Кавалетти

Дорога плутала в лесном капкане, пока не вырвалась в рассвет. Запахи. Древесная пыль. Сняты километры лесного массива. И сняли бы больше, если бы не уперлись в болото. Тэхён попросил оставить переплетённые чёрные ели вокруг серого топкого мха. Уже семь лет он отстраивает вдали от любопытных, своё детище. — Молодой господин, приветствую вас, — долетает до слуха Тэхёна грубоватый альфий баритон. Мужчина склонил голову в приветственном жесте. Крепкое телосложение не даёт на первый взгляд определить возраст, но стеклянная седина коротких волос неумолима. — Ричард! Я так скучал, — Чимин срывается на бег, спотыкаясь, падает в объятья медвежьих рук. — Господин не одобрит, — хрипло шепчет мужчина. Но Чимин не слушает, расцеловывая седые щёки. Кожа стала чувствительной от чужого шёпота за спиной, как наждачной бумагой по шрамам. Горло сжимается спазмом — такой рефлекс выработался за прожитые двадцать восемь лет. Тэхён привык к такому восприятию его личности. Он старше Чимина на семь лет, и когда умер их папа, только Чимин смог сберечь в себе светлое. Сердце Тэхёна покрылось чёрным льдом утраты. Поэтому остаётся нем и слеп к окружающим их людям, слугам и, в первую очередь, отцу. Отец долгое время был против продолжения дел умершего супруга. Но Тэхён настойчив. Будучи совершеннолетним, заручившись поддержкой деда, выкупил новую землю, перед этим продав старый участок. Нанял рабочих для обустройства, в первую очередь рельефа. Огромные метражи выровнены, засыпаны песком, кое-где высажен мелкий кустарник. Сколько убили на это времени и сил — одному богу известно. Из чащи леса сделать равнину — смерти подобно. Но они справились. Сам Тэхён приезжал на каждую просьбу рабочих, участвовал при выкорчевывание самых сложных корней. Все срубленные деревья шли сразу в дело. Выстроены загоны, манежи, несколько помещений для классов и зал для спортивной подготовки, гостевые домики. Достаточно большой дом хозяев был полностью спроектирован Чимином, им же контролировалась его постройка и сдача, в прошлый приезд дом был не готов принять жильцов, потому как был в самом конце списка первостепенных задач, а в этот раз Тэхён выезжал из отцовского особняка со всеми вещами. Чимин, соскучившийся по многим из здесь присутствующим, поехал с ним, притащил с собой кучу малолетних гувернеров, с ними же и ринулся в новый дом выбирать себе комнату. Тэхён здоровается с Ричардом коротким кивком головы, вглядываясь в свой танцующий лес в отдалении. — Желаете, чтобы я вас сопроводил? Ричард безошибочно угадывает в молчании хозяина отказ. И на долю секунды Тэхён смог уловить, как его облегчение буквально просвечивает сквозь бороду. Болото отгорожено узорчатым кованым забором. Тэхён выходит через широкую калитку. В елях почва становится мягче, и его ботинки начинают утопать в мягкости седого мха. В этом и странность. Обычно на болотах светло-зелёный мох напитанный влагой, либо желтоватый выгоревший на солнце, а этот мало того что седой, как на сухих холмистых бурьянах, так ещё кое-где торчат пучки оранжевых ноготков. Тоненькие ели сплетаются между собой волнистыми стволами. Отец назвал это болото знаковым, будто оно олицетворяет всю нелепость затеи сына. Тэхён закусывает щёку изнутри, не дрогнуть перед чужими, но здесь никого нет. Омежья от природы чувствительность задеревенела безжалостно полосуемая болью. Душа скулит, а из глаз ни капли слёз со дня смерти родителя, лишь режущая веки боль, после которой вспухают маленькие венки под глазами. Тогда папа унёс с собой души двух сотен животных. Или они забрали его, без разницы. Лошади разных пород и мастей. Тех, кого им не удалось спасти, а папа не пожелал их бросать. Сгорел с ними. Даже не взглянув на сына, бросился в беснующийся огонь. Та ночь наполнена страшными звуками, запахами. Тэхён нервно стягивает с ладоней перчатки, будто вспаханная кожа или сшитая неумелыми портными захлестами и рытвинами. Он тогда спасал их. Тянул за поводья взбеленившихся меринов. Просил, умолял принять, как