***
Кира вошла в лес в двадцать минут второго. Фонарик на телефоне осветил ей заросшую тропинку, разбив плотную чёрную стену из деревьев и жутких теней. Что-то шумело далеко в чаще, пока в деревне царила тишина, но Кира зашла без страха – ей некогда было бояться. Медведева светила лишь себе под ноги, не решаясь поднимать глаза. Шумел лес сильнее, кричал где-то вдалеке, но всегда навязчиво, чтобы девушка слышала. Шуршали ночные звери по деревьям и что-то ползло и трещало в траве рядом. Теперь становилось страшно. Теперь вдруг подумалось, что, если бы она рассказала ребятам о ночной встрече, Олежа бы сочинил страшилку, где Киру похищают, потрошат и делают обереги из её тела. Или кровь заговаривают и зелье готовят. А потом вспоминалась лицо Лизы, её объятия на прощание, и сразу как-то не верилось, и страх казался самым глупым. Что-то за волосы цепануло. Кира решила, что ветка, но потом это повторилось. Она неловко махнула рукой и услышала крик над головой, а потом шуршание в листве ближайшего дерева. Фонарик туда направила, но ничего не увидела. Краем глаза лишь зацепилась за тем, что проскользнуло меж деревьев, и наконец додумалась позвать: – Лиза! Голос хриплый, горло царапнуло сухостью. Видимо, Кира недооценила свой страх. Она нервно сглотнула, и вдруг голова закружилась, а сердце пропустил удар. Медведева включила телефон, понимая, что идёт по лесу куда дольше – минут тридцать. Раньше это было даже немного, но ведь в последнее время лес пропускал её, а не вёл в неизвестность. Где поле? Река? Даже шума её не было. Весь страх будто сконцентрировался и вдруг накатил на Киру, которая замерла на месте с телефоном в руках и смотрела на точно такие же деревья, какие были несколько шагов назад. Широкие стволы, тёмные, с блестящими паутинками и выточенными символами на них. Стоп. Символы. Днём их меньше в несколько раз, а тут везде. Руки дрожат, но Кира собирается с силами, чтобы поднять телефон выше и осветить увешанные амулетами ветки. Цветные камушки на них вдруг начали переливаться, а лёгкий ветер качал из стороны в сторону. Такие амулеты, из веток, жёстких ниток, листьев и камней висели в доме ведьм, под самым потолком. Изначально Кира на них и внимания не обращала, а потом случайно так подняла голову. Они были меньше только, а эти большие. Под некоторыми сгибаются ветки. Медведева не могла пошевелиться от страха и восхищения. Лес наполнился разноцветным свечением этих камней, хотя девушка не удержала дрожащую руку. Свет от фонарика опять падал на дорожку, ведущую вперёд, а камни всё блестели сами. На плечи вдруг что-то садится. Что-то совсем лёгкое, но ощутимое, острое. Кира рефлекторно пытается это ударить. Она и так иногда не думает перед тем как сделать, а в этот раз всё подкреплялось затаившимся в груди страхом, вышедшим с хриплым вскриком. Медведева не замечает, как телефон летит в траву, фонариком вверх – камни блестят ещё ярче над головой. Что-то ловко уклоняется от абсолютно бездумного удара, за который Кирин бы тренер ей подзатыльник прописал. Что-то сжимает запястья, царапает их ногтями будто случайно, потому что потом давит не ними, а подушечками. Что-то зовёт по имени, и Кира приходит в себя. Лизино лицо становится ближе. Она позволяет себя рассмотреть и рассматривает Киру удивлённо. – Кирюш, что случилось? – будто действительно не понимает, – Извини, я не думала... Вернее... Я хотела тебя напугать, но ты никогда не пугалась сильно. Кира чувствует, как её запястья аккуратно погладили, прощения выпрашивая за грубость, а потом отпустили. Лиза сжалась вся, шею