Жизнь с призраком

      Патрулирование различных улиц Эдо было чем-то, что укоренилось в самом существе Хиджикаты, он мог проводить своё время в течение дня с огромной пользой благодаря бдительному наблюдению за городом, однако, после падения терминала и, как следствие, его реконструкции распорядок дня замкома радикально изменился. Кондо-сан дал им всем указание следить за мстителем в маске, который был известен под псевдонимом Оба-Зи, на котором Шинсенгуми и сосредоточили теперь свои усилия. Потоки строителей и всяких рабочих в сочетании с обычной оживленной суетой, которая часто встречалась в районе Кабуки-чо, вызывали у Хиджикаты чувство клаустрофобии, а улицы, по которым он когда-то гордо рассекал, как лайнер, теперь казались узкими. Тоширо вздыхает, уверенный в том, что задача «Поймать Мстителя» абсолютно бесполезна, потому как, на самом деле, они все знали, кто этот человек, скрывающийся под маской. Только такой идиот, как Кацура, мог стоять за такой уловкой, а поскольку это, скорее всего, и был Кацура, как мрачно заключил Хиджиката, то он более чем вероятно, будет продолжать уклоняться от них. Им до сих пор так и не удалось поймать этого дурацкого бомбиста, даже погонять, как следует, так что все это было просто одной большой идиотской погоней за мурашками, или за гусями, или за мухами.       Звук велосипеда, подпрыгивающего на выбоине, вырвал брюнета из собственных мыслей. Он прочистил голову, освобождаясь от обуревающих дум, и взглянул туда, куда бессознательно привели его ноги. Конечно, Тоширо сердито прищелкнул языком, конечно же, ноги привели его в Йородзую. Хотя, в этом нельзя было упрекнуть одного Хиджикату, потому как довольно часто тут можно было застать Сого, который просто слонялся по помещению или затевал очередной бой с девчонкой-ято, или Кондо-сана, якобы без цели пытающегося поговорить с братом Отаэ, черт возьми, даже Ямазаки был замечен здесь прогуливающимся с зеленоволосой девушкой- роботом и пожилой леди, которая несла свои продукты, повесив пакеты на ее механические руки.       Все они делали что-то, что угодно, чтобы заполнить пустоту, которая медленно закрадывалась в их жизни, и Дьявольский замком, к сожалению, был таким же. Он слишком стремился к ощущению нормальности, к тому, чтобы все вернулось на круги своя, и, так уж вышло, что общей нитью, единственным, кто мог помочь заполнить пустоту, как бы Хиджиката ни ненавидел это признавать, был этот дурацкий Завитушка, гребаный кудрявый болван, который не показывал своего глупого лица с тех пор, как дрался в терминале и сейчас якобы наполовину пил, наполовину блевал до смерти, если судить по обеспокоенному шёпоту и каким-то скорбно-торжественным лицам. Тоширо раздраженно скрипит зубами, его начинает тошнить от этого беспокойства, охватившего город, и поэтому, яростно вонзив каблук в окурок, брошенный на землю, брюнет поддается своему недовольству и устремляется к бару. В течение дня он обычно жутко пуст, там и сейчас не было никого, за исключением пожилой дамы, которой он принадлежал, и, конечно же, Гинтоки, который сидел, низко опустив голову и сжимая бутылку в правой руке.       - Честное слово, ублюдок… - хмурится старуха, отодвигая от мужчины пустой стакан и вытирая его тряпкой для посуды. – Дело не только в тебе, как бывало в те разы. Такими темпами кроме себя ты навредишь еще огромному количеству людей, - тихо предупреждает она.        Хиджиката приподнял бровь, услышав это, и образ двух детей, которые всегда сопровождали ленивого идиота, прилипая к нему, как продолжение самого мужчины, тут же сформировался в его голове.       - Я думаю, тебе следует заменить весь его ликер клубничным молоком, - начинает брюнет, без лишних слов садясь на сиденье рядом с Гинтоки. Когда стало очевидно, что мужчина не ответит, замком добавляет:       - Хотя, на мой взгляд, с майонезом было бы вкуснее.       Услышав глухое фырканье со стороны Сакаты, Хиджиката почувствовал, как тяжесть, о существовании которой он раньше не подозревал, соскользнула с его плеч. Пожилая дама молча смотрит на него, прежде чем вздохнуть и отвернуться, чтобы положить тряпку для мытья посуды на выступ за барной стойкой.       - Я надеюсь, ты сможешь вбить немного здравого смысла в его голову, - тихо обращается она, по-прежнему повернувшись к ним обоим спиной. Хиджиката хмурится, он пришел сюда не для того, чтобы подбодрить этого человека, на самом деле он пришел вообще без определенной цели, если подумать. Все это было просто каким-то причудливым, импульсивным поступком, и сейчас, глядя на унылое лицо Гинтоки, Тоширо в ретроспективе почувствовал себя немного эгоистичным. Йороздуя явно переживал что-то, во что Хиджиката не был посвящен, хотя воспоминания об Альтане и падшем учителе Гинтоки, очевидно, все еще сохранились в памяти брюнета. Старуха фыркает и смотрит на него извиняющимся взглядом:       -Я ухожу по делу, Гинтоки, так что сделай себя полезным и присмотри за этим местом для меня.       Хиджиката физически чувствует, как вытягивается его лицо при мысли о том, что его оставят наедине с Завивкой. Даже в обычный день он бы лучше занимался тысячей других дел, чем находился в компании Сакаты, а сейчас, когда мужчина не реагировал ни на что и буквально утопал в своей печали, тусоваться с ним было вызовом, к которому Хиджиката оказался не готов. Тем не менее, дама не оставила ему выбора, устало направляясь к выходу из бара. Мрачная атмосфера, казалось, подействовала и на нее, а замком лениво подумал, не скажется ли это и на клиентах, если кому-то взбредет в голову заявиться сейчас сюда. Часы тикали, а звуки с улицы слышались, казалось, где-то вдалеке, но ничто не могло стать таким же громким, как тишина, в которой сидели двое мужчин. Пальцы Тоширо зачесались от желания поискать сигареты, и как раз в тот момент, когда он собирался достать зажигалку, Широяша, наконец, открыл рот.       - Все еще болит? - тихо спрашивает он. Хиджиката с усилием нажимает на зажигалку, щелчком открывая крышку.       - Что все еще болит?- бормочет он, зажигая сигарету, болтающуюся между зубами.       Гинтоки сглатывает, его хватка на пустой, как теперь заметил брюнет, бутылке становится крепче. Мужчина слегка качает кудрявой головой, выдавив на лице слабую улыбку, и Тоширо мысленно возвращается к тому моменту, когда он уже видел у этого идиота такой взгляд. Ох, замком понял, что это было после инцидента с Кихейтаем и Кацурой, когда он впервые узнал о причастности Гинтоки к Джои и Такасуги Шинске. Но последний был мертв, и, возможно, именно этот факт мучил Гинтоки, в конце концов, они были товарищами, и Саката, похоже, в тот день понес две потери, поскольку, как сейчас Хиджиката смутно припомнил, учитель, которого самурай, сидевший рядом с ним, пытался спасти, не вышел из-под обломков терминала, и Такасуги Шинске тоже.       - Тебе все еще больно думать о Мицубе? - Тоширо выругался, когда поток тепла от зажигалки коснулся его пальцев. Он не ожидал, что разговор примет такой оборот. Да, тема горя и утраты всегда будет связана с Мицубой для Хиджикаты, но он не ожидал, что Гинтоки упомянет ее имя, когда никто никогда не решался на это, опасаясь и замкома, и Сого.       Но это имело смысл, учитывая, что Широяша сейчас тоже справлялся с горем и потерей, хотя и по-другому, и, возможно, в этом была разница между ними, между человеком со стабильной работой, который мог погрузиться в свои обязанности, и кем-то вроде Сакаты, который вместо этого теперь хоронит себя алкоголем, пропивая всю следующую неделю. Хиджиката кладет зажженную сигарету обратно в рот и мычит в ответ:       -Боль всегда остается, но через некоторое время она становится терпимой. Это было то, что Кондо-сан однажды сказал ему в прошлом, и брюнет, честно говоря, почувствовал себя немного странно, повторяя это Завивке, потому что, несмотря на все их ссоры, он всегда видел в Гинтоки человека, который скорее дает советы, чем принимает их.       Самурай, о котором идет речь, издал некий сдавленный звук откуда-то из глубины горла и Хиджиката, впервые с тех пор, как сел рядом с ним, повернулся, чтобы посмотреть на него.       - Я знаю, это становится терпимым, я знаю это, это просто...