Любовь зла

Лето, жара, тяжелая взвесь пыли в воздухе. Миа не может дышать в этом городе, возвращаться сюда кажется большой ошибкой, но иначе нельзя — повод слишком серьезный. После длительного перелета болит голова, отекли ноги и предчувствие нехорошего не покидает ни на секунду. Натянув на себя плотную тканевую маску, Миа подхватывает поудобнее свою спортивную сумку и вызывает такси до отчего дома. Она не была в Сеуле больше пяти лет. Волнение и легкий тремор рук, горечь и страх — все эмоции, что в ней есть на текущий момент. Чего, казалось бы, переживать? Причин много. Ничего хорошего ее здесь не ждет, однозначно. Дорога до дома занимает слишком много времени и по цене обходится как крыло самолета: стоило выбирать билеты таким образом, чтобы не попасть в час пик. Теперь уже поздно что-то менять, а потому Миа успевает передумать тысячу мыслей. Голова гудит. У родительского дома ей становится откровенно плохо: она стоит несколько минут на улице, прежде чем нажать на кнопку звонка. Сложно сказать, когда именно они отдалились настолько. Родители всегда были в каких-то командировках, так что после того, как Миа повзрослела и съехала от них, общение постепенно сходило на нет, поддерживалось на минимально приличном уровне. А уж после ее побега обратно в Австралию оборвалась последняя тонкая нить их кровной связи. Общаться вновь они начали всего два года назад, по телефону и то это было похоже на тяготящую обе стороны обязанность, а не добрую волю. Мать не простила ей побег, отец был разочарован ее неудавшейся карьерой и личной жизнью. В общем и целом, они все друг от друга отвыкли и не горели желанием как-то исправить положение. На глаза наворачиваются слезы сожаления. Теперь ничего не исправить. Миа хочет попробовать поговорить с матерью, хотя бы попытаться нащупать общее, как-то улучшить отношения. Несмотря на то, что она давно живет вдали, ужас от того, что однажды она останется абсолютно одна в этом мире не отпускает. Никогда не будет другой матери, никогда не будет другого отца, дети — навсегда дети. А все остальные переменные могут варьироваться. На алтарь их воссоединения она не собирается класть чувство собственного достоинства, но на какие-то уступки пойти вполне допустимо, вопрос цены. Она жмет кнопку с замиранием сердца, и хорошо, что на улице жарко, можно списать на знойную погоду испарину на лице и теле. — Ты почему опаздываешь? — первые слова после долгих лет, что они не виделись. Миа скукоживается под суровым взглядом матери, ощущая себя первоклассницей, вызванной к доске строгим учителем. — Пробки были, доехала как смогла, — тихо оправдывается, протискиваясь внутрь квартиры. Здесь не изменилось ничего. Никто и не подумал сделать ремонт за прошедшие годы, да и зачем? Родители редко сидели на месте, постоянно куда-то путешествовали по работе и просто так, потому обстановка нисколько не обветшала, разве что устарел морально интерьер. Мама изменилась совсем немного, лишь несколько новых морщин, заломы у глаз и слегка поплывший овал лица выдают ее возраст. Ее фигура по-прежнему стройна, даже элегантное черное траурное платье прямого покроя не может скрыть тонкую талию, девичий стан. Миа всегда завидовала этой ее черте — выглядеть потрясающе без дополнительных усилий. К сожалению, по наследству не передалось. Она неловко пытается приобнять мать, та также неловко принимает объятия, но вскоре отстраняется. — Переодевайся быстрее и поехали. Время не ждет. Миа кивает и уходит в свою старую комнату. Что ж, встреча прошла не сказать, что успешно, но и не провально. Зная гордый, взрывной мамин характер, можно было ожидать чего угодно. В комнате ее встречает слегка ощутимый запах псины и безразличная болонка Рю, которая едва поднимает голову, чтобы посмотреть на гостя в своей обители. Кажется, у собаки тоже депрессия. Миа знает, что Рю была любимицей больше отца, чем матери и, наверное, тоже переживает