Если я чувствую боль, я могу почувствовать радость. Это и значит быть человеком.
В конце января Чхве Бомгю перешагнул последний порог больницы, ступил на асфальт тротуарной части и поёжился от сильного ветра. Полтора месяца, проведённых в стенах медицинского учреждения, возымели результат: он хотя бы видит другие цвета, а не как до поступления — только красный, как будто выжженный на сетчатке. В тот день пролилось много крови. Бомгю всё помнит и не собирается забывать. Время как-то пролетело, а по ощущениям прошло не одно столетие. Мужчина не удивился бы, если бы увидел на улице летающие автомобили, а первым, кто ему повстречается, стал бы представитель внеземной цивилизации. Бомгю было не до шуток, мир казался враждебным, незнакомым, а готовность к выписке, которой он хвалился перед врачом, улетучилась с первым же порывом ветра. Почти год назад он покидал стены этой же больницы с уверенностью, что больше никогда сюда не вернётся, жизнь наладится, и единственный случай, когда не справился, останется далеко позади, как любая ошибка молодости или что-то, сделанное по дурости. Бомгю обернулся взглянуть на белое здание клиники с неким сожалением, не прощался и не стремился без оглядки бежать куда подальше, забыть и натянуть маску «всё хорошо». Уроки нужно извлекать из любых ситуаций. И учиться лучше на чужих ошибках, не доводя себя и свою жизнь до пропасти. Не забудет. И на этот раз ему хотелось начать жить по-настоящему, не делать вид, не создавать видимость, не врать себе и людям рядом. О самых близких мужчина и не забывал, а когда переступил порог своей квартиры, искренне улыбнулся. В доме царил порядок, а сам он не выглядел безжизненным и заброшенным. В воздухе витал аромат чего-то вкусного, как будто кто-то недавно здесь готовил. На кухонном столе лежал клочок бумаги: «Приду после обеда. Поешь пока, всё в холодильнике. Я очень скучала!» Чхве не видел друзей полтора месяца, полный запрет на посещения и контакты с другими людьми, кроме врача, вводил в уныние, но был необходим. Голова немного разгрузилась, ведь за такое время, хочешь не хочешь, передумаешь все мысли, до которых не доходили «руки», которые крутились назойливыми мухами и отгонялись подальше. Папку стихов и нот мужчина тоже прихватил с собой из больницы. Домашняя, приготовленная только для него еда оказалась вкусной, а Мин Джон действительно пришла после обеда. Видимо, бежала, потому тяжело дышала, но улыбалась широко и ярко, способная растопить льды в горах. С порога она кинулась обнимать друга и причитать, перебивая саму же себя, как сильно она соскучилась, как рада его видеть, как огорчилась, что к нему нельзя было приходить, как часто узнавала о его самочувствии у Чхве Субина, что через некоторое время тот стал звонить сам. На вопрос «как ты?» Бомгю смог лишь развести руки в стороны и указал рукой на кухонный остров, куда уже вывалил несколько пачек лекарств. — Ваша песня хороша, начинай сначала, — усмехнулся мужчина. — Ты перестал пить таблетки! — девушка с укором ударила его в грудь. — Чтобы больше так не… — Не буду, обещаю. Они долго стояли посредине квартиры и не разрывали объятья, тёплые для обоих, нужные обоим. Мужчина медленно гладил девушку по волосам, а она отвечала похлопыванием по спине и тёплым дыханием в районе плеча, куда уткнулась носом и глубоко вдыхала. Заторможенность Бомгю была заметна по его реакциям и немногочисленным фразам, поэтому Ём отправила его принимать душ и, когда выяснила, что он уже поел, спать, обещаясь завтра зайти и уже поговорить по-нормальному. Разговор начался снова с объятий, Чхве выглядел отдохнувшим, улыбался и расспрашивал обо всём, что могло измениться или приключиться за время его отсутствия. Мин Джон с радостью делилась новостями, которых, впрочем, оказалось немного. Девушка несколько раз заходила в его квартиру протереть пыль. А ещё в декабре увидела в витрине магазина цветок в горшке и купила его, сразу же принесла в квартиру друга и оставила, чтобы внутри было хоть что-то живое. — Спасибо, — действительно с благодарностью