- Гинтоки замолкает и начинает дергать себя за волосы, а замком не знает, что делать и почему он вообще оказался в этой ситуации. Брюнет спокойно перебирает в уме всех возможных людей, кроме него, которым Гинтоки мог бы открыться в своем жалком, пьяном состоянии, и одновременно пытается подавить всепоглощающе чуждое чувство жалости, которое начало пробираться сквозь все его нутро. Сразу же, о Кондо-сане не могло быть и речи, так же как и о Сого, Ямазаки и двух детях. Кацура был бы идеальным и наиболее жизнеспособным вариантом, если бы он не валял дурака сейчас, как мститель в маске, и, возможно, Хиджиката делает паузу, что это был его способ справиться с потерей, которую сейчас переживает Гинтоки. Вместо того, чтобы впасть в депрессивное состояние, вызванное алкоголем, Кацура решил пойти более диковинным путем, робот и кошка- аманто тоже не казались подходящими вариантами, учитывая, что один из них был ребенком, временно заменившим взрослого робота, которого Ямазаки хотел трахнуть, а другой, похоже, не был в слишком дружеских отношениях с Мастером-на-все-руки (Но опять же, был ли ты, Хиджиката?). Пожилая леди, хозяйка бара, должна была быть на его месте, но, возможно, у нее тоже есть свои пределы, и видеть самурая в таком бедственном положении было достаточным делом, чтобы свести с ума любого здравомыслящего человека.       У Хиджикаты голова шла кругом, пока он пытался рассортировать и сложить вместе все кусочки, когда, наконец, все встало на свои места. Мицуба. И у него, чёрт возьми, сделалось невыносимо тяжело на сердце, когда он понял, что знает, где раньше видел это выражение на лице Гинтоки. Это было не после инцидента с Кихейтаем, нет, это был взгляд гораздо более болезненный, страдальческий, взгляд, который он видел у себя в зеркале лишь дважды в своей жизни. Однажды, когда он оставил Мицубу позади много лет назад, и еще раз, спустя годы, когда она вернулась в его жизнь только для того, чтобы скончаться и оставить его навсегда. Тоширо вздыхает, вдавливая окурок сигареты в пепельницу на стойке. Возможно, он был единственным вариантом, к которому Гинтоки мог обратиться, в конце концов. Язык брюнета вмиг показался отяжелевшим, а в голове зашумело от прозрения, которого он только что достиг, но, черт возьми, если он ошибся, то это сделает и без того неловкую ситуацию намного хуже. Но все же, эгоистичная часть его хотела пройти через это, хотела, чтобы чувство пустоты в его жизни ушло, и что ж, если это был единственный способ справиться с этим, то пусть будет так.       - Ты любил его, не так ли?- Здесь достаточно воздуха, но замерший Хиджиката вспоминает, что им нужно дышать только когда его догадка подтверждается поведением собеседника. Кудрявый самурай рядом с ним садится более прямо, его обычно прикрытые веки немного расширяются и это, честно говоря, становится самой активной реакцией с той минуты, как Хиджиката открыл эту дверь и вошел в закусочную.       Услышать о том, что Кондо-сан был избит кем-то было удивительно, быть избитым этим же самым кем-то было унизительно, размышлять о том, что ленивый, никчемный ублюдок, возможно, был связан с двумя радикальнейшими террористами нервировало, а выяснить, что он действительно оказался большой шишкой Джои, самим Широяшей, было в равной степени весело и непостижимо. Но узнать, что все это время этот же никчемный, ленивый, кучерявый ублюдок был влюблен в человека, который терроризировал Бакуфу и самих Шинсенгуми, человека, которым был Такасуги Шинске, стало чем-то за пределами воображения Хиджикаты, и все же, взглянув на Гинтоки теперь, брюнет не может удержаться от внутреннего смеха над собственной слепотой. Боже, это было все равно, что снова посмотреть в жалкое старое зеркало. Но прежние слова Гинтоки начинают звенеть у него в ушах.       “Я знаю, что это становится терпимым”.       