учил когда-то папа, но они всё равно не слушались, не слышали, вставали на дыбы, встряхивая его подростковое тельце, как ничего не весящего птенца, и тянули его в самое пекло. Сбитые паникой кони не ориентировались, ослепленные пламенем. Это был поджог. Намеренно, ночью в самом центре папиной школы разбита бутылка с горючей жидкостью. Огонь перепрыгивал с зданий пока не дошёл до загонов, за долгие годы ссохшиеся доски денников вспыхивали как щепки. С папой тогда погибли трое преподавателей. Таких же живших своими подопечными. А отец навсегда возненавидит лошадей. — О чём ты думаешь, Тэхён?! Не смей! Только начни это, и я не назову тебя своим сыном более никогда! Ни приданого, ни достойной партии. Ты потеряешь всё. Тэхён начал. Сыном его больше не называли. Всё, что ему досталось от папы, он потратил на своё детище, дедушка помогал, но Тэхён, пользуясь его средствами, всякий раз корил себя. Сейчас расходы превышают доходы. У Деда, владельца швейных фабрик, берёт под расписку, тот устало улыбается, ставя очередную свою подпись. Смирившись, что этих денег уже не увидит. Желающих обучаться много. В преподавателях острых потребности тоже не испытывает. Нет коней. В нужном количестве. Да и порода играет немало. Изначально Знать крайне настороженно относилась к провинциальной местности, проведена большая работа по приучению богатеньких деток и их родителей к не всегда комфортным урокам далеко за чертой города, и, конечно же, сейчас, когда всё достроено и сданы все объекты, они желают обучаться на породистых рысаках. Уже как полгода поступают выгодные по цене предложения, но Тэхён опасается. Сам понимает, — сколько не учись, умнее папы в этом деле не станет. Да и какой из него специалист, если он не может подойти к коню. Иногда просто взглянуть в их сторону не в силах. Плеча неуверенно касаются. Тэхён оборачивается не сразу, нужно вернуть лицу постоянное безразличие. Натягивает чёрное кружево на ладони. — Господин, приехал тот специалист, вы договаривались о встрече. Желаете принять? Или отложим до завтра? — В главном. Через пятнадцать минут буду. Тэхён не успевает обойти помощника, тот останавливает его неуловимым движением. — Тэхён, вы с дороги. Я распоряжусь распределить его в комнате для гостей. От вас остались за эти годы лишь глаза. Вы будто стали меньше. Чимин выглядит старше вас. Остановитесь. Вдохните. Всё позади. То что нас ждёт — лишь формальности. Добудутся рысаки — встанем на ноги. У меня есть к вам разговор. Просто прошу, отдохните сейчас. Кажется, он вечность не обращался к нему по имени. Как же хочется. Так же, как и Чимин минутами ранее, нырнуть в эти так часто заменяющее отцовские руки. Прижаться как той ночью возле затушенного пепелища и рыдать пятнадцатилетним мальчишкой, чувствовать, как тебя вжимают в надёжную грудь сильнейшим захватом ладоней, защищают, укутывая запахом можжевельника. — Осведомите гостя о совместном обеде, — свой голос теперь всегда слышится чужим. Будто кто-то со стороны говорит, расшвыривая ледяные звуки. Шаг размеренный, но хочется бежать, последнее время всё сложнее прятать свою боль. Будто весь запасенный ресурс стойкости исчерпан. А пополнить нечем. Чимину от деда досталось неординарное мышление и видение. И этот дом тому подтверждение. Его будто вырвали из будущего и поставили в чаще черно-зелёного леса. Чимин тоже прагматик, и ставка на интерес большинства к необычному, живому красочному, богатому декором, тоже дал свои плоды. Заявок на рассмотрение в ученики увеличилась в несколько раз. Чимин называет это новомодным словом — ориентализм. Из брата вырастет поистине неповторимый, уникальный омега, при этом с совершенно роскошной внешностью. Рук Тэхёна касается дрожь, стоит подумать о том, что скоро придётся расстаться с единственным светом в своей жизни. Кубический холл дома выполняет функцию прихожей и комнаты для приёмов гостей. Стены выкрашены светло-зелёным цветом, потолок собран изумрудными волнами велюра к центру огромной позолоченной люстры. Здесь же