Глаза Океана

Окна дребезжали от яростных ударов. Ветер выл и свистел, кружась над маленьким домом, в котором на голом полу, корчась от боли, извивался мужчина. Пожалуйста, не сегодня. Час за часом, приступы адской боли нарастали все сильнее и сильнее. Тело рвало на части при каждой новой схватке. Не дай мне умереть. Огромные расширенные глаза смотрели затравленным взглядом в пол, на который он сполз от режущей вспышки в пояснице. Теплые капли крови стекали по бледным пальцам, когда он, в попытке удержаться, скреб ногтями деревянные доски. Нескончаемые муки терзали его весь день. — Скоро все закончиться, только потерпи немного, Джинни, — всхлипывая, шепчет Чонгук, сидя рядом со своим возлюбленным. Холодный ужас сковывает его тело от увиденной картины. Мужчина оказался абсолютно беспомощный в этой ситуации. Не зная, что делать и как помочь, он только молился богам и разминал страдающее тело. — Я умру Чонгук, — плачет Сокджин, уперевшись головой в скрещенные руки. — Я умру. — Хоть ты, Плакун, плакал много и долго, но выплакал очень мало. Поэтому не разноси свой вой по синему морю и не кати свои слезки по чистому полю. Будь ты, Плакун, страшен ведьмам старым и бесам злым. Утопи их в своих же слезах. Пусть бегут от тебя куда подальше. Пусть моё слово на веки веков будет крепким и твердым! — молвила повитуха, изгоняя нечистую силу из комнат с помощью травяных амулетов. Другая для этого же засовывала пучки чертополоха поверх двери. Три женщины пришли с лекарем, когда ниада уже десять часов извивался в родовых схватках. Они предполагали, что это случится на днях, и были готовы к прибытию ребенка. Но у богов свои планы. С прошлой ночи и до сих пор улица превратилась в адское место. Ветер сбивал с ног, разнося колючие охапки снега. Даже днем ничего не было видно из-за пелены метели и небесной темноты. Никто в здравом уме не стал бы выходить в такую погоду из дома. Но эти женщины не могли отправить бедное существо на смерть. Зная как трудно рожать в одиночку. Несколько раз они пытались добраться до конца деревни, но лютый ветер не давал им пройти даже половину пути. Только под вечер, когда буря немного стихла, повитухи вместе с лекарем добрались до дома, в котором бушевал свой ад. — Выпей, дитя моё — с угрюмым лицом старуха поднесла к бледным губам чашку с отваром на маковых головках. Дрожащие губы приняли целебную жидкость из старых костлявых рук. — Подними его на ложе, — строго приказала бабка Чонгуку. Не до конца распрямившись, она проковыляла до кровати, скидывая мокрое от вод одеяло. Темноволосый мужчина в ту же секунду выполнил указ, укладывая любимого на скатавшуюся от сырости перину. Ласковым движением он спорхнул потные пряди с лица. — Он выживет? — спросил Чонгук, вкладывал свою кисть в ладонь Сокджина. Тот затуманенным взглядом обводил его лицо, не понимая, почему все вокруг плывет. Действие второй маковой чашки подействовало быстрее, вгоняя его в наркотический туман.Тело начало расслабляться, глаза еле-еле держались в открытом состоянии, желая погрузиться в крепкий сон. — Не думаю, — честно ответила Джованна. — Прошлый раз был подарком богов, но сейчас даже они против этого рождения. Старуха прощупывала живот в попытке увидеть положение ребенка. — Хвьера, сюда! Нужно раскачать плод! — гаркнула она, зовя другую повитуху. Белокурая девушка вошла в комнату с ведром воды и стопкой тряпок. — Как он? — Нам нужно раскачать ниаду, чтобы плод ровно лег, — ответила Джованна, снимая остатки одежды с дрожащего мужчины. — Джуни. Две женщины, схватившись за бока, начали толкать ниаду в разные стороны. В лево, в право, в лево, в право. — Пора вскрывать. Медлить больше нет смысла, — провозгласил голос, и в комнату вошел лекарь с блестящим лезвием в руках. За ним, спеша, прошла в спальню третья повитуха с глиняной чашей. — Где Джуни? — превозмогая боль, шепчет Сокджин. — Где он? — горькие слезы льются из испуганных глаз. Боль снова начинает брать свои бразды, когда женщины подбрасывают ослабшее тело вверх. — Он с Чимином, — подходя к изголовью кровати, отвечает Чонгук. — Чимин заботится о нем, — заверяет он, сдерживая новый поток слез. Возможно, это последние минуты, когда он видит мужчину в мире живых. — Клянусь, Джинни, с ним все в порядке. — Привяжите его руки и ноги, — приказал лекарь, прощупывая полный живот. Готовясь к неизбежному убийству. Три женщины, перехватив худые конечности, тряпками перевязали по рукам и ногам беременного мужчину, в позе распятья. Что висит на шее христианских монахов — отшельников. Сокджин чувствует, что страдания вот-вот закончатся. Вероятнее всего вместе с его жизнью. Перед глазами то и дело мелькают воспоминания прожитых лет. Вот родители сбрасывают его в воду уча плавать. Последнее их прощание Чувство восторга с каждым проплытым километром. Рыжая ниада машет семье, стоя у ветхого домика. Яркий свет, льющийся в темноте, по морской глади. Белый маяк. Запах и страх. Сотни безделушек, мерцающие в подводной пещере. Милые ямочки и обещание. Страх, отчаянье, новый дом Вера что он сможет сбежать. Красивый, добрый мужчина. Голое тело поверх его. Неистовое желание. Безграничная любовь к маленькому существу. Синева моря, запах моря, ярость моря, любовь моря, защита моря, сердце моря. Джин неперестанно бормочет молитву о минуте, только о минуте встречи с малышом. Лишь бы увидеть, что он родится живым, иначе ему придется искать его на той стороне. Даже образ уже стоит перед глазами: темноволосый, большеглазый, с заразительным смехом мальчик прыгает с разбегу в грязь, норовясь поднять воду как можно выше. — Папа! — кричит он, размахивая ручками. Пожалуйста, одно лишь мгновенье, чтобы успеть попрощаться. — Джуни, — вперемешку с молитвами снова и снова всплывает имя на поверхность. Наркотический туман поглощает сознание, не давая трезво мыслить. — Молитесь, — выдохнул лекарь, прикрыв на секунду глаз, а в следующую он льет вонючий раствор на выпирающий живот, поднимая лезвие. Обезумевший от боли Сокджин начинает кричать во всю мощь своих легких. Когда старик вонзает острое лезвие в низ живота. Схватки были ерундой по сравнению с тем, что происходит сейчас. — Еще немного, Джинни, и малыш будет здесь — разразившись слезами, Чонгук падает на колени у кровати. — Совсем чуть-чуть любовь моя, — молит он. Но оглушительные крики перебивают все вокруг, заполняя пространство комнаты. Лекарь проходит подкожный жир, достигая фасции, который представляет собой плотный слой, удерживающий все внутри. Чтобы его разрезать, нужно приложить массу усилий. Поэтому старик упирается двумя руками, проталкивая глубже плоское лезвие. Джин чувствует, что жизнь покидает его брыкающееся тело. Когда боль достигла своего апогея. — Мама. — на последнем вздохе зовет он, закрывая глаза. Одинокая слеза — последнее его прощанье. — Нет! Нет! Нет! Нет! Пожалуйста! Только НЕ ОН! Забери МЕНЯ! Забери МЕНЯ! — воет Чонгук, смотря на свою единственную любовь. — Бедное дитя, — шепчет одна их повитух, стирая вытекающую ручьями кровь из разрезанной плоти. — Пожалуйста, забери меня, — умоляет Чонгук, схватившись за бледную руку. — Почему ты меня не послушал? Почему не послушал, когда я, сказал, что нам не нужен этот ребенок! — захлебываясь слезами, рычит он в отчаянье. — Закрой свой рот, иначе потеряешь и ребенка! — зло прокричала старуха в ответ — Смерть не достигла эти двери. Заткнись и жди. Чонгуку продолжал в бреду звать супруга, но тот лежал, закрыв глаза. Такой же прекрасный, как и всегда. Даже с мокрыми взъерошенными волосами, искусанными губами и окровавленным телом. Он лежал, словно прекрасный ангел, пропитанный алой кровью. Старик прошел лезвием между двумя мышцами живота, расположенными по обеим сторонам пупка, и разрезал брюшину, доходя до матки. Сосредоточено поджав губы, он разрывает амниотический мешок, вытаскивая лезвие. Потоки жидкости выливаются наружу, омывая все вокруг. — Отвар — велит подать Джеральд протягивая руки. Повитуха льет на его ладонь прозрачную жидкость и отходит. Лекарь засовывает мозолистые пальцы в раскрытую матку, растягивая в разные стороны, чтобы вытащить ребенка. Минута брыканий, и он достает малыша поднимая над кровавым месивом. — Чонгук — встряхивает Хвьера, мужчину, лежащего лицом у худого плеча, родившего. — Ребенок в нашем мире. Отрежь ему путь назад, — велит она, поднимая его с колен резким рывком. Чонгук, находясь в вакууме скорби, не понимая, что происходит, подходит к бледному существу. — Режь, — пихает в руки лезвие Джованна. Чонгук оттягивает тугую плоть, скользя лезвием по пуповине. Повитуха берет ребенка из рук старика, относя на середину комнаты и кладет на холодный пол. Маленький белый комочек испачканный слизью и кровью издает слабый писк со своим первым вздохом. — Не долго проживет, — прошептала Хвьера, смотря на крошечное создание. — Слишком тощий, одни кости. Женщины ждали решения отца, откажется он от ребенка или примет в семью. До этого момента никто не имеет права поднимать его с пола. Стоя у кровати Чонгук окаменел, услышав тихий писк. С трудом переведя взгляд с Сокджина, которому сшивают брюхо на пол, он видит маленького хныкающего малыша. Их ребенка. Его и Джина. Маленькое существо, пришедшее в мир по воле судьбы. Плоть, сросшаяся из любви двух разных миров. Малыш, которого так сильно ждал его морской супруг. — Он мой, — промолвил он и протянул ладони. Повитуха подняла ребенка и поднесла к отцу. — Теперь омой водой, — передавая кувшин, сказала женщина. Чонгук, с нежностью смотря на хрупкое сокровище, смыл слизь и кровь со своего сына. — Дарую имя Юнги. Оно принадлежит прадеду моему. В полночь вступаешь в род ты в наш на веки. Ты сын земли, дитя морей, могучий воин Одина и Ньерд, защитник твой. В любви ты создан, в ней ты и уйдешь, — провозгласил отец, принимая малыша в семью. С этого момента имя будет оберегать и защищать мальчика на всем жизненном пути. Лекарь в это время уже достал плаценту, вытащил сгустки крови и послойно сшил все, что до этого разрезал. Этому способу его научил врач корабля, когда останавливался в деревне. Раньше женщины умирали вместе с плодом, когда ребенок не мог вылезти из утробы. После пятого такого случая он начал по указанию мужчин вспарывать живот рожениц, вытаскивая на свет ребенка. Который часто умирал вслед за матерью. Только через пятьдесят лет, на последних годах жизни, ему рассказали о способе зашивания, при котором хоть и в редких случаях, но можно выжить обоим. На что он и надеялся сейчас. Вытирая окровавленные руки — Не тревожь ниаду, пусть лежит в этом положении, — указал старик. — Джованна и Сильвия сварят отвары, которыми будешь вытирать живот родившего и омывать ребенка на протяжении трех недель. Слишком уж он мал, — сказал он, подходя к Чонгуку. Три женщины стояли вокруг новоиспеченного отца, рассматривая новую жизнь. — