В твоих самых диких фантазиях

      Жон почувствовал, как Блейк уселась рядом с ним.       Вечером в библиотеке Бикона царили тишина и покой, поскольку легионы "борцов с домашними заданиями" уже закончили экстренно дописывать свои работы и отправились заниматься куда более приятными делами.       Играми, например.       Здесь же оставались только "члены читательского клуба", как их про себя называл Жон. Это были немногочисленные люди и фавны, забившиеся в разные углы с книгами в руках. Постороннему наблюдателю вполне могло показаться, что они выглядели одинокими и несчастными, но стоило присмотреться чуть получше, и сразу же становились заметны улыбки на их лицах.       Для них на свете не существовало ничего приятнее спокойной обстановки библиотеки, тихого шелеста страниц, неповторимого запаха обложек и пары часов перед сном наедине с интересной историей.       — Я попыталась извиниться перед Вайсс, – произнесла Блейк.       — Попыталась? – переспросил Жон. – Что-то пошло не так?       — Честно говоря, не знаю... Но меня не покидает ощущение, что моего извинения было недостаточно, – вздохнула Блейк, открыв собственную книгу. – Вайсс сказала, что тут не за что извиняться. Что она на меня и не злилась. Что мы просто спорили. Мы договорились постараться обсудить проблему чуть более мирно, но...       — Но ты знаешь, что вы не просто спорили, – закончил за нее Жон.       Блейк закрыла глаза и снова вздохнула.       — Да, мы не просто спорили. С каких это пор ты стал настолько проницательным?       — С тех самых, как начал читать книги по психологии почти каждый день, – пожал плечами Жон.       — А вот ума отличить риторический вопрос от обычного тебе по-прежнему не хватает, – усмехнулась Блейк, легонько толкнув его коленом, чтобы показать, что это была всего лишь шутка. – Но ты прав. Мы не просто спорили. И Руби мое извинение оценила куда больше, чем Вайсс. Кстати, я слышала, что она спала у тебя в постели.       — Но без меня.       — Знаю, – закатила глаза Блейк. – Руби пришлось отбиваться от шуточек Янг насчет кражи у нее парня, так что эта история нам известна во всех подробностях. В том числе и в тех, где ты спал вместе с Реном.       — Наши братские узы крепки как никогда, – хмыкнул Жон.       — Идиот, – в очередной раз вздохнула Блейк, снова толкнув его коленом. – Вот как у тебя это получается?       — Что? Соблазнять Рена? Думаю, всё дело в моем природном обаянии.       — Как у тебя получается настолько хорошо поддерживать мир в команде JNPR, – сердито наступив ему на ногу, пояснила Блейк. – Вы никогда не ссоритесь, в то время как мы устраиваем скандалы чаще, чем ходим в столовую.       — Думаю, ты нас переоцениваешь, – сказал Жон, отметив место в очередной книге по психологии, где он остановился, и закрыв ее. – Пусть проблемы нашей команды и не настолько взрывоопасны, как у вас, но они всё же существуют.       — Да? Например?       — Например, Пирра в меня влюблена, и каждый взгляд на нас с Янг ей как ножом по сердцу.       Здесь не имелось ничего такого, о чем бы Блейк не знала или не сумела догадаться. Пирра не так уж и хорошо скрывала свои чувства от окружающих. От всех, кроме самого Жона. Скорее всего, для друзей он казался полным идиотом. Но вовсе не для них Пирра моментально нацепляла на себя маску счастливой и довольной жизнью напарницы, стоило только ему посмотреть на нее.       — Эм... – протянула Блейк, отведя взгляд в сторону. – Получается, ты знаешь...       — Сейчас – знаю. Раньше не знал. И проблема у нас не только в Пирре. Ты в курсе, как Нора относится к Рену?       — Думаю, вся школа в курсе.       — Ага, – кивнул Жон. – А вот у Рена подобных чувств по отношению к ней нет. Как и по отношению к кому-либо другому. Я не знаю, отсутствует ли у него интерес конкретно к Норе, боится ли он случайно испортить их дружбу, либо же всё дело в какой-нибудь асексуальности, но шансов у нее нет. И у него с кем-либо еще – тоже, потому что заставить себя разбить Норе сердце Рен не сможет никогда.       — Ох...       Блейк несколько долгих минут смотрела на страницу своей романтической новеллы, тем самым давая Жону возможность вернуться к чтению. А поскольку никто из них не знал, что еще тут можно было сказать, молчание затянулось на добрых полчаса.       Затем Блейк откашлялась.       — Ты... что-нибудь с этим делаешь?.. – спросила она.       — А что я могу с этим сделать? Заставить Рена полюбить ту, кого он не любит? Разбить Норе сердце вместо него? Ваш конфликт с Вайсс пылает ярко, но и сгорает быстро. Романтические проблемы моей команды будут кипеть годами, пока не взорвутся слезами, криками и такими последствиями, которые вам с Вайсс и не снились. Возможно, у тебя найдется хоть какой-нибудь совет?       — Нет, – покачала головой Блейк. – Это... настолько далеко выходит за границы моей компетенции, что я даже не знаю, с чего начать.       — А где лежат границы твоей компетенции? – поинтересовался Жон.       — Где-то в районе регулярной порчи настроения членам команды, бесконечной жалости к самой себе и, конечно же, безостановочного побега от проблем, – немного криво усмехнулась Блейк.       — В побеге нет ничего неправильного, если ты делаешь это для того, чтобы выиграть время и перегруппироваться, – заметил Жон. – А не для того, чтобы никогда не возвращаться назад, как у тебя едва не получилось в порту. И к слову, не надо рассказывать моей команде о том, что я тебе тут наговорил. Это вовсе не было попыткой похвастаться тем, насколько мы вас обскакали.       — Знаю, – кивнула Блейк. – Ты просто дал мне понять, что не самые лучшие времена переживает не только моя команда. Если подумать, то наши с Вайсс проблемы уже не выглядят какими-то страшными. И я теперь понимаю, почему многие не советуют заводить отношения с членами собственной команды.       — Давай поговорим о чем-нибудь еще, кроме романтики, – попросил Жон.       — Давай, – с отчетливо слышимым облегчением в голосе согласилась с ним Блейк. – Ты...       Она замялась, но Жон лишь смотрел на нее, терпеливо ожидая продолжения.       — Ты не мог бы мне... помочь? Если у тебя найдется время, конечно, – поспешила добавить Блейк. – Хотя ладно, забудь. Это глупо...       — Я тебя слушаю, – произнес Жон. – Помочь в чем?       — Просто... Твой недавний совет... и ночная встреча. Они помогли. Я знаю, что мне необходимо с кем-нибудь обсудить мои проблемы, но обратиться к преподавателям не могу из-за собственного террористического прошлого... Директор Озпин в курсе, а вот насчет остальных я не знаю. И мне известно о такой вещи, как врачебная тайна, но заставить себя доверить столь неоднозначные подробности о моей жизни какому-либо незнакомому психотерапевту я точно не сумею.       Жон отложил книгу в сторону и внимательно посмотрел на Блейк.       — Подожди, ты хочешь, чтобы твоим психотерапевтом стал я?       Она пару секунд пыталась подобрать какие-нибудь подходящие слова, а затем просто кивнула.       — Но почему?!       — Потому что тебе я, как бы странно это ни звучало, доверяю.       — Я, само собой, польщен, но имел в виду совсем другое, – сказал Жон, немного обидевшись из-за того, что доверие к нему, по мнению Блейк, выглядело чем-то странным. – Как я буду тебе помогать, учитывая отсутствие у меня необходимых навыков? Да я собственной команде помочь не в состоянии.       — Это потому что в твоей команде закипает кошмарный котел страстей, – ответила ему Блейк. – Вряд ли даже самый опытный специалист в мире сумеет тут что-либо сделать. А вот моя проблема... Она тоже серьезная, но не настолько. Мне бы не помешало о ней с кем-нибудь поговорить. Честно и откровенно поговорить.       — Причем это не может быть член твоей команды? – уточнил Жон.       Блейк вновь отвела взгляд в сторону.       — Есть вещи, о которых легче говорить с кем-нибудь другим. С ними я сплю в одной комнате, ем в столовой, сражаюсь плечом к плечу и делю палатки в походах. Возможно, мы и вовсе проведем вместе еще много лет после окончания Бикона. Мне было бы весьма неловко осознавать, сколько всего им известно о моем прошлом. С тобой же... Нет, я не хочу сказать, что не дорожу нашей дружбой, но мы не проводим рядом по двадцать часов в сутки. Мне не придется лежать в постели, глядя в потолок, и думать о том, что ты знаешь все мои самые темные тайны.       И Жон ее понимал. Наверное, именно по этой причине ему оказалось настолько просто поделиться своими проблемами с Блейк, а не с Пиррой. Нет, Жон доверял Пирре ничуть не меньше, чем Блейк – своим подругам, но в том-то и заключалась основная сложность: в нежелании случайно испортить отношения неуместными откровениями.       Впрочем, с Блейк подобная перспектива тоже существовала, и Жону придется приложить немало усилий, чтобы не сделать еще хуже. Слишком уж много ее тайн было ему известно. Куда больше, чем следовало знать.       Но возможно – только возможно – это как раз и был первый шаг в правильном направлении.       — Ладно. Давай попробуем.

***

      Вести такого рода разговоры в библиотеке они не стали, вместо этого заняв привычные места в пустом классе профессора Порта.       Жон подумал о том, чтобы найти помещение, где Блейк смогла бы прилечь, но затем от подобной идеи отказался. В конце концов, это требовалось как раз для того, чтобы человек имел возможность расслабиться, а Блейк, скорее всего, в таком положении лишь почувствовала бы себя уязвимой.       — Ладно... Итак... – явно нервничая, произнесла она. – С чего мне начать?       "Ты у меня об этом спрашиваешь? Я-то откуда знаю, о чем ты собираешься рассказать?!"       Жон откашлялся, припомнив свои беседы с доктором Ублеком. Пусть профильного образования у того и не имелось, но о таких вещах он знал, пожалуй, всё же чуть больше среднестатистического человека.       — Тебе будет сложно подробно рассказать мне о своем прошлом? – уточнил Жон.       — Да, – кивнула Блейк, уставившись на собственные колени. – Я... Думаю, я просто замкнусь и перестану говорить.       — Хм-м... – протянул Жон, принявшись перебирать в памяти прочитанные книги. – Как насчет рассказа о ком-нибудь другом? О девочке по имени... Белль, которая присоединилась к Белому Клыку?       — Жон, это не шутки, – возмутилась Блейк.       — А я и не шучу, – пожал он плечами. – Нарративная психология много внимания уделяет именно форме повествования.       К слову, то же самое касалось виденных им кошмаров – по сути, небольших историй.       — Основная идея заключается в том, что людям сложно беспристрастно взглянуть на собственный опыт, – продолжил Жон. – Слишком уж большой багаж эмоций они несут. Потому у нас обычно и не получается нормально оценить свои поступки – мы подвергаемся воздействию чувств и впадаем в какую-нибудь крайность. Куда лучше всё это выходит с поступками других людей.       Блейк задумалась, а затем кивнула.       — Звучит логично, – сказала она. – Но как конкретно помогает рассказ о некой девочке?       — Получается, что ты говоришь не о собственном прошлом, – пояснил Жон. – Это просто выдуманная история о выдуманном персонаже, рассказанная от третьего лица. Если бы у нас имелось свободное время, то я бы попросил записать во всех подробностях, почему она делала те выборы, которые делала, и как вообще дошла до жизни такой. В книгах утверждается, что подобный способ помогает.       — Ладно, – сказала Блейк, закрыв глаза и откинувшись назад.       Жон молчал, ожидая, когда она соберется с мыслями.       — Думаю, всё началось... Нет, одну секунду.       