Если я чувствую боль, я могу почувствовать радость. Это и значит быть человеком.
Where are you going, my serotonin? I'm feeling so lonely, and the world is so cold
В конце марта Чхве Бомгю перешагнул последний порог больницы, ступил на асфальт тротуарной части и зажмурил глаза от яркого солнца. Полтора месяца, проведённых в стенах медицинского учреждения, возымели результат: он хотя бы видит яркие цвета, а не как до поступления — только серые. Может, в тот день было пасмурно и шёл дождь? Бомгю уже не вспомнит, да и вспоминать не хотел — прожито. Здоровье, как и жизнь, более-менее сохранили, теперь следовало заняться устройством этой самой сохранённой жизни. В квартире стояла дающая облегчение после шумных улиц тишина. На всех поверхностях лежал толстый слой пыли, видный невооружённым глазом. Пахло тоже пылью. И одиночеством — об этом не думать. После того дня тёмные плотные шторы всё ещё задвинуты (а кто бы их раздвинул?), по дому разбросана одежда, на полу кухни уже давно высохло липкое пятно от чего-то разлитого, а в холодильнике пропали все немногочисленные продукты. Впрочем, рамён не портится, поэтому, игнорируя липкий пол, Бомгю тщательно вымыл руки в раковине, поставил на плиту кастрюлю с водой и достал из нижнего шкафа пачку лапши. Врач сказал хорошо питаться, если хочешь… точнее — не хочешь повторения. Бомгю, скорее всего, не хотел. Не после того, что пережил. Поэтому сходил в коридор и достал из сумки три упаковки лекарств, купленных по дороге домой. Три сразу — чтобы не забыть потом. И не забить. Врач при выписке назначил новый препарат, послабее, для закрепления результата. От старых бы отойти — побочки до сих пор. Поэтому в кастрюлю с кипящей водой слегка дрожащей рукой отправилась только половина от целой пачки, всё равно не доест или стошнит. Врачу хорошо назначать такое, сам же не прочувствует на себе эффект, а говорить «вам станет легче, потерпите» — любой горазд. Если бы это ещё помогало. Хотя к врачам претензий нет, их задача — спасти и вывести пациента из дурного и опасного состояния — выполнена на отлично. Спасли и вывели. А что делать дальше, почему-то не сказали. Половина от половины лапши осталась остывать на столе, а хозяин, морщась и сдерживая тошноту, а заодно и головокружение, которое, по ощущениям, быстро превращалось к телокружение, вскрыл первую упаковку нового лекарства, выпил и доковылял до спальни, где рухнул на кровать прямо в одежде. От постельного белья тоже пахло пылью, которая, потревоженная движением, поднялась вверх и забилась в ноздри. Бомгю тяжело вздохнул, с трудом перевернулся на спину, чтобы не утыкаться носом в пыльные подушки, и прикрыл глаза в надежде хотя бы сегодня уснуть сразу и проспать всю ночь. Два года назад, осознавая, что с ним что-то не так, Бомгю обратился к психотерапевту, от которого получил вполне ожидаемый диагноз — депрессия, а также заверения, что это лечится и «всё будет хорошо». Хорошо не становилось целых два года. Смена препаратов приводила лишь к ухудшению и… Чхве на полтора месяца загремел в психиатрическую клинику из-за попытки закончить это всё быстрым способом. Не то, чтобы Бомгю не хотел жить совсем, но разные мысли в голове, обрастающие полуясными образами, особенно бессонными ночами, подвели к. Напоследок мужчине даже некому было позвонить, и он набрал скорую «поболтать». Возможно это были остатки разума. Диагноз оказался неверным. На утро особо ничего не изменилось. Вставать с постели не хотелось, как и наводить порядок, которым очевидно нужно будет заняться в ближайшее время. Зрение расплывалось, Бомгю и без зеркала знал, что зрачки расширились, отчего сознание как будто плыло, как слоу мо с эффектом