***
Обида гложет. Она практически проедает в Чимине дыру. Он пинает какой-то камень, со злобой смотрит, как тот пролетает полметра и со стуком падает на тротуар. Омега дует губы. Как Тэхён вообще мог так поступить с ним?! Да, конечно, его альфа часто бывает занятым, но время по пути в школу и из неё — это то время, когда они действительно могут быть вместе! Это единственный способ увидеться, подержаться за руки, целоваться около подъезда, пока никто не видит! Чимин просто поверить не может. С момента, как Хосок его разбудил, он позвонил Тэхёну, и до сего момента прошло где-то полчаса, а омега в таком шоке, что даже от главных врат ушёл недалеко. Чимин оглядывается, ждёт чего-то, сам не знает чего, и приваливается боком к школьной ограде, вздыхая. Идти одному домой непривычно, даже как-то противоестественно. Но даже так сумерки всё же опускаются на Мунсан, и, как ни крути, а дел у него ещё невпроворот. Одного домашнего задания сколько задали! Ему это всё не вызубрить и до утра. Путь до дома он преодолевает довольно быстро, тишина во дворе напоминает об обиде, и Чимин спешит подняться на пятый этаж, чтобы хоть немного потушить её. Наверняка, сейчас его встретит папа, накормит вкусным ужином, поцелует, и присутствие старшего брата даже никак не скажется на его явно плохом настроении, накопленном за эту дурацкую субботу. Но в коридоре его никто не встречает. — Па-а-а-ап? — зовёт он, стягивая кеды. — Пап! Омега снимает рюкзак с плеч, протопывает до кухни-гостиной и вертит головой. Никого. — Папа? Я дома, — он шмыгает носом и застывает посреди просторного помещения истуканом, вслушиваясь в отдалённые звуки. Затем шагает к комнате Хвэ, тихонечко открывает дверь и заглядывает внутрь. Однако и там искомое не находится. — Подглядывать — дурной тон, — раздаётся хриплый голос за спиной, и Чимин крупно вздрагивает, мизинцем ударившись о косяк с перепугу. Он шипит дикой кошкой, подпрыгивая на месте и оборачиваясь. Чисон, сонно чешущий щёку, смотрит в ответ несколько затуманено. Чимин жуёт губу, насупившись. Пульсирующая боль не даёт расслабиться точно так же, как и наличие старшего брата в этой квартире, которое за эту неделю так осточертело. И сейчас, находясь и без того в подавленном состоянии, он понимает, что очень зря они столкнулись. Когда он там уже уезжает?! — Забыл тебя спросить! — выдаёт Чимин озлобленно. — Папа сегодня задерживается, — зевая, сообщает брат. — А ты, я смотрю, без папеньки-то жить не можешь. Что будешь делать потом, когда свою семью заведёшь, а? Станешь таким же папкой, а к своему всё будешь бегать, да на коленочки к нему забираться? — Чисон ухмыляется, поправляет перекрученную ото сна штанину и, не получив от ошарашенного омеги ответа, направляется к кухне. А у Чимина всё внутри поднимается бурей. За что жизнь так с ним? То и дело подкидывает всяких придурков! То Юнги, то родной брат! Он скрипит зубами, неотрывно наблюдая за Чисоном, что беззаботно ставит чайник и достаёт кружку. — А ты-то сам? — хрипит он и с силой сжимает в кулак лямку рюкзака. — Такой же папенькин сыночек! Любимый! Не то, что я! — кричит он, а старший брат замирает с поднятой над шкафчиком рукой. Медленно разворачивается к нему, непонимающе моргая, и Чимин продолжает: — Бесишь! Хвэ всё для тебя делает, а ты пользуешься этим! Убил отца и рад, да? Потому что всё внимание папы теперь только для тебя! Я прав?! — Ты чокнулся? — шёпотом спрашивает Чисон спустя минуту гробового молчания. — Меня не проведёшь! Я тебя насквозь вижу, — омега маленькими шажками двигается в сторону своей комнаты, чтобы если что, запереться там. — Ты, может, и не мой брат вовсе? Усыновили? Опекунство по госпрограмме? На лице Чисона отражается целый спектр эмоций. Его глаза прикованы к лицу Чимина, что горит праведным гневом. К чёрту. Ему всё это надоело, весь этот спектакль. — Ты чё несёшь, блять? Головой на своих танцах отоварился? Или мозги от зубрилки поплыли? Вот оно! Этот