***
Рей проснулась… и сначала не поняла, что проснулась, потому что было тепло. В ее доме зимой никогда не было так тепло — бытовку не получалось полноценно обогреть, не хватало денег. А еще у нее никогда не было такого толстого одеяла. И такого мягкого матраса. Такой большой уютной кровати, нескольких подушек. И вот такого окна на втором этаже, из которого видно тяжелые темные ели в снегу. Но… она не спала. Рей дернулась, вдруг резко вспомнив все, что было вчера. Черт! Медведь уже куда-то ушел. Так что же… Действительно не тронул. Оставил это все… на потом? Меня такое не возбуждает… Насилие? Слезы? Или такая тощая помойная крыса, как она? Рядом с кроватью на стуле висела ее одежда. Просушенная и почищенная. Нет, так не бывает. Это неправильно. Это опасно! Все тело ломило, но она не позволила себе даже мысли о том, чтобы взять с тумбочки таблетки обезболивающего, которые он, видимо, специально тут оставил. Нет. Еще один долг перед ним. Кое-как одевшись, Рей глубоко вздохнула и пошла вниз. Надо уходить отсюда. И быстро. Этот медведь… он был ненормальный.***
Первое, что сказал ей медведь, было: — Со сливками и сахаром? — Что? — Черт, она выглядела как дебилка. Застыла на лестнице, ошарашенная этим вопросом. — Кофе. Ты как пьешь? Никак. У меня нет денег на кофе. — Я... не... я сейчас уйду. Он фыркнул. — Куда? В лес? На мороз? Да там сейчас птицы на лету замерзают насмерть. Она молчала, наблюдая, как он снимает с плиты кофейник, разливает по чашкам ароматную темную жидкость. Добавляет сливки и сахар. И ставит на стол кружку. Для нее. — Не будь дурой. Дура бы осталась тут и поверила, что за всю эту роскошь с нее не стребуют потом сполна! Медведь вздохнул. — Садись за стол и пей давай. Без кофе утром тяжело соображать. Тем более после бурного вечера. Она взяла чашку. Устроилась на стуле. Да, соображать было тяжело. Что делать? Уйти в лес, выкопать убежище в снегу? Сейчас она выспалась и согрелась, у нее есть силы. Построить что-то вроде хижины. Укрыть ветками. Быстро собрать хворост. Найти семян и орехов. Желуди можно перетереть камнями в муку и… Прямо у нее под носом оказался ломоть хлеба, намазанный маслом и щедро политый вареньем. — Ешь. Черт! Он ненормальный... Но надо поесть, прежде чем уходить. Рей на всякий случай заметила то место, куда медведь положил нож, и наконец отхлебнула из чашки. Невольно закрыла глаза — боже, как же вкусно! Настоящий, как раньше. Ни в какое сравнение не шло с той бурдой, которую она пару раз покупала себе на праздник. Выдохнула. И сливочное масло настоящее! И варенье… Она взглянула на медведя — он устроился в кресле и тоже пил кофе, глядя на огонь в камине. Кажется, тут было его любимое место. Большое и уютное кресло, рядом на полу — медвежья шкура. Весь его дом был таким — продуманным, большим и уютным. Стены из толстых бревен, небольшая кухня — старинная, с медной вытяжкой над плитой, Рей что-то подобное видела только очень давно, на картинке в одной книге. Красивый камин с двумя тяжелыми подсвечниками на полке. Книги на стеллаже во всю стену. Добротные старинные занавески на окне из настоящего льна, а вот рамы — новые, словно их не так давно меняли. — По радио передавали, что будет буря, — заметил медведь, отхлебнув еще кофе. Черт! — Я… — Идти тебе некуда, как я понял. Можешь пока пожить тут. — Мне нечем расплатиться, — с нажимом сказала Рей. Он вздохнул, подумал, отпив еще кофе. — Ты умеешь шить? — Ну… да… И вышивать, подумала она, горько усмехнувшись про себя. И даже плести кружево на коклюшках. Все, что должны уметь девочки из хорошей семьи, — непрактичное, бессмысленное и красивое. Неприменимое к реальной жизни. — Мне надо починить кое-что из белья. Гора уже накопилась. Рубашки тоже. Ненавижу мелкую работу. Нервов не хватает. Рей невольно взглянула на его руку, сжимающую чашку, — да, представить, как он такой лапищей управляется с иголкой и ниткой, было сложно. — Просто… за шитье? — Она нервно сглотнула. — Ну, можешь еще стирку на себя взять. И пыль протирать. Посуду я сам мыть люблю. Это успокаивает. Как и готовка. Он добродушно усмехнулся краем рта, глянув на нее, — Рей отчего-то отвела взгляд. Медведь был неправильный. Ненормальный. Так нельзя себя вести, нельзя так говорить невозможные вещи, как будто шутя, но при этом… при этом не в шутку. Он всерьез ей это предлагал. Всерьез! — И еще… Она внутренне сжалась. Вот оно. Сейчас скажет… Черт! Что если ему нужен не просто секс? Просто секс его не возбуждает, он поэтому так и сказал вчера перед сном, значит… В голове заметались обрывки отчаянных перепуганных мыслей, пока она смотрела, как медведь встал, подошел к полкам с книгами. Выбрав одну, вернулся, бросил перед ней на стол. “Словарь редких слов”? Что за… — Читать умеешь? Будешь играть со мной в скраббл. Но учти, что я ненавижу проигрывать. И терпеть не могу, когда мне поддаются. Вижу сразу. — Он внимательно взглянул на нее сверху вниз. — Знаешь хоть, что это за игра? — Знаю. — Она вздохнула. Вспомнились вдруг ряды книг в домашней библиотеке, то, что уже казалось сном… Медведь наверняка ей проиграет. И в любом случае выйдет плохо. — Вот и отлично. Почитаешь. А пока ешь давай. Он помолчал. — Как тебя зовут? — Рей. — А я Бен. Пойду проверю генератор. Посуду составь к мойке, когда доешь.***
