В саду алых камелий

      В месте пропахшим кровью, пылью и потом. Там, где склонили Боги головы в белых покрывалах, где от выжженного воздуха нестерпимо хотелось кашлять. Кромешная тишина поглотила всё пространство, ожидая вердикта. В этом месте свершился обряд поручительства. Богиня в жемчужно-золотых одеяньях огласила: — Мы Аматэрасу-Омиками объявляем: смертный приговор, вынесенный изменникам и их сосудам, будет отменён. Своим именем мы даруем всепрощение.       Словно лопнувший шар, вздох удивления разлетелся по всей пещере. — Ваше Величество, прошу! Одумай-... — Суд окончен, — бесстрастно взглянула Богиня и отвернулась.       Пока армия Владычицы кидала презрительные взгляды на побитых предателей, которые лежали под ногами повелительницы яркого Солнца, и травилась своим собственным ядом. Вокруг Бога с алыми глазами, искря, летала жёлтая молния. Генерал небесных войск умиротворенно смотрел на бывших врагов, радосто обнимающих своих измученных Ведущих. «Всё обошлось. Наконец…», — мысли бога рассыпались, когда зазвучал мягкий голос. — Всё хорошо, что хорошо кончается, Такемикадзучи-сама, — весело звенела речь беловолосого шинки в голове Бога. — Вы можете попрощаться с Ятогами, и после нам надобно возвращаться домой. — Во-первых, ещё ничего не закончилось! — хмыкнул мужчина, поправляя сине-зеленый рукав но́си, — Разбирательство с магом и его орудием ляжет на мои плечи. Во-вторых, готовься, что после этой бойни, нам нужно будет очищать от нечисти огромные территории, ибо Вайшравана погубила множество Богов. В-третьих, кроме Ято, я желал поговорить ещё с другими, вдруг они видели его, — Такемикадзучи печально смотрел на красные капельки, блестевшие на молнии.       Он, конечно, прекрасно понимал, зачем его некомпетентный Проводник это сделал. Его план даже сработал. Но найти причину такому безрассудству Таке не мог. В его голове абсолютно не складывался образ хитрого кролика, строящего из себя верного слугу, и этот акт самопожертвования. Неужели он ошибся? В самом начале или ошибается сейчас? — Как скажите. — ответил беловолосый Ведущий.       Дракон из молний, извиваясь, подставлял хвост и морду под теплые лучи. Хотелось погреться в солнечных ваннах, ведь сделать это позже, вряд ли, у него получится. Наверняка, следующую неделю он будет купаться только в стопках бумаги, если не отключится на двадцатом отчёте. — Вернись, Ки.       Золотая нить превратилось в юношу в белых накрахмаленных одеждах. Ведущий непонимающе нахмурил брови. Бог понял невысказанный вопрос: — Киун, тебе нужно отдохнуть. Надо перевязать рану, полученную так нелепо, в конце-концов! — Бог грома подошел к шинки, намереваясь хотя бы взглянуть на ранение, но слуга быстро ретировался, поджимая искусанные губы. Напоминание о «нелепом получении» нового шрама весьма раздосадовало орудие. — Лучше, дайте осмотреть вас. Ваши раны серьёзнее, к тому же здоровье молодого господина важнее, — видно было, что слуга мысленно загибал пальцы, считая аргументы. Его глаза бегали, внимательно анализируя, бледное лицо хозяина. — Ещё, Такемикадзучи-сама… — Хорошо, если уж мы оба покалечены, то лучше сделать это дома, — Такемикадзучи сделал ход на опережение: слушать нотацию, которую услышит снова, когда вернётся в храм, он не горел желанием.       Черноволосый юноша старательно избегал взгляд шинки, ведь раньше он никогда не предлагал лично перевязать раны. Ещё бы он перевязывал их этому хитрому белому кролику! Но сердце Такемикадзучи подсказывало, скорее набатом кричало, что пора бы извиниться за одну настойчивую просьбу. Раз уж представилась возможность, то нужно использовать её, хотя бы так? Но, кажется, первый блин комом. Какая неожиданность. — Всё же, дай, мне больше времени попрощаться с лжебогом и другими. — внезапно произнес Такемикадзучи. — Понял. Я буду ждать вас возле большого эноки. Удачи, господин. — Киун медленно поклонился, двигаться не хотелось. Плечо предательски ныло при малейшем движении.       Такемикадзучи взглянул на потуги Ведущего и развернулся, чтобы не смущать его.       