говор! Хулиганский, омерзительный, так напоминающий кое-кого. Глубоко в груди отдаётся боль, нарастает, и вот уже омегу трясёт, но он не отводит глаз. Чисон ставит коробку с печеньем рядом с кружкой с глухим стуком, глядит в ответ так, словно вот-вот накинется с кулаками. А он может. Такие как он это могут. Чимин воочию видел, каким устрашающим бывает Юнги, когда дерётся. Дерётся за то, что ему дорого. Перед глазами плывёт. Его отшатывает, но он всё равно фокусируется на брате и скалится в ответ на то, как Чисон за этот короткий миг стал ещё ближе. Подкрадывается, как будто тигр к жертве. Брат хватает его за плечо и Чимина чуть ведёт. — Не трогай меня, — выплёвывает он, и брат убирает руку. — Кого ты пытаешься обмануть? — спрашивает Чисон, стоя прямо напротив. Чимин стискивает челюсти, вздёргивая подбородок. — Меня? Хвэ? Или человека с того большого фото в твоей комнате? О, себя? Наверное, себя, да? — брат склоняет голову набок, обхватывает подбородок и жмёт на щёки пальцами. — Только это плохо закончится, мой младшенький братик. А если ты полезешь к папе со своими дебильными теориями заговора, помни, я найду тебя где угодно, хоть из-под земли достану и заставлю извиняться, валясь у него в ногах. У тебя нет никакого права подозревать его в грязи. Тем более после того, что он пережил. Он любит отца, а ты… — Я тоже! — выкрикивает Чимин, вырываясь. — Но… — Но ты просто обиженный, — заканчивает за него Чисон. Глядит в самую душу и обжигает словами до красноты и жгучей боли. — Тебе не убежать от судьбы, как ни старайся. Обвиняй кого хочешь, — брат суёт руки в карманы пижамных штанов, — и за что хочешь. Правда останется правдой, а не ложью. Омега размыкает губы, моргая. Чисон, видимо, сказав всё, что хотел, возвращается к своему занятию и, как ни в чём не бывало, интересуется: — Чай будешь? Чимин хочет ответить гадко, даже подбирает более обидные слова, однако трель замка его отвлекает. Он переводит взгляд с кухни на коридор, и оттуда, шурша пакетами, выползает уставший Хвэ. И омега, бросивший рюкзак тут же, и Чисон, отвлёкшийся от кипящего чайника, бросаются ему на подмогу. Папа мягко улыбается, передавая каждому сыну по пакету. — О, мои Чи-Чи помирились, наконец? — Хвэ указывает рукой, куда поставить пакеты, и выключает пищащий на всю гостиную чайник. — А я вам вкусняшек накупил! — с выдохом он усаживается на стул. — Решил, так сказать, порадовать своих детей. — А себе ты что-нибудь купил, па? — Чисон принимается разбирать свой пакет с продуктами. — Ты же знаешь, для меня важнее ваше здоровье и благополучие. Когда ты принесёшь мне внуков? — Па-а-а-а, — Чисон закатывает глаза. А Чимин в этом время заглядывает в свой пакет и видит там парные пирожные, парные упаковки мороженного с разными вкусами, парные баночки с любимой сладкой водой. И сердце щемит. Он едва подавляет слёзы, трясущейся ладонью потянувшись к баночке детского сока, которую когда-то давно на свои сэкономленные карманные деньги покупал ему десятилетний Чисон. Достаёт её, крутит, замечая, что дизайн с тех пор сильно изменился. А изменился ли вкус? Он смотрит на брата, который, стоя к нему спиной, укладывает в холодильник скоропортящиеся покупки. — Ой, а времени-то сколько? — спохватывается Хвэ и, кряхтя, встаёт со стула. — Надо ж ужин разогреть. — Сиди, я сам, — говорит ему Чисон, и папа подчиняется, плюхнувшись обратно. Чимин ловит его искрящийся взгляд и краснеет, осознавая, что он снова совершил ошибку. Которых и без того накопилось уже предостаточно.***