Вечером медведь по имени Бен принес дрова, сложил их у камина и принялся возиться с огнем. День прошел как во сне. Она сидела с шитьем у камина — сытая, чуть разомлевшая от всего этого невероятного домашнего тепла. Медведь (расчистив с утра снег перед дверью, а в обед разогрев суп и мясо на плите) читал почти весь день толстенный русский роман — украдкой Рей отметила, что на томе значится цифра 6, значит, какое-то собрание сочинений? Сама она честно пролистала словарь, убедилась, что еще помнит, что такое “кальцинатор” и “диада,” и спокойно принялась штопать огромные черные носки. — Сколько их было? — Что?.. — Рей подняла голову, очнувшись от своих мыслей. — Вчерашних. С которыми ты подралась. Она зажмурилась на мгновение, вспомнив обжигающий холод профнастила за спиной, рукоять ножа, до боли сжатую в пальцах, и ухмыляющиеся лица тех, кто ее окружили — уверенные в легкой победе. — Пятеро. Он одобрительно кивнул и сунул в камин еще одно расколотое пополам полено. Сгреб угли кочергой. Рей отложила в стопку носки и взяла винтажное льняное полотенце, у которого чуть надорвался ажурный край. Она бы проиграла, если бы не везение. Если бы не удалось ранить того, главного, кто решил, что справится с ней сам. Если бы не изумление оставшихся четверых, не ожидавших от тощей девчонки такого отпора. Если бы не получилось, не споткнувшись, перепрыгнуть через упавшее тело. Если бы не треснула ветхая ткань, когда один из них схватил ее за капюшон. Если бы пуля не просвистела мимо. Если бы она не умела бегать так быстро, если бы не успела проскочить перед грузовиком. Если бы не добралась до леса и не нашла этот дом… Но она успела. И добежала. И нашла. За стеной завывал ветер, гудел в трубе, и огонь в камине словно отвечал ему ответным жарким гудением. — Чай будешь? — Медведь отложил кочергу и отряхнул руки. — Буду.***
— Нет такого слова! — заорал медведь, стукнув кулаком по полу. — Есть! — Оно пишется через дефис! — Слитное написание тоже допускается! — Рей поплотнее закуталась в плед и прислонилась к камину. — Ни хрена оно не допускается! Он вскочил, схватил с полки словарь, посмотрел… а потом пульнул его в стену. — Играем еще раз! Рей вздохнула. Еще раз — так еще раз. В конце концов, он ее приютил. Она ела его еду — умопомрачительно вкусную. Приготовленную из натуральных продуктов. Как в детстве… Она грелась у его огня. Она невольно оказалась под его защитой. И если за это он просил всего лишь поиграть с ним в скраббл… Медведь снова проиграл. Встал. Рыкнул что-то неразборчивое. Пнув кресло, выскочил за дверь, грохнул чем-то в коридоре. Рей глянула в окно — тьма, метель и вой ветра, нет, вряд ли он побежал на улицу. Ничего, большой мальчик, не пропадет. Даже смешно, что он так бесился из-за игры. Такой огромный и такой… Она закрыла глаза, прислонилась спиной к жаркой каминной стенке. На полу так и осталась лежать коробка от скраббла, разбросанные косточки с буквами, подушки, пледы и даже ее высушенное шерстяное одеяло, — медведь сюда это натащил, когда они устроились играть у огня. Как все странно… Словно она вернулась куда-то в детство. Или в сон о детстве. Нет, все же расслабляться было нельзя. Нельзя… Нельзя… Рей вздрогнула, очнувшись оттого, что ее куда-то подняли и понесли. Черт! — Да не дергайся ты так, что ж ты пуганая такая! Все в порядке. Пуганая… Пожил бы ты моей жизнью! — Я сама… — Ты на ногах не стоишь вообще. Спишь на ходу. Навернешься еще с лестницы. Мне потом твои кости собирать? Скрипели ступени под его тяжелыми шагами, и снова так уютно пахло смолой и деревом. — Заползай. Рубашка под подушкой. Он положил Рей на постель, и она забралась ближе к стене. — Переодевайся, я внизу пока уберу все. Дождавшись проскрипевших по лестнице шагов, Рей кое-как сняла с себя свитер и штаны. Натянула его рубашку. Укрылась толстым одеялом и снова провалилась в сон.***
Она пыталась бежать изо всех сил, но к ногам словно были привязаны гири. А может, просто ноги вязли в снегу? И снег рос вокруг нее, как стены, не давал пробиться вперед, а сзади бежали они — те, кому она посмела бросить вызов. Те, кто ее найдут. Найдут и… Она рванулась из снежного плена, ударилась рукой о дерево. Открыла глаза. Высокий скошенный потолок из бревен. Уютная постель. Кто-то огромный и теплый рядом — медведь. Черт, медведь по имени Бен. Он лежал рядом с ней, как… крепостная стена, подумала Рей почему-то с улыбкой. Длинный, на всю кровать, и словно закрывший ее от тьмы и ужаса, спрятав между собой и бревенчатой стенкой. Одна его лапища подлезла под ее подушку, нога снизу подпирала ее ступни. Рей повернулась набок, спиной к нему, и медведь вдруг выдохнул сонно и неразборчиво: — Мммф… Спокойнаа… Убью, кто сунннтсааа… Он зевнул как-то совсем по-звериному и вдруг притянул ее к себе еще крепче. — Спи уже… Ты тут со мной… Не бойся… И Рей, которая не доверяла никогда и никому, вдруг позволила себе… поверить.***