ниша с камином облицована сиенским жёлтым мрамором. Сверху эхом разливается смех, переливаясь серебром, тревожа чёрные цепи Тэхеновых оков. Следом доносится тихий смех служек, Чимин никогда ими не командовал, предпочитая больше дружеские отношения. Чемодан оставлен в глубоком кресле кабинета. Комната названа так условно. В ней лишь небольшой стол и шкаф во всю стену, забит книгами о лошадях. Хоть папина библиотека сгорела, Тэхёну удалось собрать свою. Пусть нет тех алмазов, что хранились у родителя. Он смог достать уже более поздние печати. Самая старая книга датирована 1900 годом. Тогда о таких школах даже не было и речи. А слово спорт только только начнёт просачиваться сквозь бесконечные пиры и безудержное веселье богатеев к тридцатым годам. Остальной багаж уже в гардеробной — светлая комната с мебелью из платины и туалетным столиком с отделкой из алюминия. Собирал его тоже Чимин. Фурией носясь по отцовскому особняку, скидывал все свои работы, которые в большинстве своём шились для Тэхёна. Но в стиле старший брат сдержан. Предпочитая чёрный цвет. — Знаешь что в прошлом, как для омег так и для альф чёрный цвет считался дурным предзнаменованием? Фраки носили зелёные, синие, в крайнем случае коричневые, — дуя свои алые лепестки губ, допытывал он брата. Это тоже досталось от Деда. Он шил безумные по своей красоте и крою наряды, зачастую пользуясь благосклонностью и отца, и деда по папиной линии. Всё, что сшито для него братом, Тэхён осторожно и нежно развешивает сам в своём гардеробе, отказавшись от помощи слуг. Пусть эти ткани касаются его тела только когда просит Чимин, он дорожит всем, что делает для него брат. Он влетает в комнату, внося за собой рой служек. Тэхён, вздрогнув, натягивает на пальцы белый хлопок перчаток с молочной вышивкой лилий. — Чимин, — поучительный тон, останавливает лишь слуг. Они выходят из комнаты, стоит лишь взгляду Тэхёна метнуться в их сторону. Чимин тут же встаёт в позу дознавателя, и Тэхён видит над его головой тёмную тучку с роящимися вопросами. — В чём ты пойдёшь на встречу с этим экспертом по лошадям? — гримасничает на слове «экспертом», как дитя, но им обоим известно, что из них двоих только поступки и действия Чимина плодотворны и разумны. — Что за скептицизм? — руки так и остаются в перчатках. С одеждой почти закончено. А горничная уже предупреждала о получасовой готовности позднего обеда. Слуги ждали их только к вечеру. Поэтому в доме царила суета, готовился обед, спальни господ. В школе тоже суетились, вся неделя была расписана встречами с обучающимися и новой трудовой силой в лице конюхов, берейторов и фельдшеров. — Ты уже беседовал с ним. Что изменилось с прошлого раза? Вряд ли он поумнел и набрался опыта. Чтоб не попасть в сети этих неугомонных нужен сторонний человек. Прошу, — он аккуратно присаживается рядом, проверяя реакцию; зачастую Тэхён, не ожидав, вздрагивает, — сейчас же принимает и даёт обнять себя. — Не ищи того, кто нужен среди знати, — шепчет, опустив подбородок на острое плечо. — Поговори с Ричардом, у него есть к тебе дело. — Тогда мы потеряем больше половины обучающихся. Им нужно, чтоб у меня в компаньонах стоял альфа с отличными знаниями ездовых лошадей. Да и ты понимаешь, что нам нужно закупить пару десятков меринов с хорошими родословными, — развернулся, сталкиваясь с курносым носиком своим. — Только ты знаешь, как я боюсь ошибиться. Мои ошибки будут стоить нам больших потерь. А ты вложился в это дело больше моего. — Пф…— закатывает небесно-голубые глаза, исполняя безразличие, но щёки тут же заливает алым. — Выручка за пару нарядов — лишь капелька из всего затраченного. Ты вложил всё своё наследство. Сколько я выудил у тебя на дом. Кстати… — его всё так же легко отвлечь от темы разговора. — Я тоже буду принимать тут гостей. Покупатели теперь знают мой новый адрес, и это только взбудоражило их интерес. Мне нужна комната… выставочная, — смотрит заискивающе, будто просит купить щенка. — Я же уже говорил, это твой дом и все твои