проговорил Чхве, прошёлся пальцами по толстым тёмно-зелёным листьям цветка и обернулся. — А где Тэхён? Он придёт? Ём замешкалась, её глаза забегали по помещению, а зубы прикусили нижнюю губу. — Я не знаю, — наконец выпалила она обречённо. — Мы не общаемся. — Что? Услышанное, даже без объяснения причин, повергло мужчину в шок, он добрался до дивана в гостиной и рухнул, потяжелевший от новости сразу на несколько тонн. В его голове двое друзей, ставших самыми близкими, всегда шли вместе, парой, комплектом, дополнением друг к другу, два в одном. И никак иначе. — Почему? Ём присела на некотором расстоянии, которое обозначилось самой необходимостью рассказать, что произошло, и стойким нежеланием поднимать эту тему. Девушка бежала от неё, прогоняла прочь мысли и уверяла себя, что поступила правильно. Наверно, перед всеми людьми хоть раз в жизни встаёт выбор, трудный, требующий сил и смелости, судьбоносный — точка бифуркации, в которой начиналась новая глава. Вот и она сделала свой, жалеть не о чем, она не будет, нет. Бомгю ждал объяснений. Мин Джон вздохнула, обхватила себя руками, как будто повеяло холодом, и прокашлялась. — Понимаешь, в тот день, — она не выдержала и поднялась на ноги, — после того, как ты остался в больнице, я пришла к нему, — к «нему», без имён, — и… — Вы поссорились? — после долгого молчания предположил мужчина. — Что? Нет. Мы… решили, что нам не стоит быть вместе. — Ничего не понимаю. Вы же… — В тот день ты попросил меня остаться с тобой. И поцеловал. — Ём робко посмотрела на мужчину, что распахивал глаза всё сильнее. — Ты просил быть с тобой. И я… Слова давались с трудом, и девушка прошлась до кухни и налила в стакан воды, тут же осушила его до конца. Развернулась, упёрлась поясницей о кухонный остров и взглянула на друга. — И Чхве Субин — я тогда позвонила ему — сказал быть с тобой. Я выбрала тебя, Бомгю. Повисшую тишину буквально можно было потрогать, холодок так и пробегал по телу, оставляя после себя неприятные мурашки. Никто не произнёс ни слова. Оба погрузились в свои мысли и ощущения от вспыхнувших чувств. Через долгие минуты первым сдался Чхве. — Я не понимаю, — тихо, почти загробно прошептал он и развернулся всем корпусом к девушке. — Какой выбор? — Ну как… — Мин Джон ожидала не такой вопрос, растерялась, хлопая ресницами. — Ты или он. Бомгю подскочил с дивана и принялся ходить по комнате, от чего голос девушки дрогнул и совсем ослаб. — Я выбрала тебя. Чхве глянул на подругу шальным взглядом. — Ты хочешь сказать, что разорвала отношения с Тэхёном из-за того, что я, будучи сильно не в себе, попросил тебя быть со мной и поцеловал? С Тэхёном, который любит тебя?! Он впервые влюбился, нет! Полюбил! Впервые так ухаживал за девушкой. Да он готов на всё ради тебя! Он… Ты ведь тоже, разве я не прав? — Бомгю, — жалобно всхлипнула Ём. — Подожди! — прикрикнул Бомгю. — Я не помню почти ничего с того дня. Долгое время перед глазами стоял только красный цвет, всё было красным, казалось, мне в глаза залили красную краску… Я так и не смог ответить врачу, почему сделал это, — мужчина задрал край рукава на левой руке и обнажил свои шрамы. — Я не знаю, что это было, почему, для чего! Понимаешь? Не знаю! Я не помню, что говорил тебе, я не помню, что поцеловал тебя. После эмоциональной тирады мужчина снова упал на диван и выдохнул, прикрыв глаза. — Мин Джон, ты, правда, восприняла это, как то, что я попросил выбрать между нами двумя? В ответ раздался задушенный всхлип, девушка разрыдалась, некрасиво и трагично. Чхве откинул голову на спинку дивана и просто ждал. Он всё ещё верил, что существовало логичное, расставляющее всё по местам объяснение, просто подруга на сильных эмоциях не могла собраться и донести доходчиво. — Тэхён тебя обидел? — мужской мозг судорожно искал варианты. — Нет, — пискнула девушка и шмыгнула носом. — Конечно, нет, это же Кан Тэхён! Какого хрена?.. Бомгю опустошил следующий стакан с водой, включил кран на кухне и умылся прохладной водой. Взглянул на девушку. Мин Джон выглядела не просто огорчённой или расстроенной, она