Пробираться через негодующую потную толпу Богов со свежей раной не очень хотелось, но информация о маге, способным уничтожить Небесное царство в мгновение ока, была важнее. Если Ятогами прав, то всё было очень плохо. В глубине души Такемикадзучи всегда знал, что ситуация вышла из-под его контроля. Его обвели вокруг пальца маг и девчонка. Генерала Небесных войск! Сейчас Высшие царство стало уязвимее по его вине. Хотя, Старейшины вряд ли были бы удивлены такому раскладу событий.       Главное не проиграть войну.       В голове Бога ураганом неслись мысли: «Узнать бы, как выглядит враг! Вайшравана видела его, но допросить её не получится. Эбису был связан с кистью Ёмы и колдуном, но.», — воин влетел в Богиню, быстро сказав что-то на подобии извинений, ринулся в направлении оккультного божества. «Они предатели! Чужестранка убила столько наших Богов, и её помиловали?! Почему Её Величество так благосклонна?», — громогласно шептали Боги, изредка оглядываясь на Аматэрасу, желая концентрировать свой испепеляющий и брезжащий взгляд на полумертвую Богиню войны. Длинные рукава Такемикадзучи отчаянно хватались, спадая до сухой земли, за чужие платья и удерживали хозяина, оттягивая от заветной цели. Пробираясь через волны негодования, Бог мечей увидел черную знакомую макушку. Он легонько толкнул Кагутсучи. — Здравствуй, Такемикадзучи, — Бог лавы и огня повернулся и мягко положил руку на плечо, — Какое счастье, ты цел! Я слышал, что тебя серьезно ранили в истинной форме. — Здравствуйте, Кагутсучи. Рад, что вы в порядке. Не беспокойтесь, царапина и только, — поприветствовал Такемикадзучи в ответ.       Мужчина в расписной кирасе и юноша в окровавленном платье невозмутимо отстранялись от толпы, уходя глубже в зеленую тишину. Сухой ветерок слегка игрался с волосами Богов, намереваясь взлохматить кудри сильнее, но убегал раньше, чем что-то получалось. Солнечные лучи вместе с братьями солнечными зайчиками, не дотягивались через крону до темных макушек. — Мн, да… Неожиданно, что нас предала Бишамон. Очень жаль, очень жаль, — хрипло сказал Бог, качая головой. — А ведь она одна из семи Богов удачи! И ей ничего не будет за весь балаган, устроенный на Небесах… — Таков закон. Гадание показало, что мы ошиблись. Владычица рассудила правильно… — Бог мечей бесконечно радовался этому способу. Правда, он о нем совсем забыл, но это ничего — главное, что Тэнзин вспомнил. Вовремя однако. — Нет, Такемикадзучи. Законы у нас старые, пыльные. Невинные страдают, а виновные выходят сухими из воды, — воин неодобрительно махнул головой в сторону оскверненной девы с бело-желтыми волосами, рядом с которой стоял на коленях юноша в очках. — У людей — лучше. У них она бы понесла наказание. Здесь один фарс, жаль мне Её Величество. — В вас говорят братские чувства? Почему вы жалеете её? — Зуччи изогнул черную бровь, — наша правительница способна сама изменять законы! Если так посудить, то прорехи в нашей судебной системе вина Повелите. — Цыц! Думай, что говоришь! За такие мысли Небеса могут пойти против тебя и выгнать из Такамагахары. Хочешь стать предателем? Некоторые только и ждут твоей ошибки, — ввинчивались бурые глаза, смотря настороженно. — Ты многого не знаешь, хотя генерал. Честно говоря, мало кто осведомлен об этом, — Бог пришел на еле слышимый шепот и наклонился к уху собеседника. — Послушай, есть законы, которые даже Ей не подвластны. — Есть что-то выше закона Небес? — возопил длинноволосый, но после испепеляющего строгого взгляда быстро прикрыл рот. В голове Бога эта мысль не могла ужиться. «Что возвышается над самим Небом?», — если кто-то задал бы этот невинный вопрос в прошлом, то не сомневайтесь, в царстве Богов его приняли бы либо за умалишенного, либо за невежество, решившего предписать себе смертный приговор. Первое воплощение Такемикадзучи уничтожило с особой жестокостью многих, которые ставили под сомнение законы Небес, а значит и силу Её Величества. Так ему рассказали Старшие. Хотя, сейчас божества стали весьма лояльны, прекращая обращать внимание на жужжание «мух». Однако, многие создания стараются держать свой язык за зубами. Если брат самой Владычицы сказал такое, то что же происходит на самом деле…       Листья дзельквы дребезжали на ветру, солнце иссушило их. — Да, — Кагутсучи резко поднял голову к кроне, прищуря глаза. Лучи солнца добрались уже сюда. — Но этот разговор не для лишних ушей и глаз. Я давно хотел объяснить тебе это. Такемикадзучи, зайди ко мне каким-нибудь днём. Разумеется, чем раньше, тем лучше.       