втянула, будто впервые ей было стыдно за то, что она появилась за чужой спиной неожиданно и решила напугать. В шутку. – Ну не ночью же, Кис, – спокойнее говорит Медведева, опускаясь на корточки и поднимая телефон. – Но ночью ведь особо ничего не меняется, – Лиза садится рядом и склоняет голову набок, рассматривая подругу. Кира смотрит на время снова, понимая, что им осталось не так много. – Ты хотела... – начинает девушка спокойно, но стоило ей поднять взгляд на ведьму и заглянуть ей в глаза, как все мысли вылетели из головы. И Лиза вдруг тоже растерялась и раскрыла глаза широко-широко, будто от удивления. А Кира и про сны опять вспоминает, и про то, как невинно ткнулась своими губами в чужие, и все касания, и все объятия. Но это уже привычно – каждая их встреча для девушки начиналась одинаково. Мозг издевался над ней, постоянно напоминая, какая Кира глупая, как не поняла ничего раньше и не смогла себя остановить. А сейчас всё так озабоченно. Лиза нежно проводит пальцами по её запястью и медленно поднимается. Кира за ней, резко и нервно, и Лизу даже это сбивает с мысли опять. Она такая тонкая, такая растерянная и хрупкая. Доходит быстро, Кира затихает, даже не дышит толком, и только ждёт, опустив взгляд на телефон. – Пойдём. Я хочу выйти к поляне, – просит ведьма, проведя ладонью уже по Кириному плечу, слегка подталкивает и направляет в нужную сторону. Кира успевает заметить, как Лиза бросает на её телефон непонятный взгляд, и тот вибрирует, оповещая о том, что собирается отключиться. Свет фонарика пропадает, но в лесу оказывается совсем не темно – слишком большая луна освещала лес, как в нереалистичных фильмах, и вокруг цветные пятна от камней.***
Поле ночью кажется огромным морем, покачивающимся от слабых потоков ветра. Лиза идёт впереди, раздвигая перед собой склонившуюся траву. Разноцветное свечение пропало, но оставалось светло – глаза, может, привыкли или луна была всё ещё нереально близко. Или это что-то магическое просто... Лиза подходит ближе к реке, Кира следует за ней, и обе молчат, пытаются выглядеть спокойно: у Киры не получается совсем, а Лиза лишь иногда теряет покой и нервно оборачивается, сжимается и спотыкается на ровном месте. Когда она опускается на землю, и её макушка, Кира невольно ускоряет шаг. Будто Лиза могла сейчас пропасть, просто исчезнуть, оставив Медведеву одну в лесу. Конечно, это не так. Лиза легла прямо на холодную землю, а в её глазах мерцали звёзды. Звёзды в деревне яркие, их тут не заглушали фонари, которые в городе включали каждый раз, стоило хоть немного стемнеть. В деревне фонари часто не работали годами, а в лесу их и не было вовсе. Только те странные обереги с камнями, но и свет от них теперь пропал. Кира присела рядом с подругой и прижала колени к груди. Дышать отчего-то тяжело и голова кружится, в горле пересохло, поэтому и сказать ничего не получается. Да и что говорить? Пусть Лиза, раз решила позвать, а не исчезнуть. Хотя Кира бы, наверное, и тогда не отстала – в первый раз же продолжала прорываться в лес. – Расскажи о городе. Вот чего не ожидаешь услышать никак. Кира хмурится и думает, что Лиза просто испугалась, откинув серьёзный разговор в долгий ящик. И это злит. Она ложится рядом, даже нагло кладёт руку на чужой живот. Ведьма тут же замирает, рот от удивления открывает. И она пиздец худая. Именно что пиздец. Ещё больший, чем на вид. – В городе мало деревьев, только в парках. Нет странного леса, который меняется постоянно, зато людей много. Но им всем друг на друга всё равно. Зато можно общаться с каждым, – слова