диско элизиум

– товарищ поэт, ну что же вы в самом деле,– пытался вразумить Каразин Владимира, отодвинув бутыль от поэта подальше и подал рукой знак трактирщику, дескать, этому столику больше не наливать. Мужчина за барной стойкой протирая стакан едко усмехнулся, поглядывая из-под кустистых бровей на уткнувшегося лбом в столешницу Маяковского, судорожно сжимающего стакан- того и гляди по грязному мутному стеклу разбегутся паутинки трещин. – Ну, пойдёмте, пойдёмте,- Пётр рывком поднял молодого человека на ноги, сунув трактирщику несколько серебренников за выпивку. — Простите, простите, я...— Маяковский, опираясь о плечо Каразина, дал вывести себя из душного вонючего трактира в прохладный переулок,— ... Я не пьяница, нет, просто... — Да кто ж спорит,– усмехнулся Пётр, придерживая поэта за плечи,– но наклюкались вы знатно. Первоклассно, я бы сказал.       Молодой человек провел ладонью по лицу, будто бы пытаясь стереть с него следы усталости и, пожалуй, первой в своей жизни такой жёсткой попойки. — Ваша семья знает что вы не придёте сегодня?— спросил мужчина, оттащив Владимира из-под лошадиных копыт, волочивших за собой обшарпанную хромую повозку. В самый последний момент заметил же, не на дорогу смотрел- на поэта загляделся. Даже сейчас, будучи вусмерть пьяным, тот умудрялся быть... Привлекательным? Симпатичным? Нет, вовсе нет, но взгляд Каразина всё равно против воли тянулся к нему, и отвести его было весьма трудно. Как в их самую первую встречу. Определённо, товарищ поэт умел привлечь к себе внимание. — Ох, мать моя...— Владимир отвёл руку в сторону, отходя от Петра и опираясь ладонью о стену,- я так виноват перед ней, она меня поди и видеть не хочет. Как стыдно перед ней, как же стыдно... - Давайте я отведу вас домой,- мужчина простёр руки к поэту, но тут поспешил оттолкнуть его. - Нет! Не надо... Не хочу, чтобы она видела меня таким. Я и так достаточно разочаровал её.       Карамора так и остановился с поднятыми руками в считанных сантиметрах от поэта, какие-то мгновения не решаясь дотронуться до него, но в конечном итоге мягко взял его за плечи, медленно притягивая к себе. - Пошли тогда к нашим,- он украдкой улыбнулся, когда поэт позволил по-дружески приобнять себя за плечи,- нечего без дела на улице морозиться.

