Вожделение

      — Полагаю, это задание вам под силу?       — Если желаете, будет сделано, — голос лорда Стронга звучит спокойно и совершенно равнодушно, будто речь не идет о жизни и смерти.       Алисенту передергивает от отвращения и страха, но она сохраняет безразличное выражение лица и, как много раз до этого, разворачивается так, чтобы Ларис мог видеть ее, а сам исчез из поля зрения. Усаживается поудобнее, поддергивает юбку выше, позволяя ногам оголиться по щиколотку, но ни сантиметром выше. Она непроизвольно поджимает пальцы — в замке сквозняки не редкость в вечернее время, и сидеть без чулок и туфель зябко, — но заставляет себя расслабиться, чтобы Ларис смог удовлетворить свои странные желания. Она внушает себе, что неуютно ей только от холода, а не от происходящего в ее покоях.       Шуршание одежды сообщает, что теперь Алисенте не стоит оборачиваться, если она желает сохранить иллюзию обычного визита вежливости своего сторонника, спешащего поделиться важными сведениями. Она ни разу не видела того, что именно он делает, но воображение услужливо объясняет происхождение едва слышного ритмичного влажного звука. Они никогда не обсуждали условия их сделки прямо — просто постепенно пришли к пониманию, что хочет лорд Харренхолла получать за свою бесценную помощь. Обоим такое молчание на руку: в случае, если на них падет подозрение, каждый сможет совершенно искренне поклясться, что даже пальцем не коснулся другого, и ничего предосудительного между ними ни разу не происходило.       Ведь не происходило же?..       И шумное учащенное дыхание Стронга — это просто звук, а все остальное — только воображение, разыгравшееся у женщины, чей муж давно не способен разделить с ней ложе. Конечно, ее фантазии о том, как сжимают твердую, перевитую венами плоть мужские пальцы, как выступают на красной головке капли смазки, предосудительны, но это лишь фантазии, и они не сильно отличаются от рисунков, которые Алисента в любое время может разглядывать на стенах собственных покоев. Если подобные мысли бы были предосудительны, разве допустил бы ее благочестивый супруг, чтобы изображения совокупляющихся людей окружали его королеву?.. Шумное дыхание и приподнятый подол юбки — еще не измена, ведь так? Ни разу она не допустила до себя никого, кроме мужа, лишь одному ему принадлежала!.. Будь Рейнира столь же осмотрительна и осторожна, ее Стронг не умер бы страшной мучительной смертью! Она, Алисента, сохранила честь и верность семье, она совсем не такая, как ее не знающая совести бывшая подруга!..       А влажные звуки… они ей всего лишь чудятся.       Алисента закрывает глаза, бездумно комкая юбку и еще на пару сантиметров оголяя ноги, отчего со стороны соседнего дивана слышится шумный выдох и более частое шуршание одежды. Он не просит повторить, но она снова перебирает пальцами, теперь уже специально — так можно рассчитывать на то, что Ларис скорее закончит, и ее долг будет уплачен. На это он позволяет себе то, что допускает очень редко, — тихий стон, едва различимый на фоне стука крови в висках королевы. Стон говорит ей, что ее гость все ближе к разрядке и утратил над собой контроль, обычно ему присущий в любой ситуации. Внезапно Алисента едва заметно улыбается — приятно чувствовать, что можешь влиять на мужчину, управлять им, заставлять дрожать от вожделения. Ей не часто доводилось осознавать, что она вызывает страсть — муж никогда не интересовался ничем, кроме ее комфорта во время близости, будто та не доставляла ему ни малейшего удовольствия. А ведь поначалу Алисента так старалась угодить королю на ложе! Рассматривала изображения на гобеленах и пробовала воплотить в жизнь увиденное. Но ее инициатива никогда не встречала одобрения, поэтому Алисента сдалась, решив, что ее задача — выполнить долг, пусть тот и не подразумевает романтику и удовольствие.       