появлялись сами, и Кира их не всегда успевала обдумать, – И целоваться можно, с кем хочешь. Тоже. И детей рожать не надо, чтобы выполнять чьи-то обещания, данные не тобой... – Ты специально? – перебивает её Лиза, резко скинув чужую руку с себя. – Ты просила – я рассказала. Теперь Лиза садится, цепляется ладонями за пальцы ног и обиженно дуется, снова замолкая. Мало времени, совсем ничего не остаётся. Кажется, скоро всё закончится. Всё равно на проклятие – это выдумки. И на цветные камни, и на сон. На тот единственный сон, где Кира отправилась в какое-то подобие бедтрипа. На сны с Лизой, правда, вообще не всё равно... – Если бы ты была в городе, – нехотя начинает Кира, чувствуя, будто начинает саму себя закапывать, – Ты бы хотела меня поцеловать? Лиза быстро кивает, даже не думая, и Кира давится слюной. Вот так просто? – А сейчас? – Сейчас тоже хочу, – кивает Лиза, нерешительно поворачиваясь, – Кира, я не об этом должна тебе сказать. – Ты просто молчишь, – с раздражением выдыхает Медведева, скрещивая руки на груди. – Ты не поймёшь, – обречённая такая, что Кира и правда не понимает. – Вау, я думаю о тебе в том же плане, – её сарказм всё рушит. Лиза опять закрывается, и не знает, как поступиться, чтобы снова не услышать резкие слова. Теперь виновата Кира, и Кире продолжать: – Ну... Я тебя тоже поцеловать хотела бы. И вообще, я же сказала, что ты мне нравишься. И, наверное, нравилась бы... В городе, или как сейчас, – она невнятно пожимает плечами и ругает себя мысленно. Ей должно быть проще! Она уже целовалась с девушками, – Знаешь, это влюбленность. Похоже на неё, но немного сильнее, чем было со мной раньше, и, наверное, как во всяких книжках твоих. Ты мне нравишься, не как подруга. И, да, девушка девушке может нравиться, и парень парню. Я боялась, что ты не поймёшь этого. Кто бы тебе рассказал? Тебя воспитывали для того, чтобы ты была ведьмой и род продолжала... – слово "рожала" неожиданно становится отвратительным, Кира даже хмурится, когда вспоминает о нём. Лиза не для этого. Но она же и не для города. И не для деревни. И вообще она какая-то другая, но не пугает этим, а притягивает. Лиза вдруг вся апатичная становится, не отвечает, только плечами жмёт и задумчиво смотрит на отражающуюся в реке луну. Почему-то полную. В середине месяца. Что-то с этим лесом определённо не так, и Ведьмы его на самом деле не контролируют полностью, но Киру это не совсем пугает. Это своеобразная норма, которая перестанет таковой быть уже в Новгороде. Кира пробует с другой стороны: – Если хочешь поцеловать, почему не целуешь? – она присаживается рядом с подругой, особо не надеясь на неожиданное осознание, что всё может быть настолько простым. – Я... тебя обняла, – чужие глаза вдруг растерянно забегали. – Ну да, одни вещи, – Кира вздыхает, собираясь снова улечься на землю, но её останавливает Лиза, сжав тонкими пальцами плечо. – Не важно, любит человек девушек или мужчин. И... Дело вообще в другом, – начинает она, стараясь заглянуть в самую душу Киры, – Я другая. И мама, и бабушка... – видя непонимание в чужих глазах, Лиза объясняет, – Ведьмам лучше не любить. – Потому что скажут, что приворожила? – догадывается Кира, но Лиза качает головой, – Как было у твоей бабушки. – Всё равно, что там говорили. Чувства – проблема. На них просто нет места у ведьм, ведь всё, что нас должно волновать – знания. Наши навыки, – Лиза сжимает и второе плечо свободной рукой, становясь немного ближе, – Мы не просто люди, а... некая функция? Это же так называется? – девушка всматривается в глаза подруги, ища