задержки в крайних точках. В желудке творилось что-то привычно странное, разъедающее чувство голода воевало с горькой тошнотой, а мужчина мечтал, чтобы эти спецэффекты в его теле и мозге наконец-то закончились. Врач посоветовал начать с малого: хотя бы встать и умыться, заправить постель и переодеться — уже достижение. А ещё хорошо есть — точно. Радуясь, что в мире существует доставка готовой еды, Чхве через приложение на телефоне сделал заказ двух блюд, ему хватит на два дня, и всё-таки встал. За окном намечалась хорошая весенняя погода, за месяц в половиной произошли явные сезонные изменения и природа преобразилась. Как и его сознание, ведь из-за вида распустившихся сочным зелёным цветом деревьев перед домом он улыбнулся. Что-то в советах врача всё-таки было, после душа стало легче, возможно стоило сделать над собой усилие и смыть с себя больницу ещё вчера. Бомгю стянул старое в непонятных разводах полотенце, которое сразу же отправится в стирку, и протёр им запотевшее зеркало. Поправил мокрые волосы и замер, поймав в отражении собственный взгляд. Не вспомнил бы уже, как выглядел месяц-два (год-два) назад, было ли что-то особенное, что изменилось или осталось прежним, — просто пустота в памяти, упущение, от которого повеяло досадой, ведь фотографий за этот период точно не существовало. Сравнить бы, узнать, отразились ли диагноз и лечение на его внешности. Потому что сейчас он выглядел… неплохо. Блестящие глаза — ладно, можно списать на побочки. Чёрные волосы и достаточно мягкая белая кожа отлично сочетались. Природная худоба, возможно он ещё похудел, красиво подчеркнула скулы. Губы розовые и не искусанные до крови. Оказывается, он симпатичный. Даже промелькнула мысль, что можно подстричь и покрасить волосы. Например, в рыжий. В гостиную и совмещённую с ней кухню мужчина зашёл со вздохом, потому что за ночь никто так и не прибрался, к сожалению. Можно вызвать клининг, денег хватило бы, но нужно было экономить, выйти из больницы и начать жить как раньше — разные вещи, возможно с работой будет туго. Босой ногой Бомгю наступил на липкое пятно и скривился от неприятных ощущений. Над недоеденной вчера лапшой кружили мелкие мошки — и откуда только взялись, как выжили, когда в квартире не то что еды, а даже признаков жизни не было полтора месяца? Рамён отправился в мусорку, как и всё немногочисленное содержимое холодильника. Чхве выпрямился в полный рост, уткнул руки в бока и выдохнул, оглядывая стихийное бедствие в своей квартире. Решительность, как и силы сошли на нет вместе с звонком в дверь. Еда пахла вкусно, но внутри что-то сопротивлялось, пришлось уговаривать свой мозг съесть три ложки, на большее тело не согласилось. Как и всеми правдами и неправдами хотело упасть в обморок, как только хозяин, для устойчивости хватаясь за край стола, взял в руку пачку лекарств — пить их не хотелось больше всего на свете. Это вообще казалось издевательством, чистым мазахизмом, ведь уже знал, какие будут последствия, и только совсем, наверно, отбитые (отчаявшиеся) согласятся добровольно их принимать. Трясущаяся рука грозила пролить воду в стакане, но Бомгю на остатках здравого смысла, который ускользал из-за стресса (когда вся жизнь — стресс), гнетущих мыслей и ужасающего ожидания новой волны побочек, запил таблетку и поковылял в спальню. Сменить постельное бельё сегодня тоже не получилось. Четыре дня пролетели как в тумане. Трясущиеся конечности, озноб, не унимающийся даже под толстым одеялом, боль в глазах и мутное сознание, когда даже думать было физически больно, не позволили ничем заняться. Отвлекал ютьюб с бесконечным просмотром видео, которые поначалу имели хоть какой-то познавательный