на глазах посерела и сдулась. Понадобились усилия, чтобы напомнить себе, что она тоже с диагнозом и её состояние может ухудшиться в любой момент. Мужчина сел обратно на диван, придвинулся к девушке и взял за руку, тут же поймав жалобный, блестящий от слёз взгляд. — Давай так. Ты сейчас расскажешь всё, что произошло, вот прям по порядку. Считай, что я — Чхве Субин. Повествование было сбивчивым и эмоциональным, Ём дополняла события своими чувствами и просила понять то или иное её действие. В тот день она испытала сильный страх, если не ужас, отчаяние, боль, беспомощность, безнадёжность — трагедию. И пошла туда, где тепло и безопасно, где её приняли, окружили заботой. А она… Осознание наделанного окатило девушку с головы до ног колкими мурашками, по нервам прошёлся ледяной дождь, от которого моментально образовалась корка льда. Ём поёжилась и задрожала. — Но… — она подала голос и взглянула на друга с мольбой в глазах. — Мы можем… мы с тобой… можем? Чхве, наверно, впервые ощутил себя на месте тех, кто был рядом с ним последние, «сумасшедшие» годы: пытаться понять другого человека, чьи действия и слова не поддаются логике, — вряд ли возможно; не закатывать истерику, не обвинять, не учить — бесполезно; попытаться успокоить и найти нужные слова — тяжело. Внутренний крик рвался наружу вместе с уничтожающим «что же ты наделала?». Бомгю погладил девушку по голове, вытер слёзы с бледных щёк и отстранился. — Не буду врать, было время, когда я думал о тебе, как о девушке, о чём-то большем. Размышлял, хочу ли я этого, как это могло бы быть… Недолго думал, потому что быстро осознал, что ничего не хочу. Не именно с тобой, а вообще. Любые отношения, кроме дружеских или рабочих. Я готов общаться с друзьями, с их девушками, с тобой — как другом. Но большее — выше моих сил, я не вывезу. И девушка не вывезет. Я даже близко не Тэхён, понимаешь? — мужчина убедился, что его слушают. — И дело даже не в болезни, хоть она — главная причина. Делая свой выбор, ты забыла спросить меня в разумном состоянии. Я не смогу дать даже половину того, что сможет дать Тэхён, да и любой другой мужчина. — О чём ты? — Тебе было хорошо с Тэхёном? Его забота, прикосновения, поцелуи, может, вы пошли дальше? — Да, — ответила на всё сразу, опуская глаза в пол. — Я не хочу лишних прикосновений. Не хочу поцелуев. Я не могу быть с девушкой. Понимаешь? Мин Джон не понимала и хлопала ресницами. — Я… у меня импотенция, я не хочу никого и ни с кем. Страшное слово — приговор — было произнесено вслух впервые, из уст врача — не считается. Суть его осознавалась лишь мозгом, тело ощущало целое ни-че-го. Нет и нет. Хотя обещал себе не врать: просто принял, как факт, не собираясь превращать ещё один диагноз в трагедию или проблему. — Боже, Бомгю… — Не надо, это ничем не поможет. — Это лечится? — Врачи говорят, что да, но я сам, наверно, пока не готов. Немного не так он представлял себе первый день «на свободе», это выматывает и засасывает по новой туда, откуда только что с трудом выбрался буквально с исполосованными до крови руками. — Я устал, — вздохнул мужчина. — Давай спать. Можешь остаться у меня, теперь ты знаешь, что я к тебе точно не полезу. Идти одной по холоду в такую же холодную квартиру Ём не хотелось, она переоделась в пижаму друга, утонув в ней на несколько размеров, натянула в нерешительности одеяло по самый нос и со смешком была утянута в тёплые объятья, в которых и уснула тревожным сном.***