подсказку, но та никак не меняется в лице, – Итак... Суть в том, что любовь делает человека глупым, нелепым, открытым. Он много рискует и иногда отказывается от себя ради другого. Он в опасности, – монотонно говорит Лиза, и Кира в моменте ловит себя на мысли, что это далеко не её мысли. Особенно когда губы расплываются на лице в грустной улыбке, а взгляд вот совершенно не меняется, – Да и ведьма... вообще не может чувствовать. – Твоя бабушка ведь любила твоего дедушку, – напоминает Кира, нежно поглаживая чужие ладони – юная ведьма и не заметила, как сжимала пальцы до белых костяшек. В их с Лизой отношениях Медведева не была уверена, поэтому решила начать издалека, – И... первая девушка, которая стала ведьмой. Ты рассказывала. Она убежала вместе с любимым, – напомнила Кира, будто бы подруга сама могла не знать. А Лиза выглядела так, будто Кира не могла помнить эту историю. Удивлённая, немного растерянная. Сбилась с мысли, и опустила взгляд на свои пальцы, которые Кира накрыла своими ладонями. – Бабушка любила дедушку всю жизнь, – неуверенно начинает объяснять Лиза, – Но она будто забыла о нём, когда прабабушка умерла. Бабушка получила силы – и дедушка стал скучной частью её прошлой жизни. Она очень долго рассказывала моей маме, какой её муж был прекрасным и хорошим, как любил её безоговорочно, а потом вдруг всё закончилось. Осталось только сухое и иногда даже насмешливое «да, был муж, любила его когда, но сейчас-то что, слабый оказался, а мне зачем по нему плакать», – без интонации цитирует Лиза, медленно поглаживая чужие плечи через ткань футболки. Ведьма склоняет голову набок, её взгляд слишком понятен – она присматривается к Кире, строго почти, но за этим скрывается страх. Лиза боится, что однажды Медведева станет для неё скучным воспоминанием, и не важно – друзья они или нечто большее. В голове что-то щёлкает. Кира садится ближе, положив ладони на чужие колени и смотрит в глаза в ответ. Она чувствует себя до странного уверенной, знает, что говорить, хотя мысли только сейчас стали собираться в кучу. – Тебе восемнадцать? – спрашивает. Лиза кивает, оставляя руки на Кириных локтях, – Твоя мама ещё совсем молодая. Да и бабушка... Неизвестно, сколько лет пройдёт до того, как Марья получит силы, и неизвестно, сколько лет пройдёт до того, как их получишь ты. – Вот это и есть глупость... – Лиза улыбается грустно-грустно и опускает голову, – Время всё равно когда-то придёт, – Лиза поджимает губы, собирается с силами, чтобы что-то сказать, и Кира покорно ждёт. Она гладит чужие коленки через ткань платья, поддерживает, пока Лиза подбирает правильные слова. И видно, что рассказать надо о многом, но страшно оказаться непонятой. А Медведева, если говорить по-правде, уже и в ведьм поверила, и в души, и влюбилась кажется. Возможно, всё ещё из желания встать против кого-то – против селян и Лизиных родителей, – из подросткового любопытства и из любви к худым, странным девушкам, которые на несколько сантиметров выше. В чьих глазах звёзды, когда смотрят на небо или когда почти плачут. – Мама никогда не умела любить. Бабушка приворожила мужчину из деревни, чтобы я родилась, – Кира кивает, вспоминая историю с раздражающей когда-то тёти Люды. Сейчас она – обычная женщина, иногда захаживающая к бабушке. Подозрительная немного по отношению к Кире, – И ей не было его жалко, когда он умер от этого, а ведь он, наверное, хотел кем-то быть в будущем, детей видеть своих там... Лиза снова замолкает ненадолго, а Кира становится ещё ближе. Она внимательно слушает, и ведьме приходится продолжать: – Вообще, я думала, что это правильно. Ведь бабушка тоже никого не любила. А потом я нашла книги, которые бабушке приносили. Она их хранила больше как напоминание о деревне, а я читала и думала, – она неловко улыбнулась, – Показывала маме, она говорила, что это глупости. Мол, тяжело людям от любви живётся, а для меня она ещё и бесполезна, всё равно в итоге только одно и останется – колдовать. И ничего более интересовать не будет. Для неё это панацея, она, кажется, не хочет ничего чувствовать. – А для тебя? – тихо спрашивает Кира, заглянув в тёмные глаза. Колодцы наполнялись звёздочками-слёзками. – Не знаю, – честно сказала она, замотав головой будто для большего подтверждения, – Сначала думала, что мне всё равно. И, наверное, мечтала полюбить какого-то мужчину. Чтобы от него был ребёнок. Правда, я в жизни с мужчинами не общалась толком. Меня прятали от деревенских. Только книги – вот откуда Лиза узнавала о реальном мире, и ума ей хватило предположить, что далеко не все книги правдивы. И почти всё из прочитанного Лизой теперь к реальности не имели никакого отношения. Кире интересно, на какого книжного героя Лиза бы положила глаз. Она спросит об этом позже, когда они затронут тему книг подробнее. Сейчас же ведьма думала о совсем другой. – Потом я увидела тебя. Ты... – девушка будто захлёбывается от восхищения, поднимая большие глаза, – Такая интересная. Серьёзно, на голову мне упала. Мне было интересно, что ты даже не деревенская. Я говорила – как из другого мира, – тараторит девушка, кажется, растеряв все слова, которые так долго подбирала, – Когда ты появилась опять, я так удивилась, но так обрадовалась. Не знаю, почему. Лиза близко-близко. Кире кажется, что обе они всё понимают, но говорить вслух боятся. Должна она. Она опытнее, сильнее и смелее. – Наверное, когда влюбляешься, человек очень любопытным кажется, – шепчет Кира, ухмыляясь невольно. Всё вдруг таким лёгким кажется. Лиза вздрагивает и отстраниться пытается, но уже через секунду возвращается на место. Вот так легко всё перевернулось, и любопытство с желанием дружить стало признаком влюблённости с первого взгляда. Что-то такое несерьёзное и неосознанное – они сами только всё поняли. Ведьмины руки всё так же сжимают Кирины локти, в то время как подруга положила ладони уже выше колен девушки. Без какого-либо намёка, просто чтобы стать ближе, рассмотреть лицо Лизы в рассеивающейся темноте. Она красная, дышит тяжело, будто ей это даётся с трудом. Лиза думает, сомневается, но в итоге сдаётся и кивает. Медведевой кажется, что у неё в лёгких шарик с гелием. Всё легко, как после победы на соревнованиях региональных или даже побольше. – Мне уезжать через пару недель. Думаю, я буду приезжать каждый год, но это такая себе основа под долгие и счастливые отношения, – Кира этого не готовила, но говорит ровно, чётко, прекрасно зная, что хочет получить в итоге, – Если наша влюбленность – это любопытство и интерес, то... почему бы не принять это и получить желаемое? А потом быть друзьями, когда всё пройдёт. Кира бы в жизни не подумала, что предложит кому-то такие отношения. Почти без обязательств, с известным концом, не как принято у подростков в счастливые периоды, и вообще не так, как в книгах, которые Лиза читает. Медведевой казалось, что тогда у людей воли подумать об этом не было. Лиза обдумывает это с минуту, смотрит перед собой, и в темноте её глаз – чёрное ничего. Но Кире нравится. Кире пиздец как нравятся её глаза, которые всегда оставались загадочными и таинственными, скрывающими за собой что-то. Что-то определённо