реше… — Нет! — вскакивает на ноги, вздымая полы шелкового халата. А недавние следы смущения разносятся по телу красными пятнами негодования. — Это только… мы же уже обсуждали. Ты обещал. Я же только для тебя. Он твой! И ничей больше! Ясно?! — Выбери комнату, Чимин. — Спасибо! — грозно разносится по заполненной до отказа комнате. Развернувшись на пятках, уходит. Тэхён улавливает лишь мелькнувший в дверях кусочек белого шёлка. Тэхён знает, что ему ещё придётся извиняться за свои забытые обещания. Тэхён на самом деле в отношении гостя настроен так же скептически, но тот в письмах уверял, что сможет им помочь. — Всё готово, господин. Приглашённый гость на месте. — Ричард? — А он просил не гневаться. Будет ужинать с вами. Чтоб не смущать чужих господ — от обеда отказался. — Спущусь через минуту. Надев всё светлое: тонкие брюки, плиссированные складками от завышенного пояса — известкового оттенка; туфли — серо-бежевые; невесомую белую рубашку, расшитую кружевом и сковывающее шею жабо — тёмно-изумрудного цвета. Такого же цвета тонкие хлопковые перчатки. Чимин, изучающий скучным взглядом вилку, на просвет так и застыл, не сводя глаз с брата. Чтобы заполучить расположения Тэхёна и вымолить его одеть хоть часть из сшитого для него костюма уходили недели. И надевал он их только наедине с ним, Чимином. А сейчас Чимин забыл, что хотел съесть, что обсудить и как завуалировано намекнуть гостю о том, что он не в милости в этом доме. Гость, кстати, ошарашен не меньше, и Чимин готов поклясться, что ударил бы его под столом носком своих туфель, если бы он не ломанулся вскакивать с приветствиями и этикетными поклонами. Тэхён, улыбнувшись уголком губ, не в жизнь не раскланяется в реверансах, плевав на этикет, лишь скупо кивнув, садится во главе. Все его внимание на лице брата, оттенок кожи которого ближе к рубашке Тэхёна. Он тут для него расстарался. А тот скорее в предобморочном состоянии, чем в восхищении. — Кан Мару, — представляется гость, вновь ломясь из-за стола, создавая суматоху. Скрипя ножками лакированых стульев по шведскому зелёному мрамору. Тот же мрамор на стенах столовой. Столовая группа необычна только конструкцией. Это трансформер сейчас разложен на четверых, но может принять и больше гостей. Альфа жеманничает и выглядит это при всей его грозности отталкивающе. — Да. Я помню. Сначала мы всё же перекусим. А позже… — Тэхён, вы божественны. Я очень рад, что вы приняли решение взять меня в свои помощники. — Я… — вышло грозно, в пространстве готовом принимать гостей раз в пятьдесят большем количестве чем сейчас, просто громогласно. — Не принимал никаких решений по вашей персоне. Сейчас вы приглашены на обед, а не на беседу о ваших полезностях для меня, как директора школы наездников. — Да, я… Извините. Чимин прячет под столом свои дрожащие пальцы, брат часто давил своей доминантностью, забывая о том, что попутно цепляет его; кровь начинает отстукивать в висках неизвестные до сегодняшнего дня мотивы. Тэхён не прикоснулся ни к одной подаче. Поняв, что брата вновь встряхнул своим мрачным внутренним существом. Хоть тот уже за минуту умял всё, что подавали, и сидел, сверкая голубыми стрелами в гостя, вытягивая из него всю подноготную. Из того, что Тэхён услышал, он понял, что Альфа решил, что ему нужен не просто помощник, а хозяин и в доме и в школе, уже заливисто пел о своём состоянии и связях. И выставлял себя как выгодную партию, намекая на то, что возраст Тэхёна сейчас край для подобного. Чимин, лишь в ему доступной светско-вежливой манере распрощался с гостем. — Нет, ну святая простота, — он кружится по столовой, исполняя ведомый лишь ему танец. — Моему принцу и такой бастард. Ты слышал его? Славится как омежка на выданье. Ещё бы штаны снял и показал гравировку на члене. Тэхён давится сухим полусладким, пытаясь сквозь хрипы отчитать Чимина за скверные высказывания. Тот, докружившись до брата, склоняется над ним, обводит узоры жабо пальчиками. Тэхён грузно дышит, пытаясь выровнять дыхание и проглотить вставшее в горле