***

      За входной дверью маленькой квартирки слышалась суетливая неразборчивая возня– попытки вставить ключ в замочную скважину обратной стороной, сопровождающиеся тихой руганью. Удивительное дело, но дверь не поддавалась. — Всех сейчас перебудишь, дай сюда,- Каразин с лёгким раздражением отобрал у Владимира ключ, с лёгкостью отпирая дверь и поддалкивая поэта в квартиру,— лишь бы Нобель не проснулся– заебёт до смерти, что аж уши в трубочку свернутся.       Поэт не ответил, стягивая пальто и неловко шарясь рукой в воздухе в попытках нащупать в темноте вешалку, но вместо крючка для одежды его ладонь наткнулась на лицо Петра. Владимир от неожиданности вскрикнул и отдёрнулся, но не удержал равновесия и грохнулся на Каразина, невольно утянув его с собой на пол.       Карамора ударился затылком о стену, но в следующую секунду он об этом уже не думал. Боль быстро притупилась— за все годы его общественной деятельности его болевой порог повысился настолько, что он обращал внимание на боль только когда она угрожала его жизни, а это– это такая мелочь. — Чёрт,– зашипел Маяковский, и Каразин понял, насколько он близко. Настолько, что он почувствовал, как чужое горячее дыхание опаляет его шею, почувствовал жар чужого тела непозволительно близко, пожалуй, недостаточно по сравнению с его фантазиями, но запредельно в сравнении с тем, что он мог представить как реальность. В следующую секунду– чужие длинные пальцы, нагло щупавшие его лицо, как будто их обладатель был слепым и на ощупь пытался понять как он выглядит. Тихий смех, низкий и хрипловатый, тут же оборвавшийся. — Простите,– сиплым голосом ответил поэт, отстранившись от Петра,- сам не знаю что на меня нашло.       Мужчина улыбнулся, взяв поэта за руку и потеревшись щетинистой щекой о его ладонь. — Всё в порядке, Володь.       Ответа не последовало. Вместо этого Каразин ощутил чужое дыхание на своих губах. — Ты правда хочешь?– Пётр счёл нужным поинтересоваться, действительно ли намерения поэта совпадают с его собственными, не принимает ли он желаемое за действительное, не путает ли сон с реальностью. — Да разве можно?– тихо спросил Володя ломким, неуверенным голосом, кончиками пальцев пробегаясь по лицу, шее и плечам Караморы, но не отстраняясь, нет, скорее прижимаясь ещё ближе. — Тебе можно,– также шёпотом ответил Пётр, погладив поэта по спине, слегка надавливая между острых лопаток, пригибая к себе.       Поддавшись сильной ладони, давящей на спину, молодой человек наклонился к Караморе совсем близко, вплотную, касаясь губами его щек, скул и век.       Каразин глухо рассмеялся, обняв Маяковского и прижав к себе ещё ближе, до хруста костей, как будто обычные объятия казались ему недостаточно крепкими.       А потом Володя, обхватив лицо Каразина ладонями, впился в его губы жёстким, голодным поцелуем, не ответить на который было бы со стороны Петра самым настоящим свинством. Да и как этому поэту можно отказать?       Поцелуй вышел долгим, мокрым и чувственным, а полное отсутствие опыта поэт компенсировал порывистостью и самоотдачей, как будто целовался в последний раз и желал растянуть этот момент. А Каразин и не против, в какой-то момент перехватил инициативу на себя, ведя своего партнёра и показывая как надo, целуя его так, как представлял в своих фантазиях, как видел в своих непотребных снах. И Володя здесь, в его руках, такой живой и тёплый, и сердце к нему так тянется, что отпускать совсем не хочется. И он вовсе не чувствовал себя порочным или грязным, наоборот, это казалось таким естественным и правильным, что мужчина аж не почувствовал тех угрызений совести, что ощущал до этого. — Вау...– только и смог выдохнуть поэт, когда они отстранились друг от друга, и Карамора может чем угодно поклясться, что слышит и чувствует Володину улыбку. — Ну и где же ваше былое красноречие?– переведя дыхание по-доброму усмехнулся Пётр, положив руку поэту на шею, притянув к себе и прислонившись к его лбу своим,– скажите хоть что-нибудь.       Володя шумно сглотнул, прикрыв глаза. Понравилось ли ему? Да страх как понравилось, как будто на секунду перестал чувствовать всё кроме удовольствия, а мозг будто бы белой пеленой заволокло, не давая думать ни о чём помимо чужих губ и языка, ласкающих его собственные. Как будто не здесь был, а на мгновение рай ощутил, и был даже готов на секунду в него поверить. — Невообразимо,– наконец ответил он, сорвав с языка вертевшееся на нём слово. Он действительно не мог подобрать нужных слов. Да и после этого использовать язык для разговора показалось чем-то странным. Наверное, он слишком впечатлительный. — Не хочешь продолжить?– рука мужчины скользнула по спине поэта, ниже, к пояснице. - А... Ох,- Маяковский почувствовал, как краснеет до кончиков ушей, а по лицу и шее расползается жар,– наверное...       Каразин улыбнулся, встав на ноги и протянув руку смущённому поэту. — Ну так идёмте, товарищ поэт.       Ну и как ему можно отказать?