Песни познания

В этот раз Ви не смотрел на часы. Там будет 4:24. Эта цифра что-то значит, но что именно — рассыпалось в прах, словно Клипот. За приоткрытым окном — тихий гул города. Редкие машины и ещё более редкие прохожие. — Что, опять пойдёшь будить нашего принца? — судя по тому, откуда слышится голос, Грифон забрался на шкаф — и оставит там кучу перьев. — Давай-давай, ему полезно. Нехрен всей квартире спать мешать. — Спать мешаешь только ты. Голос со сна звучал хрипловато. Ви нащупал трость, что на ночь прислонял к кровати, и встал на ноги. В бедро ткнулось что-то тёплое, не давая пошатнуться. Ви слабо улыбнулся и потрепал Тень между ушей. — Будьте здесь, — сказал он фамильярам. — И не шумите. — Мы тебя хоть раз подводили? Иди, Шекспир, лечи израненную душонку своими стишка… э-э, я думал, мы друзья! Ви строго посмотрел на Тень. Зверь пытался запрыгнуть на шкаф, но из-за Грифона не мог зацепиться и падал. Под недовольным взглядом хозяина Тень повёл ушами и улёгся на кровать. Она до ужаса неудобная, узкая даже для Ви, но менять не имело смысла — как и жить в этой тесной клетушке. Слишком далеко агентство, слишком много проблем. Слишком пусто на душе, когда слышишь холодные фразы, скупо оброненные в телефонную трубку, но понимаешь — сказать хотели не это. Поэтому Ви перезванивал и — как шутил Данте — «переводил с вергильского на человеческий». Ему не сложно. Де-факто, это единственная причина, по которой Ви до сих пор существует. Сквозь окна, слишком большие для крохотной квартирки, падал жёлтый свет фонарей и призрачный, будто дыхание умирающего, от звёзд. Вергилий спал на тесном диване, но сон беспокойный — он сжимал Ямато до побелевших костяшек. Связки на сухих руках проступили под истончившейся кожей. Ви на пробу провёл пальцами по запястью. Он прислонил трость к подлокотнику и лёг рядом, немного подвинув Ямато. Вергилий слишком привык доверять только своему клинку, забывая, что острая сталь не может решить все проблемы. Ви не уверен, что справляется лучше. Ви ни в чём не уверен — но ему, в отличии от целого, не страшно ошибиться. Вергилий открыл глаза, бегло осмотрел комнату. — Сейчас четыре двадцать четыре, — тихо сказал Ви, когда почувствовал, что его слушают. — Как и всегда. — Как и всегда… — осипшим голосом вторил ему Вергилий. Он подвинулся совсем немного — вырванное из пучины сна тело слушалось неохотно. Выпустил Ямато и вместо него прижал к себе Ви с такой силой, будто боялся, что тот исчезнет. Но Вергилий и впрямь боялся — его ли человеческой части, что проживает этот страх за двоих, не знать? Работы предстоит ещё много — настолько, что будь Ви частью менее упёртого… условно-человека, давно бы сдался. — С этим что-то нужно делать, — озвучил Ви очевидное. — Я могу обойтись без фамильяров. — Без них ты беззащитен, — даже полусонный Вергилий умудрялся говорить хмуро. Своего рода талант. — Меня защитишь ты. Жаль, что я не могу предложить тебе того же. Вергилий медлил с ответом. Нет, дело не в фамильярах, не в обрывках сознания Нело Анджело — всего того, что напоминало о прошлой беспомощности. Будь это так — Ви бы тоже видел эти кошмары и приходил не успокаивать, а сам трястись под боком. Не так эффективно, но зато знаешь, что ты… пусть и один, но можешь на себя опереться. Но эти кошмары Ви не видел. Он просто просыпался в 4:24, будил напряжённого, как перетянутая струна на скрипке, Вергилия, и устраивался у него в руках вместо Ямато. Что это за сны — Ви не знал. И