На утро Мин Джон отказалась разговаривать на вчерашнюю тему, когда Бомгю настаивал, что точка ещё не была поставлена, и убежала сначала домой, потом на работу. Мужчина набрал номер друга и приложил телефон к уху. Беспокойство подкралось на десятом звонке, ответом на который снова стало «абонент недоступен или находится вне зоны доступа». Всякое может быть. Чхве открыл чат с другом и написал простое «привет!». Хотел отложить телефон в сторону, но заметил, что сообщение не отправилось, а так и осталось висеть в «отправляется». Статус не изменился ни через минуту, ни через десять. Варианты были разные, но мужчина знал, какой из них верный. Ещё раз проверил папку со стихами и нотами и отправился в агентство с тяжёлым, полным переживаний сердцем, которое забилось сильнее, когда Чхве не нашёл никого из своих друзей, когда слонялся по этажу и писал друзьям в попытке узнать, где все. Когда до вечера так и не получил ни одного ответа. На улице уже потемнело, в стеклянных дверях на первом этаже Бомгю заметил знакомые фигуры и радостно бросился за ними. — Хей! — крикнул он. — Вот вы где! А я вас весь день жду, пишу вам, звоню… К нему обернулись все трое, они держали руки в карманах курток и смотрели странно. Недружелюбно, без радости от встречи с другом, зло. Разве что Кай, неспособный злиться, выглядел обеспокоенным и переводил взгляд на всех по очереди. — Вы чего? — Бомгю даже замедлился, не успев подойти достаточно близко. — А чего мы? — деланно непонимающе проговорил Ёнджун. — Я вам звонил… — А-а-а, так это ты надоедал нам всем весь день, все телефоны оборвал, что пришлось на беззвучный ставить, — желчь обволакивала каждое слово старшего Чхве. — Что? Тэхён смотрел в сторону, как будто не слушал и совершенно не был заинтересован, как если бы Ёнджун или Кай встретили своего знакомого, с которым сам Кан не был знаком, и нужно было просто подождать, пока те поговорят. Хюнин опустил взгляд к земле и с силой сжимал губы. Один Ёнджун смотрел прямо в глаза, буквально источая ядовитую злость. — Что слышал! — Подождите, — Бомгю переводил взгляд с одного на другого, — я ничего не понимаю. Что случилось? — Это мы у тебя должны спросить… — Ладно, — вдруг заговорил Тэхён, — я пойду, ребят. Кан на прощание пожал руки двоим, оставив третьего недоумённо таращиться себе в спину. Старший Чхве и Кай тоже хотели уйти. — Ёнджун, Кай! — отчаянно выкрикнул Бомгю и подался вперёд с протянутой рукой. — Объясните мне, я, правда, не понимаю. Мольба в его голове заставила младшего взглянуть на старшего и всё же заговорить. — Тебя не было почти два месяца. Ты пропал. И Мин Джон… — Я был в больнице, — тут же выпалил Бомгю, всеми правдами хватаясь за попытку объясниться. — В той же, в психушке! Замешательство на лицах друзей позволило продолжить с ещё большим пылом. — Я снова… ну, вы понимаете. Нет! — он тут же опомнился. — Я не хотел убивать себя, но поранился… так, немного. Сейчас покажу! Мужчина суетливо оттянул рукав куртки и кофты и показал шрамы, друзья двинулись вперёд, жадно хватаясь взглядом за красные, ещё совсем свежие полосы на бледной коже. — Да блин, хотите, я вам выписку из больницы покажу?! Я не вру! Из обычной больницы, куда меня увезли на скорой, меня сразу же перевезли в психушку. Какое-то время я был совсем неадекватен, но и потом мне были запрещены посещения, звонки — всё! Я не мог вам написать или позвонить. Я думал, что Мин Джон вам расскажет, ведь это она меня нашла и вызвала скорую, — на последних словах энтузиазм испарился: она не сказала никому. — Мин Джон тоже пропала. Мы думали, вы вместе уехали или ещё что… — объяснил Хюнин. — …после того, как предали Тэхёна, — выплюнул Ёнджун, всё ещё глядящий волком. — Ему было очень плохо, — Кай говорил спокойнее, — да и сейчас не лучше, закрылся в себе, работа-дом-спортзал. — Мин Джон всё рассказала, но… я не знал. Правда.***
— Выходит, Тэхён меня заблокировал везде, — даже не спросил, а утвердил с грустью Бомгю. — А чего ты ждал? — бросил Ёнджун, он вертел в руках бумажный стаканчик с кофе из местной кофейни. — Я ничего не ждал, — Бомгю уже сам мог огрызаться, — я лечился! Слушайте, я, конечно, идиот, больной, сумасшедший и всё такое, я, блять, даже не отрицаю! Я реально сделал это сам с собой, — снова указал на левую руку, — и понимаю, что вы не знали, ведь вы не родственники, вам в любом случае бы не сообщили. Вы обиделись, это понятно. Я прошу прощения у вас!.. Оба друга сидели напротив и понимающе кивали. — …но я никого не предавал. Разве что самого себя… — Скажи об этом Тэхёну… — со вздохом проговорил Ёнджун. — Вы мне поможете?***
