Исповедь кота

Я – кот. Просто кот. Как и все коты на этом белом свете, имею самую заурядную внешность: четыре лапы, хвост, два уха и покрытое шерстью туловище. Моя шерсть когда-то давно имела приятный глазу белоснежный оттенок, сравнимый со снегом на вершине горы Фудзи, с чёрными полосами, преимущественно покрывающими мою мордочку. Сейчас какой-либо человек, захотевший приласкать меня, дважды обдумает свое решение и придёт к выводу, что лучше пройти мимо и оставить меня в покое. Оно и неудивительно. Но я же не всегда был таким котом – уличным! Оказался я на улице по стечению обстоятельств и, хоть убейте, не могу вспомнить деталей событий, вынудивших меня сбежать из прошлой квартиры. Мои хозяева даже не пытались искать меня эти два месяца! Неужели они по мне совсем не скучали?! Ещё одна причина, по которой простые зеваки не станут ко мне подходить и пытаться погладить: в моих янтарных глазах безошибочно читается неприязнь ко всякому прохожему. Как же много я хотел бы поведать вам – но вы едва ли моё протяжное «мяу» поймёте… Мы, кошки, видим и познаём этот мир иначе, чем люди, и могли бы рассказать о самых мерзких сторонах человеческого общества, сторонними наблюдателями которых невольно становимся. Взять, к примеру, уверенность человека в своих силах перед теми, кто слабее его. Вот уж истинное проявление трусости и слабости! Если и сражаться, то с равным противником, искать достойного по силе соперника. И соревноваться с кошачьими собратьями, показывая недругу свою мощь и мастерство, всегда только в радость! Однажды мне повезло вступить в одну группировку, именовавшую себя «Двенадцать лун». Странное название для группы из шести кошек во главе с одним из самых свирепых котов, что приходилось мне встречать, – Музаном. Причём тут «луна» и почему именно число «двенадцать», ума не приложу, а напрямую спрашивать нашего предводителя даже у меня духу не хватало, а уж у других «кошачьих лун» не было с ним и слабого намека на дружеское общение. А сейчас я наблюдаю весьма любопытную сцену между двумя мужчинами на лестничной площадке. Один из мужчин за двадцать минут осточертел восклицать «Блестяще!» или, будь реплика его собеседника не вызывающей тех определенных эмоций, которых этот «господин Блестящий» ожидал, тут же начинал выпаливать «Как уныло!». Все должны были говорить ему исключительно то, что приводило его в восторг и заставляло говорить это дурацкое «Блестяще!», словно, дай ему власть над этим миром, – и он избавится от всех других восклицаний, не оставив ничего другого, кроме этого вульгарного слова. Второго мужчину, к моему удивлению, я узнал. Однажды мне довелось повстречать его на мосту Адзумабаси, и эта была первая встреча с человеком, который всколыхнул странные чувства на дне моей души. После того случая несколько дней подряд передо мной всплывали странные образы, стоило моему взору пасть на любую отражающую поверхность. В ней мелькали яркие вспышки, две фигуры бешено метались и расплывались на водной глади (если я долго всматривался в какую-нибудь лужу, прежде чем из неё пить), но никак не хотели собраться в единый образ и хоть сколько-нибудь напомнить о чём-то важном. Как маслянистые пятна от керосина на воде, так и эти образы непонятно чем являлись передо мною. Второй мужчина сразу мне понравился. Будь он котом – с удовольствием с ним сразился бы. Но я его имени не знаю! Как можно сражаться с кем-то, чьё имя ты не знаешь? – Послушай, - упирался «Блестящий» и не давал пройти в квартиру мужчине, - этому учителю только дай волю, и он сядет тебе на шею и ножки свесит! Кёдзюро, твой альтруизм погубит тебя! Ты же не блестящий идиот, в конце концов. Пусть этот Кусями-сан берёт ответственность либо увольняется по собственному. Тунеядцев нигде не любят, особенно в школах. Я узнал его имя! Кё-дзю-ро. Имя, которое я прямо сейчас попытался выговорить нараспев на свой кошачий мотив. Моё неудачное исполнение обернулось неожиданным