это больно почти — не знать, что происходит с самим собой. Не знать, какой из страхов с ним не разделили. — Я не нуждаюсь в защите, — жёстко отрезал Вергилий. — Да-да, убеждай себя сколько хочешь, если тебе так нравится… — Ви мягко усмехнулся, коснулся губами хмурого лба. — Бояться не стыдно. Нет, неправильная тактика. Вергилий и сам знал, что бояться не стыдно. Стыд и вина — совсем не то, что его волновало. Это ведь про людей, а с людьми у них… Ви не хотел сейчас думать о грустном. — У нас есть те, кто нам помогут, — тихо продолжил Ви. Он не надеялся, что до целого — вернее, до того озлобленного и ощерившегося комка демонического, который ему не достался — получится достучаться. Но люди — твари упорные. Гораздо упорнее демонов. — Данте сражался за нас. — Он пытался убить меня. Нас. Много раз. — …у него были причины. Но он простил нас. — Как будто мы нуждаемся в его прощении. Ви замолчал. Как же ему сейчас сложно — столкнуться с внутренним демоном. Он, человечность, не видел катастрофы в беспомощности. Все люди рождаются беспомощными. Даже полудемоны пришли в мир слабыми и хрупкими, будто обычные человеческие дети. И беспомощным быть не страшно, если знаешь, что есть на кого опереться. Вергилий ведь тоже это знал — зря, что ли, в Аду они с Данте двигались словно оно целое, пока друг с другом не дрались. Вергилий отказывался это принимать. — Почему? — спросил Ви, прекрасно зная, что думают они об одном и том же. — Что в этом настолько ужасного? Мы ведь ничего не потеряем от попытки, и в любое время можем уйти. А если что-то пойдёт не так… я бесполезен, но мои фамильяры уже доставили Данте немало проблем. — Не смей думать, что ты бесполезен. — Нет нужды увиливать от ответа. Впрочем… — Ви повернулся на спину и устроил голову на плече Вергилия. — Я всё равно узнаю. Спокойного утра. Какое-то время они лежали в тишине. Ви прислушивался к изредка проносящимся под окнами машинам и эфемерным отголоскам ругани Грифона. Обычно Вергилий каменел, когда слышал фамильяров после кошмаров — между ними обычно стоял знак равенства. Но не сейчас. Значит, дело и впрямь не в них. — …почему это тебя так беспокоит? — спросил Вергилий, и в его голосе Ви чудился настороженный зверь. — Это беспокоит тебя. Если хочешь, можешь спать в комнате. Тень последит за дверью. — Дело не в этом, — отрезал Вергилий. Снова умолк. Это начинало раздражать. — Я не смогу помочь, если не узнаю, что тебя тревожит, — Ви не пытался увещевать — просто говорил очевидное. — И не нужно врать, что тебе не нужна помощь. — Мне не нужна помощь. — Тогда почему ты будишь меня вторую неделю подряд? В общении Вергилия ловить на словах не в пример проще, чем в бою. Не то чтобы Ви стремился к этому. Только сражений с самим собой ему не хватало — и без того насражался на жизнь вперёд. Всё. Туше. — …я не хочу снова становиться бессильным из-за пристрастия к человеческим вещам. Ви усмехнулся, наверное, слишком жестоко. Куда не пойдёшь — всюду у целого эта «сила». Порочный идеал. Существуй эта «сила» на самом деле — Вергилий бы успокоился после плода Клипота. — Мы и есть человеческая вещь. — Знаю, — нехотя согласился Вергилий. — Ты пытался отринуть меня, и это едва не убило нас обоих. Тебе не кажется, что дело совсем не в человеческих вещах? — Я подумаю, — сказал он таким тоном, после которого разговорить невозможно. Но Ви разговоры и не нужны. Что бы там не надумал Вергилий — он всё равно узнает. Ведь разум — самая человеческая вещь из всех.