утрату. На краткий миг Мие становится жалко животное, она пытается утешительно погладить Рю по голове, но та только звонко тявкает и предупреждающе клацает зубами в опасной близости от руки. Что ж, не очень-то и хотелось. Миа бросает свою сумку на кровать и идет в душ: надевать чистую одежду на вспотевшее тело плохая идея. Освежившись, она наносит легкий макияж, достает приготовленное заранее платье и одевается. — Боже, в каком ты виде, — всплескивает руками мать, когда видит ее. — Погладь свое платье и убери волосы! Мы не в клуб едем! Миа смотрит на свое действительно несколько помятое одеяние и пожимает плечами. — Где утюг? — лишь спрашивает она. Спустя десять минут все готово, и они садятся в такси. Миа знает, что отец уже подвергся кремации и урна с его прахом стоит в колумбарии. Приехать раньше, чтобы успеть на все церемонии не удалось. Некоторые традиции нарушены, но в их семье они никогда особо и не соблюдались. Сегодня в траурном зале соберутся те коллеги отца, что, как и Миа, не успели приехать на официальные похороны, а также дальние родственники. Есть хотя бы такая возможность попрощаться с человеком, что подарил ей жизнь и на том спасибо. Но все проходит как-то странно и Миа будто в тумане принимает вместе с матерью конверты с деньгами и соболезнования от людей, которых видит первый раз в жизни. Только сейчас до нее доходит окончательно, что отца больше нет. Пустота в груди разрастается. — Мне нехорошо, пойду посижу, — говорит она матери. Та кивает на стул рядом со столом, где лежит траурная книга, куда гости записывают свои имена. Миа сидит в полной прострации, смотрит вдаль, но ничего не видит. Полностью погруженная в свои переживания она не замечает людей вокруг, пока ее не вырывают из мыслей тяжелым хлопком по плечу. — Привет, — знакомый до боли голос. Внутри все холодеет, когда она поворачивается к нему и фокусирует взгляд. — Здравствуй, Феликс. Не то, чтобы она думала, что никогда больше его не встретит. Но все же надеялась, что либо его не будет на похоронах отца, либо он придет не в последний день. Если подумать, никакой связи с ее родителями у него особо не наблюдалось. Друг дочери, не более того. — Сочувствую твоей утрате, — грустно улыбается он. Миа ненавидит себя за то, что до сих пор его улыбка способна топить лед в ее сердце. Он почти никак не изменился внешне, разве что еще больше похудел, веснушки потускнели, да строгий черный костюм прибавляет серьезности и стати. В остальном все тот же юноша, в которого она влюбилась с первого взгляда. Сейчас уже не любит, слава богу, но правда в том, что она безумно по нему скучала все эти годы. Впрочем, она скучала по их дружбе еще до того, как покинула Сеул. — Сочувствую твоему горю, — вторит голос другого близкого когда-то человека. Как хорошо, что она сидит, иначе бы упала, увидев Хенджина вновь. Она никогда не интересовалась, как сложилась его судьба. Впрочем, она не интересовалась никем из своей прошлой жизни. Хенджин с возрастом стал только краше: черты его лица обострились, подчеркивая скульптурную красоту; волосы отросли еще больше, и убраны в хвост, а несколько прядей выпущены у лица; фигура атлетично-подтянутая, как и была. Миа не может не обратить внимания на оттенок его волос — бежевый блонд. Точно такой же как у нее, будто красил один парикмахер. Хенджин не улыбается, в его глазах она не видит сочувствия, прочитать выражение его лица больше не может: за пять лет этот навык утрачен полностью за ненадобностью. — Спасибо, — сдержанно благодарит она и встает на ноги, потому что настал час пройти в другой зал, где уже накрыт поминальный стол. Может быть это не слишком красиво, просто пройти мимо них, но ей плевать. Эти ребята до сих пор не безразличны, бередить и без того сочащуюся кровью и гноем рану не стоит. Пока все едят, она все же бросает изредка взгляды в сторону Феликса и Хенджина. Они о чем-то тихо переговариваются, вот