Cave Canem

За окном идёт дождь. Замок окутывает вечерняя дымка, а небо нависает над ним серыми тучами, полными воды. В Большом зале царит привычный гул голосов — это школьники ужинают после тяжелого учебного дня и делятся друг с другом впечатлениями. Наступила весна, и многие преподаватели стали проводить уроки на улице — тот же уход за магическими существами теперь каждый раз проходил на заднем дворе школы. Деревья, раскинув после холодной зимы свои широкие ветви, просыпались, как вырывалась на свет трава, как распускались в теплицах и цветниках самые прекрасные цветы, которыми была богата земля волшебников. Весна вступала в свои права, даря ученикам свои радостные солнечные дни. Как и смена времен года, одно всегда остается неизменным. — Да как ты бесишь, смотри, куда идешь! — Ой, ну извини, ты настолько маленький, что тебя даже через магловский микроскоп разглядеть невозможно! — Мы одного роста, ты, придурок! Если когда-нибудь в коридорах Хогвартса стоит неизменная тишина — что ж, стоит начать переживать; потому что если Дазай, староста Слизерина, и Чуя, староста Гриффиндора, молчат — они задумали что-то гораздо хуже простой перепалки. Весь замок вздохнет с облегчением, когда эти двое закончат школу. Вот уже полгода Чуя является старостой своего факультета и гордо носит это почетное бремя. Первый в своем роду и лучший ученик в Хогвартсе — ну, или один из лучших, если считать ещё одного идиота со Слизерина, он ещё до начала пятого курса получил от Директора письмо с заветным серебряным значком. Мама с гордостью отзывалась о нем даже на работе, и Чуя не мог не хвалиться этим. Его друзья — Ширасе, Юан, Акира и Юдзу — радовались этому, кажется, даже больше, чем сам Чуя, но он не мог их винить. Когда среди твоих друзей есть староста, что ж, многие вещи прощались, многие двери открывались, и для самого Чуи, как ему казалось, это не было большой проблемой. Прикрыть разок-другой своих друзей он вовсе не возражал. Дружба всегда стояла у него на первом месте. — Так что там с травологией? Ты сделал домашку? Чуя закатывает глаза, едва сдерживаясь от того, чтобы не треснуть Ширасе по голове. — Ты прекрасно знаешь, что я эту травологию на дух не переношу, сколько раз повторять? Спроси у Юан. — Я… тоже не поняла как делать, — она невинно улыбается, заправляя розовый локон за ухо. И для кого сегодня так выряжалась — Чуя не спрашивал, но ему было дико интересно. С Юан они расстались несколько месяцев назад, и после ссоры помирились, не без помощи Ширасе, конечно — и теперь остались хорошими друзьями, обоюдно предпочитая не вспоминать этот эпизод в их жизнях. Потому что в нем, как и во всех остальных эпизодах жизни Чуи, фигурировала самая раздражающая фигура в этой школе — Дазай Осаму. — И что вы предлагаете? Дружно прогулять? — Ты читаешь мои мысли, дорогой друг! Тебе никто и слова не скажет, ты же… — Староста, я знаю. В этом и проблема, идиот! Я не могу просто прогуливать уроки, потому что я староста! Ширасе грустно вздыхает, ковыряя вилкой в тарелке. — Может, попросим помочь Коё? — предлагает Юан, косясь взглядом на яркую отличницу с их курса — вторую старосту Гриффиндора. — С ума сошла? Она нас с потрохами съест и не подавится, а потом ещё пожалуется старику, что мы домашку сами делать не можем! Позорище. Чуя усмехается. — И будет права. — Эй! Ты на чьей стороне, мистер «я ненавижу травологию»? На самом деле, домашнее задание по предмету Артура Рембо не было таким сложным — вся проблема состояла в том, что Чуя не переносил возиться с травами. А так как именно его работы переписывали Ширасе и Юан, никогда не делающие своё задание самостоятельно, ему приходилось давить в себе это отвращение и делать травологию через силу. На этот раз Рембо задал им написать сочинение про свое самое любимое растение и рассказать о его свойствах. Если бы у Чуи ещё было это самое любимое растение, чтоб его! Приходится топать в библиотеку и переписывать с какого-то старого учебника три разных эссе про три разные идиотские травы. Чуя засиживается там до самой ночи, раздражаясь каждую минуту, пока пытается придумать разные синонимы к слову «растение», и так, чтобы всех троих не спалили на списывании — особенно, если учитывать, что всю домашнюю работу делал один человек. Поэтому, когда в коридорах темного и полуспящего Хогвартса Чуя встречает Дазая, он разгорается в мгновение, как спичка. — Так что маленький Чиби делает тут так поздно, а? Всем малышам давно пора сладко спать в своей кроватке, — он улыбается этой своей дурацкой ухмылочкой, которую Чуе так и хочется стереть с его лица. Сначала ударом слева, потом справа. И добить тычком под ребра, желательно. А потом со спокойной душой уйти спать. — Тебя забыл спросить, — фыркает Чуя. Дазай от него, ожидаемо, не отвязывается. Конечно же нет. — Чего ты тут трешься? Забыл, где вход в змеиное подземелье? Дазай хихикает. — Вообще-то, я жду, пока ты успокоишься, потому что у меня есть невероятно интересное предложение! — Нет. — Но ты даже не выслушал! Так вот, я тут узнал… — Дазай, свали по-хорошему, пока я тебя не вмонтировал во-он в ту стенку, — рычит Чуя, сжимая в руках пергамент со своим — и не только своим — домашним заданием. Не хватало ещё из-за поганого слизеринца переписывать эссе заново из-за неподобающего обращения с бедной