Зуччи качнув головой в знак согласия и прикрыл глаза. Толпа ещё возмущалась. — Повелительница должна собрать нас вскоре для важной миссии. И тебе лучше подготовить отчёт о том, что ты творил на земле, Бог грома, — прыснул ядовито Кагу. — Меня отправили успокаивать тебя! — Прошу меня извинить. Признаю, заигрался. — Такемикадзучи немного опустил взгляд. — Твои игры и заскоки дорого обходятся. Людям прежде всего. Надеюсь, мы поняли друг друга. До скорой встречи. — Кагутсучи поспешил скрыться. — Да, спасибо. Ждите меня через неделю. До свидания!       Такемикадзучи, вынырнув из тени, быстрым шагом направился в толпу, к Ято. Не пойми откуда взявшийся Бог, слишком хорошо был осведомлен о маге, чтобы его потерять из виду. Разве теперь Зуччи имеет права на ошибку? Нужно было вытянуть из него любую крупицу информации. Всё, что он знал или краем уха слышал. Всё.       Но когда до синеглазого Бога оставалось каких-то десять метров, легкий звон колец посоха, разнёсшийся с другой стороны, заставил остановиться. Вначале хотелось выкинуть глупое наваждение и продолжить идти, но Такемикадзучи развернулся. Алые глаза метались из стороны в сторону, ища посох. Но его не было. В горле пересохло. Зуччи был уверен, что звяканье было рядом. «Уйти от меня намерен?! — возмущенно думал Бог и развернул рядом стоящего. — Не он!» Оттолкнув мужчину в зелёном кимоно, черноволосый схватил за плечо другого: — Эй! Что ты… — начал было говорить незнакомец. Такемикадзучи, недослушав, ринулся к третьему. Кружа среди толпы, он оборачивал и оглядывался на каждую тень со спины. Подходя к Богине, Такемикадзучи услышал оглушительный тихий дзинь слева. Кинувшись туда, Бог вышел на ярко освещенную опушку. Обернувшись, он понял, что выбрался из массы небесных созданий. Звон посоха прекратился. Он не слышал больше его. Поджимая сухие губы, Такемикадзучи отчаянно пытался найти. Досада сжимала молодое сердце. Зачем доверять этому органу, если всё равно остаешься ни с чем! Длинные шелковые рукава сильно истрепались, ползая по земле, еле успевая за хозяином. «Теперь ещё объясняться за испачканные рукава нужно будет! Пресвятая Аматэрасу», — при этих словах глаза невольно устремились на маленькую госпожу. Такемикадзучи собирался потупить свой взгляд, ведь смотреть на Владычицу в упор было неуважительно. К глубокому удивлению Такемикадзучи таким грешником был не он один.       Молодой Бог, который больше походил на буддийского монаха, в темных одеждах и спавшим белым божественном одеяние, держал золотой посох. И смотрел без стыда, смотрел на Неё. Он… облизнулся, как будто желая сожрать?       Всё застыло. Бог мечей не помнил, как добрался до рыже-русого юноши. — Молодой господин, — Такемикадзучи, коснувшись плеча монаха, развернул невежу. Но внезапно посох, что был в руках мага, прочертил тонкую красную нить на ладони Такемикадзучи.       Из лёгких выбили кислород. Перед глазами Бога бегали черные пятна. Голова раскалывалась: душераздирающие крики давили на вески. Злобное хихиканье и плач наступали сзади, спереди, сверху и снизу. Голоса были повсюду, они душили!       Кровь текла по венам, словно лава, обжигая кожу. Царапина на ладони отдавала зудящей и пульсирующей болью, в ней был яд. Хотелось разодрать бе-зум-но.       Горячо.       Плохо.       Больно.       «Черту! Проводите черту, быстрее!» — кричал голос Секиуна где-то на затворках памяти. — Черт, я ранил его… — голос молодого Бога слышался приглушенно.       В ушах шумело так, что перепонки вот-вот порвутся. Такемикадзучи, отчаянно хватая ртом воздух, резко согнулся, на грудь давило что-то с гигантской тяжестью. Лишь бы не задохнуться! Чувствуя удары пульса прямо под горлом, он пытался встать на ватные ноги. Поймав руку помощи, пальцы отозвались лютой болью, словно их сломали все разом.       Мозг отчаянно приказывал сорваться в бег, но обмякшие ноги никак не могли пошевельнуться, несмотря на все попытки. Такемикадзучи, падая на незнакомца с посохом, ощущал, как его насквозь протыкали острыми иглами и поливали кислотой, а когти впивались в плечо, оскверняя его. Ужас охватил его, по макушке пробежал холодок смерти.       «Помогите кто-нибудь…спасите.я не хочу умирать!.. Оуки»       Бог провалился в холодную темноту, окутавшую его в объятия.