бы знать о чем. Миа одергивает себя: не стоит с ними никак контактировать, не стоит даже подслушивать. Она держится от них подальше все поминки. Уже приехав домой, Миа осторожно спрашивает у матери: — Почему они там были? — Кто? — она, как всегда, делает вид, что не понимает, о чем речь, хотя и дураку ясно. — Феликс и Хенджин. — Я их пригласила, — мать устало трет виски и включает кофеварку. — В отличие от некоторых, ребята меня навещали изредка все эти годы и были на похоронах твоего отца. — Зачем? — напрягается Миа. — Хенджин — хороший мальчик, никогда про нас не забывал даже после твоего предательства. Феликс тоже. Мы, знаешь ли, искали тебя все вместе. Общая беда сближает. — Зачем они приехали сегодня, не первый же день поминки, — бурчит недовольно Миа. В голосе матери явно слышна обида, но сожалений о свершенном все равно это не вызывает. — Я сказала, что ты приедешь сегодня, они хотели с тобой встретиться, — снова упрек. — Не вижу в этом проблемы. — А я вижу. Воцаряется молчание. Кофеварка подает сигнал и разливает напиток на две кружки. Мать дает одну Мие, и та морщится от горького непривычного вкуса. В Австралии она пристрастилась к кофе с молоком и сахаром. — Мне жаль, что я вырастила такого эгоистичного человека, — хлесткие слова бьют в самое сердце, — ты ничего не добилась в этой жизни, но продолжаешь вести себя вызывающе. — У меня в жизни все в порядке, есть хорошая работа и я счастлива, — защищается Миа. — А дети? А муж? Тебе почти тридцать, а все, чем ты можешь похвастаться — съемная квартира и какая-то там работа. — Меня все устраивает. — Ты хоть знаешь, что я пережила, когда ты уехала? Как мне было стыдно смотреть в лицо Хванам? — Прости, мне правда жаль. Иначе я не могла. — Считаешь, оно того стоило? — Да. — Не жалеешь? — Нет. Разговор, самый долгий за последние годы, заходит в тупик. Миа понимает чувства матери, однако свои не менее важны. Желание наладить отношения тухнет в потоке упреков, спадает на нет под шквалом привычного обесценивания. — Я пригласила ребят выпить кофе, — сообщает мать после паузы. — Они скоро приедут. Я думаю, вам есть о чем поговорить. — Нет, — ошарашенно мотает головой Миа, — ты не могла так поступить. — Они были твоими друзьями, почему нет? И, знаешь, Хенджин сейчас одинок. — И что? — Я видела, как он на тебя смотрел сегодня. Думаю, еще есть шанс. Ты хорошо выглядишь.Так похудела. Только слишком темная кожа, тебе следует защищаться от солнца лучше. — Какого хрена, мама? Миа, впрочем, ответа от нее не ждет. Она убегает в свою комнату, лишь бы не наговорить гадостей, не усугубить еще больше и без того непростые отношения. Рю злобно тявкает в знак приветствия и всем видом выражает отказ покидать кровать, на которой удобненько развалилась. — К черту, — шепчет Миа. Она вытаскивает свою спортивную сумку и собирает обратно недавно разложенные вещи, косметику. Оставаться в квартире матери не хочется, да и в общем-то дело сделано, прощание с отцом произошло. Но самолет обратно только завтра. — Прощай, псина, — машет напоследок Рю, — не буду тебя стеснять. Она смотрит напоследок в зеркало и улыбается. Теперь она выглядит действительно отлично: фигура доведена до идеала путем жестких диет и спортзала, кожа сияет здоровьем, волосы густые, длинные и блестят несмотря на неоднократные осветления. Легкий белый сарафан с расклешенной плиссированной юбкой подчеркивает тонкую талию и острые ключицы, а высокий хвост оставляет отрытой длинную шею, украшенную простой золотой цепочкой. Миа довольна своей внешностью, довольна своей жизнью и в принципе все было неплохо до вынужденного нырка в прошлое.