результатом: эти двое уставились на меня с незамутнённым удивлением, словно я представлял собой диковинку, какое-то чудо. Я наконец-то смог разглядеть лицо этого Кёдзюро. На мосту я едва ли успел его подробно рассмотреть из-за быстрого и хаотичного потока толпы, которая унесла меня сразу же прочь от Кёдзюро. Что же я сейчас могу сказать о его лице? Не стоит верить иллюзиям, коими я питал свое воображение всю последовавшую после встречи неделю, – ибо, перенасытившись фантазиями, я горько разочаровался, когда Судьба столкнула нас нос к носу. Что за странная шерсть у него над глазами?! Будто прилепили чёрных гигантских мохнатых гусениц ему на лицо! Но это не так важно, как факт того, что данный человек, судя по телосложению, весьма силён. Достойный противник, а главное – я знаю его имя. Касательно моих соображений о его внешности, можно закрыть на это глаза, но если я ошибся в его силе… – Это откуда взялось? Опять человеческое мнимое превосходство над всем живым таранит мою веру в людишек. Называть меня «это» – верх невежества. Этот «господин Блестящий» мог бы задуматься хотя бы на минутку и выговорить что-то более приемлемое, а не «это». Я же не вещь, чтобы ко мне так относиться; хоть и кот, но чувство собственного достоинства имею. Моя шерсть стала дыбом, и я зашипел на «господина Блестящего». – Без понятия,- бесцветно ответил Кёдзюро и вставил ключ в замочную скважину. Теперь я знаю, где он живет, замечательно! Квартира 1005. – Эй, он шипит на меня! Вот зараза, его нужно выгнать к чёртовой матери. Слышишь, Кёдзюро? - тормошил его «Блестящий». - Да постой ты! Ты запомнил про Кусями-сана? Гони ярко в шею этого бездельника! Или пусть платит за сверхурочные. – Тенген, слишком поздно. Я ужасно устал. Поговорим завтра утром, идёт? Ах, у «Блестящего» есть имя. Отвратительно звучит. Ни в какое сравнение не идет с «Кёдзюро». Я ждал, что же ответит этот «Блестящий», и придвинулся чуточку ближе – туда, куда падал холодный свет подъездных ламп, выделяя меня как главное действующее лицо на сцене театра. – Доброй ночи, - пожелал с явной неохотой Тенген, обнимая Кёдзюро. Кёдзюро в ответ обнял его вяло, с каким-то усилием, словно ему противно было касаться этого человека. Но позже я сообразил, что дело в сильной усталости из-за переработок, причиной которых стал неизвестный мне Кусями-сан. Как же много интересного можно узнать на лестничной площадке. На прошедшего мимо меня Тенгена я почти не обратил никакого внимания, пока он весьма уныло не попытался меня пнуть. Ну, даже не пнуть, а слегка подвинуть мыском обуви, чтобы я дал пройти к лифту. Если бы я вёл дневник и составлял в нём список всех людей, к которым испытывал когда-либо неприязнь, этот «господин Блестящий» занял бы почётное первое место. Дверь квартиры Кёдзюро захлопнулась, выпуская в подъезд кислый запах алкоголя. И мне до жути хотелось узнать, почему там так пахнет. А ещё я ужасно соскучился по домашнему быту и человеческой ласке. С того разговора, сторонним наблюдателем которого я стал, прошло около двух дней, и за эти дни я ни разу не думал покинуть дом. А зачем покидать место, где сухо и тепло? За окном снегопад укрывает Токио белым одеялом. Мокро, склизко и холодно, учитывая, с какой периодичностью валит снег в этом городе и как быстро тает. Пачкать и студить лапы никакого желания не было, да и если было бы, то только по самой крайней необходимости. А такой необходимости за эти два дня никак не находилось. Моим временным местом для сна стал коврик возле квартиры Кёдзюро, и я научился на самом тончайшем уровне инстинктов улавливать, когда кто-то откроет двери и выйдет, – чтобы я успел убежать и спрятаться в старой коробке из-под пачек с сухим раменом возле квартиры напротив. Не хотелось стать причиной «блестящего» падения с лестницы Кёдзюро… Этот коврик, весь испачканный и покрывшийся пылью, истоптанный, никоим образом не смутил меня и не вызвал чувства брезгливости. Скорее, я