***

      Первое, что помнил Такемикадзучи — это ледяные ладони. Ощущение липких тонких пальцев на своем лбу заставило слегка сморщить нос. Вязкая тошнота была во рту, раздражая рецепторы: кмок не давал её опустить в желудок. Попытка поднять голову вызвала вспышку, обжигающую нервы, а сверху — сдержанный смешок. Опустошенная от мыслей голова упала на твердые бедра. Такемикадзучи медленно приоткрыл глаза, но всё же свет успел их поцарапать. Черные пушистые «зайчики» играючи заполонили взгляд.       «Не уж то я ослеп?» — Такемикадзучи-сама, как вы себя чувствуете? Где болит?.. Что же делать? — юноша еле слышно топнул. — Ах, да что я в самом деле! Простите, меня дурака. Моё орудие. Нет-нет, здесь всё моя вина, — на одом дыхании пролепетал незнакомец, смотря, будто впиваясь, в лицо Бога. — Всё это из-за того, что я так беспокоен и встревожен последними событиями. Моё волнение передалось и ведущему шинки. Напряжение дало о себе знать: он не ожидал, что к нам подойдут и… желание защитить меня вылилось в такой казус! Ох, что же будет! — Да, полно вам! Не умираю же я. Успокойтесь. — выдавил из себя слова Такемикадзучи. Он всё ещё чувствовал отвратно.       Такемикадзучи осторожно осмотрелся: глаза всё ещё болели. Он лежал на коленках странного создания, которое мельтешило, такое ощущение намеренно. Взгляд не мог на нём сфокусироваться, а запомнить какие-нибудь черты юноши, кроме цвета волос, почему-то не получалась. Бог мечей рефлекторно поежился. Не нравилось ему вся эта ситуация. Проиграл земному божку, упал в обморок, валяется на чьих-то коленях — сегодня не его день.       Наконец, внимание черноволосого привлекли толстые ветки дзельквы, а точнее их количество. Они были россыпью звезд на величественном чешуйчатом стволу и тянулись вверх, к солнцу. Обычно его крона под вниманием светила становилась салатово-изумрудном фонариком, но сейчас, вопреки нахождению Солнца, листья были холодных вечерних оттенков, будто сейчас ночь. Конечно, такая крона могла перекрыть теплые лучи, но не поглотить же их совершенно. Но тень успокаивала. — Ладно-ладно, я понял: меньше стресса — меньше проблем! — розоватый блеск хитро блеснул в изучающих карих глазах. — А с вашими слугами всё в порядке? Если посох задел вас, то что же говорить о ваших шинки? — На данный момент со мной нет орудий. Я отозвал их. И я не думаю, что такая маленькая царапинка заставила меня. — Такемикадзучи поджал губы, вставая с колен незнакомца.       Кровавые порезы засочились, что не позволило сесть ровно. Раны зудели, но привычка была сильнее. Да, привычка. В прочем спина была колесом вопреки попыткам. — А? Простите, я только сейчас заметил, что вас кто-то хорошенько располосовал.       Бог-монах зажмурился в неловкой улыбке, почёсывая затылок. От этого смущенного и невинного действия всё сжалось внутри Такемикадзучи. По лбу Зуччи пробежала капелька холодного пота. Юноша исподлобья бросил острый стальной взгляд: — Так чем же я обязан вниманию самого Генерала небесных войск?       Зуччи наконец смог сфокусироваться на собеседнике. Рябь исчезла. — Вы, наверное, недавно в доме Богов и не знаете, что на Владычицу нельзя смотреть в упор. Вы должны склониться перед величием Солнца. — Оу, вы правы. Меня пригласили совсем недавно, — монах туманно взглянул в сторону.— Моё невежество взволновало… Это всё потому что я увидел её так близко, она была прям передо мной, а раньше казалось так высоко, выше неба, когда я был внизу, на земле, среди людей… Но теперь я здесь. Удивительно, правда? — Монах взял посох, который был облокочен на старое дерево. — Прошу, будьте осторожнее в своих словах, тонах и действиях. Тут у всего есть уши и глаза. — Спасибо за помощь и объяснения. Не ожидал, что Небеса будут волноваться о новеньких, — незнакомец дернулся, как будто вспомнив что-то важное. — Ах, да я наложил легкое заклинание от боли в голове! Надеюсь, оно помогло?       