Наверное, надо было проработать травмы с психологом, как советовал Чан, а не полагаться на саму себя. Хреново она справилась, если быть честной. Когда она выходит из своей комнаты, в гостиной мать уже не одна. — Привет еще раз, — неловко улыбается Феликс. Хенджин молчит. — Привет и пока, — она проходит мимо, собираясь уходить. — Ты куда? — мать хватает ее за запястье. — Я перекантуюсь в отеле. Была рада тебя увидеть, мама. Миа выдергивает руку и громко хлопает дверью. В глазах слезы, в душе истерика. Не так хотелось завершить поездку, но ничего не попишешь. Моральных сил оказалось куда меньше, чем она о себе думала. Давить в себе чувства сложно. Очевидно, что от нее хотят каких-то объяснений, оправданий. Она не в силах дать ни то, ни другое. Ехать на самом деле ей некуда, номер в отеле не бронировала. Все же казалось, что сутки они с матерью смогут перетерпеть друг друга. Не фартануло. Миа заворачивает в первый попавшийся бар, полная решительности выпить. Тихое, очевидно не слишком популярное место, встречает ее фоновой музыкой американских хитов семидесятых, свободным залом и полумраком. Она выбирает себе место в самом углу, заказывает бутылку красного вина, сырную тарелку и утыкается в телефон. Поиск жилья затягивается, ей не нравятся варианты: либо дорого, либо нет мест, либо какие-то клоповники, куда страшно ногой ступить, не то, что провести ночь. — Не против, я сяду? —не дожидаясь ответа он плюхается рядом на мягкий диванчик и подзывает официанта, чтобы заказать еще одну бутылку и бокал. — Ты что, следил за мной? — хмурится Миа. — Ага. Хенджин выглядит странно. Он похож на гранату с сорванной чекой, готовый взорваться в любую секунду: от него исходят волны напряжения, которые ощущаются физически. Миа и сама начинает волноваться. Между ними слишком мало расстояния, ей даже кажется, она чувствует, как его новый парфюм с пряными нотками приятно щекочет ей ноздри. — Зачем? — она в два глотка осушает первый бокал вина и Хенджин тут же наливает ей еще. — Мне нужно было тебя увидеть, поговорить. — Чтобы что, Хенджин? Прошло столько лет. Официант приносит шампанское и новые бокалы. — Просто хотел узнать, как сложилась твоя жизнь без меня. — У меня все хорошо. А ты как? — Отлично. Купил квартиру, как мы и мечтали. — Как ты мечтал, — ядовито поправляет. К сожалению, она помнит больше, чем хотела. Второй бокал улетает также незаметно, как и первый, закуски игнорируются. Он рядом и ее самообладание сбоит, анализ введенных данных выдает ошибку четыреста четыре и перезапускает процесс по новой. Главное — не обманывать себя. Ей льстит, что он здесь. Ей нравится, что он настолько заинтересован. Ей хочется слышать, что ему было плохо без нее. Самое ужасное, что это взаимно, как бы она не пыталась убежать от себя. — Такой я абьюзер был, да? — он грустно улыбается, впервые показывая эмоцию на своем лице. Она залипает на эту улыбку чуть дольше, чем следовало, но отвлекается на вино. Последний бокал и ее бутылка пуста. Хенджин же едва пригубил игристое. — Что-то изменилось? — с издевкой спрашивает она. — Люди могут меняться. И я в том числе. — Не верю. Градус алкоголя ложится на благодатную почву растрепанных чувств, романтизируя их встречу. Ностальгические нотки все больше слышны в общей меланхолической мелодии ее настроения. Было ведь и хорошее, если вспомнить. Они не всегда были несчастливы вместе. — Твое право. Миа берет в руки телефон, продолжая искать ночлег. Безусловно, лучше бы им закончить разговор прямо сейчас. Хенджин ставит перед ней бокал с шампанским. — Угощайся, — предлагает, чуть наклонившись вперед. Его дыхание, смесь алкоголя и мятной жвачки, беспокоит воображение. Она молча пьет, понимая, что вообще-то уже напилась. Прошло максимум полчаса, а она уже вылакала целую бутылку вина на голодный желудок. Буквы на экране мобильника расплываются, смысл объявлений о сдаче посуточно все больше ускользает от ее сознания. — Где работаешь? — спрашивает она, переводя взгляд снова на Хенджина. Как же все-таки ему идут светлые длинные волосы. И Мие тоже идут. — Да все там же, где и раньше, только должность повыше, — он поднимает с тарелки сырное канапе и тянет шпажку к ее лицу. — Закусывай, а