шампанское. — Ты самый изящный, роскошный, невероятный, тебя сможет коснуться лишь достойный, — с уголка губ, подцепив сорвавшуюся каплю шампанского, поднимает её на подушечке указательного пальца, оба чуть скосив к носу глазки разглядывают переливающуюся в свете ламп горошинку. Чимин, чуть помедлив, подносит палец к своим губам, и юркий язычок слизывает сухое полусладкое. Глаза Тэхёна в неверии вспыхивают огнём. Брат вскидывает руки в примирительном жесте. — Мне двадцать лет, прошу заметить, — пятится назад, чувствуя, как под коленками немеет. — Только через мой труп, — голос Тэхёна ровный, но Чимина передергивает в плечах. — Это всего лишь капля… Капелька… Капелюшка… Тэхёо-о-он… — тянет шёпотом, сбиваясь на вдохах, когда брат медленно наступает, вжимая его в мраморную стену. Спасения от гувернеров не дождаться, они старательно рассматривая прожилки в полу. — Я жду, — опять сотрясает пространство, уже не заботясь о брате, а наказывая. — Ну прости. Такого больше не повториться. Да и что в этом вкусного? Горечь одна. Полусла-а-адкое, — вновь гримасничает. — Зачем пить такую гадость? Дал бы мне ещё тогда, на ферме Отца, сделать глоток — и всё бы решилось без этих надзоров и проверок. М? Меня б вырвало, клянусь. Можно мне к Центу? Ричард сказал, тот оправился. Можно? И, не дождавшись разрешения, улепетывает. Алкоголь принимать Тэхён не позволяет. Ещё папа говорил, что разрешение на это омеге может дать лишь супруг. Со своей судьбой смирился, мало кто решится связать с ним узы. Лишь только из корыстных намерений сватались. Но сегодня Тэхён, слушая гостя, вдруг понял, что имея мужа — имел бы большее расположение, чем незамужний омега. Одернув свои мысли, почувствовал ещё большее опустошение. Опуститься до своей собственной корысти, наверное, верх неверия в себя. — Господин? — Ричард, — Тэхён суетливо оборачивается, понимая нелепость своей позы у стены. — Вы обедали? — Нет, — улыбается скомкано. Прямо разглядывать не решается. Поэтому урывками выхватывает головокружительный образ. — Ждал, когда ваш гость уйдёт. — На две персоны, — обращается к гувернерам. — Можно более его не задерживать. Отправьте после завтрака. И нужно подготовить остальные домики. Вы хотели поговорить. — Вы отдохнули? Тэхён отрицает мимолетным движением головы, расправляя расшитую салфетку на коленях. Ричард, чуть помешкав, решается начать: — Есть человек. Не из Знати, точнее живет в достатке и не маленьком, но титулов не имеет, да и не стремится, — мужчина торопится выложить всю информацию, боясь, что не дослушают. — На самые подозрительные сделки я смогу договориться об его присутствии. Он с Запада, на ранчо с рождения. Распознает масть в темноте на ощупь. Ну и в седле ему равных нет. — Как же он оказался здесь? — Тэхён всегда соблюдает с этим мужчиной этикет, не позволяя локоточку взобраться на край стола. А так хочется опереться на что-то, сомкнуть глаза и заснуть. Глоток шампанского был сонной пилюлей. — Зов предков, может, — Ричард пожимает плечами, не приступая к поданному Том Яму с морепродуктами. — Поговаривают, что любовь. Такая, знаете, одна на всю жизнь. За которой пол континента проследуешь, не смыкая глаз. Они с братом, не родным — названным, держат ферму к северу от нас, плантации у них. Да и земли, все, что лес окружают, тоже их. Удивились, когда вы купили его. — Кого? — Тэхён ощущает эфемерные объятия подушек спальни и держится из последних сил, пытаясь не упустить мысль. — Лес? — Лес, — Ричард тепло улыбается, кивая — давно не видел такого расслабленного старшего господина. — Но то, что вы с ним сделали, произвело на них впечатление, поэтому мою просьбу восприняли спокойно. Не соглашались, но и не отказывались. Думают. — Думают? — Тэхён моргает, медленно переваривая информацию. — Их что, два? Был же один. В начале. — Тэхён, может вы всё же отдох… Договорить Ричард не успевает — Тэхён засыпает, сидя за столом. Самый любимый омежка, сколько его слез впитала альфья грудь. От заноз, до скорби над убитым комаром. От