Юноша мило улыбнулся. Такемикадзучи гораздо лучше чувствовал себя, но ощущение тревоги и опасности не покидало ни сердце, ни разум. Казалось, за этим ласковым и открытым божеством скрывается опасность. Большая опасность. Слишком он ласков и дружелюбен. И не-фор-ма-лен. Странности ещё прибавляло то, что монах брал вину на себя за обморок Такемикадзучи. Но это смешно!       «Если его орудие ранило меня или отравило, то это не так опасно, как раны полученные от Лжебога». — Такемикадзучи плывущем взглядом рассматривал свой наряд. Шелка больше не засияют, а ему ведь и правда нравилось это нóси.       Зуччи коснулся изорванных красных кусочков ткани. Противная жидкость испачкала руки. Металлический запах коснулся и внезапно ударил в нос. С трудом сглотнув, Такемикадзучи глубоко вздохнул. Он не помнил, когда ему в последний раз было плохо смотреть на кровь. На свою кровь. Он так привык её видеть в детстве. На руках, на ступнях, на бедрах. Ещё хотелось на кистях или тонкой шеи, чтобы забыться и хорошенько выспаться. Конечно, желание держалось в тайне от своих Старейшин. Как в общем-то и все другие.       «Я переволновался и делал слишком резкие движения, вот раны и открылись. Киун был прав: нужно быть осторожнее. — Бог устало, но мило улыбнулся, подходя к русому— Я не должен его спугнуть. Личность мага неизвестна, враг может быть под маской невежды. Никого нельзя сбрасывать со счетов. За этой дружелюбной улыбочкой наверняка скрывается тайна. Я должен отрыть её». — Боль прошла, да хранит вас Владычица мира, —Такемикадзучи чуть-чуть опустил голову в знак благодарности. — Печально признавать, что Небеса не могут уделить каждому внимания, но незнание не освобождает от ответственности. Я был рядом и решил предостеречь.       Ветер обозначил своё присутствие, легонько толкнув холодком обоих собеседников. Такемикадзучи это показалось благословением, ведь его тело ещё горело. Крона не спасала от жара. Тень красиво падала и окутывала только юношу в буддийском одеянии, открывая его зоркие насмешливые глаза. — Ясненько, я учту. Если у вас нет больше ко мне вопросов, то я могу идти? — По правде говоря, есть один. Как вас зовут?       Розовато-карие глаза расширились. — Моё имя? — Да, ваше имя, господин. Вы мне помогли, а я имени вашего-то не знаю. — Меня называют Бато! Я, Бог дерева Софо́ра, люди ещё лекарем меня кличут или травником. Правда, здорово?       Бато проговорил это так быстро, словно боясь забыть, всё сильнее сжимая своё орудие. Плечи целителя были напряжены, а веселый смех казался нервным. Такемикадзучи слегка озадачился такой реакцией, но допрашивать не захотел. Может мало известный бог не ожидал, что им могут заинтересоваться? К тому же Зуччи чувствовал себя сгнившим выжитым лимоном, которого хорошенько побили и выкинули в темный пыльный угол. Думать не хотелось ни сейчас, ни сегодня. Может завтра, завтра утром или послезавтра вечером… — Приятно познакомиться с вами, господин Бато, — черноволосый протянул руку. — Надеюсь, вы не против, если я зайду к вам. Мне нужно делать отчет об мятеже, господин подошел бы в качестве свидетеля. Куда мне приходить, скажите, пожалуйста?       