Bella signorina

      От напомаженного вида, с которым Моблит вышел из гостиницы в кабак, осталось немного. Вместе с другими англичанами, прибывшими на Сицилию для заключения торговых сделок, он напился местного катарратто и наелся капонаты с оливками. Хоть великую Англию и омывали моря со всех сторон, вот только таких кушаний там днём с огнём не сыщешь.       Жаркий воздух не оставил мистеру Бёрнеру ничего, кроме как стянуть с себя пиджак и обнажить спрятанные под ним подтяжки. Он засучил рукава сорочки да расстегнул её сверху, как здешние мужчины, будто давным-давно здесь живёт. Хмельное орумянеевшееся лицо внимало в себя лучи закатного сицилийского солнца, когда Моблит вышел из кабака с наплечной сумкой наперевес. Ничего особенного он с собой не носил, поскольку в поездке денег много не имел да и не нуждался ни в чём эдаком. Зато ни в жизнь не расставался с твёрдой кожаной папкой с листами белой бумаги в ней. Она досталась ему в подарок от любезной тётушки ещё долгие года назад, которая так и норовила сосватать его со своей сводной племянницей. Юный Бёрнер страсти к наивным девушкам не питал. Его мысли очаровывали дерзкие, знающие себе цену. Что толку от наивности? Духовно сыт ею не будешь.       Как только экспресс прибыл в Италию, то он тут же обзавёлся новеньким разворачивающимся кожаным пеналом для карандашей и кистей. Расставаться со старым было жаль, но времена потрепали его хуже рабочих башмаков. Поныне же этот пенал болтался вместе с папкой в сумке.       Ноги сами несли его по проторенным улочкам с белыми стенами, где всюду сновали люди. Их крики, порой радостные, а порой разъярённые, наводили на него тоску по отчему дому с кучей людей в нём. Его ржаные волосы колыхали порывы солёного ветра с моря. То издали, то вблизи звучало тихое пение с грубыми нотками. Среди этого шествия голосов Моблит мог услышать слова, означающие любовь, красоту и мир. Душа по капле пропитывалась неторопливыми негласными признаниями, как свежая чиабатта в оливковом масле. Прогулка завела его на рыбный рынок, полный приезжих торгашей и местных горожан. Там Бёрнеру удалось разузнать в коем направлении располагается море.       Шёлковый бриз лениво подносил волны золотому берегу. К превеликому счастью, своры чаек не наблюдалось. Песок, согретый ранее лучами палящего солнца, отдавался теплом в ноги даже через туфли. Ветер едва гладил покрасневшую кожу на шее Моблита. Вино давало свои плоды, а воздух рассеивал их по земле. Он двинулся вдоль берега, наблюдая за резвящимися детьми и их обеспокоенными матерями, за мирно прогуливающимися стариками и за молодыми парочками. Солнце по доле дюйма садилось за горизонт где-то за городскими домами. Жизнь продолжала бурлить, словно кипящий котёл на распалённых дровах. Здесь не было того уныния, не было той грусти и противной склочности. Незримая надежда окрыляла его, заставив идти туда, где берег кончался скалами. Его длинная тень тянулась по дюжине песчинок, напоминая тёмный винный бутыль.       Мало-помалу Моблит добрёл до ближайшего камня, хоть тот и не был близок к скалистым обрывам. Он уселся на него, ощущая сохранённое тепло. Руки делали за него, пока голова слабо собирала все разбросанные мысли воедино. Немного погодя, пальцы всё-таки вытащили привычную папку с листами и небольшой карандаш. Внезапное чувство разлилось в его груди, благодаря коему он ощутил момент естественного вдохновения. Всё-таки пришлось придержать листы обоими запястьями, дабы те не улетели восвояси. Под чистыми листами томились наброски старых зарисовок с людьми и без. Иногда Бёрнер делал их на скорую руку, а после воспроизводил на холсте с помощью таких заметок.       Стоило карандашу махнуть вверх чёрной короткой линией, как пальцы заиграли им быстрее, чем на сольфеджио по фортепьяно. Они наклоняли его, чертили обрывисто и размашисто, перенося осязаемое на зримое, выпуклое на плоское. Голова подымалась и опускалась для лучшего сравнивания действительности. Пылкий порыв Моблита развязало всё это окружение, которое ясно дало понять – игра стоила свеч.       Он рассматривал свой набросок вместе с тем, как чей-то силуэт передвигался по линии берега. В нём разыгралось небольшое любопытство: кто же забрёл сюда? Даже чаек вокруг не наблюдалось, каких уж там людей. Человеческая фигура приближалась и становилась всё яснее, что она является женской. Силуэт то сгибался, то разгибался над мокрым песком. Наконец, глаза смогли вдоволь разглядеть странницу. Белое платье стало контрастировать со смуглой кожей её обладательницы. Лёгкий ветер уносил в сторону тёмные волосы до плеч. На её руках такие же закатанные рукава, как у него. Моблит тихо наблюдал, сначала исподтишка, лишь прослеживая её действия. Затем смелее – почти что таращась на неё по мере приближения прямо напротив заворожённого Бёрнера. Одну из её рук обдували мягкие белые ткани платья, подол коего она сжимала пальцами. Видимо, чтобы не измазать его мокрым песком. Другая же что-то выковыривала из него, когда волна отходила назад и возвращалась вновь, смывая за собой следы босых ног. Ноги эти были оголены по самые колени и не восхититься ими было нельзя. Стройные, с отчётливо проступающими лодыжками и круглыми коленками.       Тотчас опомнившись и подумав – другого момента может не быть! – Моблит вновь распахнул папку, откуда вылетел лист с недавним наброском. Мягкие порывы воздуха медленно толкали его по песку. Однако задумываться о наброске было некогда. Всё, что угодно, а подобное нельзя выпускать из лап нещадного времени.       Стержень по бумаге пустился в весёлую тарантеллу с шумом кастаньет. Оставалось только хватать движения да поспевать за чертами в свете играющих солнечных лучей. Внезапно для самого Моблита, незнакомка обратила на него свой взгляд. И даже с расстояния можно было заметить её карие, как крепкий турецкий кофе, глаза. Она посмотрела на него исподлобья настолько пристально, насколько это помогло бы разглядеть своего наблюдателя. На долю секунды Бёрнер растерялся, а вскоре продолжил начатое.       Затем произошло то, что имело гораздо более весомую награду, нежели деньги: её тонкие тёмные брови кокетливо подпрыгнули вверх, а губы растянулись в дразнящей улыбке. Моблит сначала обомлел от произошедшего. Конечно, он знал, что итальянки имеют страсть позаигрывать, но чтобы прямо на берегу моря и с оголёнными ногами! Подобное действо застало его врасплох за открытым подглядыванием, и если можно верно утверждать – ему дали добро. Она же, в свою очередь, не стала идти дальше. Карандаш выводил плавные изгибы её спины и бёдер, границы которых помогал рассмотреть всё тот же лёгкий бриз. И он бы солгал, если бы сказал, что это ему не нравилось и не смущало. Он дошёл до густых тёмных волос, разлетающимися прядями по ветру, кои моментами преграждали его путь созерцания прекрасного лика.       Вдруг странница зашагала вперёд (да почти что побежала), что сбило Моблита с толку. Его ум вмиг прояснился, а эффекта вина и след простыл.       — Синьорина! — окликнул он её, вскочив с места.       По телу пронеслось приятное волнующее чувство, не позволявшее отступиться от процесса. Он окликнул её по собственному желанию, а заключалось оно в нежелании упускать прекрасную леди. Она обернулась, однако ненадолго, дабы продолжить свой путь. Бёрнер сделал несколько шагов трусцой по остывшему песку, который так и норовил просочиться в туфли.       — Синьорина, прошу Вас! — добавил Моблит на привычном английском. — Всего пару минут!       Отныне ему оставалось только наблюдать, как она отпустила полы своего лёгкого платья, а те разлетались за ней вслед. Бёрнер безнадёжно глядел убегающему вдаль силуэту. Момент упущен.       Но, Аве Мария, даже потерянный момент можно наверстать! Силуэт снова двигался к понурому Моблиту, пока он возвращался, чтобы скидать в сумку все предметы.       — Signore, questo è suo? — прокричала леди издалека, размахивая листом в руке.       Бёрнер обернулся на голос итальянки, и по его лицу невольно расползлась радостная улыбка. Неужели некоторые мечты становятся явью просто по велению?       — Sì, sì, sì! — воодушевлённо отвечал он, хотя понятия не имел, какой вопрос ему задали, но догадаться не составило труда.       Удивительно для него самого, но шум мирно плескающегося моря лишь сейчас дошёл до него. Девушка напротив опьянила его натуру похлеще выдержанного вина. Да так, что сам он вряд ли улавливал ход быстротекущих дум.       Моблит заметил то, как незнакомка разглядывает его набросок на ходу. Стало как-то не по себе от того, какое внимание ему уделили. Это не то наивное внимание, наигранное под натиском старших. Разве та улыбка не была добровольным заигрыванием? Определённо была!       Солнце лениво оставалось на виду, даря Бёрнеру очередную радость. Заключалась она в разглядывании лица на меньшей дистанции. Незнакомка становилась всё ближе и ближе. Теперь Моблит жадно изучал её глазами, и, Господи, до чего же она bella!       Большие круглые глаза цвета горького шоколада сразу ухнули в его сердце. Заметный, величественный нос тоже бросился в глаза, а за ним острый подбородок и небольшой аккуратный рот с тонкими губами. Все чудеса были обрамлены овальным лицом, за коим последовала шея, выделяющиеся ключицы и начало ложбинки между грудями. Бёрнер отогнал дурные мысли точно назойливых мух, мешающих его основному делу.              — Disegni bene, — с той же кокетливой улыбкой произнесла она.       — Grazie, — Моблит благодарно кивнул головой, искренне надеясь, что она похвалила его рисунок, поскольку его итальянский был на уровне двухгодовалого малыша.       Она сразу же поняла, что он иностранец. Это было видно по тому, как он выглядит. Слышно по тому, как он говорит. Безусловно, он старался произносить без акцента, однако скрыть его было невозможно.       Она протянула руку с листом бумаги, пока другая ладонь сжимала найденные на побережье разные камни. Бёрнер потянулся за своей вещью, как её тут же убрали назад, мол «попробуй отбери!». Его растерянное лицо нельзя было оставить незамеченным, что вызвало у неё несколько смешков. Голос её не был грубым, но и не искрил привычной женственностью. Он напомнил Моблиту вкусную молодую маслину, в которой попалась мягкая косточка. Пришлось сдаться без боя, но быть побеждённым в такой битве – величайшее наслаждение.       — Всего пару минут, синьорина, — попросил Моблит на английском, руками указывая на камень и свою папку. — Меня зовут Моблит Бёрнер, — учтивый приветственный поклон, после чего он протянул свою руку ладонью вверх, чтобы поцеловать её.       Незнакомка не растерялась и даже при обеих занятых руках нашла выход. Лист она зажала под занятой камнями рукой, а после пальцы уже свободной ладони водрузила на предложенную.       — Ханджи, — так прытко с её языка соскользнул последний слог, вновь удивляя Бёрнера.       Он подавил свою улыбку под маской джентльмена, аккуратно коснувшись губами тонких смуглых (без обручального кольца и загара от него) пальцев. Прикосновение их было сродни погружению в тёплую ванну после жуткого мороза.       — Ханджи, — повторил Моблит, уже выпрямившись рядом с ней. Ростом он её превосходил ненамного, что опять же, не показалось ему банальным. — Прошу, синьорина, — он снова указал на камень, побуждая Ханджи сесть на него.       Она благосклонно последовала его просьбе, однако бумагу отдавать не спешила. Лишь ответно наблюдала за всеми его действиями. Ханджи показалось забавным то, как её новый знакомый уселся на песок сбоку от неё и с десяток секунд изучал её глазами. Она сидела перед ним – простоволосая, повернувшись почти в анфас, дабы локоны не загораживали ему обзор на силуэт её лица. Грудь, обтянутая самодельным хлопковым платьем, с барабанной дробью сердца внутри, медленно вздымалась и опускалась. Глядя на неё, Моблит понял, что же в ней было такого. В ней была та дерзкая женственность, коей не обладали другие: загорелая смуглая кожа с ярким цветом лица, горбинка на носу, тонкие губы в искренней улыбке, локоны распущенных каштановых волос, ласковые и одновременно независимо-проницательные глаза. Он доселе таких не встречал.       — Bella, — Моблит огладил кончиком пальца свой прямой нос, а потом указал на её. Это заставило Ханджи застенчиво улыбнуться.       Его руки в который раз слились с карандашом и бумагой, аккомпанируя любопытным глазам. Он начал новый рисунок, хоть и не терпелось продолжить старый.       — Bella, — теперь его руки указывали на волосы, раскинувшиеся на плечах. Ханджи не прекращала улыбаться, — bella, — добавил он, показав на себе её ямочку на одной из щёк, — bella, — пальцы очертили область глаз.       Бёрнер осыпал её комплиментами из совершенно примитивного слова, какое только успел запомнить по дороге в Италию. Он не знал ничего более подходящего на итальянском, тем не менее отныне воспылав желанием выучить его.       Его пальцы вместе со стержнем быстро бродили по листу, обрисовывая точную копию улыбающейся Ханджи. Лучи ускользали с её лица, отчего тени понемногу растворялись. Шум волн постепенно становился громче, а ветер пуще. Моблит понял, что сумерки в скором времени сгустятся до ночи, а значит пора заканчивать. Затёкшие ноги благодарно отозвались ему, когда он поднялся с места. Лист с чёрно-белым портретом отправился к его законной обладательнице. Та довольно заулыбалась, рассматривая себя со стороны на бумаге, а не в зеркале. Ханджи приложила бумагу к другой, но возвращать их не собиралась, а Моблит и не возражал. Он отряхнулся и скидал всё в сумку. Его рука указала на дорогу по песку вдоль пляжа, как бы предлагая пройтись, а его спутница согласно кивнула.       Исчезающее солнце погружалось в сон, предоставляя место первым звёздам на небе. Своим лицом оно встречало двух людей, идущих друг к другу так близко, что ясно давало понять – всё только начинается.