бумагой. Дазай наигранно громко вздыхает и всё же останавливается. — Ну, если тебе не интересно посмотреть на самый красивый и волшебный цветок в мире, то я, пожалуй, пойду. И заберу всю славу себе. Ох, чуть не забыл: тебе придётся переделывать своё сочинение, потому что любой дурак напишет про белладонну и жаборосли, а вот лунная лилия… Чуя замирает на месте. — Что ещё за лунная лилия? — О, так тебе теперь интересно? Ладно-ладно, я сегодня добрый и тебе даже не придётся меня уговаривать! — воодушевленно щебечет Дазай, обходя Чую и становясь прямо перед ним. — Кстати, Рембо сказал мне по секрету, что тот студент, который напишет про это великолепное и редкое растение, получит самое высокое количество баллов на факультете. Ну так, к слову. Но ты же так не любишь травологию, бедный, бедный Чиби… Ну, пока! И уходит, засунув руки в карман своей черной мантии. Чуя ошарашенно распахивает рот. Да как он смеет! Заинтересовать, а потом уйти восвояси, как будто это ничего не значит! Как бы Чуя ни ненавидел травологию, но получить высший балл по этому предмету — даже он от такого отказываться не смеет. — А ну стоять! — Чуя хмурит брови и в два прыжка догоняет слизеринца. Дазай смеется. — Я в деле. Рассказывай. Это было слишком просто — думает Дазай, довольно щурясь. Лунная лилия — цветок, который растет в глубине Запретного леса, и распускается только ночью, под луной — рассказывает он Чуе. Его травы никогда особо не интересовали, но этот вид оказывается достаточно редким, чтобы за ним поохотиться. Волшебные свойства лунной лилии заключаются в том, что цветок этот при прикосновении волшебника показывает цвет глаз человека, который в этого волшебника влюблен. Чудо, не иначе. Любой пятнадцатилетний волшебник заинтересовался бы, даже тот, кто и влюблен не был никогда. А заинтересовать Чую — у Дазая это получалось всегда и лучше всего. Из-за этого Чуя Дазая ненавидел, как, впрочем, и по ряду других факторов. Запихнув поглубже в сумку пергаменты с эссе по травологии, которые, возможно, Чуе больше и не понадобятся — смотря что из себя представляет это растение на самом деле — он вместе со слизеринцем выходит из замка. Хогвартс спит. Весеннее небо чисто и невинно, пока двое старост под покровом ночи пробираются туда, куда даже днём студентам ходить строго запрещено. Чуя ежится от прохладного ветра, но огонек интереса теплится в его душе и греет изнутри — до жути хочется увидеть, что там такое нашел Дазай! — И далеко нам идти? Они пробираются всё глубже в лес. Ночь светла, и только яркая полная луна освещает их путь, но чем дальше их заводит дорога, тем темнее и мрачнее становится лес. Высокие деревья закрывают их кронами, царапают верхушками звезды, и волшебникам приходится зажечь Люмосы на палочках, чтобы не споткнуться о камни и корни. Вокруг — ни души. Тишина пугает, но ещё больше пугает то, что из тьмы леса к маленьким студентам может вылезти абсолютно что угодно. Неизвестность. Дазай спокоен — его походка расслабенна; словно он бывал в этом лесу уже сотни раз и помнит расположение каждого кустика. В чём-то его уверенность могла найти оправдание. Они с Чуей далеко не в первый раз выбирались в Запретный лес, а самое раннее, пусть и не самое приятное, воспоминание о такой вылазке датировалось вторым курсом. Чего они только не видели за последние три года: и огромных акромантулов, и стаи кентавров, и драконов, привезенных из Румынии на одно из самых ярких событий в те года — Турнир трёх волшебников. Если бы Дазай или Чуя могли тогда принимать в турнире участие, один из них бы определенно вырвался на первое место. Запретный лес больше не казался таким уж запретным — только менее пугающим он от этого не стал. Но для двух старост нет ничего невозможного — любопытство всегда заводило их в самые удивительные приключения. — Я знаю короткую дорогу. А что, Чиби уже испугался? — Ещё чего! — Чуя вздергивает нос и едва не запинается о толстую ветку на земле. Дазай взрывается смехом — спустя мгновение он получает подзатыльник, и тут же обиженно ноет. — За что-о! — За всё хорошее, — ухмыляется отомщенный Чуя. — Веди давай, умник. — Стой, ты слышал? — Дазай вдруг застывает на месте, как вкопанный, и начинает оглядываться. Вокруг только сотни одинаковых деревьев и ни единого звука. — Что опять? Ничего я не слышал, хватит придуриваться. — Тихо, — Дазай шикает и хмурится. Нет, он точно идиот. Чуя, пусть и не верит, всё же начинает волноваться. В Запретном лесу можно встретить что угодно и кого угодно — особенно ночью. Они прошли уже достаточно, чтобы видеть ещё горящие огни башен Хогвартса, но всё же довольно далеко от замка. Повернуть назад — значит, бросить дело незаконченным, а Чуя это ненавидел. У Чуи принцип. Чуя всё доводит до конца. Над верхушками деревьев раздается вороний крик, и он вздрагивает от неожиданности — но больше ничего не происходит. — Ты испугался вороны? — усмехается Чуя, подсвечивая Люмосом лицо Дазая. — Трусишка. Осаму игнорирует эту фразу, переводя взгляд на него. В его почти черных глазах Чуя видит себя, держащего перед собой палочку. — Ты же знаешь, что ночью в Запретном лесу можно встретить самых страшных тварей — не просто так Директор запретил всем сюда заходить. Оборотней, например. Заметил, что сегодня полнолуние? Чуя поджимает губы. Нет