А ведь очень давно, еще будучи девицей, она так мечтала о них! О счастливом браке с мужчиной, ночей с которым будет ждать с трепетом и радостью. О том, как самый сильный рыцарь Семи Королевств, широкоплечий и высокий, с кудрявыми волосами и задорными карими глазами будет возвращаться в их дом. Как он, дрожа от нетерпения после победы на очередном турнире, будет врываться в ее покои и, не замечая поспешно удаляющихся служанок, страстно сжимать в объятиях, увлекая на супружеское ложе. Как будут они оба сгорать от страсти и нетерпения, как будет он ласкать ее тело широкими ладонями, натертыми рукоятью меча. Сколько раз представляла себе юная Алисента, как будет отзываться на его самые смелые ласки, как будет касаться, доставляя удовольствие более умело, чем самая опытная шлюха из Блошиного Конца! Она бы не побоялась взять у одной из них несколько уроков, лишь бы желанный мужчина возвращался в ее постель снова и снова!.. Когда он появлялся в Красном Замке, Алисента в кровь разрывала пальцы от волнения и ждала удобного момента, чтобы попросить отца отдать ее за него — о, она бы с радостью поселилась в наводящем ужас Харренхолле и попыталась превратить тот в уютное семейное гнездышко! Но время шло, а Алисента молчала, позволив себе открыться лишь одному человеку: любимой подруге доверила однажды секрет, правда, от смущения не осмелившись назвать имени, но была уверена, что та прекрасно поняла, о ком речь. Ведь о чьей силе и доблести еще можно было говорить так восторженно и с таким трепетом?! Рейнира на это рассмеялась и пообещала, что мечты обязательно станут явью… Но Боги оказались жестоки: ложе Алисенте пришлось разделить с другим, пусть добрым и заботливым, но страсти совершенно не вызывающим. А тот, кто был мил сердцу и от чьего короткого взгляда закипала кровь, дал жизнь соперникам ее собственных детей и поплатился своей за дерзость. Его поглотило пламя, вот только это оказался не тот огонь, в котором с ним мечтала сгореть Алисента…       И теперь его странное, исковерканное отражение пытается удовлетворить свое нездоровое вожделение в покоях королевы. Брат, который мог бы стать ему достойным соратником на бранном поле и соперником на турнирах, но при рождении навсегда лишенный возможности реализовывать себя так, как достойно мужчине. Брат, каждой чертой напоминающий его, но будто отраженный в уродливом зеркале. Брат, чья душа так же исковеркана, как и тело, достался Алисенте, будто злая насмешка судьбы.       Но, если постараться, хотя бы в фантазиях все ненадолго может стать совсем как в ее девичьих мечтах.       Алисента кусает губы, когда воображение в мельчайших деталях услужливо вырисовывает картину того, что стало причиной мужского стона, — унизанные перстнями пальцы, быстро двигающиеся вверх и вниз по готовому вот-вот излиться напряженному детородному органу, подрагивающему, с влажно поблескивающей головкой, — и сминает юбку, почти имитируя его движение, приподнимая ту еще немного вверх. Подол скользит по коже, будто руки вожделенного любовника, посылая череду мурашек вверх по всему телу, по позвоночнику, сзади по шее и до самых корней волос, уложенных в простую домашнюю прическу. Ей тоже хочется ощутить под пальцами теплую плоть, которой доводилось касаться лишь мельком, — Визерис не считал такие ласки необходимыми, ему всегда было достаточно того, чтобы Алисента просто удобно улеглась и обнажила ноги, — и она комкает в кулаке плотную ткань верхнего платья, желая обмануться. И вот уже в ее мечтах она не тяжелую юбку терзает, а плоть того единственного, о котором грезила в юности. О котором до сих пор грезит и в смерть которого так и не верит. Ей это совсем не сложно — она прекрасно научилась обманывать себя за эти годы… Она вздрагивает и ощущает, как ее сердце начинает биться чаще — так, как ни разу не билось в объятиях мужа. Она сжимает бедра, и от этого ее стопы тоже приходят в движение, не укрывшееся от голодного жаждущего взора мужчины — Алисента не видит его, но чувствует всем телом.       Ей неуютно от этого взгляда, ей хочется спрятаться, закончить этот нездоровый акт. Но еще больше хочется, чтобы лорд Стронг продолжал на нее смотреть. С искренним вожделением, пусть даже после столкновения с ним хочется помыться. Никто и никогда не смел так смотреть на Алисенту — ни придворные, ни Визерис. И только тот Стронг имел когда-то наглость скользить по ее едва сформировавшейся фигуре оценивающим взором, от которого по телу бежали мурашки, а в низу живота тугим теплым клубком сворачивалось возбуждение. Муж, даже деля с ней ложе, лишь исполнял супружеский долг — и никогда не касался, если она носила дитя или восстанавливала здоровье между родами. Проявлял почтение, но никогда — страсть. Никогда не входил в ее покои, снедаемый нетерпением — вызывал к себе в час, когда дворец спал, а мейстеры сообщали, что период наиболее подходит для зачатия. И даже не считал нужным