стану причиной гримасы отвращения на лице Кёдзюро, если он увидит меня или, не дай бог, споткнется об меня при выходе из квартиры. Грязный и облезший кот, который чуть больше двух месяцев скитается по улочкам города, никакой симпатии не вызовет. За дверью разразилась брань. За два дня я не единожды слышал этот хриплый, как у бродячей вороны, голос, и не мог никак истолковать, кому он принадлежит. Кёдзюро совсем по-другому звучит и говорит, его голос – журчание горного ручейка, что быстрым и энергичным потоком скачет по каменистым выступам. Дверь квартиры резко открылась, больно пихая меня в бок, и я отскочил в сторону. Вот уж не думал, что Кёдзюро будет так резко открывать двери, да с такой злостью. Может, я и не имел никакого права спать на этом коврике, но и двери люди должны открывать аккуратней. – На работу ему надо… Всем надо! Это что такое? Почему же люди всё не возьмут в толк, что я живое существо? Опять уничижительное «это»! Голос хриплой вороны, назвавший меня вещью, за дверями казался несколько благозвучнее. Лучше бы этот голос так там и остался. Я поднял голову и осмотрел человека, пока мой взгляд не дошел до лица... Тут я ужаснулся и отскочил к дверям лифта под недоумевающий взгляд Кёдзюро – но набравшего с десяток лет. Неужели люди так быстро стареют?! Всего-то два дня прошло с нашей прошлой встречи! От этого «Кёдзюро» невыносимо несло алкоголем и вдобавок потом – от старых, потасканных вещей. Лицо его напоминало черствый заплесневевший сухарь, а те «мохнатые гусеницы», которые по какой-то причине зовутся бровями, и вовсе имели такой же облезший и неухоженный вид, как и моя шерсть. У меня-то есть причины, по которым я так выгляжу, а этот «Кёдзюро» живёт в квартире, в тепле, и имеет доступ ко всем благам цивилизации. Только когда за спиной «Кёдзюро» возникла другая фигура, ситуация немного прояснилась, но странности на этом не закончились. Передо мной стояло... два Кёдзюро: один из них, который моложе лицом и опрятнее одеждой, разглядывал меня с любопытством, второй – с чистой неприязнью в выцветших глазах. Что’ же такое этот второй пережил, от чего его глаза напоминали два мутных стеклянных шара? – Почему какой-то блохастый комок ошивается возле нашей квартиры? Ты его прикормил? – Нет. Я не знаю откуда он, - отвечал молодой «Кёдзюро», - у него ошейник. Значит, он чей-то. Может быть, соседский кот. – Тогда какого чёрта он возле нашего порога развалился?! Молодой «Кёдзюро» оттягивал ответ и своим молчанием изводил, как я уже сообразил, собственного отца, – пока разглядывал меня с такой внимательностью, с какой ювелир разглядывает украшение на оценку. И пока молодой «Кёдзюро» рассматривает меня, я расскажу, как же оказался в этом доме, и какие странности меня преследовали эти два дня. Странностями я называю сновидения, коим никак не могу дать объяснений и правильно истолковать… но не будет ли считаться странным сам факт того, что коты видят сны? Такие дискуссии не занимают мою голову, я же просто кот, у которого вся жизнь строится на удовлетворении низменных потребностей. В этом кошки с людьми схожи. Но ни один человек не подумает, что я могу видеть сны, а если и начнёт размышлять о сомнительной теории сновидений у кошек, то аргументом выдвинет заурядную мысль: кошкам наверняка снится охота на мышей и крыс! Ах, если бы только мне снились мыши да крысы, возможно, я бы не назвал сновидения из ряда вон выходящими. Сны, что и образы в отражающих поверхностях, всегда показывали одно и то же: фигуры, бешено мечущиеся и сталкивающиеся между собой, как я понял, в какой-то схватке. Но кто с кем дерётся – трудно было разобрать, особенно из-за того, что временами образы смешивались в одну цветастую массу. Или вовсе стирались из памяти, стоило мне чуточку подумать и попытаться разглядеть их. Я оказался в этом доме, умело воспользовавшись минутной невнимательностью пожилой дамы, выходившей из подъезда. Быстро