Муж смотрителя маяка

Северное море не знает пощады и не знает любви. Волны здесь особенно ожесточенно бьют о скалы, а ветер пробирает до костей. Небо такое низкое, что кажется, до него можно дотронуться кончиками пальцев. Эд плотнее закутывается в шарф и думает: «Хорошо, что провизию доставили вчера. Ни одна лодка не рискнула бы выходить из порта в такую собачью погоду». Он сам не понимает, зачем решил обойти островок, где стоит маяк, при таком сильном ветре и накрапывающем дожде. В каждом порыве чувствуется, что совсем скоро зима, а мелкие капли на лету превращаются в жалящие лицо льдинки. Волосы спутались и затвердели от морской соли и холода. Стид опять будет ворчать, когда попытается расчесать их. Возможно, стоило-таки поехать в Китай. Но это бы означало, что они пытаются вернуть прошлое, которое определенно не задалось. Слишком много сил было потрачено и вложено в это настоящее, чтобы сейчас сдаться. Эд усмехается, вспоминая, как пытался убить Стида при первой встрече после разлуки. Как неистово орал и размахивал саблей, а в итоге всадил ее себе в ногу, потому что был слишком пьян. Это и к лучшему. Стиду могло крупно не поздоровиться, если бы Эд был чуточку трезвее и проворнее. А потом было бы чертовски плохо самому Эду. Тич вздрагивает, но уже не от холода, а от картинки несбывшегося прошлого, которая иногда преследует его в страшных снах. Стид лежит на палубе, залитой кровью, а из груди, там, где должно располагаться сердце, торчит сабля Черной бороды. После таких снов Эд просыпается с коротким криком, тяжело дыша и сжимая в кулаках одеяло. В ушах звенит собственный вопль из сна, полный боли и ненависти, а по щекам, оказывается, текут слезы. Эдвард понимает это, когда Стид, которого он разбудил, начинает нежно стирать их с его щек, шепча разные успокаивающие глупости. Эд никогда не запоминает, что он говорит, но это неизменно помогает заснуть в теплом кольце рук. Прибой особенно остервенело бьется о скалы в дальней части острова — на противоположной стороне от маяка и домика смотрителя. Эд любит приходить сюда в любую погоду и наблюдать за морем. Оно совсем не похоже на теплые воды Карибского моря. Тут не встретишь медуз и цветных беззаботных рыбок. Здесь вода кажется темной и густой, никакой легкости и лазури. Повсюду камни и холодный серый песок. Но здесь все равно пахнет так знакомо: солью, опасностью, свободой. Сначала Эдвард сомневался, что идея Стида устроиться смотрителем маяка на далеком севере — это хорошая идея. Во-первых, пришлось бы много и тяжело работать. И хотя Стид больше не напоминал изнеженного аристократа, каким показался при первой встрече, но подобный труд был для него в новинку. Во-вторых, Эд не был уверен, что сам выдержит изолированность и тишину малюсенького островка. Но внезапно для себя ошибся. Конечно, первые три месяца он чувствовал себя в ловушке, и Стиду приходилось постоянно отвлекать его чтением, тренировкой на саблях или небольшими вылазками на лодке в море. Но постепенно Эд втягивался в неспешный ритм жизни на маяке, привыкал к ночным сменам вместе со Стидом, к чтению историй перед сном и долгим разговорам за чаем. Стид даже отрастил небольшую светлую бороду и стал похож на настоящего смотрителя, тогда как Эд предпочитал теперь носить короткую щетину, чтобы навсегда избавиться от образа Черной бороды. Он даже попросил Стида подстричь его. Тот долго не поддавался на уговоры, но, в очередной раз распутывая длинные волосы Эдварда, наконец сдался. За два года на маяке он больше не отращивал такую гриву, как в бытность пиратом. Что, впрочем, не мешало проклятым волосам регулярно путаться от ветра и соли, а Стиду — регулярно сетовать на это, но неизменно приводить прическу Эда в порядок. Обычно пару раз в месяц на их остров приходит небольшая лодка и привозит провизию и воду с ближайшего материка. Очень редко Эд сам плавает за какими-нибудь продуктами на большую землю. Еще реже они вдвоем позволяют себе отлучиться. Вообще, это случалось всего дважды, когда местный рыбак соглашался подменить их за небольшую плату. Кажется, Стида эти вылазки искренне порадовали. Он всегда вспоминает о них с теплом, особенно в долгие зимние вечера. Иногда он вспоминает их