смысл, а затем Бомгю ловил себя на том, что смотрит очередную хрень. Зато отвлекает. И думать не нужно. В мозгу как будто перекрыли каналы, обесточили, перерезали кабели. Мысли, тяжёлые и вязкие, текли своим мутным потоком, который в моменты тишины мужчина мог «увидеть». А когда промаргивался и пытался подумать о чём-то осознанном и желанном для себя, всем телом ощущал сопротивление, как и блокаду в голове — бетонная плита, купол, или скорее — труба, не дающая выйти за пределы течения. Стоило захотеть обдумать что-то, как сознание мутнилось и отправляло на отдых — поспать или хотя бы просто полежать. Чхве зевал сразу после приёма препарата утром, зевал после обеда и особенно сильно — после шести вечера, когда от зевков, казалось, порвётся рот. Когда-нибудь это закончится? В больничке было больше таблеток, хотя Бомгю не считал, но побочные эффекты тогда казались чем-то… спасительным: ощущаешь хоть что-то — живёшь. К тому же уйти от реального мира и отоспаться не было проблемой, когда проблема — в самой причине госпитализации — потихоньку решалась. Решалась же? Иначе затем все эти пилюли и утомительная психотерапия. Со слов врача, новый препарат хоть и слабее, но тоже, скорее всего, даст побочки. Игры с разумом, непостижимым никаким экспериментам и научным выводам, никогда не проходят бесследно. Пять дней Чхве Бомгю буквально видел и слышал, ощущал каждой клеточкой своего тела эти следы. Ещё два дня мучился от слабости, но посмел выйти из дома до ближайшего магазина, где наконец-то купил любимый виноград и вкусный тофу, по которому действительно соскучился за этот период. Приготовить его, правда, смог только ещё через два дня, когда, проснувшись утром, осознал, что нет ни головной боли, ни головокружения, ни тошноты, ни других неприятных спецэффектов. Сознание прояснилось, а думать возможно стало без усилий. Правда, первый поход на улицу закончился дикой тахикардией и сбитым дыханием, после мужчина долго отлёживался с миской вымытого винограда. Освобождение, пришедшее через неделю, того стоило. Первым исчезло липкое пятно на кухне. Для этого пришлось снова сходить в магазин и купить вещи и средства для мытья, потому что, кажется, уборкой в этом доме не занимались примерно никогда, судя по тому, что Бомгю не нашёл ни куска ткани, похожего на тряпку, — сам не помнил, как жил последние года два. В гостиной приборка заняла немного времени, поверхности избавились от многих слоёв пыли, по ковру и дивану прошёлся пылесос, с которого предварительно тоже была стёрта пыль и который сам обнажил несколько разноцветных пятен на материи. Собирательством книг, статуэток и прочей мелочи Чхве никогда не занимался, что облегчало его жизнь всегда — меньше трат, меньше возни с уборкой. В спальне же дела обстояли хуже, это было не просто место для сна, это была творческая студия. Первым в глаза бросилась гитара, брошенная на полу поверх чехла. Господи, кто ж так обращается с любимым, верным инструментом! Бомгю специально взял новую тряпку и с огромной бережностью, стоя на коленях и чуть ли не шепча слова извинений, протёр свою спутницу, единственную любовницу и кормилицу, провёл пальцами по струнам, прислушиваясь к тихой вибрации, спрятал в чехол и пообещал вернуться к ней сразу же после уборки. Обвёл взглядом хаос на своём столе и полу: множество бумаг разного размера от белоснежных А4 до обрывков салфеток из кафе — все скомканы, смяты, по ним не раз прошлись босые ступни хозяина. Мужчина поднял несколько листом и расправил их. Почерк у него ужасен был всегда, но, видимо, в состоянии безумия он совсем не парился о том, сможет ли кто-то разобрать его каракули, главное — излить душу хоть как-нибудь. От