Глава 3.
Вы уснёте, наверное, утром, От икоты оправившись. Что-ж... Врать действительно было бы глупо. Но всё ли из этого ложь? Первый учебный день обещал быть насыщенным. Однажды. Михаэлис давно не испытывал волнения или трепета, он слишком привык. Жизнь хитрой змеёй огибала края рутины, но стена пала: дни погрузились в скучную череду бытовых проблем, социальных вопросов и серой реальности. Психологи, глядя на нечто подобное в детских рисунках, делают заключение о тяжёлом эмоциональном состоянии, проблемах в семье или саду, пережитой травме. Но Себастьян не был ребёнком да и, чего уж таить, взрослым – тоже. Он не помнил дня своего рождения, но совершенно точно знал, что никогда не рисовал в цвете. Ничего не меняется. Коридоры, ранний подъём, кофе, костюм и письма, письма, письма... Он писал их утром, днём и вечером, но никогда не отправлял. Он изливал в них остатки заржавевшей измятой души, но никогда не перечитывал. Он засыпал, измазывая лицо в поплывших чернилх, но никогда не смел повторно взглянуть в зеркало, пока не смоет. В ящике стола их копилась огромная коллекция. Так обычно формируются привычки, а из привычек – традиции. Как известно, от них тяжело избавиться. "Как вам сегодня спалось, Милорд? Не мучают ли вас кошмары? Я потерял счёт времени. Ночью ли рыдала та гроза?.." Мона обвела хозяина скучающим взглядом. Ей вообще было не очень понятно, с какой целью Михаэлис покидал свою любимицу на этот раз. Это происходило редко, но если происходило, значило, что не увидятся они долго... Себастьян только улыбнулся. Кошка словно говорила: "Давай! Впер-р-рёд! Я как р-р-раз жду, пока ты помр-р-рёшь без меня от скуки~". А он, пожалуй, был не против умереть. Во всяком случае: жизнь начинала терять свой смысл. Хотелось не той жалкой подделки дешёвой мотивации, какую может найти каждый, совсем нет. Мужчина мечтал о единственном, потерянном когда-то давно, бриллианте. Но звезда не родилась, а прежняя успела погаснуть. Какая досада.***
– Вы уверены, господин Михаэлис? Это достаточно тяжёлый класс. Вам стоит несколько раз подумать, прежде чем соглашаться брать его на себя... – Абсолютно уверен. И я хотел бы взять классное руководство как можно скорее. На этот раз завуч поступала почти честно. Впрочем, не честнее других, прежде встречающихся на пути Михаэлиса. Они все, как один, утверждали, что "Класс непростой, проблемный. Ему бы хорошую мужскую руку... Но где же нам искать-то?". Обычно после подобной фразы следовал щенячий, почти умоляющий взгляд. И Себастьян соглашался. Всегда. Однажды, кажется, он решился взять на себя руководство одним из самых успешных классов, едва отвоевал его у директрисы и... ему наскучило. Дети были, без сомнения, прекрасными: полное послушание, никакой яркости, хорошая успеваемость, одним словом – не ученики, а мечта!Мечта
Пытка
Понадобилось около недели, чтобы спокойные ночи и одинаковые, ставшие рутиной, дни осточертели. Оно того не стоило: ни коллеги, ни деньги, ни мотивация. Мужчина снова завял и впал в череду повторяющегося сплина. Он и сам был почти идеален. Это качество раздражало более всего и, кажется, не только Михаэлиса. Дети разных возрастов столпились вокруг незнакомца, расспрашивая о чём угодно! Они искали любой повод ещё раз услышать его голос и получить на капельку больше внимания, чем уделяется другим. Более старшие рассматривали лицо нового преподавателя, скучающей россыпью стоя рядом с окнами, ведущими на внутренний двор. Если Себастьян пришёл раньше, он узнал бы, что там давно уже обещали поставить сцену, но до сих пор готов только каркас. Он узнал бы и лица учеников, и сразу, не медля, поздоровался бы перед собственным классом, но класс опередил его. Дружная толпа приблизилась и кто-то стиснул мужчину в объятиях. – Господин Михаэлис?! Это вы?! Боже мой! Нам рассказывали