапины только начали покрываться корками, что постоянно цеплялись за одежду и, кроме того, жутко чесались. Разговор постепенно перетёк в обсуждение расписания уроков на завтрашний день. Питер как раз очень возмущался двойной Защите от Тёмных Искусств сразу после двойной Травологии, когда портрет на входе в гостиную отъехал в сторону, впуская кого-то внутрь. Рем обернулся на звук и резко отвернулся, дёрнув головой так, что в его шее что-то больно защемило. Сердцебиение тут же ускорилось, и ладони предательски вспотели. Рем постарался расслабиться, но всё равно ощущал, что сидит с чересчур прямой спиной, словно палку проглотил. Он только надеялся, что вошедший поскорее поднимется в спальню, не заметив его. К его несчастью, этого не случилось. Позади кресел послышались мягкие шаги, утопающие в ковре. Люпин зажмурился. — Привет, Ремус. Он неохотно повернулся, натянув улыбку, чувствуя, насколько плохо вышло состроить приветливое лицо. Его щёки уже начали гореть. Эмили стояла совсем близко и смущённо улыбалась. Она не смотрела на него, потупив взгляд и переминаясь с ноги на ногу. Рем прочистил горло. — Привет. Мальчики внимательно следили за происходящим, с недоумением глядя то на друга, то на Эмили. Сириус вскинул бровь и переглянулся с Джеймсом, ведя безмолвный диалог. Ремус покраснел ещё сильней. — Ты что-то хотела? — немного грубо спросил он. — Эм, я просто хотела поздороваться, — растерянно пробормотала Эмили. — Ну, ладно, я пойду тогда. Спокойной ночи, Ремус. — Угу, — кивнул он, мечтая, чтобы она побыстрее ушла. Как только Эмили скрылась на лестнице, ведущей в спальни девочек, мародёры взорвались смехом. — Что это сейчас было? — задыхаясь, спросил Поттер. — Кое-кто продуктивно провёл каникулы и покорил дамское сердце. — Блэк поиграл бровями и вытянул губы трубочкой, а потом расхохотался с новой силой. — Отвали, — буркнул Рем. — Я ничего не делал. — Потрясающе, — прыснул Сириус, качая головой. — Должно быть, ты очаровал её своей природной харизмой. — Заткнись. — Люпин закатил глаза. Его терпение приближалось к концу, но парни и не думали прекращать. — Что это за девчонка? — спросил Пит. — Эмили Крест, — ответил Джеймс, широко улыбаясь. Рем посмотрел на него с недоумением. — Откуда ты знаешь? — Ну, вообще-то она новый ловец в нашей команде. Прошла отборочные в сентябре. — Вот она и поймала Лунатика, — заржал Блэк, и остальные радостно подхватили. Люпин почувствовал, как медленно закипает. — Нет, вы вообще видели? — сквозь смех проговорил Джеймс. — Нас с Сириусом она даже не заметила! — Её глаза смотрели только на одного… — протянул Блэк, слащаво улыбаясь и хлопая ресницами. Мародёры снова взорвались хохотом, и Ремус не выдержал. — Я иду спать. Он резко поднялся и, отпихнув ноги Сириуса, потопал в спальню, не обращая внимания на возгласы мародёров позади. Сложившаяся ситуация его совсем не веселила. Последнее, что ему было нужно — излишнее внимание к его персоне. После той ужасно неловкой сцены на Рождество Ремус старательно избегал Эмили все оставшиеся каникулы, однако, она оказалась настойчивей, чем он думал. Рем не собирался позволять ей думать, будто они могут стать друзьями или кем угодно ещё. Этого не будет. Ремус сбросил обувь, забрался в постель, плотно задёрнув шторки вокруг кровати, и откинулся на спину, сложив руки на груди. Спать не хотелось. Он лежал в темноте и тишине, и его мысли то и дело возвращались к Эмили. И что она только в нём нашла? Рем всегда считал свою наружность весьма посредственной, а внутренние качества и того хуже. Он не был общительным, как Джеймс, или обаятельным, как Сириус. Даже тихий Питер умел находить подход к людям и всегда знал, что сказать. Он нравился всем учителям, и многие девчонки считали его милым. Люпин вздохнул, прикрывая глаза. В конце концов, он был оборотнем, а разве мог монстр быть привлекательным и приятным в общении? Скрипнула дверь, и в спальне послышались шаги и голоса парней. Рем лежал и слушал, как они ходят по комнате, явно стараясь быть потише, но всё равно создавая слишком много звуков. Потом шумела вода в душевой, гудели трубы, и Ремус не заметил, как провалился в сон.