просить раздеться, будто вид ее тела был ему безразличен. С Визерисом Алисента всегда чувствовала себя лишь сосудом для вынашивания наследников рода Таргариенов, но никогда — желанной женщиной…       А Ларис… стал единственным, кто осмелился взглянуть на нее с вожделением. Кто осмелился дать понять, что королева может возбуждать и быть желанной. Будто знал, что взгляду его карих глаз, так похожих на глаза брата, она противиться не сможет. О, она бы никогда не позволила большего, чем позволяла, — Алисента считала себя верной женой, следующей заповедям Матери! — но и прекращать их связь в глубине души не хотела. Эти странные, вызывающие отвращение отношения заставляли ее кровь бурлить, но каждый раз после таких визитов она засыпала с улыбкой на губах. С чувством, что для кого-то в этом замке она снова ненадолго становилась просто леди Алисентой. Тем более, в воображении никто не мешет ей видеть своего соратника так, будто тот не является лишь отражением брата в кривом зеркале.       Она прикрывает глаза и позволяет себе еще немного приподнять юбку. Напрягает слух, стараясь уловить, как собьется дыхание Стронга, как заскрипят его зубы, когда он стиснет челюсти, глотая стон наслаждения. Алисента сжимает бедра, чувствуя, как возбуждение отзывается в низу живота, представляет, что нежный шелк — это сильные мужские пальцы, унизанные дорогими перстнями. Почти ощущает, как дерзкая рука скользит между бедер под юбку. Она до ужаса боится и одновременно жаждет того, что однажды он осмелеет и преодолеет разделяющую их преграду в виде низкого столика, и наконец даст ей почувствовать, каково быть желанной! Жаждет поднять глаза и увидеть полный страсти взгляд, заставляющий покориться, забыть о титулах и обязанностях перед семьей! Взгляд лучистых карих глаз, нагло изучающих ее едва сформировавшуюся фигуру…       Одинокими ночами, когда ее сознание блуждало на самой грани сна и яви, она не раз представляла это. Ее воображение рисовало, что под мешковатым камзолом окажется мускулистое тело, подобное телам рыцарей Белой Гвардии. Что уродство внезапно окажется умелой маскировкой, а лицо обретет мужественность и привлекательность, которая была присуща лучшему из рыцарей Семи Королевств. Он скажет ей, что весть об ужасной смерти была призвана избавить его от бремени считаться фаворитом принцессы, и теперь он готов увезти Алисенту туда, где никому нет дела до титулов и имен. Он стиснет ее в сильных объятиях и наконец покажет, как должен любить мужчина желанную женщину. Он медленно обнажит ее, покроет поцелуями грудь и плечи. Сожмет между зубами затвердевший сосок и вырвет из груди нетерпеливый стон. Исследует загрубевшими пальцами истинного воина нежные бедра, и она с радостью разведет ноги в стороны, впервые готовая отдаться с радостным предвкушением. Ее лоно впервые отзовется на его ласки так, как должно отзываться на страсть, — станет влажным и чувствительным, способным не только дарить наслаждение, но и получать его. И Алисента впервые узнает, каково испытывать удовольствие с живым мужчиной, а не с самой собой, сгорая от стыда и стараясь вести себя тише, дабы не дать почвы для слухов о том, что ночами королеву посещает любовник…       Под утро она всегда внушает себе, что это лишь сон, посланный, чтобы испытать ее добродетель, и мчится в септу попросить у Матери сил сопротивляться искушению. Но потом снова и снова позволяет лорду Харренхолла навещать себя поздно ночью и любоваться босыми ступнями. Ей хочется хоть так, столь извращенным способом, удерживать возле себя призрак, в который обратились ее мечты.       Но ее снам не суждено сбыться. Даже если бы тот самый Стронг, при взгляде на которого Алисента в кровь разрывала пальцы, снедаемая внутренним трепетом, оказался жив, она бы не позволила себе наделать глупостей. На кону стояло нечто большее, чем сжиравшее ее вожделение: благополучие ее детей, которые останутся без защиты, если она позволит себе слабость. Она не из тех, кому пристало вспыхивать страстью и мечтать. Хотя иногда, очень-очень редко, едва слышный голос юной Рейниры, тот, которым она говорила о романтике, нашептывает Алисенте, что, будь это другой Стронг, все могло бы быть иначе…       Последнему же из лордов Харренхолла не нужно ничего, кроме возможности ласкать ее ноги нездоровым, сально блестящим взглядом, и быстро удовлетворять себя самому. Он — искаженное