Монах аккуратно пожал простёртую руку, расплываясь в довольной улыбке. Солнечный лучик прорвался и разрезал тьму от листьев. — Это уже не один вопрос! — звонко засмеялся Бато, разрывая рукопожатие. — Мой скромный домишко находится на острове Окинава, в лесу Янбару. Встретимся через неделю около двух часов дня? Согласны? — Да, меня всё устраивает. Буду ждать встречи. Благодарю за содействие! — И вам не хворать…       Бато укутался в белый изорванный балахон, словно филин, прячущийся в своих перьях от ярких «врагов». Прижимая к себя орудие, буркнув что-то про то, что она неугомонная девчонка, добралась и до сюда, он вылетел из-под кроны дзельквы.       «Странный какой, — подумал Такемикадзучи, отряхивая свой наряд. — разберусь с ним позже. Сейчас надо найти Ки. Найти, вот только где…»       Молодой Бог заметил, что лучи упрямо и упорно выгоняют его из-под чудного островка тени, уничтожая его.       Солнце может быть таким ярким?       Освещенность местности никак не помогала разыскать иголку среди сена. Хоть и толпа исхудала по бокам, но от уменьшения стога игла не станет больше. Этот белобрысый шинки сквозь землю провалился. Так всегда: когда он нужен, его нигде нет. Он опять вздумал прятаться от хозяина?       «Нахал»       Такемикадзучи собирался бурей пронестись по всей пещере и задать нерадивому Ведущему взбучку, но и не пройдя пяти метров, почувствовал в ногах слабость. По ним что-то горячие текло… Нервная дрожь или это был озноб заставили опуститься на сухую землю. Отлично, он умрет от потери крови вокруг толпы, пока его Проводник дремлет где-нибудь в теньке, наслаждаясь девятым сном.       Кривая улыбка отразилась на бледном лице. Чего он ожидал? Что от одной клятвы земля станет землёй, а небо — небом. Наивный, много хочет! Он давно должен был понять: его орудия под страхом смерти не признают и капли своего греха, даже одного.       Сжимая до посинения руки в кулак, выдохнул бог. Нужно было собраться. Он, Генерал небесных войск, ему некогда плакать. У него нет на это привилегии. Такемикадзучи встал (упав два раза). Если его качающиеся передвижение можно было назвать походкой, то да это была она. Он еле добрался до большего ветвистого дерева с серым стволом. И о чудо, там спала его белобрысая головная боль. «Сейчас я тебе устрою райские кущи!»— пронеслось в черноволосой голове. Такемикадзучи с неимоверным усилием набрал в лёгкие побольше воздуха: дышать было трудно. Лжебог сломал ему ребра? И закричал прямо в ухо сладко посапывавшему слуги: — Какого Идзанаги! Я должен тебя искать по всей пещере, истекая кровью! У тебя есть совесть, бесстыдник?! Ты спишь, а я умираю… и так всег… Что за удивленное выражение лица? — Такемикадзучи глазами кидал молнии.       Киун подскочил, как ошпарившийся, зажимая уши. Но это нисколечко не помогало. — Я-я...я предупреждал молодого господина, что б-буду ждать око… Что с вами?       Серо-карие глаза с щенячьим беспокойством впились в Бога. Такемикадзучи не понравилось, как на него посмотрели, словно на труп.       Шинки подхватил своего хозяина и мягко усадил на дряхлую скамеечку. — Что произошло? Ваши раны открылись. Вы упали? Где болит? — орудие оторвало ткань с рукавов, бескомпромиссно собираясь перевязать. — Не молчите, как долго вы в таком состоянии? Почему… почему вы сразу не назвали моё имя?       Слуга из ткани свернул валик и положил его под подмышку Такемикадзучи, руку господина подвесил веревками из рукава, прижимая к туловищу. — А ты бы услышал? — хмыкнул Бог. Очевидно, что он бы не пришёл. — И прекрати сыпать вопросами! Это я должен делать.       Киун дернулся, но решил не акцентировать внимание на оскорбительный вопрос. Сейчас было не до этого. На грудной клетки Зуччи были жуткие кровоподтеки. Он поверхностно дышал: захватывал маленькие кусочки воздуха и тут же их выплевывал. —Такемикадзучи-сама, прошу не дергайтесь. Я не смогу хорошо перевязать и сместить нагрузку. Дышите и сидите ровно! — Ай! — Терпите, сейчас-сейчас. Чуть-чуть осталось.