смысла рассказывать ему об этом — Чуя и сам прекрасно знает обо всех жителях лесной чащи; к тому же, многих из них они уже видели своими глазами. — Самая страшная тварь в этом лесу сегодня — это ты. Лес молчит. Дазай вдруг переводит взгляд за спину Чуи, и его глаза распахиваются в ужасе. — Только не шевелись, — шепчет он. — Что? Да ты придуряешься, это даже не смешно, Дазай, — Чуя опускает палочку и закатывает глаза. Если он так пытается его напугать — у него не получится. Чуя слишком хорошо знает все его идиотские шуточки. — Я серьезно, не шевелись, — Дазай поднимает подрагивающую ладонь и подносит её куда-то к макушке Чуи. Осторожно кладет на мягкие рыжие волосы, как будто даже приглаживая их, и — ну, не осуждайте его, в такой момент невозможно стоять на месте, интересно же! — Чуя оборачивается. И в этот же момент Дазай резко тычет его своими длинными костлявыми пальцами в бока и начинает вопить, как банши. От резкого звука Чуя подпрыгивает — как подпрыгивают с веток спящие птицы, напуганные непутевым волшебником. — Дазай, блять! А Дазай сгибается пополам от хохота. И ему совсем, совсем не стыдно. — Ты бы видел себя! Повелся, повелся, испугался, как трусливый мышонок, — задыхается он, широко улыбаясь. — Это нечестно! — возмущенно орет Чуя. — И ничего я не испугался. — Да я тебе даже с сывороткой правды не поверю! Чуя цыкает и, плюнув на него, шагает вперед, подсвечивая себе путь Люмосом. Видеть его идиотское лицо невыносимо. — Ты не туда иде-ешь~ — Замолчи! Лесная тропа заводит пятикурсников в самые дебри. Они шагают всё дальше и дальше, уставшие уже от долгой дороги — прошло не меньше получаса с тех пор, когда они покинули двери Хогвартса. По пути им встречается странная серебряная лужа — по коже Чуи пробегают мурашки, когда он понимает, что где-то рядом с ними бродит раненый единорог. Или, возможно, лежит уже мертвая его туша — и кто посмел так жестоко расправиться с невинным животным? Дазай разок натыкается на противную липкую паутину, нити которой запутываются в каштановом гнезде его волос, отчего уже Чуя хохочет во весь голос, пугая вновь бедных спящих птиц. — …так вот, а потом этот Киоши с седьмого курса со всей дури падает с гиппогрифа! Ты бы видел, весь Слизерин со смеху чуть не вымер! А он давай оправдываться: «Да вы все придурки, кто из вас, трусов, полезет на птицу, давайте, попробуйте». — И ты конечно же туда полез. — Мне даже делать ничего не пришлось, я просто стоял впереди, а гиппогриф сам подошел. Кто я такой, чтобы отказываться от такой чести — конечно, я покатался на нём! Мы весь Хогвартс облетели. Ты бы видел, как этот Киоши фыркал, едва слюни не летели. А разговоров было. Чуя смеется, представляя лицо семикурсника, который так сильно выпендривался своим умением обращаться с животными, что в первую же секунду упал в грязь лицом. Да перед кем — перед младшим курсом. Змеиный факультет тот ещё круг сплетен, и именно они чаще всего пускали самые унизительные слухи по всему Хогвартсу — и придурка Киоши именно они поставили на место, почти ничего не делая. Радовало то, что через год задиры с напыщенным носом в школе уже не будет. Чую он, если быть честным, тоже бесил. Хруст. Заговорившись с Дазаем, Чуя даже не замечает, куда они забрели — и, обернувшись, вздрагивает. Позади них стоит огромный волк и рычит, пуская слюни, а его глаза, красные фонари во тьме, явно не выражают ничего хорошего. — Дазай… — Бежим! Они срываются с места, бросаясь наутек. Черт. Чуя знал! Знал, что так будет. Довериться Дазаю автоматически означало нарисовать на себе мишень. Огромную и красную, как глаза волка — вот, пожалуйста, кусать тут. Приятного аппетита, не подавитесь. — Куда бежать-то! Он не останавливается! — Редукто! — Дазай кидается в волка заклинаниями, пытаясь напугать животное в ответ и оторваться от погони. — Просто прямо, и никуда не сворачивай! Чуя слушается и бежит вперед, освещая путь палочкой. Помогать Дазаю в атаках он не сможет, потому что бежит первым и опасается случайно попасть в него, а не в волка. Нет, он был бы рад, конечно, атаковать и Дазая, только без него он потом из этого леса не выберется. Пошел, называется, цветочки с ним посмотреть. Не зря Чуя так ненавидит травологию — во всём виновата она. Что там Дазай делает позади него, Чуя даже не знает, не оборачивается, испуганный. Только спустя несколько минут непрерывного бега Дазай догоняет его и устало просит остановиться. — Кажется… оторвались… фух, — он упирается ладонями в колени, тяжело дыша. А ещё метит в капитаны команды квиддича, ха! Как самонадеянно — думает Чуя. Даже пробежаться десяток метров для него тяжело. — Какого хрена это было?! — возмущается Чуя. — Ты специально, да? Ты уже задолбал со своими шутками, никаких цветов тут нет, признайся! Дазай разгибается и скептично смотрит на него. Ждет. Когда он так горит от злости, его даже останавливать не хочется. Почему — Дазай и сам не знает, но наблюдать за ним не может перестать. Его единственное и самое любимое развлечение. — Чтоб я ещё раз… — Не хочешь повернуться, маленький агрессивный Чиби? — перебивает Дазай. — С хрена ли? Я во второй раз на это не поведусь, понял? Всё, я возвращаюсь обратно, а ты как хочешь. Чуя высоко задирает голову, сдувает с лица прядь челки, что спуталась при беге, и уже правда раздраженно