отражение своего брата, безопасное и полезное, не более. Именно поэтому Алисента не прекращает все это — никто и никогда не сможет обвинить ее в неверности мужу и королю. Никто и никогда не получит шанса усомниться в законнорожденности ее детей. Никто и никогда не порадуется тому, что она себя опозорила. И не заподозрит, что ее сердце сжимается всякий раз, когда она смотрит на бастардов принцессы, ловит на себе взгляд лучистых карих глаз или замечает, как завивается в тугую спираль локон отросших до плеч темных волос маленьких принцев. Она не позволит низменным желаниям стать причиной оспорить право Эйгона на Железный Трон, не допустит ошибки, совершенной Рейнирой! Не подведет своего отца… И никому не позволит догадаться об истиной причине того, почему ей так важно взглянуть на каждого из детей принцессы как можно раньше: в каждом из ее сыновей Алисента пытается разглядеть черты их отца, заметные сильнее всего сразу после рождения. И хотя бы на миг представить, что младенец перед ней — ее собственный…       Алисента закрывает глаза и снова прислушивается. Влажные звуки и шелест ткани становятся все быстрее, и вот, наконец, последний довольный стон срывается с губ Лариса, извещая о том, что все кончено. Она выжидает несколько секунд и одергивает юбку, позволяя той полностью скрыть ноги. В воздухе висит легкий запах пота и соли — такой, какой иногда ощущается в покоях Эйгона, когда тот не успевает скрыть своей утехи с очередной служанкой. Такой, который нередко ощущался в комнатах Рейниры, даже если ее муж уже долгое время отсутствовал в замке. Аромат вожделения — тот, которому не место в покоях королевы.       В отличии от неразумной бывшей подруги, желания Алисенты навсегда останутся лишь в ее голове. Даже несмотря на то, что все чаще ей становится отчаянно страшно при взгляде на угасающего короля. Она понимает, что время Визериса сочтено, и как только его не станет, грянет гроза, какой еще не видели Семь Королевств. И она окажется в ее эпицентре. Одинокая, не имеющая защитника, но, как любая женщина, жаждущая спрятаться за могучую спину того, кто не даст в обиду. Того, кто готов пожертвовать ради нее всем, рискнуть жизнью, осмелиться бросить вызов любому, даже королю!       Но такого мужчины рядом с Алисентой нет, никогда не было и не будет. Единственное, чего она оказывается достойна, — нездоровое вожделение хитроумного калеки, получающего удовольствие от вида обнаженных ступней, который иногда позволяет себе навещать ее поздними вечерами. Правда, стоит признать, Ларису порой оказывается под силу то, на что не способны бравые рыцари: возвращение отцу знака Десницы, без сомнения, во многом его заслуга. С таким союзником Алисента чувствует себя увереннее, хотя тот и пугает порой до дрожи. И пусть он некрасив, а цена его помощи весьма необычна, никто не мешает ей в короткий миг, когда он шуршит на соседнем диване одеждой, воображать себя по-настоящему любимой и желанной. Фантазировать, что лорд Стронг готов ради возможности быть с нею рисковать жизнью…       Буквально минуту спустя Ларис поднимается, благодарит за вечер и желает спокойной ночи. Алисента кривит губы и отпускает его взмахом руки, не оборачиваясь: видеть лицо с неопрятной щетиной, несвежие редеющие волосы, узловатые пальцы с обломанными ногтями и неестественно вывернутую ногу не хочется. Она не хочет смотреть, желая еще немного побыть в мире грез. Когда дверь хлопает, давая понять, что она осталась одна, Алисента обнимает колени и утыкается в них лбом, вызывая в памяти тот образ, который видит в полусне: широкие плечи, крепкие бедра, лучистый взгляд ореховых глаз. Волнистые волосы до плеч, густая борода. И вздрагивает, понимая, что лорд Харренхолла посмел выбраться из снов, воспользовавшись минутой слабости. Но Алисента решительно трясет головой, прогоняя призрака прочь: ему место лишь на тонкой грани сна и яви, и королева не позволит своей фантазии и шага сделать дальше широкой холодной постели…       Лорд Стронг, ее верный сторонник, на утро не упустит случая заявить, что он навеки у ног своей королевы. Особенно любит он говорить подобное, когда его слышат другие придворные, и едва заметно улыбаться, посылая понятные только Алисенте улыбки. Она на них отвечает, принимая правила его игры. Вот только ей ужасно жаль, что слова эти никогда не произнесет тот Стронг, о котором она мечтает ночами…