Блейк откашлялась, сделала глубокий вдох и принялась рассказывать:       — Белль была единственным ребенком в семье. У нее имелись и отец, и мать, которыми она искренне восхищалась. Оба они работали над тем, чтобы изменить к лучшему отношение людей к фавнам, так что Белль выросла в окружении тех, кто не покладая рук трудился на благо общества. Они вместе маршировали с плакатами по улицам Атласа, прося и умоляя людей прислушаться к ним. Но все их усилия никаких плодов не приносили, и Белль видела, как окружающие теряли надежду. Как ее родители, которых она любила и которыми восхищалась, раз за разом бились о несокрушимый барьер.       Голос Блейк постепенно становился всё более и более монотонным. Из него исчезали эмоции, и Жон толком не знал, как к этому следовало относиться. Скорее всего, как к возможности беспристрастно изложить факты о ее прошлом, чтобы потом их тщательно проанализировать.       И Блейк продолжала их выкладывать.       Сегодня она произнесла гораздо больше слов, чем чуть ли не за всё время их знакомства, рассказывая историю Белль дольше часа. Когда в ее голосе появилась хрипота, Жон попросил сделать паузу и принес из ближайшего торгового автомата несколько напитков. После этого сеанс продолжился.       Блейк поведала о том, как Белль, движимая отчаянием, начала склоняться на сторону тех, кто утверждал, что люди никогда не прислушаются к мирным речам. Что все изменения Ремнанту принесло насилие в виде, к примеру, той же Цветной революции.       И в этом имелся смысл.       Многие говорили, что насилие ничего не решало, но история раз за разом опровергала их слова. Цветная революция являлась насилием. Великая война была очень кровавым насилием. И те, кто историю изучал, сходились во мнении, что оба события принесли миру немало хорошего.       Цветная революция покончила с исходящей от авторитарного правительства Атласа угрозой, которую оно несло другим странам. Великая война положила конец сегрегации, пусть даже и сменив ее чуть менее бросающимися в глаза формами проявления расизма.       Насилие решало проблемы и меняло Ремнант к лучшему, хотя и было весьма далеко от идеала. Оно всегда оставалось самым последним аргументом.       — И Белль поняла, что никакие другие пути не работают, – по-прежнему закрыв глаза, рассказывала Блейк. – Она чувствовала себя запертой в клетке, злясь на родителей, которые упорно проповедовали непротивление злу насилием. Над ними смеялись, и это ее раздражало. Белль любила их. В ее глазах они выглядели идеальными... но миру было всё равно. Газеты потешались над их наивностью и в то же время называли кровожадными монстрами. Они придумывали различные истории, приводя в качестве доказательств слова свидетелей, о которых Белль никогда не слышала. Ее родителей клеймили опасными террористами, потому что кто-то из десяти тысяч участников марша протеста кого-то где-то якобы ударил, когда люди Атласа забрасывали их камнями! Белль была в ярости. Ее выводила из себя ложь – гнусные заявления о кровожадности фавнов, когда кровожадными были именно люди Атласа.       Блейк замолчала, сделала глубокий вдох и продолжила:       — Поэтому Белль захотелось донести до них правду. Открыть им глаза на то, кто в действительности был кровожадным. Но они открывать глаза и смотреть на правду не пожелали. Их работа щедро оплачивалась деньгами расистов и чудовищ, которым требовалось доказательство собственной правоты – доказательство того, что насилие разжигали именно фавны.       Блейк объяснила, как Белль впервые воспользовалась весьма далекими от идеалов родителей методами и насколько ей это понравилось. Несмотря на некоторое чувство вины, насилие пришлось Белль по душе. Как она испытывала ужас при мысли о жертвах, но в то же время с радостью думала о том страхе, что внушали ее действия ублюдкам из Атласа. Как угрызения совести постепенно заставляли ее перестать показываться на глаза родителям.       — Белль превратилась в запутанный клубок противоречивых эмоций, – произнесла Блейк, с некоторым недоумением глядя прямо перед собой. – И она продолжала барахтаться в этой паутине, хотя отлично знала, что родители ее бы всегда простили и поддержали.       Теперь в глазах Блейк начали блестеть слезы.       — Белль не попыталась связаться с ними даже после того, как покинула ряды Белого Клыка. Она старалась убедить себя в том, что родители не пожелают ее видеть. Но в действительности Белль боялась признаться в собственной неправоте, и этот страх продолжал причинять боль ее родителям...       Она внезапно вскочила со своего места.       — Блейк?.. – окликнул ее Жон, тоже поднявшись на ноги.       — Я... Мне нужно позвонить родителям, – заявила она, глядя на него круглыми глазами, в то время как ее руки отчетливо дрожали. – Я... Проклятье! Поверить не могу, что до сих пор этого не сделала! Белый Клык наверняка известил их о моем дезертирстве, и они даже не знают, жива ли я!       Блейк бросилась было к выходу, но остановилась и повернулась к Жону.       — Это и в самом деле помогло! – с улыбкой воскликнула она. – Как бы глупо ни выглядела методика, всё получилось! Вспоминая поступки Белль – то есть мои, но со стороны – я никак не могу отделаться от мысли о том, насколько же тупыми они были.       Немного хрипло рассмеявшись, Блейк добавила:       — Как, впрочем, и от других мыслей. Сколько же в ней – во мне – скопилось гнева? Я ощущаю себя менее злой. Нет, не оправдываю, разумеется, потому что всё равно совершала ужасные поступки, но сейчас понимаю собственные мотивы гораздо лучше, чем раньше. Я ушла к террористам из-за того, что была сердитым на весь мир ребенком, а вовсе не злобным куском дерьма.       — Я никогда не считал тебя "злобным куском дерьма"... – пробормотал Жон.       — Знаю, – кивнула Блейк. – И не думаю, что кто-либо другой так считал, но... себя ненавидеть довольно просто. Я не могла беспристрастно взглянуть на собственное прошлое как раз именно потому, что постоянно винила себя во всём подряд и испытывала ненависть. Смена перспективы помогла. Мы... можем продолжить сеанс? Только не сегодня?       — Конечно, – согласился Жон. – Когда пожелаешь.       — Спасибо, – уже совершенно искренне улыбнулась ему Блейк. – Пойду позвоню родителям и извинюсь перед ними. Наверное, придется выслушать немало неприятных слов, но я их заслужила. Закончу историю о Белль как-нибудь в другой раз. И если тебе понадобится моя помощь...       — Не стоит ощущать себя так, будто ты теперь обязана решить все проблемы моей команды, Блейк, – усмехнулся Жон. – Я выслушал тебя не ради награды. Дружба – это не финансовые взаимоотношения.       — Знаю. Но выслушать тебя всё равно не откажусь.       — Возможно, я когда-нибудь и приму твое предложение. Удачи в разговоре с родителями.       Жон проследил за тем, как Блейк выбежала из класса, и сдвинулся с места только после этого.       В кои-то веки ему не потребовалось без спроса лезть в чужие секреты, чтобы суметь помочь. Возможно, как раз здесь и лежало решение его основной проблемы, потому что теперь у любой известной ему о Блейк информации имелось четкое обоснование – она сама всё рассказала. Да, рассказала уже после того, как Жон узнал о ее тайнах, но лучше уж так, чем вообще без разрешения. По крайней мере, хоть у Блейк будет меньше причин его ненавидеть, когда всё раскроется.       "Или стоит заранее ей сказать? Она меня выслушает. К тому же ей известно, как ты себя чувствуешь, когда совершаешь поступки, которыми совсем не гордишься. С другой стороны, не захочет ли Блейк защитить от меня членов своей команды?"       Пожалуй, таким образом Жон лишь загонит ее в безвыходную ситуацию, поставив перед выбором между признательностью ему и верностью подругам. Блейк будет разрываться на части и станет чувствовать себя еще хуже.       Жон при всём желании не мог помешать своему Проявлению проникать в чужие сны, а потому взваливать подобный груз на плечи Блейк точно не собирался.       С такими мыслями он покинул класс и едва не столкнулся с девушкой с черными волосами.       — Синдер?..       — Жон, – кивнула она, сложив руки под грудью и опершись спиной о стену.       