первых стихов, прыгающими строчками записанных на коричневой крафтовой бумаге, порванной со всех сторон, Чхве скривился — бред сумасшедшего. Хотя именно таким он и был, но даже не будет тратить силы, чтобы переделать или облагородить. Следующее стихотворение оказалось лучше, и слог плавнее. Мужчина присел на пол прямо в гору бумаг, расправил лист и положил рядом с собой — годен для дальнейшей обработки. Возможно от его депрессии будет хоть какая-то польза — в таком состоянии можно написать по-настоящему честное и искреннее, то, что идёт из самых глубин души, а значит, сможет затронуть чужие.***
Через две недели на обязательном приёме врач, сумевший выявить и поставить верный диагноз, подтвердил, что Бомгю вышел в ремиссию. Мужчина по-настоящему смог выдохнуть. Он — теперь на самом деле он. Без игр разума и спецэффектов психики. Однако, это не отменяло таблетки, а вот психотерапию доктор предложил заменить регулярным посещением местного «кружка по интересам» для людей с психическими расстройствами. Чхве не очень-то хотел иметь такие связи, хоть и не был предвзят — да чёрт, он сам лежал в психушке, где, кстати, не было никаких «Наполеонов». Но пообщаться с людьми с таким же диагнозом могло быть полезным, ему только предстояло адаптироваться и влиться в общество, желательно успешно. Сидеть кругом с другими людьми — странно. Кто-то уже был знаком и тихо переговаривался, кто-то смущался и смотрел в пол, кто-то своей позой и злым взглядом выказывал агрессивность. В клинике было примерно также, только общаться никто ни с кем не заставлял, а «в кружке», видимо, отмалчиваться не получится, что сразу же подтвердилось: — У нас в компании двое новеньких, — с энтузиазмом заявил ведущий, врач-психотерапевт Чхве Субин, и указал на Бомгю. — Представьтесь, пожалуйста, и расскажите про себя. Взгляды, все — и добрые, и безразличные, и злые — направились на мужчину, от чего стало не по себе. Не с публичного выступления хотел вступать в «обычную» жизнь Чхве, это слишком за пределами зоны комфорта, которая сильно сократилась за годы депрессии. Новенький прочистил горло, поёрзал на стуле и поймал подбадривающий взгляд доктора. — Меня зовут Чхве Бомгю, — начал мужчина. — Мне двадцать семь лет, и у меня биполярное аффективное расстройство. Биполярочка, в общем, — он хмыкнул и обвёл взглядом присутствующих, которые не оценили шутку. — Точнее, у меня ремиссия, я… ну, здоров. Признаваться и вслух заявлять о своём диагнозе — что-то новое и неприятное. В голове проскочили шутки из разряда «я — Чхве Бомгю, и я — алкоголик» или «ну, вот и вступил в ряды психов». Не шутки вовсе — стереотипы, от которых стыдно, ведь на собственной шкуре прочувствовал это. — Мы очень за вас рады, Чхве Бомгю-сси. И добро пожаловать в наш небольшой клуб! — врач приветственно захлопал в ладоши, остальные неровным строем поддержали ведущего. — Теперь ваша очередь, — и он указал на девушку, сидевшую почти напротив первого говорившего. — Меня зовут Ём Мин Джон, — тихо начала новая участница. — Мне двадцать пять лет. У меня депрессия. — она поправила волосы и склонила голову. — Астено-апатическая депрессия. Вот только недавно поставили диагноз. Я как-то жила и не знала, что со мной… что-то не так. Её голос был тихим и слабым, но не казался неуверенным, скорее — девушке не хватало сил, а само пребывание здесь — мука и большой подвиг. Бомгю наблюдал за ней, обдумывая, что мог выглядеть примерно также в своей депрессии, и понимал. Возможно это и была цель клуба — понимание, которого так не хватало за пределами небольшого помещения. Я здесь, я тебя вижу, я тебя понимаю, я хочу тебя выслушать, я приму тебя таким, какой ты есть, не буду