Кан Тэхён был не из тех, кто прощает всех и всё, лишь бы другим было хорошо; кто наступает на одни и те же грабли, довольно улыбаясь идиотом; кто жертвует ради иллюзии. Дневник с чёрным списком он, однако, тоже не вёл. Выяснять отношения, истерить, мстить обидчикам — не его стиль. Зачем зря сотрясать воздух, если всё и так понятно? Нет — так нет. Признаться самому себе, что тяжело переживает отказ — по сути предательство, — вот что оказалось сложным. Мысли об этом хотелось похоронить поглубже в недрах памяти, чтобы покрылись толстым слоем пыли, заросли мхом и не реагировали на ключевые слова при попытке воспроизвести случившееся. Первые сильные чувства обернулись впервые закинутыми в чёрный список двумя номерами в его телефоне и месседжере. Пробовать ещё что-то новое — тоску и обиду — не хотелось в ближайшее время. Слишком горький осадок остался на губах, на которых, как тополиный пух, мгновенными искрами сгорали поцелуи и произнесённые слова. Размазываться, как тонкий кусочек масла по большому куску хлеба, Кан тоже не собирался. В очередной раз облизал сухие, обветренные и местами в кровь потрескавшиеся губы, задержал язык на уже несколько дней не заживающей ранке, из которой лёгким движением выдавил солоноватую каплю, размазал по нёбу и с рыком продолжил мучить штангу, не себя. Мышцы отдавали болью, но разве не так мы растём и становимся сильнее? Тэхён хотел выпустить альбом в следующем месяце, почти всё было готово, песни записаны, остальное — промоушн, реклама, мероприятия — за агентством. Прямо сейчас музыкант готов был бросить всё, плюнуть и растоптать труды последних лет, забыть годы учёбы, забыть мечты. Несколько выступлений были отменены, губы закусаны, а плечи стали как будто шире — спортзал стал вторым домом, опередив в рейтинге студию. В кармане куртки грузом лежал гигиенический бальзам от менеджера: губы нужно привести в порядок к интервью через три дня. Это проще, чем склеить разбитое сердце. Если признать, станет легче? Спортивные штаны, мятая футболка и кроссовки с запачканными мысками внезапно нашлись в гардеробе обычно аккуратного мужчины, как несессер на случай, «когда станет похуй на всё». Нет, легче не становилось. Наверно, это та ситуация, когда люди уходят в запой, вливают в себя яд для тела, чтобы потушить ещё более ядовитую душевную боль, забыться и потерять связь с реальностью. А потом падают на землю прямиком в то же дерьмо, которое никуда не делось за время отключки, не рассосалось, не стало удобрением для почвы. Тэхёна такой подход не устраивал никогда, но внезапно начал понимать людей, выбравших этот путь. Точно — личный опыт имеет ценность, когда «не понимаю, как люди могут…». Могут. Когда приспичит, прижмёт так, что задохнёшься, если не сделаешь хоть что-то, даже вредоносное. Сообщение от Ёнджуна застало мужчину почти на выходе из зала. Что ж, можно и поговорить, если друг просит. Фраза «только выслушай нас до конца, пожалуйста» сразу не понравилась Кану, заставила нахмурить и без того строгое лицо. Чхве и Хюнин смотрели на него с какой-то мольбой и чуть не подпрыгивали на стульях маленького кафе. — Бомгю… — Всё, я пошёл. Вскочившего с места Тэхёна схватил за руку Ёнджун и силой заставил сесть обратно. — До конца дослушай! — повысил голос, но тут же смягчился. — Ещё раз. Бомгю никуда не уезжал, но был в больнице. Понимаешь? Он в больнице лежал. Снова. Растерянность Кана читалась бегущей строкой по распахнутым, немигающим глазам и открывшемуся рту. Он переводил непонимающий взгляд с одного друга на другого. Те не стали ждать. — Он полтора месяца лежал в той же больнице, он снова… Короче, что-то сделал опять, не суть важно, — подхватил Кай. — И он нихрена не знал про… — Это правда, — раздалось за спиной тихим, виноватым голосом. Чхве и Хюнин видели, как вошёл в кафе Бомгю. Тэхён не повернулся, он как будто перестал дышать и вытянулся в струну. — Мы вас оставим. Старший подтолкнул младшего на выход, а Бомгю неуверенно подошёл к столу, оценивая реакцию Кана, отодвинул себе стул и присел напротив. — Хочешь, я расскажу всё по порядку? — начал Чхве. — Что ты опять