Помни

Грохот стоял такой, что закладывало уши. В висках стучало. Альфред знал только одно: надо бежать. Бежать как можно быстрее, как можно дальше. Иначе придется расстаться с жизнью здесь, в рушащемся замке. И никто не вспомнит о пропавшем студенте. Он крепче сжал холодную ладонь Сары в своей. Только бы добежать, только бы добраться до деревни. Морозный воздух обжигал легкие. Он почти падал в снег, но упорно продолжал движение. Верил, что теперь-то все будет хорошо, они сделают переливание крови Саре и будут жить… Он обернулся на звук. Нечеловеческий рев неизвестного ему животного. Рыжие волосы взвились пламенем от резкого движения. В шею вонзились смертоносные клыки. *** — Отец! — В воцарившейся суматохе, в которой вампиры тщетно пытались выбраться из зала раньше, чем эта часть замка будет разрушена, Герберт пытался выхватить взглядом родную фигуру. Он толкнул кого-то из полуразложившихся гостей, расчищая себе дорогу. Надо было выбираться — он и сам знал это. Так же ясно, как чувствовал, как дрожит замок, грозясь обрушиться на головы незадачливых гостей, оказавшихся запертыми в каменной ловушке. — Отец! — Герберт бросился туда, где обвалилился кусок стены и этаж над залом — так, что было видно затянутое тучами небо. Ответа не последовало. Замок продолжал рушиться. Он забился под часть завалов, надеясь, что камни защитят от солнца. *** К следующей ночи все закончилось. Замок — то, что от него осталось — продолжал стоять. Потолок и крыша над бальным залом практически целиком обвалились. Вопрос лишь времени — как скоро эта часть замка окончательно превратится в руины. Герберт отряхнулся, выбравшись из-под завалов. «Вход» в его импровизированное убежище все же оказался засыпан. Пыль была везде — на костюме, безнадежно испорченном, в волосах, лежащих в беспорядке и спутанных, и даже чувствовалась на зубах. Пахло паленым. Не многим повезло спастись, а редкие «счастливцы» встретили смерть не от камней, но от солнца. Герберту было их почти жаль. — Отец? — Позвал он осторожно. Пыль осела в легких, заставляя судорожно закашляться. Ощущение чего-то инородного в груди было неприятным, вызывая острое желание найти способ вымыть грязь оттуда. — Отец! Куколь! Тишина продолжала давить на него, как никогда не давили толстые стены. Не видя иного выхода и не слыша ничего и никого, Герберт покинул зал. Почти все могильные плиты были сдвинуты. Он отметил, что вернуться успели единицы — те, кого через год ждет неприятный сюрприз. Дверь в склеп оказалась прикрыта, и Герберт вздохнул с облегчением. Значит вернулся. Успел. И все же тревога будто пыталась скрутить внутренности и побольнее сжать сердце. Герберт задумался, почему к середине ночи его отец все еще не покинул склеп, если провел там весь день? — Papa, s'il te plait! — Позвал он, спустившись. Тишина. Он подошел к саркофагу отца и сдвинул крышку. Внутри было пусто. Невидимые кольца сильнее сжались вокруг сердца. Он сдвинул — всего на несколько дюймов — крышку собственного саркофага, но и в нем никого не было. Отец не успел. Осознание этой простой, ужасающей истины, свалилось него, заставляя почти физически задыхаться. Не успел. Иначе был бы здесь. Иначе сам бы вернулся в зал на поиски сына. Герберт, чувствуя, как внутри него разрастается пустота, неспешно покинул склеп, возвращаясь на руины, которыми стало почти целое крыло. Взгляд, блуждающий по камням почти бездумно, зацепился за алое пятно. Плащ. Герберт, едва не бегом подошедший к груде камней, начал методично ее разбирать. Он верил слепо, что шанс есть. Что отцу просто повезло немногим меньше, чем ему самому. Но надежда, подобно ночи, таяла. Под завалами в самом деле был граф — то, что от него осталось. Бесформенный ворох ткани. То, что Герберт смог завернуть в плащ, чтобы отнести в одну из комнат, оставляя лежать прямо меж окон, куда утром должен был попасть солнечный свет, уничтожая остатки плоти. Так, как хотел бы граф. — Простите, отец. Герберт, бросив последний измученный взгляд на — теперь уже — окончательно мертвого отца, вышел из комнаты. Идея провести весь следующий год в саркофаге виделась ему довольно-таки заманчивой.