Прошла… неделя? Или больше? Рей легко потеряла счет времени. Выла вьюга за окном, потрескивали в камине дрова, которых медведь Бен нарубил целую гору, сложил в поленницу в сарае и приносил оттуда по вечерам — сам заснеженный, холодный, впуская ненадолго в тепло и уют дыхание мороза. В доме пахло кофе, поблескивал натертый медный бок вытяжки над плитой, в духовке почти каждый вечер поспевал пирог. Росла гора починенной одежды и белья, складывались стопки прочитанных книг, горела лампа под абажуром. Это была, пожалуй, сама счастливая неделя в жизни Рей. Если не считать детства. Но детство осталось в памяти как сон, как что-то нереальное и уже почти небывшее. Когда теплый дом, еда и чувство защищенности не считались чудом. Когда в большом зале звучало пианино, и было время, чтобы читать книги в огромной светлой библиотеке. Когда живы были родители. Когда у нее еще было будущее, определенное, четкое, ясное и красивое, как хрустальный елочный шар. Нет, все то, прежнее, не было жизнью и не могло быть жизнью. Жизнь была потом — до самой этой встречи с медведем — просто обычная жизнь, и требовала она совсем другого. Зубов и когтей, которые она себе отрастила. Вечного третьего глаза где-то на затылке, чтобы вовремя почуять опасность. Быстрых ног и ловких рук. Умения терпеть холод и голод, обходиться малым, экономить, собирать по кусочкам разбитое, находить ценное в мусоре и хламе. Защищать себя и свой дом. Впрочем, этого умения в конечном счете оказалось мало. В реальной жизни всегда находится тот, кто попросту оказывается сильнее. И вот теперь… Она каждый день повторяла себе, что нельзя привыкать, нельзя доверять, что рассчитывать можно только на себя и свои силы. И каждый день поражалась тому, как вопреки всем рациональным доводам, всем зарокам, которые себе давала, именно привыкает — ко всему этому, к хорошему, нет, к нереальному и невозможному. К защите, уверенности, к теплу и уюту. Поражалась тому, как тает ее броня из недоверия и вечной настороженности. Как исчезают на глазах те навыки, которые она так старательно в себе воспитывала, как она расслабляется, становится мягкой и разнеженной, как не может уже держать себя в тесном корсете ограничений. Она уже привыкла пить по утрам хороший кофе, а потом читать у камина. Привыкла возиться с одеждой: аккуратно, никуда не торопясь и с удовольствием, чинить вещи, наслаждаясь тем, как вместо дыр и прорех появляется аккуратная штопка. Привыкла стирать пыль с книжных полок, где выстроившиеся толстые тома пахли старой бумагой и почему-то шоколадом. Привыкла играть с медведем в скраббл и сама с нетерпением ждала вечерней партии. Привыкла к тому, как он переживает, когда проигрывает, и как довольно фыркает, если удалось победить. Привыкла к его запаху, который почему-то всегда успокаивал. Привыкла даже к тому, как он сгребает ее в охапку по ночам, подпихивая ближе к стенке. Раньше ее бы напугало такое тесное соседство. Ей всегда нужно было ощущать возможность выйти, сбежать, спрыгнуть и вырваться. А теперь… Может быть, потому, что он вел себя так, словно ее присутствие в его доме было совершенно нормальным. Словно он не сделал ей одолжение, не “приютил” по доброте душевной, а просто… жил с ней здесь всю жизнь? Как будто они давным-давно поделили все обязанности и просто вместе ведут дом — разве что пару раз он сказал, где что лежит, и Рей сразу запомнила. А может быть, дело было в том, что он никак и ничем не показывал, что хочет какой-то благодарности, не лез ей в душу и ни о чем не расспрашивал, а просто был рядом — такой вот огромный и не особенно разговорчивый медведь. Она как раз поставила кипятиться простыни, когда медведь Бен, как всегда неожиданно, объявил: — Погода наладилась. Рей вздрогнула. Это… намек, что ей пора? Черт. Было же понятно, что это не навсегда, что… — Я пошел за елкой. — Что? Она едва не выронила длинную деревянную мешалку. — За елкой! — буркнул он, повязывая шарф. — Рождество скоро. Белье тогда потом выжму. Скоро Рождество… И ведь правда. Она в каком-то ступоре проводила его взглядом до двери, а потом вдруг бросилась к окну. Стояла и, почему-то затаив дыхание, смотрела, как он идет с топором в руках по залитому солнцем снегу. А потом тряхнула головой, прогоняя странное наваждение, вздохнула и принялась остервенело надраивать полы.***