особенное и прекрасное. Глаза напоминали этот лес. – И что будет? – вдруг спрашивает Лиза. Кира хлопает ресницами, растерявшись, и ведьма уточняет: – Прямо сейчас. Если всё будет, как ты описала? Кира подняла задумчивый взгляд на небо, начинающее светлеть. Времени мало, надо включить телефон и убедиться, что будильник ещё не сработал. – Можешь поцеловать меня, – легко предлагает Медведева, наклоняясь ниже. Лиза вздрагивает и поджимает губы. Снова думает с минуту, то решительно поднимает взгляд, то прячет его. Кира не торопит, хотя стоило бы. В моменте ей хочется всё свести в шутку, весь их разговор, но Лиза наконец приходит в себя и аккуратно приближается, замирает. Кира повторила за ней. Ощутила тяжёлое дыхание на своих губах. Уже совсем близко. Это похоже на игру. «Кто первый решится». Решается Кира. Её губы теперь не сомкнуты плотно, всё почти по-взрослому. Без языка, потому что ей всегда это казалось противным, а для Лизы вообще может стать культурным шоком. Её губы, оказывается, горячие. И щёки. Вся она... Наверное, потому что ночи перед самой осенью холодные, а тут рядом живой человек. Смущающийся, немного нервный, ведь всё для него впервые, всё хочется сделать, как надо. Лиза сжимает Кирины локти. Ей хочется ближе, поэтому она прижимается острыми плечами и прикусывает губу. Кажется, что случайно. Но расценивает Кирино тихое мычание, как просьбу сделать так ещё раз. Почему нет? Ещё раз царапает зубами нижнюю губу. Потом они сталкиваются зубами, тихо шипят и замирают. Потом решается уже Лиза.***
Марья машет руками, разгоняя зеленоватого цвета облако, в котором прослеживались очертания её дочери и той девчонки из города. Ещё до момента, когда они... Надо было жечь книги её, запереть от мира вовсе и бить почаще. Может, и выросла бы соображающим человеком. Хотя, куда там – родилась от деревенского дурака – первого встречного, которого мать одобрила. Сейчас эта старуха сидит, хохочет. Ей – полноценной ведьме – хорошо. Весело. У Марьи ведь лицо смешное, а Лиза нелепо к какой-то девчонке жмётся больше, чем к ней или к бабушке за все восемнадцать лет жизни. Хочется обратиться медведем, разнести полхаты и убежать подальше в лес. И не будет Марья жалеть, потому что всем на неё в этой семье плевать. Дочери общество проклятой девочки, которая уедет скоро и не вспомнит об этом всём, лучше её советов. А мать, наверное, потихоньку с ума сходит, раз считает это забавным. Женщина знает, что это – совсем не забавно. И знает, что старуха это понимает на самом деле. Хочется что-то ударить. Кого-то. Сломать всё, что попадётся под руку. Потом заплакать и спрятаться. Подальше в лесу, где их власти уже нет. – Ну а чего ты хотела? Вся в тебя, – говорит старушка, посмеиваясь, и добавляет сушёных трав в миску, где потихоньку горит огонь. Снова поднимает зеленоватое облако, но Марья и его успевает прогнать, а после накрывает миску треснувшей тарелкой. – Мы не похожи, – почти рычит женщина. Мать только закатывает глаза и поднимается со своего места. – Хочешь, погадаю на их счастливую жизнь? – язвит старуха, и Марья из последних сил держится, чтобы не запустить тарелку прямо в стену рядом с ней. Или прямо в неё, – Ну что с лицом? Тебе на девчонок в её возрасте можно было заглядываться, а ей – уже нет? Лицо пятнами покрывается от злости и смущения. Как это можно сравнивать?! Марья, на кого бы там ни засматривалась, голову не теряла. А Лиза – сплошное разочарование. Марья голову не теряла, не целовалась, не сжимала чужие локти, и вообще не подходила, да и Аня её боялась. Не подпускала бы