начинает топать в сторону замка, но Дазай хватает полыхающего, как румынский дракон, гриффиндорца за локоть. Удержать Чую, на самом деле, почти невозможно — он тут же начинает вырываться, кусаться и бодаться, а ещё больно может заехать кулаком и по ребрам, и по челюсти; только не в этот раз. С самым взбешенным выражением лица он разворачивается, и в секунду его брови перестают хмуриться, а глаза распахиваются в удивлении. И когда только успели дойти — пробегает мысль в его голове. Перед ними, спрятанная за широкими ветвями деревьев, раскинулась поляна. Трава на ней росла невысокой, но гораздо гуще, чем во всем остальном лесу. Нет ни единого следа пребывания в этом месте человека — наверняка до этого места мало кто добирался, если добирался вообще. Над их головами раскинулось ночное звездное небо, и луна, как огромный фонарь, заливала своим светом это невероятное дикое место. И цветы, которыми усыпана вся поляна. Лунные лилии. Белые-белые, эфемерные, словно с картинок в сказочных книгах. Чуя замирает с раскрытым ртом, и не может оторвать взгляда от чудесных белоснежных цветов. Он и правда равнодушно настроен к разного рода растениям, но это зрелище не может не поразить его. Особенно его. Волшебство. В ночной мгле между лилиями снуют светлячки, как маленькие искры, как маленькие феи, заботливо охраняющие это никем не тронутое место. Дазай видит в отражении темно-синих глаз Чуи весь этот свет, и что-то в его мрачной одинокой душе слабо треплется, что-то, чего он ещё не понимает, что-то, что не стоит его внимания сейчас. О чём он спустя два года будет вспоминать с теплом в сердце. — Так ты не соврал… — шепчет Чуя. Дазай усмехается и тянет его за локоть вперед. — Слизеринцы держат своё слово. Ветви деревьев расступаются перед ними, и Чуя боится даже ступать по траве, боится примять случайно эти невероятно красивые цветы — нежные и невинные. Ему и самому интересно, почему об этом месте никто не знал, но так даже лучше. Никогда в своей жизни он не видел ничего прекраснее. Вместе они доходят до самого центра поляны. Ничего даже не говорят — у Чуи больше нет сил и причин ругаться, а Дазай заворожен не меньше самого Чуи; о лунных лилиях он читал в древних учебниках из запретной секции библиотеки Хогвартса, а ещё слышал в детстве эту легенду от матери. Почти десять лет он мечтал увидеть их вживую — и этот момент наконец настал. Он тянется рукой к лепесткам цветка. — Стой! — дергается Чуя. — А если они ядовитые? — Чего?.. Слушай, а так даже лучше! Это же мечта — умереть посреди такой красоты! — Да ты…! Дазай его не слушает, только улыбается, и касается лилии самыми кончиками пальцев. Цветок в тот же миг начинает светиться и мерцать, отчего и Дазай, и Чуя жмурятся. Глаза привыкли к темноте, и увидеть яркий свет ночью — всё равно, что ослепнуть. А лунная лилия от прикосновения Дазая окрашивается в цвет голубого льда. Он вдруг хмурится и отнимает руку. Что-то не так. Этот цветок должен был показать цвет глаз человека, который в него влюблен. Но Дазай шел сюда с уверенностью, что лилия ничего не покажет и останется мерцать белым. Кто вообще может в него влюбиться? С другой стороны, это может быть практически любая из девочек с его курса — только все они казались Дазаю лишь лицемерками, которые повелись на его внешность или острый ум. Никто из них не способен на искреннюю и чистую любовь — так ему казалось. К тому же, сам Осаму не был ни в кого влюблен. Сама концепция быть с кем-то вроде «второй половинки» его напрягала и не вызывала никаких положительных эмоций. Всё казалось ему игрой. Но ведь мама не могла солгать ему? «Лилия покажет только того единственного человека, кто искренне любит тебя всем сердцем, того, в ком ты найдешь свою душу» — говорила она тогда, давным давно. Когда была жива. Этот человек — безумец, думает Дазай. И у этого человека голубые, как весеннее небо, глаза. — Вау, и какой идиот в тебя влюбился? — Чуя вдруг начинает смеяться. — Мерлин, я уже сочувствую этой бедной девушке. Глупые цветы. — В меня хотя бы кто-то влюблен! Спорим, у тебя лилия даже цвета не покажет — она скорее завянет от одного твоего прикосновения. — Ха?! Спорим! Если засветится, ты должен мне ящик сливочного пива, — Чуя шагает вперед. Только дотронуться он не успевает. По всему телу пробегает мороз, такой, словно вмиг весна обернулась лютой зимой. Воздух становится тяжелым и таким мрачным, что даже цветы вокруг грустнеют и опускают свои головы к земле, прячутся за травой и закрываются обратно в бутоны. Весь свет, который они излучали, тут же гаснет. Прячутся даже светлячки, испуганно отчего-то разлетаясь. Холодно. — Видишь! — хихикает Дазай. — Я же говорил, из-за тебя вся поляна завяла, ты- Он не слушает дальше. Он в одно мгновение понимает, что не так. — Это не я, это… Чуя оборачивается — и мурашки по его телу бегут вовсе не от мороза. — …дементор. Всё его восхищение и счастье исчезают вмиг. Мир вокруг кажется мрачным и тусклым, словно все краски и всю красоту кто-то высосал, выключил, удалил из мира; в груди поселяется тяжелое и апатичное нечто, ком, черная дыра, высасывающая всё счастье. Поляна больше не кажется ему волшебной. Ему становится всё равно. Вспоминаются все самые ужасные ситуации из его жизни, каждое плохое слово, когда-либо ему сказанное, накатывает