Брюнет подумал о том, что, может быть, в какой-то момент один из них тоже оставил другого позади, как он сделал это с Мицубой, это было довольно очевидно, на самом-то деле. Они были невыносимо отдалены друг от друга, Гинтоки, бездельничающий здесь, в Эдо, и в это же время Такасуги Шинске, активно планирующий уничтожить его вместе со всем миром…       Замком вспомнил, как преследовал и Завивку, и лидера Кихейтай, пока те вместе пробирались через Эдо, и его затошнило от осознания того, что действительно не было никого более опытного, чем он, чтобы иметь дело с Гинтоки в данной ситуации. Потому что точно так же, как Мицуба вернулась в его жизнь много лет спустя, Такасуги Шинске, похоже, вернулся в жизнь Широяши, и горькая ирония и сходство их ситуаций не ускользнули от Хиджикаты, поскольку он помнил, что этот человек теперь мертв, ушел навсегда, как и Мицуба, и все, что они оставили после себя - это бесконечная вереница «а что, если бы», которая будет продолжать преследовать и его и Гинтоки. А что, если бы он не оставил Мицубу позади? Что, если бы он взял ее с собой в Эдо? Что, если бы он сказал ей, что любит ее? (Удалось ли Гинтоки сказать Такасуги Шинске о своей любви?) Кондо-сан был прав, боль всегда остается. И Хиджикате так хочется, чтобы у них было больше времени, как у него, так и у Широяши.       Из собственных мыслей Тоширо вырывает скользящий перед ним стакан. Гинтоки улыбается ему, на этот раз искренней улыбкой, не натянутой и тонкой, как в прошлый раз. Ублюдок придвигается ближе и еще больше удивляет брюнета, тихо посмеиваясь и наливая напиток в его стакан из бутылки, которую, должно быть, где-то раздобыл, пока Хиджиката был погружен в свои мысли, ковыряясь в собственных старых ранах.       - Ага… - отвечает сереброволосый самурай голосом, настолько хриплым от ностальгии и нежности, что Хиджикате требуется всего мгновение, чтобы понять, что тот отвечает на его последний вопрос. - Да, я любил его. Я любил этого надоедливого, упрямого, мелкого коротышку.       Это немного чересчур, и замком чуть не брызгает на стойку своим напитком. Также ему почти приятно оттого, что Гинтоки все еще может называть Такасуги Шинске такими прозвищами. Почти. Его мозг все еще обрабатывает это испытание, так внезапно на него, Хиджикату, свалившееся.       - Просто тяжело снова потерять его, - откровенно признается Широяша. Тоширо допивает свой напиток, и приятное жжение немного успокаивает его и приводит в чувства. Брюнет снова чувствует себя эгоистом. В то время как он был разочарован тем, что его чувство привычности было нарушено, в то время как он жаждал привычной жизни, в то время как он хотел, чтобы все вернулось в своё обычное состояние, Гинтоки, на которого он возлагал надежду вернуть эту рутину в Эдо, потерял на самом деле как раз это. Он понес невосполнимую потерю, которая никогда не позволит ему вернуться к нормальной жизни, независимо от того, станет эта боль терпимее или нет.       Человек рядом с ним не просто дважды потерял Такасуги Шинске, а теперь потерял его навсегда, и если у Хиджикаты щиплет глаза сейчас, то это только потому, что он вспоминает белую больничную простыню, закрывающую лицо Мицубы и тихие рыдания Сого в объятиях Кондо-сана, а не потому, что он ощущает вину и мучительное сочувствие кучерявому идиоту, который сейчас пьет прямо из бутылки, сидя рядом с ним.       Хиджиката осушил еще один стакан и вздохнул. Возвращение к прошлому, как ни странно, не казалось таким сковывающим, как одинокие улицы района Кабуки-чо. Да, там по-прежнему была привычная суматоха, к которой теперь добавились строители терминала, но все было по-другому без глупого Завивки и двух его детей, которые бегали по улице, везде сея хаос и делая его ежедневные патрулирования более трудоемкими, но все же более интересными и веселыми, хоть замком и предпочел бы скорее совершить сеппуку, чем признаться об этом вслух. Но глупая кудрявая голова тоже был просто человеком, обычным, чёрт, возьми, чувствующим человеком. Человеком, который любил и потерял, и Хиджиката, к сожалению, знал это чувство. Он медленно ставит свой стакан и встает, кладя руку на плечо Гинтоки в качестве беспрецедентного проявления сочувствия. Ухмыляясь про себя, последнее, что слышит Хиджиката, прежде чем выйти обратно на улицу и погрузиться в хаос Эдо - это тихое:       - Спасибо.