Чонгук оглядывается, когда за Юнги прикрывается входная дверь. Аён пробегает мимо с довольным визгом и заскакивает к сидящему на диване папе на колени, отвлекая его. Бета выключает воду, стряхивает ей остатки с рук, после, приложив ладони к полотенчику и стараясь быть как можно тише, выскальзывает в подъезд вслед за хёном. Ему не терпится с ним поговорить. Безумно хочется узнать у него, всё ли ему понравилось. Тот к этому времени уже прикуривает сигарету, прислонившись поясницей к перилам, и смотрит на него сквозь заклубившийся дым. На его скуле синяк, на костяшках пальцев Чонгук приметил царапины ещё несколько часов назад. И всё это так красиво и брутально выглядит, что сердце ударяется о рёбра гораздо чаще, чем должно. Он прикрывает за собой дверь, прислоняется к ней спиной, занеся за неё руки, и скользит взглядом по фигуре Юнги. — Хён… — С днём рождения, — улыбается, следом вновь поднося фильтр к тонким губам. Чонгук в ответ тоже тянет довольную улыбку. — У тебя очаровательный братишка. Я бы хотел себе такого младшенького. Мне кажется, это клёво. Играть с ним вот так, помогать с уроками, заботиться и защищать, — хён выдыхает, запрокидывая голову, и теперь Чонгуку видна его шея и выраженный кадык. Бета облизывает губы, кашлянув. — Но не сложилось. — Почему? — Выкидыш. На нервной почве. Только подумать… — он вздыхает. — Почти шесть лет прошло, а папа всё ещё мечтает о втором ребёнке, — Юнги, склонив голову на плечо, заглядывает бете в глаза. — Но всё без толку. Остаётся только мириться с таким слюнтявым сынишкой, как я. Чонгук не находит, что ответить. Такого рода личное откровение его хёна поражает до глубины души, и он стискивает собственные пальцы в кулак. Юнги же сжимает сигарету во рту, задумчиво переведя взгляд на потолок. И тут двери лифта открываются, и оттуда вываливается весьма недовольный Намджун. Он стреляет глазами сначала в Чонгука, заставив того вздрогнуть, а затем в альфу. — Поделись дымком, хённим, — хрипит он требовательно и, не дожидаясь какого-либо ответа, притискивается к Юнги вплотную и протягивает ладонь. — Быстро ты, — хмыкает тот, так и не шевельнувшись. — Это во-первых. А во-вторых: ты бросил. — Ёбаный ты в рот! — рявкает Намджун, и Чонгук, напугавшись, отшатывается и электронный замок пиликает, оповестив присутствующих, что квартира отныне заперта. — Ты хули орёшь? — монотонно интересуется Юнги. Ни одна его мышца не дёрнулась, и он так и остался стоять, как ни в чём не бывало. — Чонгук, — обращается он к бете, — у бет бывают менструации? Чонгук отрицательно мотает головой. На уроках биологии подобную тему не затрагивают, но он читает много книг для самообразования и знает, что менструации — это особенность омежьего организма и больше ничьего. Носители бета-генов больше приближены по свойствам организма к альфам, а вот носителям гамма-генов не повезло больше всех. — Ты сдурел?! — возмущённо сопит Намджун. Он сжимает кулаки и пыхтит, словно паровоз. Отшагивает назад и прислоняется к откосу лифта. — Бля-я-я-я-ть, — тянет он и ерошит волосы. — Что случилось? Принцесса твоя снова огрела тебя по яйцам? — усмехается Юнги, затягиваясь. — Не моя, — недовольно буркает Намджун, надувшись. В наступившей паузе Чонгук чувствует, как атмосфера вокруг накаляется, и решает это устранить: — Может, ещё чаю? Еды осталось ещё очень много! — он хлопает в ладоши и лучезарно улыбается. Но никто на его слова не реагирует, лишь сильнее хмурятся. — Что ты хочешь от Сокджина вообще? — спрашивает Юнги, сбрасывая пепел в пепельницу, прикреплённую на перилах. — На друганов вы оба явно не тянете. Чонгук ошалело глядит на альфу. Затем переводит взгляд на напрягшегося Намджуна, в глубине души умоляя хёна прекратить. Будучи, может быть, глупым и не разбирающимся в дружбе, он явно ощущает какое-то невероятных масштабов напряжение, повисшее в воздухе. Оно всё нарастает, будто бы набухает и вот-вот порвётся, окатив всех их волной негодования. Бета переминается с ноги на ногу, перебирает пальцы и нервно глядит то на альфу, то на соседа. Тот вдруг фыркает и передёргивает плечами. — Да больно надо мне с истеричками дружить. Он же отбитый. Я ему слово, он мне десять, да ещё и грязных. Откуда вообще у председателя школьного совета такой словарный запас? — Неправда! Хён совсем не такой! — громко встревает Чонгук. — Может быть, — не отрицает Намджун, продолжая свою тираду. — Но при мне это какая-то