совместное пиратское прошлое. Эд этого не любит, но позволяет Стиду говорить о том, как они вместе плавали и грабили суда. Стид никогда не поднимает тему помилования, вступления в ряды английского флота и неудачного побега. А Эд никогда не рассказывает, что делал в те месяцы, когда Стида не было рядом и когда он думал, что потерял Боннета навсегда. Отчасти потому что не помнит из-за жесткого запоя, отчасти потому что хочет забыть. Слишком больно и страшно было тогда. Слишком мало оставалось от Эда и слишком много — от морского чудовища. Стид, скорее всего, прекрасно помнит все срывы на маяке, когда Эдвард напивался до бессознательного состояния и пытался вытащить саблю из ножен дрожащей рукой, чтобы сразиться с невидимым противником, который живет только в его голове. Наверняка помнит глупую попытку уплыть на их лодке ночью в шторм. И точно не забудет, как вытаскивал пьяного Эда из воды и приводил в чувство уже в домике. Может, поэтому никогда и не спрашивает об этих невыносимо одиноких месяцах без него. Эд правда благодарен ему за это. А еще за все время и любовь, что Стид не побоялся ему предложить абсолютно даром. Все тепло и заботу, которой он окружил пирата, не знавшего, что такое счастье, когда тебя кто-то по-настоящему любит. Все те поцелуи, которые позволил и позволяет брать раз за разом. До сих пор Эду кажется, что именно этот поцелуй станет последним. Он не может избавиться от этой навязчивой мысли, хотя Стид не дает ни единого повода так думать. Загрубевшие ладони сжимают вязаную ткань шарфа. Это новое увлечение Стида оказалось еще полезнее чтения. Теперь они всегда заказывают с поставкой еды немного пряжи. И если сначала рыбак очень странно смотрел на Стида, когда тот просил привезти спицы и нитки, то после связанного Боннетом в подарок пледа стал привозить даже чуть-чуть больше, если мог достать. Черт, Стид всегда умел нравиться людям! Эд запрокидывает голову и прикрывает глаза, подставляя лицо мелким капелькам-льдинкам. Он стоит так совсем недолго. Буквально пару минут, чтобы очистить голову от ненужных мыслей. Обычно после таких прогулок он чувствует покой и умиротворение, а Стид спрашивает его дома: «Проветрил голову?», и улыбается. Один раз Эд чуть снова не потерял эту улыбку, когда Стид серьезно простудился и почти неделю лежал в горячечном бреду. Но морские боги или дьяволы смилостивились над прогнившей душой Черной бороды и вернули его сокровище обратно. Эд плакал от облегчения после того, как понял, что Стид будет жить и останется с ним. Когда Боннет полностью встал на ноги, он рассказал, что, пока болел, ему приснился сон о том, что у них с Эдвардом была свадьба на берегу моря. Но не такая, как была у них с Мэри, а веселая и радостная в кругу друзей. Роуч испек настоящий апельсиновый торт, Люциус вел церемонию, Малыш Джон устраивал пушечные залпы в их честь, Швед очень красиво пел, а Френчи и Баттонс танцевали до упаду. Эд долго смеялся над этим рассказом и говорил, что Стид всегда был фантазером. А Стид возражал, что это обычное дело, когда на маяках живут семейные пары. Тич тогда шутливо спросил, кто же из них жена. На что Боннет закатил глаза и отказался продолжать разговор. Но правда в том, что Эду плевать, как и кто его назовет. Стид точно его семья, а он семья Стида. И не нужна свадьба, чтобы Эдвард так думал и чувствовал. Примерно год назад Эд рассказал о своих мыслях по поводу семьи Стиду и тогда же первый раз сказал, что любит его. Он видел слезы, которые текли по щекам Боннета, и сначала испугался, что расстроил его. Но оказалось, что Стид был счастлив услышать это. А сам боялся признаться, потому что думал, что признание может давить на Эдварда. Какая потрясающая глупость! Эд стоит под порывами ветра и думает, что любовь Стида — это лучшее, что случилось в его проклятой жизни. И даже жадные щупальцы кракена отступают перед светом, который исходит от Стида. Он разгоняет тьму, словно маяк. Эдвард улыбается таким мыслям, чувствует, как с трудом сгибаются пальцы и онемела кожа на щеках. Пора возвращаться в дом. К уютной печке, к улыбке Стида и его теплым объятиям. Он разворачивается и решительно идет к маяку, игнорируя тьму, сгущающуюся над холодным северным морем.