такая сильная апатия, какой Чуя никогда не испытывал. Ему становится страшно до дрожи. Страшно, страшно, страшно. А прямо над Дазаем в воздухе замирает огромная темная фигура самого настоящего дементора. Его голова, покрытая черной мантией, склоняется над слизеринцем, и Чуя видит, как он высасывает из него душу. У него что, есть радостные эмоции? — первое, о чём думает Чуя, а потом мысленно дает себе оплеуху. Это дементор. Прямо перед ними. И прямо сейчас он забирает у Дазая то, чего у него нет, как всегда казалось Чуе. Он же умрет! Сделай что-нибудь! — вопит голос разума в его голове. Беги и спасайся, пока можешь! — противится ему страх. Чуя застывает в ступоре. Что делать в такой ситуации? Что предпринять? Он лихорадочно пытается собраться и вспомнить всё, чему его учили на ЗОТИ. Дементоры — это бессмертные существа, которые питаются счастливыми воспоминаниями людей… Не то, всё бесполезно! Что он может сделать? Он всего лишь пятикурсник, который по своей глупости ночью отправился в Запретный лес. Но оставить здесь Дазая он не может. Карие глаза слизеринца закатываются, и Осаму падает спиной в заросли бледных цветов. «Это же мечта — умереть посреди такой красоты!» Да черта с два. Никто здесь сегодня не умрет. Чуя выхватывает палочку, вспоминая слова профессора Фукудзавы. Патронус — единственный способ защититься от атаки дементоров. Он пытается собрать все свои самые счастливые воспоминания воедино. Вот он впервые получает письмо из Хогвартса, и радуется тому, что будет учиться в лучшей школе волшебства и магии в Англии. Вот он поступает на Гриффиндор — факультет храбрых львов. Вот его мама на одиннадцатый день рождения приезжает в Хогвартс и дарит ему первую в жизни метлу — самую новую и дорогую модель. Вот он впервые целуется с красивой розововолосой Юан. Вот он ловит снитч и побеждает в квиддиче, принося победу своему факультету. Вот он получает свой значок старосты и гордо прикрепляет его на мантию. — Экспекто Патронум! Из палочки вырывается только слабый сноп голубых искр. Не получается! — Ну же, давай! Вот он вместе с однокурсниками празднует Рождество. Вот он обретает настоящих друзей и вместе с ними впервые идёт в Хогсмид. И снова ничего. — Блять! Дементор не насыщается одними счастливыми эмоциями Дазая — конечно, как будто у него их так уж много — и уже жадно тянется костлявыми мертвыми руками к его лицу. Изо рта медленно-медленно вылетает маленький яркий огонек. Душа Дазая. Чуя пытается успокоить бешено бьющееся сердце и закрывает глаза. Нужно просто вспомнить самое яркое и счастливое воспоминание. Самое счастливое. Самое ценное. Пожалуйста. Первый курс. Рождественский бал. У Чуи ещё нет близких друзей, зато есть самый лучший враг. Этот самый враг тогда впервые предложил ему временное перемирие — только чтобы устроить самый грандиозный во всём Хогвартсе фейерверк. Они его устроили. Они даже остались безнаказанными, и Чуя тогда, наблюдая за волшебными цветами, распускающимися и исчезающими искрами в небе, впервые ощутил такой теплый и искренний восторг. Счастье — от того, что он и правда волшебник, от того, что он и правда может творить с помощью палочки такие невероятные вещи. Он впервые в жизни смеялся с Дазаем, а вовсе не ругался. — Пожалуйста… Экспекто Патронум! — кричит Чуя и взмахивает палочкой, распахивая ясные голубые глаза. Его магия собирается в яркий сгусток энергии, превращаясь в очертания собаки. Чуя не отступается, крепко держит палочку, пока его патронус не начинает скалиться на дементора и бежать прямо на него, защищая Дазая от страшной участи — поцелуя дементора. Поцелуя смерти. Дементор шипит, отнимает, наконец, свои страшные длинные конечности и пятится в воздухе назад. Патронус заливает ярким светом, ярче, чем одни лунные лилии, всю поляну, и даже Чуя жмурится, но боится закрыть глаза. Боится потерять концентрацию, боится, что дементор не уйдет, боится, что Дазай больше не очнется. Боится, но смело стоит и сам закрывает собой бессознательное тело, пока дементор улетает восвояси, обожженный светом. Только когда мороз вокруг исчезает, словно и не было, вместе с дементором, Чуя выдыхает. Только сейчас он замечает, как сильно дрожит. Его патронус, виляя хвостом, довольно прыгает вокруг Чуи, а потом склоняет морду над Дазаем, тыкаясь в него носом. И растворяется в воздухе. Точно. — Дазай! — зовет Чуя, опускаясь рядом с ним, и боится даже прикоснуться. Его кожа холодная, но он точно жив. Дышит медленно, ровно, а его душа возвращается обратно в тело, никем не тронутая. Всё закончилось. — Дазай? Эй, ты, глупая рыба, я тебя тащить не буду! Поднимайся, хватит притворяться. Ты же не спишь, я знаю. Дазай? Конечно, никакой реакции он не получает. Ещё хоть раз он пойдет с ним куда-то! Идиот. Чуя бьет его по щекам и тормошит за плечи, пытаясь разбудить. — Тебе лучше проснуться, гребаный ты кусок дерьма, если ты не хочешь проваляться в лесу в одиночестве до самого утра! — он снова пихает Дазая. И что ему делать? Это всё травология. Во всём виновата она. И Дазай, конечно. — Чуя такой грубый, — тянет Осаму и приоткрывает один глаз. Только голос его вовсе не такой насмешливый и ехидный, как к тому привык Чуя — а сухой и безжизненный. Дазай даже не улыбается. Когда-нибудь он его убьет. Обещает. У Чуи на лице расцветает целая