бестия во плоти. Не понимаю, серьёзно, что не так, а? — Просто, — Юнги тушит сигарету, не докурив, — он не омега, которым ты рот затыкаешь своим хуем, как только они его открывают, вот ты и бесишься. Твоя проблема в том, Намджун-и, что ты в Сокджине видишь омегу, и тебе кажется, что он должен быть таким же, как и все омеги. — Что за бред, — закатывает глаза сосед, но затем как-то поникает. — Да, хён, ну не-е-ет. — Чё нет-то? Вполне рабочая теория, — жмёт плечами Юнги. — Ты собачишься с ним почти три года. Ну повзрослей ты уже. Или же посмотри правде в глаза: тебе хочется с ним собачиться. Намджун кидает в хёна полный ужаса взгляд. — Председатель-то у нас конфетка! Ноги от ушей, ум золотом блестит, а личико, будто греческий боженька с Олимпа решил на Земле покуролесить. — И талия-аномалия, — буркает Намджун, насупив брови. Юнги сощуривается, осматривает бету с ног до головы и обратно и разворачивается к нему с серьёзным видом. — Откуда инфа? — Ладно, я пошёл, — спохватывается вратарь. Он отталкивается от косяка и шаркающими шагами подплывает к своей квартире. — Эй, бля! — До понедельника короче! — выкрикивает Намджун и, наскоро набрав код, в секунду пропадает из виду. — Вот говнюк! — недовольно шипит Юнги. — Чёртов… Ну, он у меня ещё получит. Чонгук облизывает губы и задумчиво смотрит на закрытую несколько секунд назад чужую дверь. Он услышал столько, что в голове не укладывается. И ему не верится, что Сокджин-хён может быть с кем-то грубым, может обзываться или даже делать кому-то неприятно. В его глазах председатель совета — самый прекрасный человек, что внешне, что внутренне. — Говоришь, чаю можно ещё попить? — отвлекает его от дум тихий голос. Он фокусируется на подошедшем к нему Юнги. Довольно-таки близко. И Чонгук задерживает дыхание, рассматривая красивой формы лицо хёна, замечая расширенные поры у носа и на его кончике, сухость щёк и влажность губ, несмотря на то, что он совсем недавно курил. Взлёт его переносицы и бровей очаровывают, а глаза необычной формы смотрят сейчас пронзительно, но при этом с некоторой отстранённостью. — Угу, — вытягивает губы в трубочку. — А я так и не понял, почему Намджун-хён ругается с Сокджин-хёном. Юнги вдыхает носом и выдыхает через рот. В следующий миг грубая ладонь с длинными пальцами мягко ложится на скулу Чонгука, погладив под глазом большим пальцем, заставляя сердце колотиться сумасшедше. К лицу приливает жар, и он распахивает губы, во все глаза уставившись на хёна. — Это очень сложно. Но я знаю точно, что, — шепчет альфа, — мир полон слепых глупцов. Знаешь, очень часто так бывает, что человек не замечает, что он кому-то нравится, или наоборот, влюбляется в кого-то, а его чувства не видят. А бывает ещё и так, что человек сам не осознаёт свою влюблённость в кого-то. И это повсеместно, практически со всеми людьми на этой планете. Только в малых случаях кому-то всё же удаётся преодолеть этот период безболезненно. В основном они остаются с глубокими шрамами на сердце и в душе. Ты веришь мне? — спрашивает он, убрав руку. — Это очень красиво, хён, — поражённо подытоживает Чонгук. — И очень грустно. — Жизнь, в принципе, грустная штука. — А как ты думаешь, — решается бета, — а у меня есть такой человек? Которому я нравлюсь? Юнги слегка склоняет голову в раздумьях. А после невесомым движением подцепляет прядь у его лица и заправляет за ухо со словами: — Конечно. Без сомнений. И этот ответ рождает какое-то тянущееся и вязкое, скользящее по груди вниз, к животу чувство, которое Чонгук ранее никогда не испытывал. Он неконтролируемо расплывается в широкой улыбке, часто хлопает веками и перехватывает запястье хёна, нежно сжав его на уровне трепещущего сердца. — Малыш, — в ответ Юнги наклоняется, — чай… — Ах, точно! — смущаясь пуще прежнего, бета тянет хёна обратно в тёплую квартиру, чтобы вновь глазеть на то, как непривычно аристократично Юнги выглядит с резной чашечкой из самого лучшего чайного сервиза папы в руке.