к себе ни за что, поэтому единственное, что Марья себе позволяла – прилетать вороной к ней на участок. Хорошо, что Аня уехала, потому что стало проще. Проще дурака из деревни принять и родить от него, а потом убить, чтобы от приворота меньше мучился. Да и по жизни дуракам тяжело. Марья голову не теряла, не целовалась, не сжимала локти, а ей всё равно больно. И всё равно во снах Аня иногда появляется счастливая, с сыном, который на неё похож. Такой... возраста Лизы, наверное. Весь светлый, с волосами рыжими, как у Ани. – Мам, ты такая глупая. Дура. Сумасшедшая, – обречённо шепчет Марья, опускаясь на её место и подпирая лоб рукой. В висках пульсирует. Плечи дрожат, но она не плачет. Чересчур будет. – Я-то? – хихикает старуха, – Вот ведь. А вы с Лизой умные! – и вдруг серьёзная, даже злая настолько, что Марья сжимается, жмурится, – Когда Лиза прибежит плакаться, что эта девчонка уехала, и как теперь быть, сама будешь решать, что с ней делать, – женщина гордо поднимает подбородок и роется на полках. Марья помнит, что там и правда лежали карты гадальные. – Скажу, что нужно ей искать мужика, да, мам? – с издёвкой шипит женщина, даже не обернувшись. Что там гадает старуха? Может, как скоро их род вымрет из-за ненадёжных матерей и ненормальных дочек? – Да всяко лучше. Ну Лизонька хотя бы понимает, что будущего у них нет. Радуйся, что эта твоя самая ненавистная городская додумалась всё объяснить, – усмехается старуха, раскладывая карты на лавке, – Понимаю иногда я ваше восхищение женщинами. Они умнее, даже если головой изрядно бьются. Марья вздыхает и борется с желанием вновь обратиться к ведениям, даже сама тянется за сушёными травами, но так и не притрагивается к ним. Много силы занимают, а смотреть особо и не на что. Вернее, если посмотреть опять, то злость накатит. Злость, конечно, лучше страха и апатии, но матушку яркие чувства веселят куда сильнее. А Марья не любила, когда над ней насмехаются. Марья тоже знала, что у них с Аней ничего не выйдет, тоже отпустила её и не видела много лет. Но легче ли стало? Нет. И Лизу ждёт то же. Марья – плохая мать, но ей не хочется, чтобы её дочка страдала. Доченька, читающая глупые книги, всегда послушная, только сегодня сбежавшая, потому что любовь – зло. Самая страшная вещь. – Что мне делать? – тихо спрашивает женщина, обращаясь к матери, замеревшей над картами. Вникает в них и меняется в лице, – Мам, давай не будем помогать этой девчонке. Пусть не приходит больше, – почти умоляет Марья, а старуха игнорирует. Карты ей поинтереснее. В них лучше видно судьбу. Сломанную, как кажется женщине, – Пока не поздно... – Поздно уже, Машенька, – заявляет ведьма и сметает карты. Улыбается такая довольная, и, кажется, что издевается, – Не трогай Лизу. Пусть всё идёт, как есть. Старуха убирает карты и возвращается к столу, берёт миску, помогая себе полотенцем. А Марья не в этом мире. Сидит, будто в трансе, наблюдая за тем, как со стола пропадают склянки, травы и мусор. Жилистые руки с прилипшей к пальцу травинкой, тянутся к её лицу и трут щёки, царапая их грубой кожей. – Ну что ты... Плакать из-за пустяков. Поскорее бы тебе силы передать, чувствительная дура, – хрипит старуха. Почти нежно ругается. Марья сначала думает, что у матери пальцы просто мокрые, а потом догадывается. Она правда плачет? Но понять не может, плачет из-за Лизы или воспоминания про Аню вскрыли плохо зашитую рану?***