первой влюблённости до самого страшного дня их жизни. После этого в хребет омеги будто вшили деревянный черенок, и он, непробиваемый, следует к своей цели, раня себя встречным ветром. Даже сейчас, не согнув спины, уронил голову, уперевшись подбородком в грудь, и во сне не давая себе расслабиться. — Спальня господина готова, — тихо осведомил гувернер. Аккуратно подняв на руки, понял, что Тэхён намного легче, чем он же пятнадцатилетний. Не смея прикоснуться к одеянию, просто укутывает пуховым одеялом, оставляет окна открытыми. С улицы доносятся громогласные «Лечь!», «Покачать шенкелями!», «Сменить лошадей!». Под эти звуки он сладко спал ещё младенцем в соломенной люльке. Тэхён проснулся, когда на улице уже порядком стемнело. — Я распорядился. Ванна подогрета. Чимин бурчит где-то под боком, зарывшись в ворох подушек. Недолго думая, старший омега плетется в гардеробную. Аккуратно сняв наряд, складывает к любимому. Прихватив то, о чём думал ещё до обеда, уходит в ванную. Раздевшись, полностью оставляет лишь перчатки. Садится в чуть горячую воду и вливает оставленный на бортике графин пахты. Стягивает перчатки, отложив их на тумбу. Погружается в молочно-белую воду. Вскоре мокрый, разнеженный Чимин опускается возле на пол. — Ты поговорил с Ричардом? Склоняет голову в бок на сложенных на бортике ванной руках, разглядывая красивые черты лица, скользит взглядом по скулам к груди, чуть ниже, напарываясь на белую полоску воды. — Разговор определенно был, — Тэхён, опустив затылок на сложенное на бортике полотенце, жмурит глаза, потому что Чимин, подхватив пальцами воду, заносит её над лицом брата, пока капли медленно падают на лоб, переносицу, скулы. — Но я смутно помню смысл. Чимин поднимается с пола, белый шёлк не сомкнут кушаком, и Тэхён может видеть его нагое тело. От него пахнет цитрусами, его омежий запах после молочных ванн раскрывается ярче. Можно различить грейпфрут и зелёное помело. — Опять принимал кипящую ванну, — ругаться на это уже давно нет смысла. Чимин предпочитает окутывать их на ночь своими феромонами. Вернувшись, омега высыпает из баночки листья свежей мяты, сея их с высоты своего роста, что-то попадает на лицо и грудь. Опять присаживается, размешивая по поверхности мелко листовой изумруд. Ладонь опускается глубже, сплетаясь с ладонью брата. Провести большим пальцем по шрамам. Закусить розовый лепесток нижней губы. Выдохнуть дрожащий воздух. Прикрыть глаза. — Тэхён… — Я помню. Жди в постели… Он выходит в спальню через долгие двадцать минут. Чимин не спит. Сидит, прислонившись к мягкой изумрудной обивке изголовья. Глаза закрыты, всегда так делает, открывает только когда Тэхён позволит. — Чим, — глаза распахиваются, обнаженная грудь надрывно вздымается. — Хочу тоже видеть. Чимин стаскивает край белого одеяла, оставаясь полностью обнажённым. На Тэхёне белый шифон широкой туники, доходящий до середины бедра, он настолько прозрачен что не может скрыть нижнее бельё — коротенькие белые панталоны из мятого газа. Ткань холодит кожу. На ступнях белый капрон с резинкой на щиколотках из белого кружева, перетянутого шнурками. Стыд бьется в груди Тэхёна вторым сердцем. — Тебе нравится? — спрашивает, чуть мотнув головой, чтоб влажные пряди упали на лицо, хоть слегка скрывая смущение. — Посмотри. Тэхён поднимает взгляд. Возбуждение Чимина трудно не разглядеть. Он уже водит рукой по вставшему члену, периодически терзая нижнюю губу острыми зубками. Старший омега ведёт ладонью по груди, задевая возбужденный сосок, вздрагивает, громко выдыхая. Чимин уже запрокинул голову, и Тэхён может видеть острый подбородок, длинную шею с часто двигающимся под тонкой кожей кадыком. Звуки, издаваемые им, становятся всё пошлее и громче. — Ты опять не смотришь. — Я не хочу так быстро. — Хочешь снять с меня свою тунику? Или белье? — Тэхён, — в голосе явное предупреждение. — Ты уже совсем взрослый. Чувствую, скоро покинешь меня. Заведёшь семью. А мне останутся только воспоминание об этом. Хочу запомнить прикосновения. Ты