то быстро напьешься. Она смотрит на предложенную еду как баран на новые ворота, но послушно открывает рот, позволяя накормить себя. Хенджин внимательно наблюдает за тем, как она плотно обхватывает закуску губами, стягивая со шпажки, сам облизывает свои губы и замирает. Миа жует, запивает шампанским и ей потихоньку становится похер на все. Конечно, завтра будут сожаления, но это проблемы будущего. — Мама сказала, ты одинок. Это так? — Постоянной девушки у меня нет, — уклончиво отвечает он, незаметно двигаясь все ближе. — А постоянного парня? — она глупо хихикает над глупой шуткой, тыкает его под ребро. — Разве что Феликс, — смеется он в ответ. Разговор из напряженного перетекает в сомнительный обмен любезностями и абсурдным юмором. Они вспоминают какие-то давние истории, сплетничают, кто из знакомых как устроился в жизни. Внутреннее напряжение отпускает Мию прямо пропорционально количеству промилле в ее крови. Чем больше, тем проще. Вот уже распито и шампанское и еще одна бутылка красного. Вот уже она почти в говно, Хенджин не отстает. — Мне надо в туалет, — она протискивается мимо него, чтобы встать с диванчика, но, не удержав равновесия, падает ему на колени. — Я тебя провожу, — шепчет он в ухо, помогая подняться. — Не нужно. Санузел оказывается чистым и абсолютно пустым. Миа писает, моет руки и умывается. Состояние нестояния, дела плохи. Когда она возвращается обратно, Хенджин что-то печатает в телефоне, но тут же откладывает его экраном вниз на стол. — Все в порядке? — участливо спрашивает он. — Да, но мне на сегодня хватит. Слушай, где здесь ближайший отель, в котором могут быть свободные номера? — Не знаю, но ты можешь остаться у меня, — он смотрит на нее исподлобья, — я живу рядом. Умом она понимает, что идея — говно. Но соглашается. Он молча кивает, идет на бар, чтобы расплатиться и вызывает такси. Чтобы дойти до выхода ей требуется помощь, с опорой на Хенджина она еле доползает до улицы. В машине она ложится на его плечо и ненадолго засыпает. — Давай проветримся немного? — он усаживает ее на скамейку перед жилым комплексом, и они молча смотрят на едва различимые за густым смогом звезды. — Ты ведь не будешь пользоваться положением? — спрашивает она, наблюдая, как рука Хенджина опускается на ее колено. — Конечно, буду, — ухмыляется он. — Но могу позвонить твоей маме, чтобы забрала тебя, если ты против. — Только не маме, — испуганно машет головой Миа, провоцируя у себя вертолеты, — хотя она была бы рада услышать, что мы с тобой сейчас вместе. — Да, я нравлюсь ей, — соглашается Хенджин, в то же время двигая ладонь все выше, — было бы хорошо, если бы я понравился тебе. Заново. — Думаешь, это возможно? — Почему бы и нет. Миа хочет закричать, что никогда, никогда, блять, он ей не нравился. Что все их отношения были фарсом и заигрыванием с собственным эго. Что каждый использовал другого для своих стремных целей, став старше она видит это ясно как день. Она закрывала дыру в сердце от невзаимных чувств к Феликсу и тешила эго тем, что самый красивый парень обратил на нее внимание. Хенджин тоже не от вдруг вспыхнувшей любви за ней приударил: просто должен был доказать себе, что может иметь любую, даже влюбленную в его друга, женщину. Мотивы грязные, тошно вспоминать о них спустя такое количество времени. И непонятно, как же так вышло, что, не любя, они увязли друг в друге как в самом топком болоте. Еще хуже вспоминать, к чему оно все привело. — Боже, наступаем на те же грабли, — бормочет себе под нос, пока они поднимаются в лифте. Стоит зайти в квартиру и Хенджин бесцеремонно бросает ее сумку на пол, а сам, щелкнув замком, прижимает Мию к двери. Он впивается в нее развязным жадным поцелуем, насилует ее рот языком с таким напором, будто от этого зависит его жизнь. Его руки суматошно бродят по ее телу, задирают подол, щупают ягодицы. — Хватит, — шепчет она, слабо толкая его от себя, — остановись. Он