Белье она выжала сама. Наверное, у медведя получилось бы лучше, но Рей тоже неплохо справилась — привычка. Стиральной машины в ее бытовке, разумеется, не было, а прачечная… прачечная считалась роскошью, не по ее доходам. Деньги она тщательно копила для своей главной цели, но, к сожалению, иногда их все же приходилось тратить. Какая-нибудь очередная беда наступала всегда внезапно — совсем недавно ей пришлось заплатить за лечение вдруг разболевшегося зуба. Сначала было до слез обидно тратиться, отдавать то, что скопила таким трудом, а теперь она даже радовалась, что успела пустить все свои сбережения на нужное дело: те, кто отобрали у нее дом, отобрали бы и деньги. Надев куртку и сапоги, она подхватила тяжелую корзину, взяла со стены в холодном коридоре связку прищепок и вышла на крыльцо. Огляделась, вдохнула свежий морозный воздух. И в самом деле казалось, что стало теплее. Рей бодро протопала по расчищенной от снега дорожке к сараю, подкатила чурбан для рубки дров, влезла на него, тронула веревку, натянутую от дерева. Наверняка медведь развешивал белье здесь. Щурясь от яркого солнечного света, отражающегося от ослепительно белых высоких сугробов, Рей ныряла в корзину за одеждой, расправляла дубеющую на холоде мокрую ткань, перекидывала через веревку и цепляла прищепкой, наклонялась за следующей. И сама не поняла, как это случилось, — клетчатая рубашка медведя зацепилась за простыню, Рей наклонилась, чтобы отцепить, в глазах вдруг потемнело, и нога поехала по шершавой поверхности колоды. — Да что ж ты!.. — Две сильные руки обхватили ее, поставили на расчищенную от снега дорожку. — Я же сказал, что сам… Неожиданно для себя она обернулась к медведю — он смотрел на нее сверху вниз, все так же продолжая держать. — Я хотела помочь, — сказала Рей, почему-то глядя на его губы. — Полетев головой в сугроб? — фыркнул он. — Давай без подвигов. Нам еще елку наряжать. Сейчас все развешу. Он отпустил ее ровно в тот момент, когда она вдруг подумала, что эти неожиданно задержавшиеся объятия ничуть ее не испугали. Рей, отряхнувшись, чтобы скрыть непонятное смущение, огляделась — возле крыльца лежала брошенная елка. Огромная, под стать медведю. — Большая! — выдохнула она восхищенно. — Ага. Он широко и радостно улыбнулся, и Рей вдруг подумала, что он… красивый.***
— Игрушки бабушкины, — объявил медведь Бен, протягивая ей коробку. На крышке была старая полустертая картинка: еловые ветки, гирлянда, разноцветные сияющие шары и старинным шрифтом выведено “С Рождеством!”. — Это вообще… ее дом. Был. В общем, давай, вперед. Сделай, как тебе нравится. Ей хотелось спросить, жива ли бабушка, но Рей понимала, что это неуместно. Он не лез в душу к ней, она не лезла в душу к нему. Не спрашивала, почему он живет тут один. Чем зарабатывает на жизнь. Какая у него фамилия. Она открыла коробку, заглянула внутрь, где в перекрестьях из картона лежали игрушки: — Красивые... Как тогда. Как в детстве. Медведь пожал плечами и направился к плите. — Чай или кофе? — Кофе, если можно. Он фыркнул и засыпал зерна в ручную кофемолку. Рей оглядела высоченную елку, глубоко вдохнула. Холодная хвоя постепенно согревалась в тепле и начала отдавать свой аромат. Если закрыть глаза, то можно представить, будто она там, во сне, в родительском доме, в большой гостиной с окнами во всю стену, украшенными сияющими звездами. Если… но сейчас было вот это — старый теплый дом из бревен, яркий огонь в камине, медведь Бен, который варил ей кофе, и Рей вдруг подумала, что прежние воспоминания словно стираются, теряют свое волшебство. Грустить о прошлом было ее единственным развлечением в холодной бытовке из профнастила, которую она утепляла всем, что смогла найти, но сейчас, здесь ей хотелось думать не о прошлом. А почему-то… о будущем. — Помочь с гирляндой? — спросил вдруг Бен, оказавшись внезапно у нее за спиной. — Да, прицепи середину наверх, я не достану. Он приладил гирлянду, зацепил наверху лампочку крошечной прищепкой, Рей разложила концы по ветвям. — И еще ангела на верхушку! Хмыкнув, он прицепил и ангела, а потом снова отошел к плите. Она старательно развешивала игрушки, подбирая места, прикидывая, как лучше будет смотреться, — хрустальные шары, серебристые и золотые шишки, разноцветные витые сосульки. Нашла неожиданно фигурку черного медведя с красным шарфом и улыбнулась, разглядывая ее. — Красиво, — раздалось сзади. Рей обернулась. Медведь Бен кивнул на елку: — Красиво нарядила. Держи кофе. В ту ночь, переодевшись в его рубашку и уже забравшись в постель, она слушала, как он убирает перед сном на кухне, и вдруг поняла, что с волнением и радостью ждет, когда сейчас ее обнимут его теплые руки.***