вот так…и вот тут…       Беловолосый начал туго перевязывать грудь, благо плотная ткань этому способствовала. — Ты меня спасаешь или душишь?! Больно, — Такемикадзучи попытался ослабить веревки, но быстро получил по рукам. — Всё. Не трогайте, ещё занесёте грязь или другую бяку! — Бяку? Мне не пять, я знаю чем это грозит. Просто ослабь там, — Такемикадзучи дрожащей рукой показал на плечо. — Нет, — строго сказал шинки. — если я ослаблю здесь, то кровь пойдет. Если перенесу нагрузку на грудную клетку, то будет ещё хуже. У вас сломаны ребра. Знаю, вам неудобно, но нужно потерпеть.       «Всё-таки сломаны.» — Понял, мне не привыкать. — пролепетал Такемикадзучи. — Так что же случилось, молодой господин? — голос Киуна на первый взгляд был уверенным и спокойным, но нервные нотки отдавались эхом. — Ничего. Упал.       Бог отвел взгляд. Объясняться не хотелось и уж тем более раскрывать тайны, страшные подробности обморока. Хватит на сегодня откровенностей. Слишком много от него требуют. — Такемикадзучи-сама, я не смогу вам помочь и облегчить боль, если вы будете от меня скрывать что-то.       Терпеливость была одно из главных черт Киуна. Он никогда не требовал всё здесь и сейчас. Бог молний и меча всегда ценил и благодарил за это Ведущего. Мысленно. Однако молчание могло только ухудшить положение. Сейчас этот соня напридумывает что-то этакое. И будет пытать потом вопросами: Киун не отвяжется пока не узнает. — Я упал в оброк.       Спокойное выражение лица выдавало быстро взлетевшие брови, но шинки успел нацепить маску нейтральности.       Бог нахмурил брови. Такемикадзучи до дрожи, до скрипа зубов, до тошноты, до синевы выводил этот вид ещё с самого детства. Одним словом спокойное лицо Киуна бесило в таких ситуациях. — Я услышал вас. Подождите здесь. Я схожу в Такамагахару, в ваш храм. Возьму каталку или носилки, — терпеливо и как-то тихо объяснял Ки. — В вашем положении передвигаться нужно сидя. — Нет, я не буду ждать! Вернёмся в храм вместе. — Но… хорошо, если того желает мой молодой хозяин.       Киун знал, что его Бог вспыльчив без причины. Ведущий решил не искушать судьбу: господин в не лучшем настроении. Да и перечить и оставлять его, не хотелось. Неизвестно улучшится или ухудшатся состояние Бога. Был риск, а рисковать Ки не любил и не хотел.       Хмурясь и бурча под нос проклятия на Ятогами, дрожа, Зуччи с усилием воли поднялся. Слуга аккуратно, насколько это было возможно, подхватил Такемикадзучи под левое плечо.       Сейчас бледности Бога грома и мечей ужаснулась бы даже аристократка. Губы потрескались, в уголках кровоточили, синяки под алыми глазами стали четче, иссиня-черные волосы перепутались: на концах появились противные колтуны. А его наряд был словно в грязной серой муке. Ожидаемо, но Старейшины сказали бы, что он недостойно выглядит для Свирепой молнии. Что нужно было меньше падать, не пропускать удары врага, больше спать и меньше с ними оговариваться. Последнее, как не стареющая классика, всегда актуально.       Мягкие руки Киуна уверенно поддерживали и направляли Бога к ближайшему храму. Такемикадзучи пытался идти самостоятельно, но это не получалось. Его буквально тащили. А ведь хотелось сохранить достоинство. Величие. Но по итогу, он как маленький побитый щенок, поджимающий хвост.       Хотя, при Киуне можно слегка расслабиться.       Ведь он же не будет это припоминать? Или ещё какую-нибудь пакость делать? Киун же клялся именем. Клялся. Или это тоже было притворством? Он же не солгал об этом, чтобы… чтобы просто поиграться с Такемикадзучи? Он не сделает этого, правда?       