прошмыгнув вовнутрь, я очутился в желанном месте, пережидая непогоду на улице. А за два дня до того, как начался нескончаемый снегопад, я бродил близ квартала Иокогама и искал, чем бы поживиться. Пару котов, которых я встретил, я с легкостью одолел, но был крайне расстроен выбором соперников. Те коты – такие же уличные бродяги, коих жизнь измотала и не пощадила. Как я уже говорил, драться со слабаками – себя не уважать. Сражение выдалось, как выразился бы тот «господин Блестящий», весьма унылым. Это ещё одна странность, о которой я в начале рассказа уже упомянул. Найти достойного соперника – моя цель, которую я так и не исполнил в жизнь. Вступать в схватку с человеком мне приходилось только по нужде и ради спасения своей жизни. Сновидения и поиск соперника однозначно имеют общий мотив с происходящими со мной событиями. Неожиданное исчезновение из моей жизни хозяев – такая же странность, как и две предыдущие... Кёдзюро перестал разглядывать меня и перевел взгляд на отца. Какое же это чудное представление передо мной: отец и сын, похожие как две капли воды! Они пугали меня своей поразительной одинаковостью. Старый «Кёдзюро» зашёлся кашлем, и голос хриплой вороны перешёл на совсем неблагозвучный и резкий тон. Молодой «Кёдзюро» обеспокоенно коснулся плеча отца. – Может, лучше я схожу в магазин? Снег до сих пор валит, и, скорее всего, не прекратится ещё дня три. Надо бы поберечь себя после бронхита, - уверял молодой «Кёдзюро», пытаясь вразумить отца вернуться домой. – Я не настолько слаб, чтобы бояться какого-то снега! Не указывай мне, что делать. Ты хотел работать на выходных? Вот и занимайся делом, а мне на мозги не наседай. Такой грубый тон по отношению к собственному сыну оттолкнул бы даже меня, кота, которого человеческая речь, какими бы изысками брани она ни изобиловала, никогда не задевала до самой глубины души. Мне стало обидно за Кёдзюро, но шипеть, как на «мистера Блестящего», я не позволил себе ввиду того самого тонкого чувства инстинкта. Я ощущал всеми тысячами волосков на теле, что этот старый «Кёдзюро» не постеснялся бы пнуть меня или наступить на мой хвост, вымещая явную недосказанность и злость на сына. Отец Кёдзюро прошел мимо меня, не удостоив взглядом, словно я какая-то старая вещь, которая мозолила глаза столь долгие годы, что со временем на неё попросту перестали обращать внимание. Двери лифта впустили бормочущую под нос ругань сутулую фигуру и закрылись. Мы с Кёдзюро остались наедине, перекидываясь взглядами и рассматривая друг друга с чистым интересом. Думал ли Кёдзюро сейчас о том, откуда я взялся? Безусловно, думал, и, скорее всего, начертил в голове план, как будет искать мне новых хозяев. Не напрасно же кот привлёк его внимание и заставил с такой скрупулёзностью разглядывать и потирать в раздумьях подбородок, будто он пытался доказать теорему Пуанкаре. – И как же тебя зовут? Рука Кёдзюро потянулась к моему ошейнику, и мне было только в радость, что такой человек коснётся меня. Я боднул его головой и потерся о горячую ладонь. Я не читал чего-то похожего на отвращение или брезгливость на его лице, а только заурядное любопытство. – Аказа! - прочел Кёдзюро вслух выгравированную на ошейнике надпись. - Ни номера телефона хозяев, ни адреса… Как же так, Аказа? Чей же ты тогда? Не годится, чтобы кот перед Новым годом оставался в подъезде. Значит, - Кёдзюро резко хлопнул в ладоши, - мы найдем тебе новый дом! Надеялся ли я на то, что новым домом станет квартира Кёдзюро? Этот хлопок в ладоши отрезвил меня в моих кротких мечтаниях о домашнем уюте, где я нахожусь в тепле и разбавляю тишину громким довольным мурчанием, пока меня поглаживают. Нет, предыдущие хозяева не простят предательства с моей стороны, – но ведь два месяца прошло со дня моего побега из дома! Ни Коюки, ни Кейзо не пытались меня найти. – Я не знаю, откуда ты пришел и как сюда попал, но предлагаю пожить у меня какое-то время. Идёт? Ты согласен, Аказа?