Катастрофа произошла накануне Рождества. Рей не знала, в чем тут было дело. Может быть, в елке, которая пахла, сияла огоньками и игрушками и навевала счастливые грезы. Может быть, в том, что вся эта неделя перед праздником была какой-то волшебной. Может быть, в том, что медведь Бен стал чаще улыбаться и больше говорить. В том, что он спросил ее, что она думает про книгу, которую он читал, и оказалось, что они думают одинаково. В том, что в детстве он, оказывается, любил те же игры, что и она, и это тоже выяснилось внезапно. Или в том, что сама она совсем перестала держать себя в руках. В том, что каждый вечер ждала его в постели. В том, что обожглась, когда помогала ему с ужином, а он достал мазь и сам намазал ей руку — уверенно и нежно. И чуть ворчливо, но ласково поругал — так, словно ему было не все равно. По большому счету, неважно, в чем было дело. Но… Рей поймала себя на том, что с улыбкой смотрит, как он нарезает вареную картошку для салата, иногда ловко кидая кусочки себе в рот. И вдруг поняла, что все пропало. Она привязалась. Нет, не просто привязалась. Ох черт. Было глупо отрицать, что медведь… что он ей нравился. Очень. Черт-черт-черт. Сначала она в это не поверила. В это странное новое чувство: радостное стеснение в груди, желание смотреть на него, желание прикоснуться к нему… вот прямо сейчас. Словно вместе с ее броней, с тем железным корсетом, который она носила, чтобы выжить, чтобы жить эту жизнь и выиграть, а не пропасть, вместе с этим ледяным панцирем оттаяло и что-то такое, чего она в себе вообще не ожидала увидеть. Раньше ей было просто не до того. Раньше был голод и холод. Раньше она не могла расслабиться ни на минуту. А теперь, в тепле, сытости и уюте, она стала… Черт. Меня это не возбуждает. Вот что было самое обидное и горькое. Ему было все равно. Он ни разу не посмотрел на нее… так. Ни разу не дотронулся хоть с каким-то намеком, так, как она бы… как она бы дотронулась на его месте. Даже ночью, когда они лежали вместе в постели. Медведь просто сгребал ее в охапку и засыпал с ней, как с любимой плюшевой игрушкой. Если бы не мороз — она бы ушла. Добралась бы до станции и попыталась пролезть в товарный вагон. Чтобы уехать далеко-далеко. Начать новую жизнь. Потому что… влюбленность была гораздо большей роскошью, чем хороший кофе. Таких, как она, не любят… как равных. А подачки… Нет, подачки ей были не нужны. — От бабушки остались платья, — вдруг сказал он. — В сундуке на втором этаже. Если подойдет что-то… В смысле, наряд. К празднику. Если хочешь. — А у тебя есть что-то к празднику? — Костюм. — Он вдруг сделал паузу. — Темно-синий. И рубашка белая есть. Да, это была катастрофа. Если медведь еще и вздумает наряжаться. Если они с ним… Он отвернулся и принялся резать лук. — Принеси еще из кладовки банку с конфи из утки. В шкафу с консервами.***
Он был красив, медведь Бен. Даже еще красивее, чем она рисовала себе в воображении. В костюме, который, судя по всему, шили на заказ, и который очень ему шел, — Рей вдруг подумала, что легко представляет его одним из тех, кто проносится на дорогих и быстрых машинах мимо таких, как она. Улетает куда-то туда, в центральные районы с сияющими витринами, бутиками и ресторанами для небожителей. Он был вот такой — в безупречно сидящем костюме и дорогих ботинках, не знающих, что такое дорожная грязь. А она… в платье, пусть и шикарном, но старомодном и явно с чужого плеча. С заломами от долгого лежания в сундуке, с запахом пыли и лавандовой отдушки. И босиком. Потому что изящные туфли его бабушки оказались ей малы. А еще без прически — просто с собранными сзади волосами и распущенными по плечам прядями. Но когда она спускалась по лестнице, ей вдруг показалось… Показалось, что медведь быстро глянул на нее. Так, как ей хотелось. Оценивающе. С внезапно вспыхнувшим восхищением. И каким-то странным волнующим огнем в глазах. Должно быть, это были просто отсветы гирлянды. — Надень носки. Простудишься, — буркнул он куда-то в сторону. — Под столом все равно не видно. И принес ей носки и плед. А потом разлил вино. — Счастливого Рождества. — Счастливого Рождества. Рей захмелела с одного бокала, несмотря на сытную еду. Вино просто ударило в голову, и жар прилил к щекам, и сгладились и размылись разом и очертания предметов, и мысли. — Я умею танцевать, — вдруг сказала она. — В смысле… Вальс, полонез и прочее. Родители обещали, что отвезут ее в Вену, что она будет танцевать на Оперном балу… В волшебный хрустальный шар будущего она должна была войти по всем правилам. — Я тоже, — так же неожиданно отозвался медведь Бен. “Но это осталось в прошлом” — словно повисло в воздухе. Рей уставилась в тарелку, где лежали утиные кости без единого кусочка мяса. — Если хочешь потанцевать, просто скажи и все, — добавил он после паузы. Она молчала, продолжая смотреть в тарелку. Меньше всего ей хотелось навязываться. — Черт, — сказал наконец медведь, встал и подошел к радиоприемнику. Сквозь шипение и треск доносились обрывки мелодий, попсовые ритмы или голоса дикторов, и наконец прорвался джаз — уверенный и мягкий звук наполнил комнату. — Вальс не нашел, но можно так. Он снял пиджак, подошел к ней и вдруг просто поднял ее за руку со стула. Прижал к себе еще до того, как Рей успела что-то сделать. Положил