Небо светлеет. Губы покалывает. Телефон так и выключен. Утром ещё холоднее, чем ночью. Туман оседает на волосах и футболке маленькими капельками. Киру морозит, а Лиза спокойная совсем, положила голову на чужое плечо и будто спит, пока Кира поглаживает её кончиками пальцев по спине. Отдыхает после поцелуя. И там, где она – тепло. Так хорошо. Кира расслабилась совсем, а потому не сразу замечает рассвет. Только с первыми лучами, играющими в Лизиных волосах, понимает, что проебалась. Вздрагивает сильнее и достаёт телефон из кармана, включает, а Лиза нехотя отлипает и тоже глядит на экран с подозрением. Понятия не имеет, что это – Кира с собой его редко брала, чтобы не потерять, почти не доставала. Телефон уже староват. Полагал немного и наконец выдал время – пятый час. Кира ругается и аккуратно поднимается, стараясь не отпихивать Лизу. Та и сама отстраняется, наблюдая за девушкой, смотрит снизу вверх, пока Кира глупо глядит под ноги. Уходить? Сказать что-то? Они не говорили больше, только целовались, а потом обнимали друг друга. Тупо. Как в сериальчиках, которые одноклассницы смотрели. Романтично, наверное. – Бабушка проведёт ритуал, – Лиза медленно поднимается на ноги и встаёт рядом, не знает, куда руки деть, поэтому прячет их за спину, – Чтобы оборвать связь. Кира сначала только мычит, мол, поняла. Ей немного тяжело сейчас соображать, переключаться на другую тему, когда в голове только одно. – Мы с матерью, типа... больше не будем связаны вообще? – Кира с затруднением подбирает слова, снова заглядывая в чужие глаза. Чёрные-чёрные. – Будете, конечно. Хотя без последствий не пройдёт, – Лиза жмёт плечами и хлопает ресницами, – Тебе это важно? – Вообще нет. И хочется ещё поговорить, хочется остаться, послушать истории про книги, травы, ведьм. Но надо бежать, потому что бабушка уже могла проснуться, и будет огромной удачей незаметно вернуться в комнату, пока ещё даже не думая о мокрой футболке и грязных трениках. Надо как-то объяснить это, но голова пуста – сонливость и туман вместо связных мыслей... – Иди, тебя сейчас потеряют, – Лиза легонько хлопает девушку по плечу, подталкивает к лесу, – А завтра придёшь, и бабушка снимет с тебя проклятие. Кира только кивает и напоследок сначала хочет обнять, но вспоминает, что они, вроде как, на новом этапе, и касается щёки губами. – Давай, – только и говорит на прощание, расслабленно помахав рукой. Лиза ей машет в ответ и уходит вдоль реки. Кира знает, что, наверное, опять растворилась в воздухе, поэтому даже не оборачивается, а заходит в лес. Тропинка ведёт её в деревню.***
Кира тихо влазит в окно и слышит, как в зале работает телевизор, а бабушка на кухне отправляет что-то обжариваться на сковородку. Дедушка может спать ещё или чем-то заниматься в гараже, потому что на улице его нет. Стянув треники, девушка их мнёт и впихивает в шкаф, остаётся только в футболке и трусах – как и спала обычно. Выпихнув из-под одеяла рюкзак и плед, девушка сама легла в кровать, и только потом рукой запихнула рюкзак под плед– чтобы не сильно палевно. Всё это на автомате, без страха. Он появился только через минуту, когда всё стало спокойно. Дверь в комнату оказалась приоткрытой, хотя Кира помнила, что закрывала её плотно перед уходом. Кто-то заходил, и, если это случилось утром, когда светло, подмену легко можно было заметить. Кира неловко переворачивается на спину, спихивает с себя одеяло и закрывает глаза руками, представляя лицо Лизы. Снова глаза её вырисовывая в воображении. Вроде, легче. Вроде, не так страшно. Если комната не перевёрнута, а на телефон не пришло ни сообщения от бабушки или дедушки, то всё неплохо. Если телевизор работает, дедушка в гараже, а бабушка готовит – значит, ничего не случилось.