палитра эмоции. Гнев, раздражение, желание уничтожить одну придурковатую скумбрию со Слизерина. Одно радует — все чувства хотя бы вернулись. — Ты заслужил, придурок! И я ещё даже не начинал грубить. Посмотрел цветы, да? А теперь поднимай свою задницу и пошли обратно. Дазай молчит и никак не шевелится, даже когда Чуя отходит на пару метров. Это странно. — Ты решил остаться? Тишина. Чуя вздыхает и возвращается к нему, снова опускаясь на колени рядом. Дазаю не хочется говорить, что у него на самом деле нет ни сил, ни желания подниматься. Дементор высосал из него всю энергию, и теперь у Осаму кружилась голова — даже пока он лежал и не шевелился. — А зачем вообще вставать? — тихо говорит он, ни к кому будто и не обращаясь. Как мысль вслух; но Чуя слышит. — Затем, что ты должен мне ящик сливочного пива, умник. Пойдешь и притащишь сам. Дазай едва заметно пожимает плечами. — Я серьезно сейчас уйду без тебя, слышишь? — Ага. Не потеряйся. — Дазай. Что ж, он не оставляет ему иного выхода — Чуя взмахивает палочкой и шепчет заклинание, поднимая Дазая в воздух обычной Левиосой. Конечно, ему это не нравится. — Эй, опусти меня! Чуя!!! — А волшебное слово? — усмехается он. Если Дазай начинает громко вопить и возмущаться — значит, с ним точно всё в порядке. И зря только волновался. — Я сожгу твои волосы! До выхода из леса они идут медленнее, чем шли к поляне — Чуя на адреналине даже не заметил, что поцарапал чем-то ногу, пока бежал от волка. Рана тянет и щиплет, только Чуя старается не обращать внимание на это. Подумаешь, зацепился какой-то веткой. Ему гораздо сильнее хочется сейчас оказаться в своей спальне и уснуть — желательно, на ближайшие десять часов, так сильно он устал. Чуя вымотан. Он хромает, и Дазаю приходится схватить его за руку, чтобы они шли быстрее. — Чего ты там плетешься? — спрашивает он нарочито с едкой усмешкой, но его голос сквозит волнением. — Маленький Чиби не может топать своими маленькими ножками быстрее? — Завались! — огрызается тот. Объяснять свою слабость в теле ранением он не готов. Тем более перед Дазаем — Чуя скорее предпочтет сделать вид, что ничего не случилось и что всё в порядке. Он мог бы залечить рану заклинанием, но останавливаться в лесу, кишащем фантастическими тварями из его любимой книжки — и, как они уже успели понять, даже дементорами — не хочется вовсе. Перед глазами всё ещё стоит образ страшной и высокой мрачной фигуры, которая высасывала жизнь из Дазая. Если бы у Чуи не получилось вызвать патронус… А если бы Чуя и вовсе не пошел с Дазаем в лес? Он был бы здесь сейчас один, и точно не смог бы справиться с дементором. Черт. Чуя хмурится. Может, и не зря он повстречал Дазая на пути из библиотеки. Часы давно перевалили за полночь. Ему же ещё писать новое эссе по травологии, он совсем забыл про это! — Это не твои шавки там? — вдруг спрашивает Дазай с нескрываемым отвращением. — О чём ты? Чуя поднимает голову и вглядывается в тропинку. И правда — на выходе из Запретного леса он видит фигуры гриффиндорцев, которые бегут им навстречу, вооружившись палочками. — Ширасе? Юан? Что вы здесь делаете? — хмурится он. Ребята переглядываются, замечая сцепленные руки мальчиков. — Мы видели дементора! Он был так близко к школе! — пищит Юан, дрожа от страха. Ширасе мрачнеет на глазах. — Какого хрена вы держитесь за ручки как какая-то женатая парочка? Чуя тут же вздрагивает и вырывает свою ладонь из цепкой хватки Дазая. Он устал, он хочет спать, ещё и чертова рана на ноге никак не успокоится, а болит только сильнее, отчего Чуя ощущает невероятную накатываюшую на него слабость — с каждой минутой всё сильнее. А Дазай начинает смеяться — нет, правда, фраза идиота Ширасе прозвучала настолько неожиданно, что впору ей быть в сборнике самых плохих шуток. — Не думал, что на Гриффиндоре учатся такие смешные люди! Ты бы ещё сказал, что земля с небом местами поменялись. Нет, правда, давай, пошути ещё, у тебя отлично получается! Ширасе фыркает и поднимает взгляд на Чую. — Что вы вообще делали в Запретном лесу в такое время? Чуя, ты же староста, ты понимаешь, что тебя накажут? — Не гуди, Ширасе, и без тебя тошно, — вздыхает Чуя. — Вы сами-то как здесь оказались, не хочешь объясниться? За него отвечает Юан, крепко держа в руках палочку с зажженным Люмосом. — Мы увидели вас из окна, и решили, что этот гнусный слизеринец собирается тебя убить! В Запретном лесу! Поэтому мы побежали проверить. — А в итоге ты спелся с ним, ещё и наслал дементоров на школу. Что, если бы они подобрались ещё ближе? Ворвались в замок? Глаза Чуи распахиваются в изумлении. Дазай рядом с ним ошарашен не меньше. — Чего? Убить? — Ни с кем я не спелся, ты хоть слышишь себя?! — взрывается Чуя. — Это на нас напал дементор, и мы едва спаслись! Что ты такое говоришь вообще? Чуя делает шаг к другу, но Ширасе пятится, не подпуская. — Я верю своим глазам, Чуя, и я видел самого настоящего дементора. А спустя пять минут выходите вы вместе. Вы сговорились, да? Теперь ты дружишь с этим ублюдком? Признайся, ты специально натравил сюда дементора! Ты мог убить нас всех, ты понимаешь это? — Чего, блять?! Нет! Я не- — Тогда почему ты пошел сюда с ним? — орет Ширасе. Дазай даже говорить ничего не хочет — ему весело наблюдать за этим цирком. Он прекрасно знает, что друзья Чуи ненавидят его, а теперь