ей руки на талию, так что ей просто осталось опереться ладонями ему на грудь, и начал осторожно переступать в такт музыке. “Первый бал Рей Палпатин…” — сказала она себе с улыбкой, уплывая куда-то. А вслух произнесла: — Спасибо. Странно, что можно было ни о чем не думать. И что это получалось так легко. Вообще не думать и просто качаться в этих теплых медвежьих объятиях. Все эти годы она не выключала голову ни на секунду, все эти годы жила, постоянно сканируя пространство на предмет опасности, кажется, даже во сне. А теперь… Перед глазами у нее была его грудь: белая рубашка, пуговицы, натягивающие ткань, — все-таки он был здоровенный, медведь Бен. Рей подняла взгляд выше — в расстегнутом воротнике была его шея. Такая белая кожа и эта его родинка, и четко очерченный кадык. А еще выше — его подбородок и губы, и… глаза. Темные, глубокие. И красивые, да. Бен тоже смотрел на нее. Разглядывал сверху вниз. И взгляд у него был мерцающим, непроницаемым и странным. Как будто… голодным? Ждущим... Рей неожиданно растерялась, потому что на ней было это чужое платье из бархата глубокого винного цвета, и у платья был вырез, и сама она была… сама она никогда раньше не танцевала с мужчиной. Вот так... Но Бен смотрел на нее, и она смотрела на него тоже, прямо ему в глаза, и почему-то музыка уже доносилась приглушенно, и елка с огнями стала расплывчатым пятном, и только сердце билось громко и сильно, и кровь шумела в ушах. Она… потянулась к нему? Нет, просто покачнулась от выпитого! А медведь взял ее под руку и осторожно усадил обратно на стул. — Сейчас принесу десерт. Почему-то вдруг захотелось плакать, но Рей, разумеется, сдержалась.***
Они поругались перед самым новым годом, когда заглох генератор. Медведь, насупившись и ворча, полез с инструментами в подвал, где была бойлерная. Пару раз он выбегал оттуда в гневе, рыча и чертыхаясь, сжимая в руке мятую инструкцию, и изучал ее при дневном свете, а потом снова нырял в подвал. В конце концов Рей, которая наблюдала за этим, подметая крыльцо и вытряхивая на свежем воздухе пледы и шкуру, не выдержала. — Дай я посмотрю? Медведь шумно выдохнул. — Ну посмотри. Они спустились в подвал. Там было холодно и темно. Бен зажег фонарь и запустил генератор. Тот было завелся, но фыркнул и тут же заглох. — Вот, видишь! — Ты фильтры давно чистил? — Недавно, — буркнул Бен. — Там все ок. — Давай все-таки их посмотрим, — сказала Рей. — Дело явно в подаче топлива. — Ты меня за дебила держишь? — рявкнул он. — Может еще проверим, есть ли там бензин? — Что ты кричишь?! — Она и сама не понимала, почему вдруг тоже разозлилась. Наверное, потому что он орал не из-за проигрыша в скраббл. — Я не кричу! Это ты тут… — Да конечно! С утра орешь и бесишься! — Черт, делай тогда все сама, раз такая умная! И танцы она умеет, и книжки, и генераторы, и вышивать крестиком! Он сунул фонарь в стойку, швырнул ящик с инструментами и прислонился к стене, скрестив руки на груди. Рей шмыгнула носом. Вот какого черта?! Почему она вообще должна терпеть эти его выходки? И стоит теперь такой и смотрит, всем своим видом выражая презрительное “Ну?”. Ладно. Сейчас она ему покажет, кто тут… умеет чинить то, что починить невозможно. Она гордо, со всей возможной в этой ситуации невозмутимостью взяла фонарь, инструменты и полезла смотреть. Черт. Черт-черт-черт. Фильтры были новенькие, чистые, в идеальном состоянии. — Проверила? — торжествующе вопросил медведь. Рей почувствовала, что сейчас сама начнет работать как генератор, — внутри все стремительно вскипало. — Значит, надо проверить свечу, — заявила она ему в том же тоне. — Ах, как я об этом не подумал! — Бен демонстративно хлопнул себя по лбу. — Нет, ты меня точно за идиота держишь. Еще раз: я все уже проверил! — Все? Может, ты и карбюратор перебрать тут успел? — Нет, тебя ждал! Рей отвернулась, закусив губу. Почему он такой упрямый и… почему на ровном месте вывел ее из себя? — Лучше посмотри клапан, — буркнул медведь. — Ты же все проверил? — ехидно ответила она. — Не цепляйся к словам! — Тогда выбирай их лучше! Словарь наверху! Он вдруг издал странный звук, что-то похожее на предостерегающее рычание, и Рей вздрогнула. Сердце пропустило удар. Рука сама собой сжала отвертку. Мгновенное, даже не оформившееся в мысль ощущение, от которого внутри словно все свело — она одна в подвале с огромным и разъяренным мужчиной — вспыхнуло и тут же погасло. Но медведь уже выдохнул. Взял инструкцию, принялся ее листать. Рей отложила отвертку, чувствуя, как накатывает усталость. — Ладно, давай еще раз посмотрим, — буркнул Бен. В голосе уже не чувствовалось раздражения. — Давай. Они склонились над генератором, проверяя все шаг за шагом. И заметили это одновременно — обломанный провод у катушки. — Напряжение в генераторе слишком низкое, поэтому автомат… — начала Рей, словно про себя. — …просто все вырубал, — закончил медведь. Черт! Он встал и полез из подвала за паяльником. Она вылезла вслед за ним. Починка заняла пару минут: Рей как раз собрала развешенные на крыльце половики и занесла их в дом, когда там уже загорелся свет.***