давать советы и пробовать переделать, не стану насмехаться и называть выдумщиком, не буду выдвигать условия и давить. Глоток свежего воздуха. Бомгю очнулся от своих дум, когда говорил уже другой участник, мужчина лет тридцати пяти, который вполне уверенно рассказывал о своих успехах в налаживании отношений с коллегами на работе. Видимо, в этом раньше была проблема. Чхве хлопал ему вместе со всеми, радуясь, что у кого-то есть улучшения и движение вперёд. Когда высказались все, кто хотел, решили расходиться. Чхве Субин попросил подойти новеньких, сообщил о расписании клуба и с надеждой спросил, будут ли они его посещать. Госпожа Ём кивнула сразу. Бомгю, оказавшийся на голову выше девушки, проследил, как от движения головой колыхнулись её чёрные волосы, и тоже кивнул, переводя взгляд на довольного доктора. Из дверей центра двое новеньких вышли вместе, Бомгю придержал створку, девушка тихо поблагодарила. На улице уже стемнело и было свежо, но в воздухе пахло предстоящим летом и надеждами. Глядя в спину впереди идущей Ём, мужчина подумал, что они дышат одним воздухом, но для неё он скорее всего пахнет иначе — пустотой и безнадёжностью. Чем они пахнут? Бомгю ещё помнил этот аромат и даже ощущал вкус коктейля — тлен и гниль, скрипящая на зубах пыль и привкус железа на языке. Одиночество и беспомощность. Есть ли у девушки кто-нибудь, кто понимает, согревает или хотя бы по утрам спрашивает «жива?». Мин Джон дошла до остановки и встала, спрятав руки в карманы чёрного пальто. Чхве остановился в нескольких шагах сзади и улыбнулся, представив, что девушка могла обернуться и подумать, что её преследуют. Понадеялся на то, что паранойей она не страдала. Однако, когда подошёл автобус с номером 333 и Ём сделала пару шагов ближе к обочине, мужчина пустил смешок в ворот куртки: он правда мог сойти за сталкера. Это был и его автобус тоже. Бомгю решил не скрываться, и когда двери с шумом раскрылись, жестом руки привлёк к себе внимание и предложил девушке зайти первой. — Мне тоже на этот автобус, — пояснил он, хоть вопросов никаких и не было. Ём прошла к задним сидениям и выбрала самое дальнее, с видом на дорогу, а не на тротуары. — Можно я сяду с вами? — спросил Чхве и тут же, не дождавшись ответа, сел. — Не думайте, я не собираюсь навязываться, мне ехать до Ёнсана. Я понимаю ваши… то, что вы чувствуете. Поэтому спокойно можете доставать наушники, я не буду болтать. В подтверждение мужчина сам достал свои наушники и уже вставил один динамик в ухо. — Мне ехать до Имдона, — апатично произнесла Ём. — Соседи, значит, — улыбнулся Бомгю, а девушка кивнула. В его наушниках заиграла приятная мелодия, гитарные переливы, на которые он, помнится, давно обещал написать текст. Не сложилось. Помнили ли его старые друзья, был ли смысл к ним обращаться после всего? Не всем достаточно извинений. Не всем можно сказать «я лежал в психушке». К мужскому плечу что-то прикоснулось, и Чхве открыл глаза. Мин Джон шевелила губами, смущённо глядя на него, и он поспешил вынуть наушники. — Простите, что отвлекаю вас, — произнесла Ём и опустила взгляд. — Я хотела спросить. — Да? — Вы же прошли через депрессию, через депрессивную фазу, — поправила саму себя и получила утвердительный кивок от собеседника, но колебалась говорить дальше. — Вы хотите о чём-то спросить? Пожалуйста, спрашивайте, я был бы рад помочь, если смогу, конечно. Девушка взглянула мельком с улыбкой и благодарностью. — Я только начала принимать таблетки. Антидепрессанты. И у меня… — Жуткие побочки? — Да! — Ём даже оживилась и чуть повернулась корпусом к мужчине. — Мне страшно, что это… — Не навсегда! — Правда? — Конечно! Обычно побочки проходят через неделю, у