Бог полностью завалился на слугу.       Они ушли от зноя быстро. Солнце осталось с Повелительницей в каменной пещере и не собиралось идти за ними. Теперь приветливо появлялись азуса, гинкго и магнолия. Ветер шумно разговаривал с ними. Деревья охватывали изумрудом потайные тропинки богов. Жемчуг магнолий, рассыпанный крапинками, сиял, скрывая бога и шинки.       У Такемикадзучи от свежего воздуха заболела голова. Зуччи злился. Злился на Лжебога, на мага, на Старейших, на Ки, на себя и на этот воздух. Хотелось лечь и заснуть, а не идти в свой сер-пен-та-рий. Но идти надо.       Такемикадзучи невольно взглянул на Ведущего. К его вспотевшему лицу прилипали белоснежные локоны, а серо-карие глаза смотрели прямо. В них был какой-то упрямый яркий огонек. Так казалось Такемикадзучи, хотя, скорее всего, это была выдумка его воспаленного сознания. Сколько себя помнил Бог молний этот лживый свет в глазах всегда покорял его. Заставлял замолкать, отводить глаза и опускать голову. От него невыносимо сжималось сердце. Ещё в первую встречу. Слишком большую власть имел над ним мягкий и лучезарный взгляд добрых глаз, потому ещё будучи ребенком, Таке дал себе обет, что так не должно быть: надо сломать и разорвать эту нить. Он не должен доверять Старейшинам, не после того, что они сделали. Он не завяжет петлю на свою шею снова.Нет.       Они шли уже час. Удивительно, но Киун не просил идти побыстрее и не заваливаться на него. А ведь он тоже ранен, ему больно и неудобно. Ки так старательно тащит его домой. Было в этом что-то теплое, сладкое, ласковое, что заставляло ёкать измученное сердце.       Бог поджал губы и отвернулся. Смотреть на это чудо природы, не хватало сил.       Да, он определенно купит шоколадных грибов. Определенно.       Мужчины добрались до красивого, но старинного храма. Белая краска на столбах потрескались паутиной, фонарики с желто-фиолетовым свечением освещали сакуру. Серебристые ивы нежно подметали дорожки для мужчин. Хозяйка так приказала.       Они скоро окажутся в Касиме, но перед этим нужно встретится с одной озлобленной женщиной… девушкой.       Вспышка молнии взлетела в небо и рассеялась.

***

      В салатовых зарослях клёна, его острые листья хорошо рябили, рядом с монахом стояла девочка в белом кимоно и с повязкой на голове в виде треугольника. Несмотря на юный возраст на её губках виднелась красная помада. — Отец, прости меня. Я не хотела, — девочка опустила свою голову, челка скрыла раскаивающиеся глаза. — Ничего-ничего. Всё вышло даже лучше, чем я думал. Бишамон уничтожена, Небеса слабы. Ты видела, что с ними сделал наш Ябоку! — веселый хохот окутал дитя. — Он располосовал того мальчишку и разрезал Небеса. Дивно. Конечно, печально, что твой брат ослушался и влез туда, куда не следовало, — маг мягко коснулся головы, поглаживая шелковистые волосы Норы. — пришлось спасать нерадивого сына. Но это ничего. Родители всегда спасают своих детей.       Мужчина улыбнулся. Шинки подняла голову и радостно улыбнулась. — Ябоку заслужил наказание! — Мидзучи, ты ещё злишься на него? Оставь это. Сейчас лучше сосредоточиться на его друге. Он весьма не в завидном положении, а ведь он твой хозяин. — Парень говорил о Такемикадзучи.       Нора непонимающе взглянула, но потом маленькая самодовольная улыбка расцвела на её личике. — Отец, ты придумал, как мы дальше его использовать?! — Есть мысли. Да, определенно. Он хорошая фигура, которую можно и нужно использовать несколько раз за игру. Я рад, что Небеса не заметили пропажу. Скоро предстоит нам стать художниками, Мидзучи. Будим красить!       Радостный топот детских ног и шелест голоса мужчины скрылись в изумрудных тенях.