Что теперь делать — Рей не знала. Медведь молчал, она молчала тоже. Продолжать молчать было еще более глупо, чем поссориться вот так, на ровном месте, но отчего-то никто из них так первым и не заговорил. Пообедали они тоже в тишине: Бен просто придвинул ей тарелку густого наваристого супа и нарезанный хлеб на доске, а сам устроился с едой в своем любимом кресле. Рей ела суп и думала. Все-таки поломка была неочевидной. Но почему он так бесился и орал? Ну да, хорошо, она тоже… сразу, пусть и не прямо, но начала его обвинять в невнимательности и лени. Не посмотрела и не подумала и… С другой стороны, она находила на свалках и потом пересобрала столько хороших вещей, которые кто-то выкинул просто по глупости и небрежности, потому что не подумал, что их можно починить… Ее это всегда выводило из себя. Да, она тоже вспылила из-за ерунды. И что теперь? Извиниться? Чем дольше он молчал, тем дольше ей становилось не по себе. Нет, она не думала, что он ее выгонит из-за этой дурацкой ссоры — если бы он хотел подчеркнуть, что это его дом и она должна молчать и не отсвечивать, то не стал бы наливать ей суп в тарелку. Но что если… если он даже не обнимет ее этой ночью? Как вообще они будут рядом спать? Черт. Почему вообще ее это волновало? Как она позволила себе так размякнуть, так… привязаться. И теперь так страдать из-за полной ерунды. Все валилось из рук. Она села перешивать для себя спортивные штаны, которые ей накануне выдал медведь, и едва не отрезала лишнее, а потом исколола себе все пальцы: стежки были кривыми, нитка постоянно выскальзывала из ушка… Медведь тоже чем-то погромыхал в коридоре, а потом сидел в своем кресле у камина с книгой, сгорбившись и нахмурившись. В какой-то момент Рей показалось, что его шумные вздохи она слышит чаще, чем шелест переворачиваемых страниц. В скраббл они тоже не играли. И ужинали молча. И когда, убрав шитье, Рей поднялась наверх, слушая, как Бен внизу гремит посудой, ей вдруг стало отчаянно горько и очень холодно. Впервые за эти три недели в его доме. Она переоделась на ночь в его рубашку, как обычно, но лечь и укрыться так и не смогла. Села на кровати у стены, сжавшись в комок, подтянув к себе колени. Лестница привычно заскрипела под тяжелыми шагами, а Рей все так же сидела на постели и пыталась не разреветься. Медведь остановился у кровати, шумно вздохнул. Чем-то пошуршал, потрогал что-то на сундуке у окна, снова вздохнул. — Прости меня, я дебил, — сказал он неожиданно. — Мир? И Рей сама не поняла, как это получилось, как она буквально подпрыгнула на кровати и, вскочив, обхватила его за шею. — Я тоже… как идиотка… Сдерживаемые весь день слезы вдруг рванулись наружу, и у нее не получилось их остановить. — Я орал и бесился, я виноват, — бурчал медведь куда-то ей в макушку и обнимал своими теплыми руками. — А потом не знал, как заговорить. У меня с этим... сложно. — А я тебя… начала учить на ровном месте, — Рей тыкалась носом ему в плечо, всхлипывая против воли. — И потом… молчала… — Ладно, уговорила, мы оба хороши. Черт, не реви только… — Трудно… остановиться, — она уже смеялась сквозь слезы, и Бен фыркнул — по-доброму, ласково. Она уснула, крепко обнимая своего медведя. И сны снились легкие и волшебные, как в прошлой жизни.***
К вечеру последнего дня в году потеплело. Рей поняла это по тому, как их с медведем начало клонить в сон после обеда, и обоим пришлось сделать по дополнительной чашке кофе. А потом за окном пошел снег. Встретить новый год они решили на улице — на небольшой террасе, куда вынесли настольный фонарь и пледы — выпить вина, загадать желание, глядя на звезды. Рей устроилась на придвинутой к стене дома скамье, закуталась в медвежью шкуру. На широком деревянном столе уже стояла тарелка с сыром и орешками для закуски, откуда она, не в силах удержаться, все время таскала кусочки. Снег почти перестал, падали только редкие крупные снежинки. Будто нарисованная, выкатилась на глубокое темно-синее небо круглая волшебная луна. И что он там возится так долго? Шел бы скорее сюда! Она уже думала заглянуть в дом, когда наконец дверь скрипнула и медведь вышел на террасу с двумя дымящимися кружками в руках. — Глинтвейн сделал, — объявил он. — Просто… шампанского нет. Его тон был таким серьезным и даже как будто извиняющимся, что она не удержалась. Поджав губы, недовольно покачала головой: — Новый год без шампанского? Серьезно? — И чего ты не сказала? Если бы раньше… Совершенно невозможный медведь! — Нет, ну это уже совсем… без шампанского! — Она с трагическим видом покачала головой и отпила глинтвейн. Боже, как вкусно! Все-таки у него был талант готовить. Он шумно вздохнул: — Я… — Это невозможно пережить! — продолжала Рей. — Новый