видит воочию, что они ещё и ревнуют, потому что Чуя пошел в лес с Дазаем. Не с ними. Ха. — Потому что мы ходили на поляну посмотреть на Лунные лилии, идиот! Спрашивай, прежде чем обвинять! — Какие ещё Лунные лилии? Тебе что, пять лет, чтобы верить в глупые сказки? — Ширасе взмахивает руками и разворачивается. — Ладно. Я всё понял. Он быстро шагает к школе, засунув руки в карманы штанов. — Что ты там понял, придурок? Ширасе! Юан, скажи ему! Юан только жмет плечами и идет следом. — Я думала, мы друзья, Чуя. Гриффиндорцы так не поступают. — Стой! Больше его никто не слушает. Чуя замирает на месте, тяжело дыша, и глядя в спину уходящим друзьям. Друзьям ли? Тем, кто подумал, что он теперь заодно с Дазаем, что Чуя чуть не угробил всю школу, якобы приманив дементора. Сил не остается даже на то, чтобы побежать за ними и остановить. Чуя закрывает глаза, а потом, не замечая даже, как дрожит от злости всё его тело, пинает лежащий рядом камень со всей силы. И тут же воет от боли — ударил раненой ногой. Черт! А Дазай, этот ублюдок, молчал. Молчал всё это время и ни слова не сказал в своё оправдание! Всё это было его идеей, а теперь Чуя виноват в том, чего даже не делал. Как же он ненавидит его. — Знаешь, ты совсем не умеешь выбирать друзей, — говорит Осаму. — Да пошел ты! До школы Чуя добирается едва ли не ползком. Дазай ушел далеко вперед него, и Чуя думал, что тот уже давным давно вернулся в подземелья и спал десятым сном, но, как оказалось, трудности не закончились в лесу. На входе его встречает Директор Фукудзава с самым рассерженным лицом, на которое только способен. Чуя никогда не видел его таким. Рядом с ним стоит Дазай, строя из себя виноватого — шаркает ножкой и смотрит в пол. Только Чуя прекрасно знает, что он не чувствует ни капли вины. Если у него вообще и было когда-то такое чувство, то оно давным давно атрофировалось. — Я жду объяснений, молодые люди. Думаю, не стоит напоминать, что выходить за пределы школы после отбоя строго запрещено? Ровно как и заходить в Запретный лес. — Я… — Сначала я договорю, — строго припечатывает Фукудзава. — Вы нарушили с десяток правил, и смеете меня перебивать, Накахара? Не заставляйте меня жалеть о том, что я передал вам значок старосты. Чуя поджимает губы. Нога болит всё сильнее, и он понимает, что держится ровно из последних сил. — Минус тридцать очков с каждого. Марш в постель, и чтобы я вас здесь не видел. С завтрашнего дня вы оба будете отбывать наказание — у профессора Мори точно найдется для вас работа. Директор не двигается с места, наблюдая за провинившимися учениками. Чуя не смотрит ни на него, ни на Дазая, и понятия не имеет, ушел ли он или всё ещё стоит рядом с Фукудзавой. Пелена перед глазами застилает весь взор, и, стоит Чуе сделать один только шаг в сторону лестниц, как он тут же кривится от боли и рушится на пол. — Чуя! Он больно ударяется щекой о каменный пол — и больше ничего не слышит.

***

Когда Чуя просыпается следующим утром, то обнаруживает себя на постели в лазарете. Рядом с ним — ни единой души. Даже Дазая нет и в помине. Чуя, конечно, никогда не узнает, что слизеринец просидел с ним до самого утра, только с первыми лучами рассвета покинув помещение. Как и не узнает, что Дазай за одну ночь выяснил, что Ширасе и Юан неспроста появились на входе в Запретный лес — а с одной конкретной целью. Нога больше не болит. Чуя рассматривает бинтовую повязку на голени, даже не представляя, что там такого могло быть, что высосало из него все силы и заставило нелепо упасть без чувств прямо посреди коридора. Стоит ему зайти в Большой зал — как привычный гул затихает. Словно на завтрак явился тот самый дементор. Чуя хмурится, но идет к столу своего факультета, усаживаясь за привычное место. Там уже сидят Ширасе и Юан, но стоит только ему подойти ближе, как они окидывают его презрительным взглядом и быстро поднимаются с мест, покидая зал. Чуя оглядывается, и всё вокруг кажется ему каким-то очень плохим сном. Бредовым. Рядом с ним на расстоянии двух метров никто не садится. Шугаются, как от чумного. Юдзу и Акира смотрят на него из-за стола Хаффлпаффа, но как только Чуя поднимает взгляд, они кривят свои лица и отворачиваются, начиная бурно о чем то шептаться. Тогда Чуя замечает. Они все. Вся школа шепчется. Они все бросают на него недовольные и осуждающие взгляды, но как только Чуя ловит хоть один из них, тут же игнорируют его. Он пытается поговорить хоть с кем-то, но каждый человек просто отворачивается и уходит, не желая иметь с ним дел. Даже Дазай, сидя в окружении своей свиты, совсем как слизеринский принц, тоже о чём-то шепчется. И смеется. От его улыбки злость поднимается в груди только сильнее — и Чуе хочется подойти и разбить ему лицо. Прямо сейчас. Но Чуя гордо вскидывает нос и, призывая себя к спокойствию, ест свой завтрак. Кусок в горло не лезет, и надолго его не хватает. На обед и ужин Чуя ходит на кухню, чтобы никого не видеть, чтобы никого не слышать. Чтобы не чувствовать себя белой поломанной вороной в стае чернокрылых. Так продолжается целый месяц. Весь Хогвартс кишит слухами, словно змеями. Одни говорили, что Чуя подверг учеников школы опасности, призвав дементора на территорию, пока все сладко спали в своих кроватях. Они обвиняли его в том, что он едва не угробил своих друзей. Эти