всех по-разному. Но если у вас прям что-то серьёзное и вас это сильно беспокоит, то обязательно нужно сказать врачу. Может, вам таблетки не подходят, такое тоже бывает, причём часто. — Я читала аннотацию, там такой огромный список побочных эффектов. Но у меня вроде не самые серьёзные. Просто… выматывает. Но если они всего на неделю, то потерпеть можно, да? — Вы хотите узнать, стоит ли оно того? Мин Джон кивнула. — Стоит. Всё стоит того, чтобы быть самим собой и жить полноценной жизнью. — А я смогу? Звучало настолько отчаянно и с таким сомнением, что сердце Бомгю болезненно сжалось. Он легонько дотронулся до рукава женского пальто и похлопал по нему. — Сможете. Уверенность в его голосе убедила даже его самого. Он тоже сможет.***
Новую жизнь нужно было начинать. Или продолжить начатую ранее. Поэтому Бомгю, сидя на полу спальни, несколько дней корпел над своими записями, где-то переделывал тексты, правил рифму и ошибки, дополнял красивыми витиеватыми образами. И хотел бы не вникать в смысл написанного — буквально вытянутого из самых глубин своей души — да не мог, смысл был также важен, как и рифма. Понимание многих вещей приходит с годами, вот точно говорили родители и другие взрослые. Почему же в юном возрасте их слова не доходят до цели, как будто у подростков стоит блок, заложенная программа на недоверие словам взрослых. Или родители с годами теряют способность объяснять доступно. Как бы то ни было, смысл когда-то прочтённых и услышанных стихов, песен, наставлений стал доходить только сейчас, хотя всё это время был на поверхности, никто его не прятал, не скрывал и не пытался исковеркать, и всё равно не понимался, не принимался внутри, отвергаемый и выброшенный в мусор. Жизненный опыт всё-таки имел значение. Хотя Бомгю предпочёл бы иметь какой-нибудь другой, наверняка, были варианты, другие дороги, которых он не увидел, проигнорировал или не выбрал намеренно. Выходит, винить некого. Все переработанные тексты были переписаны на чистые листы один за другим и сложены в папку. В другую папку поместились ноты, тщательно подобранные на любимой гитаре, служившей верой и правдой долгие годы. На следующий день Бомгю с глубоким вдохом вошёл в огромное здание звукозаписывающей компании, поднялся на лифте на знакомый этаж и, не успев опомниться и осмотреться, был захвачен в плен загребущих рук. — Да неужели! Явление Христа народу! — громогласно вопил вечно взволнованный Чхве Ёнджун, бывший одногруппник по музыкальной академии, ныне успешный музыкант и хороший друг, с которым когда-то было проведено огромное количество времени в радостном веселье, неудержимом смехе и непрекращающихся подколах друг друга. В доверительных беседах — тоже, поэтому когда объятья были разорваны, Ёнджун тихо спросил: — Больше грустить не будешь? Бомгю не знал ответ, всё, что ему оставалось, — кивнуть. Друзья зашли в одну из пустующих комнат, и, пока Бомгю устраивался на скрипучем диване и осматривал знакомые стены, по которым, наверно, соскучился — не понимал, Ёнджун быстро кому-то позвонил и собрал остальных. Кан Тэхён и Хюнин Кай были младше обоих Чхве на два года, но стали частью компании ещё в студенческие годы, а когда отучились, незамедлительно попали в команду к даровитому Ёнджуну, которого ещё в школе вербовали сразу несколько агенств, но парень выбрал то, что гарантировало больше свободы в музыке и действиях — таков уж был его характер, не сломить, в рамки не запихнуть. Впрочем, подобное было справедливо и по отношению к Бомгю, который не смотря на все уговоры и обещания золотых гор остался сам по себе, изредка подписывая краткосрочные контракты. Правда, своим друзьям оставался верен всегда, поэтому сперва