про вас! Вы выглядите совсем иначе! – невысокая девушка обернулась на одноклассников, ожидая подтверждения, и класс, не дожидаясь, закивал. – Господин Брукс вообще говорил, что вы выглядите, словно... словно... – Женя! Тише! – Как сказал, так и говорю! Что поделать? – надулась девушка. – Молчать, Женя! Вот, что! Ты знаешь, как это может оскорбить?! Господин Михаэлис – уважаемый человек, а ты при нём!.. Тебе должно быть стыдно. Девочка замолкла, а Себастьян в ответ хрипло хохнул. Рука его ободряюще взъерошила пушистые волосы, заставив Женю покраснеть и спрятать щёки. – И-извините... – Ничего, всё в порядке. Женя, так? Прекрасное имя. В толпе повисла секундная, какая-то завистливая тишина, и вскоре послышалось: – А я... Я тоже Женя! У меня тоже имя красивая! А ещё у нас есть Марк! И даже Виолетта! У них тоже имена красивые! Лучше, чем у нас! Мужчина только слабо кивнул, не соглашаясь, а скорее в знак того, что ребенка услышали. – У всех имена хорошие. И фамилии – тоже. – Ну не знаю... призрачный улей звучит глупо. А мальчик с такой фамилией всё равно есть. Бедный ребёнок, и ведь родителям не жалко!"Призрачный улей"
The Phantom Hive
Себастьян дрогнул. Ему послышалось, будто за окном ударила молния, прошла сквозь стены и зарядила прямо в голову. Да, он знал русский, но, быть может, всё-таки... Может он ошибся?.. Ошибся! Верно! – Не перегибай так, Слав, нормальная у него фамилия. Зачем ты постоянно её переводишь? Мы поняли уже, что она тебе не нравится, зачем постоянно напоминать? – Не нравится, – согласился парень, – Почему она должна мне нравиться? Ты сам слышал, как она звучит. Фантомхайв! Ну что может быть глупее?!Нет. Не ошибся.
– Только ваши попытки унизить одноклассника за фамилию, молодой человек, – неожиданно перебил Михаэлис. В груди клокотало непонятное чувство: ненависть, обида и даже гнев. Кто-то посмел оскорбить адресата многочисленных писем. Как низко... Хотя, наверное, раньше ему было бы плевать. – Прошу воздержаться от подобных высказываний. Вам следует узнать историю данной фамилии, прежде чем излагать свою точку зрения о ней. Как, простите, ваша фамилия, Вячеслав? – Марчук... – Вы уверены, что она более знатная и благородная, чем фамилия рода Фантомхайв? Ознакомьтесь, пожалуйста, с историей. Особенно – с историей Викторинской Англии. Эта эпоха отлично подойдёт вам для изучения. Рыжий покраснел и отвернулся. Класс бросил на него насмешливые взгляды, но за неимением любопытных вещей и действий, снова обратил внимание на учителя. – А как вас зовут? Ваше имя. Мы знаем только фамилию. Под чутким напором детских взглядов брюнет поспешил успокоить тревогу. Она здесь совершенно ни к месту. – Себастьян. Себастьян Михаэлис. – П-прекрасное имя! – вновь подала голос первая Женя, – Просто невероятное! Её пихнули в бок, и ухо неожиданно обжёг шёпот: – Подлиза... Девочка растерянно икнула. Внимания Михаэлиса хотелось каждому... В толпе поднялся галдёж, но первая попытка его успокоить оказалась тщетной. Масла в костёр подливал прибывший вдруг голос: – Вам не стыдно таким шумом мучить собственного учителя?! Посмотрите, он же совсем напуган! Себастьян и сам на мгновение замер, пытаясь понять, о ком идёт речь. Те же чёртовы голубые глаза уставились на него, искажаясь гримасой язвительного раздражения. – ...