На шее Синдер носила тонкий шарфик. А поскольку погода вовсе не казалась ему такой уж холодной, Жон пришел к выводу, что это был всего лишь какой-то модный аксессуар.       — Давно не виделись, – продолжила она. – Скажи, ты в последнее время посещал мои сны?       — Нет, – помотал головой Жон. – Я там после первого раза не бывал.       Синдер слегка прищурилась, но Жон ее взгляд встретил без колебаний. В конце концов, он сейчас ей не лгал. И должно быть, у него всё получилось, поскольку на губах у Синдер появилась улыбка, а сама она оттолкнулась от стены.       — Это приятно знать. Я тебя просто проверяла. Ты смог взять свои способности под контроль?..       — Пока нет, – вздохнул Жон. – И не из-за отсутствия старания. Я по-прежнему попадаю в чужие сны, но уже гораздо лучше контролирую то, что происходит в них. Так что мне удается существенно ограничить влезание не в свои дела.       — Мудрое решение, – усмехнулась Синдер. – Потому-то та девчонка сейчас и убежала от тебя в слезах?       — Нет, – покачал головой Жон, невольно задумавшись о том, стоило ли испытывать угрызения совести за состояние Блейк.       Впрочем, это вполне могли быть какие-нибудь слезы радости. Ну, либо Синдер серьезно преувеличивала.       — Там... другое, – добавил Жон. – Но я не могу рассказать, о чем у нас с ней шла беседа. У меня есть правило не раскрывать чужие тайны.       — Правда? Получается, о моих снах ты тоже никому не говорил?       — Никому. Я же обещал. Да и не было в твоих снах ничего особенного.       Синдер нахмурилась.       — Что, прости?       — Нет, я вовсе не пытаюсь тебя оскорбить и назвать их ерундой, – поспешил заверить ее Жон. – Но там и вправду не было абсолютно ничего такого, чего бы стоило стыдиться. Я видел... много разных вещей, иногда весьма неоднозначных. И то, что ты убила во сне того, кто причинял тебе боль, на их фоне действительно кажется полной ерундой.       Синдер некоторое время стояла совершенно неподвижно, и когда в голову Жона начало закрадываться подозрение, что ему все-таки удалось ее обидеть, она наконец кивнула.       — Да. Наверное, так и есть.       — А те... люди?.. – осторожно уточнил Жон.       — Их в моей жизни больше нет, – ответила ему Синдер.       — Хорошо, – кивнул Жон. – Рад слышать, что ты смогла от них избавиться.       — Я тоже рада, – улыбнулась Синдер. – Итак, мне хотелось проверить то, как у тебя обстоят дела с Проявлением, и отсутствие попаданий в мои сны – даже ненамеренных – никак не может не радовать. Но пожалуйста, извести меня, если когда-нибудь в них всё же побываешь. Я бы предпочла сразу же об этом узнать.       — Конечно, – признал справедливость ее просьбы Жон. – Мне просто постучать в дверь комнаты твоей команды?..       — Позвонить, – покачала головой Синдер, вытащив свой свиток и прижав к тому, который достал Жон, чтобы номера автоматически записались в их память. – Возможно, я реагирую излишне бурно, но о таких вещах мне бы хотелось быть в курсе.       — Ты – одна из немногих, кто знает о моих способностях, а потому мне практически не с кем сравнивать твою реакцию, чтобы сказать, бурной она была или не очень, – пожал плечами Жон. – Но просьба весьма разумна. К тому же чужие тайны – это немалый груз, и я ничуть не возражаю против того, чтобы их стало хоть немного поменьше.       — В знании о чужих тайнах нет ничего плохого, пока ты не начинаешь использовать их против владельцев, – заметила Синдер, убрав свиток и вознамерившись было уйти, но внезапно остановившись. – И да, Жон. Прими мои соболезнования по поводу смерти твоей подруги. Надеюсь, она не мучалась.       Ее вежливый и формальный тон вызывал иррациональный гнев. Но Синдер ведь и не была знакома с Амбер. Для нее соболезнования по поводу смерти постороннего человека оказались именно проявлением вежливости.       Вот только его аура продолжала бурлить, словно штормовое море, никак не желая успокаиваться.       — Да, Амбер ушла легко. Спасибо, Синдер.