год без шампанского! Ты еще скажи, что без фуа-гра! Хотя бы трюфели есть? Я всегда только с трюфелями праздную! Куплю, бывало, кило по акции… Она хихикнула и подавилась глинтвейном, глядя, как медведь на нее смотрит. — Ты опять? — спросил он таким тоном, что ей тут же захотелось еще раз его подколоть. — Угу, — Рей кивнула и отпила еще большой глоток. В ушах приятно зашумело, и щеки загорелись румянцем. — Сейчас… Поставив кружку на стол, она выпуталась из шкуры, вскочила. Бен наблюдал за ней с недоумением, когда она быстро собрала снег с перил в один большой снежок и… — Только попробуй! — рявкнул медведь, но снежок уже пролетел возле его головы, стукнулся в стену и рассыпался на кусочки. На нее что-то вдруг нашло. Какая-то пьянящая легкость, забытое умение дурачиться, желание снова его обнять… Пусть она ему не нравилась, пусть “не возбуждала”, но сейчас ей хотелось как-то выдернуть его из этого полудружеского спокойствия. С визгом и хохотом она понеслась по снегу, проваливаясь в сугробы, снова наклонилась, слепила снежок и кинула в Бена. Он неожиданно легко отбил его рукой, встав во весь рост, а потом вдруг тоже спрыгнул в снег и пошел прямо на нее. Огромный, тяжелый и неостановимый — словно и в самом деле за ней гнался медведь; Рей снова взвизгнула и бросилась бежать, уже не оглядываясь, только быстро наклонясь, чтобы слепить очередной снежок, наугад кидала назад и бежала снова. Наконец, запыхавшись, она прижалась спиной к стволу огромной ели, поднесла ко рту мокрые от снега и озябшие руки, согревая их дыханием. И где он там? Внутри словно взрывались пузырьки шампанского: от волнения, азарта, радости и возбуждения. Ей впервые в жизни хотелось, чтобы за ней бежали. Чтобы ее поймали. Чтобы крепко сжали в объятиях и сказали, что не отпустят. Рей выглянула из-за елки — возле дома было пусто. Куда делся медведь? Она растерянно сделала пару шагов и тут… — Мы не договорили! Он обхватил ее сзади обеими руками, кинувшись из-за ели внезапно и точно, как огромный зверь, — Рей взвизгнула в восторге, когда они оба рухнули в глубокий снег. — Ну все, сейчас ты мне за все ответишь! — Медведь решительно перекатился на спину, притянув ее к себе на грудь. — За что “за все”? — невинно спросила Рей, глядя ему в глаза, и, кое-как выпростав руку, принялась осторожно сгребать снег. — Я ничего такого не делала! — Ты думаешь, я не вижу? Чудовище мелкое! — Да, я такая! — фыркнула она и попыталась кинуть собранную пригоршню снега ему на голову, но медведь успел перехватить ее руку, прижал Рей к себе еще крепче. Он вдруг оказался совсем близко. Тени падали на его лицо, лунный свет здесь, под деревьями был совсем мягким, волшебным. Мой медведь, почему-то подумала Рей. Глаза у него казались совсем черными и словно мерцали, он внимательно смотрел на нее. Разглядывал. И она сама почему-то разглядывала — родинки у него на коже, его большой и красивый рот, длинные темные ресницы. Порез на щеке, который она ему оставила — как давно это было! — совсем зажил, ни следа. На упавшей на лоб пряди волос лежала снежинка. — Как ты думаешь, уже новый год? — тихо спросила Рей. — Наверное, — тоже тихо и серьезно отозвался он. — С наступившим. — С наступившим. — Он говорил все с той же странной серьезностью. — Ты загадала желание? — Да. Я хочу, чтобы ты меня поцеловал… Рей вздрогнула. Она… она же не сказала это вслух? И не смотрела на его рот. И не попыталась сама, не потянулась… Но вдруг почувствовала, как его рука мягко скользнула ей под волосы. И так легко было податься навстречу, закрыть глаза и просто не думать. Только чувствовать его теплые губы, как он так целует — нежно, осторожно. И невозможно хорошо... Отстранился он так же осторожно, и Рей не сразу поняла, что он внимательно на нее смотрит. Как будто он спрашивал взглядом. Как будто ждал. У нее кружилась голова и дыхание перехватило, она понимала только одно — что хочет еще. Взять, пока можно. Пока есть шанс. Пока не заметили, не отняли, не передумали. Она потянулась еще, поцеловала его сама — отчаянно, зажмурившись, неловко, словно боясь, что берет чужое. Так же, как с едой, как вообще со всем, что неожиданно получала — не чувствуя вкуса, обжигаясь и давясь, только бы успеть... Но Бен тут же ей ответил — все так же придерживая ее голову своей рукой, она чувствовала его пальцы в волосах, — ответил, направляя ее, замедляя, не давая так торопиться, и Рей неожиданно поняла, что так она может… чувствовать. Он не думал отодвигаться, не думал убегать, он ее целовал сам — горячо и глубоко, раскрывая губами ее губы. Не спеша. Наслаждаясь. Давая ей ощутить и распробовать каждое мгновение. Словно у них было все время мира. — Пойдем домой, — шепнул медведь, когда они оторвались друг от друга, переводя дыхание. Домой… Не “в дом”, а “домой”. Она об этом даже не думала. Ей хватило того, что уже произошло. Она только ошеломленно кивнула: — Пойдем...