замирает, щелкает переключателем и тусклый свет заливает широкую прихожую. Хенджин смотрит Мие в глаза, не мигая и выражение его лица пугает ее. — Ты похож на психа, — неловко смеется она, надеясь снизить градус напряжения, возникший между ними. Он снова приближается, сует руку ей между ног и грубо сжимает промежность, констатируя: — Ты течешь, трусы насквозь мокрые. Что ты строишь из себя? — Обоссалась по дороге, не принимай на свой счет. Дежавю вспышками под веками: они уже говорили так, она уже отвечала так, это все происходило неоднократно в их прошлой жизни, в той жизни, о которой хотелось забыть. Злобные перебранки, где каждый хочет кусить второго побольнее. — Тогда надо помыть руки, — смеется Хенджин и тащит ее за предплечье куда-то вбок. Миа знает по прошлому опыту, что он ей не поверил, а даже если бы поверил, ему было бы все равно. Разумеется, все могло поменяться, но Хенджину из прошлого нельзя было испортить аппетит чем-то подобным. Они заходят в просторную ванную комнату и Миа восхищенно присвистывает. — Ничего себе ты устроился, — отмечает она, пристально разглядывая огромную бирюзовую столешницу с подвесной раковиной в форме ракушки. Да и все здесь в каком-то морском стиле, даже на стене помпезная фреска с рыбами, русалками и тритонами. Ей, если честно, не нравится, но дорогое убранство оценить в состоянии. — Тебя там до начальника корпорации повысили что ли? — Почти, — мягко улыбается, — мой руки. Он первым подносит ладони под сенсор и медленно пенит мыло, а потом смывает большим потоком воды. Миа жмет плечами и следует его примеру. Гигиена наше все. Хенджин встает позади нее и аккуратно обхватывает за талию, а носом ведет по шее, напитываясь ароматом ее кожи. Она пытается оттолкнуть его задом, но только больше задорит: он жмется, вдавливает в свой пах ее пятую точку и глухо стонет. Вода с мыльным потоком уносится в слив, руки чисты и уже можно было бы оттолкнуть нахального парня, но вместо этого Миа упирается ладонями в столешницу, сама подается назад, трется о его возбуждение. Потому что хочется, потому что их совместное завтра не настанет никогда и понимание, что совсем скоро самолет увезет ее обратно в Австралию, в полюбившийся Берли Хедс, ломает возведенные ею самой стены. Хенджин не ошибся, она действительно возбуждена до предела и хочет, чтобы он с этим что-то наконец сделал. Шлейф из горько-сладких воспоминаний только добавляет пороху в огонь их страсти. Этот огонь был в самом начале их отношений и как же приятно было в нем сгорать дотла, ища прикосновений где угодно и как угодно, украдкой ли, или в каком-нибудь задрипанном лав отеле, где можно дать себе волю. Хенджин задирает подол ее платья, стягивает белые кружевные танги и они падают вниз ненужной тряпкой. Миа прикрывает глаза, усиливая тем самым ощущения: ей малость тревожно, потому что она не видит, что за ее спиной делает Хенджин, только чувствует, как в нее проникают его пальцы, как легко скользят по увлажненной вульве сразу три, болезненно-приятно растягивая податливые складочки. — Твое тело ведь не забыло меня? — спрашивает он, пуская табун мурашек по позвоночнику низким тембром и собственническими нотками в голосе. Миа хотела бы соврать, сбить с него спесь, но это бесполезно: он давит как нужно и куда нужно, заставляя ее стонать и желать намного большего. Его чуть согнутые пальцы быстро скользят внутри, второй рукой он жмет на клитор, подводя к финишу. А потом резко останавливается. — Какого хрена? — она задыхается от негодования. — Я почти кончила! — Надо попросить, — он хватает свободной рукой ее за волосы, заставляя запрокинуть голову и проводит пальцами, испачканными в ее смазке по губам, толкается в рот, двигает туда-обратно. Миа послушно слизывает все до конца, начинает подстраиваться под Хенджина, мимикрирует. Опьянение уже немного отступило, но в голове все равно туманно, пусто. — Пожалуйста? — она вопросительно