самые «друзья» игнорировали Чую и считали предателем. Говорили, что он встал на сторону змей, вместе со слизеринцем спланировав покушение на них. Другие говорили, что Чуя наоборот подверг опасности Осаму, завел его в лес и хотел убить, скормить его душу тому же проклятому дементору. Хотел, якобы, устранить конкурента; ведь все в школе знали, как Чуя ненавидит Дазая и как громко они спорили каждый раз, когда они находились в радиусе хотя бы десятка метров друг от друга. И каждая версия была хуже другой, а итог один — виноват Чуя. Сам Дазай только подливал масла в огонь, издеваясь над Чуей, говоря своим глупым языком без костей, что он даже друзей своих потерял, и как ему вообще хоть кто-то в этой школе может доверять после такого. И, стоит сказать, один только Осаму, его ненавистная константа, не стал относиться к нему хуже, чем раньше — потому что всегда его ненавидел. Потому что всегда относился к нему одинаково, с самого первого курса, с самой первой встречи. Хоть что-то в этой жизни стабильно — думал Чуя. В гробу он видел эту стабильность. Уж лучше самому отдаться на растерзание дементорам, чем терпеть этого человека рядом с собой. К концу апреля он научился не обращать внимания на шепчущихся вокруг людей и их странные осуждающие взгляды. В мае, совсем скоро, начнутся итоговые экзамены, к которым он усердно готовится, почти не вылезая из своего уютного и закрытого от всех закутка в библиотеке. Здесь его никто не беспокоит, и сам Чуя не видит людей. Разговаривать с кем-либо, кроме как обсуждать информацию от Директора, которую он, как староста, обязан передавать своему курсу, включая вопросы по изменению расписания и домашнего задания, Чуя не считает нужным. Никто и не противится — ученики Хогвартса всё ещё боятся с ним связываться. Он всё так же продолжает ругаться с Дазаем по поводу и без, что только подкрепляет гнусные слухи об их «сотрудничестве» и «переходе Гриффиндорца на сторону Слизерина», но и на это Чуя научился не реагировать. Дазай стабильно раздражает его каждый день, Чуя стабильно дерется с ним в ответ на каждое издевательское слово. Теперь Дазай выучил новую фразу, и постоянно называет Чую собакой — потому что узнал, что именно так выглядит его патронус. Который, между прочим, спас жизнь этому самому противному слизеринцу! Только Дазаю от этого ни горячо, ни холодно; одна радость в том, как Чуя бурно реагирует на любое сравнение его с представителями семейства псовых. Однажды Чуя чуть не сломал ему руку за это. Жаль, что не завершил дело до конца — дерущихся пятикурсников успели растаскать по разным углам преподаватели, наказав ненавистным мытьем котлов. Чуя дописывает домашнее задание по истории магии, захлопывая тяжелый учебник перед собой, и медленно потягивается, вытянув руки вверх. Усталость ложится на его плечи, и Чуе хочется выйти и полетать, чтобы разгрузить мозг от упорной зубрежки в течение нескольких часов. Он бросает взгляд за окно — на улице уже темно. Идет мелкий весенний дождь, оставляя на стеклах бегущие дорожки воды. Не самая лучшая погода для полетов, но Чуя никогда не боялся трудностей. Поставил перед собой цель — ни за что не отринется от неё. Даже такую маленькую, как позаниматься физической активностью после тяжелой умственной. Он медленно выдыхает и собирает всю кучу исписанного пергамента, складывая в сумку. — Здесь не занято? Мягкий негромкий голос вырывает его из мыслей — в них он уже раслабленно набирает скорость на метле, подставляя лицо каплям дождя. — Нет, я уже ухожу, — отвечает Чуя, оборачиваясь. Перед ним стоит девушка с Рейвенкло, доброжелательно улыбаясь. В глаза бросаются её длинные голубые волосы. — Ты Чуя, да? Я слышала, что ты хорошо разбираешься в заклинаниях. Не мог бы ты… помочь мне с одним? Если тебе не сложно, конечно. Он вскидывает брови. Неожиданно. С тех пор, когда Чуя с Дазаем вернулся в школу после прогулки в Запретный лес, он ещё ни разу ни с кем не общался просто так, без подозрительных взглядов, без презрительно искривленных губ, без игнорирования его слов со стороны остальных учеников. Он ждет какого-то подвоха, но эта девушка только смущенно смотрит на него, не выказывая никаких противоречивых сигналов. Будто… и правда просто хочет, чтобы он ей помог. — Меня зовут Мизуки Цудзимура, кстати. На лице Чуи появляется робкая улыбка. — Заклинания, значит? Хорошо. Я помогу. Может, эта девушка — одна из тех немногих, кто верит в его невиновность. Он вновь садится за стол, пока Мизуки рассказывает ему о своих сложностях с призывом воды — Агуаменти никак не хочет подчиняться ей. Полет на метле придётся отложить. Чуя не замечает, как из-за высокого шкафа в библиотеке за ними наблюдает каштановая макушка Дазая. Через месяц именно он использует самое мощное заклинание Агуаменти, чтобы затопить гостиную Гриффиндора. А пока — Чуя смеется, наблюдая за неловкими попытками Цудзимуры обуздать стихию, и мягко поправляя её. Смеется, надеясь, что черная полоса в его жизни закончилась в этот момент. Смеется, не зная, какие трудности предстоит пройти ему в будущем. И, как бы это ни было иронично — вместе с Дазаем. Слизеринец негромко хмыкает себе под нос, покидая библиотеку, уже придумывая новый план — как отвадить подозрительную Цудзимуру от источника всех его ярких эмоций. За окном идёт дождь.