сделал? — оборвал его Тэхён и со вздохом сцепил руки над столом. — Я не хотел, ну, ты понимаешь… Я не собирался кончать с собой. Оно само как-то получилось, — не мямлить, говоря о таких вещах, не получалось, Бомгю делал паузы после каждого слова и чувствовал себя крайне неуверенно, когда опустил голову с тяжким признанием: — Я тогда перестал пить таблетки и… Кан резко вздёрнул голову, осмотрел лицо старого друга и усмехнулся: она была права. — Слушай, — Чхве попытался снова, — ну, хочешь справку из больницы покажу, чтобы ты мне поверил? — Да нет уж, не надо. Тишина смешалась с напряжением. — Что мне сделать? — в отчаянной мольбе прошептал Бомгю.***
В агентстве новые творения талантливого музыканта приняли с радостью, отметив, что стиль и смыслы изменились, повзрослели. Радости от цены такого взросления сам Бомгю не ощущал, даже глядя на цифры, на которые пополнился его банковский счёт. Дома его уже ждала Мин Джон. Её заломленные пальцы и искусанные губы, глаза, глядящие с бешеным желанием разрешить неразрешимое, отрезвили мужчину. Он залпом выпил стакан воды и выдохнул, расставляя руки по краям кухонного шкафа. — Поговорим? — скромно подала голос девушка. — Поговорим, — согласился Чхве и прошёл к ней в гостиную. — Бомгю, мне так жаль, что… — Ты не представляешь, как жаль мне из-за всего этого дерьма, в котором я живу! Я просто устал, просто хочу жить… обычно, как нормальные люди: работа, друзья, какие-то развлечения… Я не хочу терять тех, кто мне дорог. Но вечно, постоянно я делаю какую-то дичь, всё порчу, приношу всем одни проблемы, причиняю боль… — Неправда!.. — …и не знаю, как перестать это делать! Оно само, просто — раз — и я опять творю херню, и это не контролируется, хоть я очень стараюсь. И буду стараться больше! — мужчина устало присел на край дивана. — Часто мне кажется, что таким, как я, нужно быть одним, чтобы никому не доставлять проблем. Я больной, но не бесчувственный. Я понимаю, что чувствуют люди рядом со мной, как им страшно и больно. И мне так жаль… Мужские руки с усилием схватили волосы на склонённой в обречённости голове, сжали их до боли, когда женские руки обхватили за плечи и придвинули к тёплому телу. Бомгю взглянул на подругу полными слёз глазами, с обоих быстро покатились капли, прокладывая мокрые дорожки для других, стремящихся вниз следом. — Ты, правда, могла бы остаться со мной? — прошептал он и получил уверенный кивок. — Из жалости, да? Как с инвалидом или с беспомощным стариком. — Не… — Это нормально, ты хорошая. Будь у тебя пожилой родственник, уверен, ты бы его не бросила, ведь это ты. — Чхве протянул руки и смахнул с женского лица ответные слёзы. — Спасибо тебе! — нежно огладил скулы. — За то, что рядом и поддерживаешь. — провёл большими пальцами по щекам. — За то, что так долго терпишь меня. — задержал взгляд на губах и приоткрыл свои. — Но ты не обязана этого делать. Ничего. Только то, что хочешь ты сама. Не нужно жалеть и жертвовать собой, не нужно мучить себя и портить свою жизнь. Выбирай сердцем. — рукой опустился по женской шее до ключиц и чуть ниже, полностью прижал ладонь, ощущая отдалённое биение сердца. — Я всегда буду рад такому другу, как ты. И не скажу и слова против, если ты захочешь уйти сейчас или вообще. У тебя своя жизнь. Мин Джон дрожала. Мужчина благодарно, светло улыбнулся и отстранился, через, казалось, вечность он встал с дивана и отправился на кухню готовить ужин. Сзади послышались торопливые шуршащие шаги. — Я… — сказала Ём обернувшемуся к ней хозяину дома. — Я вернусь! Она бежала в распахнутом настежь пуховике, размахивая схваченной, но так и не надетой шапкой, внутри неё болтался шарф, который всё же выпал на тротуар и остался незамеченным. Ботинки хрустели недавно выпавшим снегом, дыхание мгновенно сбилось, и изо рта вылетали рваные клубы тёплого пара. Про звонок девушка даже не подумала, как и про возможное недовольство соседей шумом, когда стучала в дверь кулаком, пока очередной замах не растворился в воздухе, перед взором возник образ самого дорогого и любимого человека. — Тэхён…