Господин Брукс, какая встреча! Здравствуйте, – снисходительная улыбка на пару мгновений обножила клыки, но тут же стала более дружелюбной, – Благодарю вас за помощь. Она была действительно очень к месту. – Ну что вы, – снова заёрзал блондин, – Как я мог пройти мимо, пока вы выглядите так беспомощно, коллега? Вам явно нужна была моя помощь. Глаз дёрнулся, и Себастьян с сожалением выдохнул. Неясная жалость кольнула сердце. За Бардроя. И только. Его уже не трогали подобные фразы. Они лишь изредка повторялись, напоминая: – Здесь ты пока не прижился. Ещё чужой. Новые учителя как правило, абсолютно пропитывались запахом и устоями своего самого первого рабочего места, бродили по коридорам, обживали кабинеты, привычно восседали на стульях, креслах, диванах, со временем становясь настоящим предметом интерьера. Михаэлис смешал в себе запахи порядка тридцати школ, но пах всё тем же: парфюм, свежий хлеб, железо и кровь. Его ничто не могло изменить. Так в письмах вновь и вновь звучало досадливое: "Скучаю" Выйдет на улицу – взглядом обведёт двор, деревья, лес... И снова "Скучаю" Поставит точку, свернёт лист... И опять "Скучаю" Насмешливые слова Брукса звучали слишком странно из уст взрослого, обучающего детей, мужика. Обыкновенный человек решил бы, что вести себя подобным образом учителю – неприемлемо (как, собственно говоря, считал директор), но Михаэлис придерживался слегка другого мнения: Вести себя так странно способны не только люди. Иные думали, будто человек – создание слабое, ведь не способно себя жёстко контролировать. А кто способен? – А вы выглядите всё также прелестно, не так ли? – Действительно? – Бард опешил. – Конечно! Щетина всё такая же небрежная, а глаза всё такие же бегающие. Знаете, вы напоминаете мне явного любителя алкоголя. Скажите, как вас подпустили к детям? Мужчина фыркнул и скривил губы, выдавливая из себя подобие улыбки. – Дети, если вы хотите знать, меня любят. Пожалуй, в разы сильнее, чем могло бы быть, – съязвил Бард, – Впрочем, закроем тему. Боюсь, это слишком сильная нагрузка для ваших мозгов. – И для вашего языка. – Что? – Что? – Себастьян обернулся, – Дети, мы с вами познакомимся чуть позже. Всех, кто уже успел назвать мне своё имя, я, конечно, запомнил. Доброго дня и благодарю за внимание. Мне было приятно с вами пообщаться. Спину обжёг раскалённый оценивающий взгляд. Мужчина не обернулся. Что из себя вообще строит этот новичок? *** Дни Михаэлиса на новой должности тянулись стремительно: дети, вопреки словам завуча, оказались более чем послушными, а загадочный Фантомхайв – болезненным. За всё время, которое Себастьян провёл в школе, он так ни разу и не вышел с больничного, по документам значился воспитанником тётушки и дяди, характеристики имел весьма размытые, а среди одноклассников пусть и поддерживал хорошую репутацию, но общительностью не обладал. Словом: мальчик оказался некоторой загадкой, которую ещё только предстояло решить. Мужчина уделял этому большую часть возможного свободного времени и, кажется, появлялись первые плоды-успехи, но... и они замирали каждый раз, когда на горизонте появлялось одно несчастное светловолосое чучело. От чучела пахло табаком, гарью, травой и пеплом. Чучело говорило громко, низко, срывалось на недовольное мычание и предупреждения. Чучело кого-то напоминало, и это раздражало ещё больше... Почему Себастьян не может точно сказать, где видел его раньше?.. Чёртовы голубые глаза, чёртовы мысли. Чёртов Бард. Бард? Ему стоило сменить имя. Это явно не подходит такому идиоту. А тот, кому подходило, давно погас в памяти и в мире в целом. Люди не могут жить вечно. А жаль. Серый дом, кажется, совсем не менялся: мычание летало где-то под серыми потолками, падало на серую мебель и снова стучало по нервам, как карандаш по учительскому столу. Тоже серому. Цвет не приедался, но иногда казалось, что стен вовсе нет, а вместо них одна сплошная пустота. Когда Михаэлис пытался это проверить, он всегда промахивался и падал. Не в бездну – просто падал. Руки сами собой хватали листок, и, подрагивая, выводили на сером листе аккуратное"Скучаю" .
Тёмно-синие чернила вдруг становились красными и горели, сжигая очередное письмо, покрывая его информацией до невозможного. Себастьян уже не помнил точно, кому именно писал, но всегда знал, что ни одно письмо не дойдёт до адресата.