никогда… Чимин поднимается резко, остановившись совсем рядом, так, что можно чувствовать дыхание друг друга. Рот в рот. — Ты тоже не останешься один. Ямочки под нижней губой касаются пухлые губы. — Кто захочет это тело? — Тэхён, усмехаясь, тянет шнурок, и шифон собирается у ног белым осиным гнездом. На чуть смуглой коже штрихи белых ожогов, на плече, под ключицей, в сгибе локтя, возле правой тазобедренной косточки, самый большой ожог на правом бедре, там, как и на руках, кожа обезображенными рытвинами. — Как ты можешь? — из глаз Чимина крупными градинами слёзы. — Почему не видишь ничего кроме них? — Губы пошли гулять по мелко дрожащему телу. — Ты же совершенство, даже огонь не смог укротить твою красоту. Ты желанен мной, Тэхён. Ты будешь желанен многими, только достанешься одному, ты должен себя полюбить. — Этого ты и добивался? В тот самый первый раз? Запросив на свое совершеннолетие примерить твоё бельё? Ничего не изменилось, Чимин. Я… Я чувствую себя нужным только тебе. Чимин сжимает несущие чушь губы ладонью. Их тела все так же не касаются друг друга. Чимин запускает руку в кружевной плен, выпуская возбужденную плоть. До этого дня они не позволяли себе ничего подобного. Касались лишь взглядами. Ласкали стонами. Сейчас до разрядки всего пара фрикций, сама картина возбужденного, разрешающего касаться себя брата перешибает всё тело импульсами блаженства, и Чимин может думать только о том, как продлить эти ощущения. — Тэхёо-о-он, — глухо стонет, уткнувшись пухлыми губами в свою же ладонь, сжимающую скулы брата. Бархатные руки которого обхватили их по-омежьи аккуратные члены и плавно движутся, заполняя комнату звуками наслаждения. Чимин вторую ладонь вплетает в волосы брата на затылке, сжимает в кулак, фиксируя, подается в кольцо его ладоней, вновь стонет уже не глухо, уже на пределе, раскрывает рот, часто дыша, толчки синхронные. Ладонь, что сжимает скулы брата, намокла. Глаза наполнены шальным удовольствием. Чимин отпускает голову, просто сжимая в объятьях хрупкое содрогающееся тело. Продолжая толкаться в кулак. Тэхён кончает, заливая бархат щёк горячими слезами. Они не останавливаются, прокладывая всё новые и новые дорожки, пока не превращают кожу в блестящее стекло. Чимин хриплым выдохом сопровождает свою эйфорию. Глубоко дышит, зная, что обычно следует за этим раскаяние. Брат отстраняется и опускается на дрожащих ногах на пол. — Я буду гореть в аду. И он закончит начатое огнём. Я должен был сгореть вместо папы. Я бесполезный. В моём существовании нет смысла, Чимин. Нет смысла. Я даже тебя испортил. Самое солнечное, что есть у меня. Испортил своей чернотой. — Твои мысли вновь начинают делить тебя между собой? — Чимин опускается следом. Осторожно потянув за плечо, побуждает брата лечь. Сам прижимается со спины, сжимая хрупкий торс руками, выпускает свой феромон, усыпляя вскипевший разум. — Это начал не ты, мой принц. Я просто должен тебе показать, как ты желанен. Это не чернота. Это калейдоскоп красок. Хочу как можно дольше в них погружаться. — Ты уйдёшь? — Уйду. — Я умру в тот же день. — Нет, — кольцо рук с силой сжимается, выбивая короткий вздох из груди Тэхёна. — Ты не будешь один никогда. Горячим мазком языка по загривку, где чуть припухло, покраснев, природа требует после разрядки оставить след принадлежности. Чимин мучает, втягивая кожу, чуть прикусывая, чувствует, как подбирается всё тело брата, как напрягаются мышцы. Прижимается к нему сильнее, пытаясь дать комфорт. — Здесь будет след твоего альфы. А я буду счастлив, нянча твоих деток. Щёки высушил тёплый ночной ветер из открытого окна. Глаза высохли настолько, что больно моргать. Объятия ослабли, затылка касается горячее дыхание, брата уволок сон. Тэхён замер взглядом на танцующей волнами органзе. Нужно поднять школу, чтобы был стабильный доход, чтобы Чимин ни в чем не нуждался. Чтобы папино дело продолжало жить. Пусть в руках младшего сына. Главное успеть до свадьбы брата. Потому что дальше Тэхён потеряет всякий смысл, опустеет уже навсегда.