спешил к ним, как сейчас. — К чему такая спешка? — распахнув дверь, спросил Тэхён и тут же расплылся в улыбке. — Какие люди! Виновник сборища поднялся с дивана навстречу объятьям, тэхёновские сменились на не менее радостные и крепкие хюниновские. — Ну что, отдохнул, хён? — с озорством подколол Кан. — Ага, на курорте, — заржал Ёнджун. — Нашёл там себе кого-нибудь хоть? — Да там же, наверно, все слишком важные, Наполеоны всякие, короли да гении, — подхватил Кай. — Да идите вы! Нормальные там люди, ничего такого не было, — без обиды отмахнулся Бомгю. — Но отдыхом это назвать сложно. — Ничего, брат, самое страшное позади, — Ёнджун шмыгнул и потёр нос в нерешительности. — Главное — это… не повторяй больше, ладно? А то мы сильно переживали за тебя. Все парни закивали в подтверждение. — Мы всем, кто про тебя спрашивали, говорили, что ты уехал в отпуск, так что придумай какую-нибудь историю, чтобы всем одинаково отвечать. Гость кивнул несколько раз и перевёл тему. — А вы тут как? — Да вот, Ёнджун скоро женится… — начал Тэхён, но его возмущённо перебили: — Да пошёл ты! Мы только начали встречаться, какая свадьба, достал уже! — Я её знаю? — полюбопытствовал Бомгю. — Не знаешь, — пропыхтел обиженный на младшего Ёнджун. — Она иностранка, — за друга начал объяснять Кан, — русская, да? Ёнджун кивнул. — Как зовут? — Катрин, я зову её так. — Молодец, поздравляю, брат, — Бомгю потянулся и похлопал друга по плечу. — Когда свадьба? Давно знакомые парни быстро подхватывали мысли друг друга, особенно когда дело касалось шуток и подколов. Ёнджун набросился на второго Чхве с кулаками и завалил на диван, остальные подхватили дружеский смех и улюлюкали, погружая комнату в хаос веселья. — Чё вы пристали ко мне? — вопил Ёнджун. — Вон лучше к Каю приставайте, ему пинка под зад не хватает! — А что с ним? — угомонившись, Бомгю переводил дыхание, поправлял отросшие волосы и внимательно оглядывал самого младшего. — Да достал! — не унимался Ёнджун. — Влюбился, а признаться не может. Ходит, вздыхает, грустит и нас всех в уныние вгоняет. Надоело уже смотреть на эту тоскливую рожу. Я говорю, что скоро сам к ней пойду и расскажу всё! — Безответная любовь? — попытался уточнить Бомгю у самого парня. — Какая безответная?! Он даже дышать в её сторону боится. Вот как он узнает, ответная или нет?! Скажи ему, ну! — Отстань от Кая, не все такие безбашенные, как ты, — заступился за друга Тэхён и похлопал того по плечу в знак поддержки. — Зато какие красивые песни пишет! — Кстати, о песнях, — Бомгю положил на низкий столик папку с текстами. — Может, найдёте тут что-то годное. Друзья-музыканты в восхищении протянули довольное «о-о-о», разделили листы и принялись вчитываться. У Бомгю не бывало не-годного. — Эка тебя занесло. — Ёнджун мотнул головой и мельком взглянул на автора текста. — Без обид, брат, но безумие благотворно повлияло на твой стиль. Это нечто! Удовлетворённо качая головой и сжимая губы, Ёнджун потряс листом бумаги, который сразу же выхватил Тэхён, а Кай придвинулся ближе, чтобы читать вместе. — Я беру его! Это огонь! Парни, вашими голосами, да с расщеплением!.. Это будет бомба! — А ноты есть? — не отрываясь от строк, спросил Кан. Бомгю порылся в другой папке, вытянул два листа и протянул старшему. Ёнджун под нос намурлыкал мелодию и расплылся в азартной улыбке. — Парни! Я прям вижу эту песню! Ты название ей давал? — Ёнджуну уже не сиделось на месте, а блеск в его глазах однозначно показывал, как он возбуждён своей идеей. — Нет, мне всё равно. — Пусть будет… «Frost», м? — Успеешь ещё засесть в студии, давайте пойдём отметим счастливое возвращение Бомгю?! — предложил Кай, а друзьям дважды предлагать не нужно.