смотрит в глаза хенджинового отражения, надеясь, что он просто трахнет ее и не будет играть в свои дебильные игры. — Все такая же шлюшка, — он берет ее за руку и снова тянет в неизвестном направлении. Миа растерянно следует за ним, не понимая, что за новые игры Хван придумал, заделался в поклонники дерти толка, что ли? Или он это серьезно? — Какая я тебе шлюшка, — обиженно спрашивает она. Они пришли в спальню, и она рассматривает интерьер не понимая, как в одной квартире может быть такой разный стиль? В противовес ебанутой ванной, здесь все максимально аскетично: кровать, две тумбочки по обе стороны от нее, кресло и журнальный столик. Хенджин включает настенное бра, отчего все вокруг приобретает зловещий оттенок: множество теней и едва различимые силуэты в тусклом желтом свете. Миа садится на край кровати и смотрит, как Хенджин снимает с себя одежду. Длинные мускулистые ноги, накачанные мышцы груди и бицепсы — он явно время даром не терял. — Я в курсе, что перед тем, как свалить, ты пыталась залезть в штаны к Феликсу, — с горькой усмешкой говорит он, — на той пьянке. Какое-то время мы думали, что ты смоталась от отчаяния и позора. Феликс так решил, когда ты исчезла и по доброте душевной все мне рассказал. Ну ты и конченая. В моем доме, в моем присутствии, тебя ничто не остановило. Миа нервно сглатывает и молчит, не зная, что сказать. Любые слова будут выглядеть как жалкие отмазки, но ведь она не обязана оправдываться? По крайней мере не теперь. — Я не пыталась залезть к нему в штаны, только поцеловать, — все же скатывается в пучину вины и сопутствующих попыток обелить собственное поведение, — и я не поэтому уехала. — Да это понятно, все было подготовлено заранее. — Я не буду это обсуждать. Хенджин тихо безрадостно смеется, толкает ее в плечи, заваливает на кровать полностью, впивается болезненным поцелуем. Миа вздрагивает под весом его тела, под его напором, отвечает, едва поспевая за ним. — Это лишнее, — он стягивает ее платье через голову, отбрасывает на пол, а затем подтягивает Мию наверх, разворачивает к себе спиной. Она чувствует себя жалкой куклой, когда он ставит ее в коленно-локтевую и неспешно шуршит фольгой презерватива, а потом резко насаживает ее на свой член. Она сжимается от кратковременной боли, смешанной с наслаждением, громко стонет, счастливая. Хенджин сразу берет высокий темп, быстро трахает, придерживая ее за талию, пошлые хлюпающие звуки наполняют комнату. Миа тянет руку к лобку, ниже, желая, наконец, получить удовольствие, но Хенджин перехватывает ее, выворачивая запястье: — Проси, сказано же тебе. — Пожалуйста, блять, — злобно скулит она, — дай мне уже кончить. Хенджин наваливается на нее сверху так, что она впечатывается грудью в подушку, оставляя ему шикарный вид на оттопыренную задницу. Он ускоряется, максимально близкий к собственной разрядке, но про нее не забывает: просовывает свою руку ей под живот и быстро дрочит разбухший клитор. Миа чувствует, как стягивается в пружину ее естество, как немеют пальцы на ногах. Хенджин жарко дышит ей в загривок и, когда они оба кончают, едва слышно рычит в ухо: — Как же я тебя ненавижу. Колени у Мии подкашиваются, она падает в кровать, а Хенджин переваливается на бок, чтобы не раздавить. Они тяжело дышат, невероятно уставшие, хотя весь процесс занял минут пятнадцать от силы. Эмоционально опустошенные и за миг ставшие несчастными. Миа пытается разглядеть глаза Хенджина в полумраке, ей кажется, что они странно, лихорадочно блестят. Он закрывает лицо ладонями, крупно вздрагивает, а потом сильно бьет по кровати кулаком. — Что происходит? — она спрашивает тихо, боясь спровоцировать его внутреннего зверя. Как знать, может быть этот кулак был предназначен вовсе не шелковой простыне. — Не знаю, — первый раз в жизни она слышит в его голосе отчаяние. — Скажи, ты ведьма? Иначе какого хуя мне сорвало крышу, как только узнал, что ты в городе. Миа подползает к нему, толкается головой в подмышку и укладывается на его грудь. Хенджин пахнет любовью, разбитыми мечтами и похеренной молодостью. Стоит ли признаться, что ей тоже сносит голову рядом с ним? Стоит ли признаться самой себе, что ее все еще влечет к нему нездоровой страстью. Она почти не вспоминала о нем после переезда, глушила все эти мысли намертво, а теперь накрыло волной, стоило плотине запретов дать течь. — Все вернется на круги своя, когда я уеду, — она водит пальцем по косым мышцам его живота, запоминает это ощущение, пропечатывает его на подкорке головного мозга. — Ты забудешь, а я больше не вернусь и не потревожу. — Не забуду, я никогда не забывал. Он берет ее руку в свою, сплетает пальцы и любуется тем, как они смотрятся вместе, подносит к губам и целует каждый ее палец. — Это все влияние момента, — уговаривает Миа, — и три бутылки вина. — Ты думаешь, что я тебя не любил, знаю, — напряжение в его голосе отливает сталью, — только ты не права. Я был зависим от тебя, как наркоман от дозы. И сейчас мои чувства такие же. С кем бы я ни встречался после тебя, все не то. Ненавижу тебя за это. — Я понимаю, о чем ты говоришь, но эти чувства ненормальны, они уже нас однажды разрушили. — Мы стали взрослее, умней. Можем работать над ошибками. — Я живу в другой стране… — Ты можешь вернуться. Жить в моей квартире. На работу я легко тебя устрою, на хорошую должность, обещаю. — И все вернется на круги своя, — Миа печально подводит итог. — Ты снова завладеешь моей жизнью, а я снова не смогу это простить тебе. — Тебя кто-то ждет там? Потому ты не хочешь? — он сжимает ее руку до боли, наверняка останутся синяки, но сам не замечает. — Нет, меня никто не ждет. В Берли Хедс она действительно одинока. Пыталась несколько раз кого-то найти, но ничего не вышло, и вот уже два года у нее не только нет отношений, но даже секса не случалось. Только вот Мие в этом комфортно, она привыкла жить уединенно и, если бы хотела что-то изменить, обязательно бы это сделала. Возможностей был миллион. Глаза Хенджина загораются, это видно даже при хреновом освещении, он обнимает Мию до хруста в ребрах, целует шею, губы, лицо. — Дай мне шанс, останься хотя бы на неделю, обещаю, ты не захочешь уезжать. — Хорошо. Она не может ему отказать.

***

Миа просыпается рано утром, успевая выключить будильник уже через секунду, как тот начал визжать полифонической мелодией на всю квартиру. Она аккуратно выползает из объятий Хенджина, нервно вздрагивая, когда он недовольно мычит во сне, шарит руками по ее опустевшей половине кровати. Поерзав он умолкает и успокаивается, вновь погрузившись в царство Морфея. Миа выдыхает. Она крадется на цыпочках в ванную, умывается и старается игнорировать флешбеки последних десяти часов. Горло саднит, а на бедрах и теле наверняка расцвели во всей красе синяки от засосов и следы от слишком сильно сдавливавших пальцев. Под веками всплывают картинки минувшей ночи: как глубоко она заглатывала член Хенджина в душе; как он водил крупной головкой по ее губам и толкался за щеку; как бурно кончил ей на лицо и долго смотрел на уносящие его семя с ее лица в слив канализации струи воды; как целовал ее щеки после и говорил, что она прекрасна; как она потом раскачивалась на его лице, пока пухлые хенджиновы губы старательно всасывали ее клитор, создавая вакуум, а его длинные аристократические пальцы массировали переднюю стенку влагалища. Этой ночью Миа натрахалась на год вперед. Так или иначе, но она все равно не может сдержать слез, когда бросает на Хенджина последний взгляд: во сне он кажется по-детски невинным. Приложение на телефоне пикает уведомлением, что ее ожидает такси в аэропорт. Она уходит, тихо прикрыв за собой дверь. Миа знает, что они могут разрушить друг другу жизнь, а рисковать не готова от слова совсем. Пусть лучше все останется как есть. Она снова убегает, обещая себе, что больше не вернется сюда никогда.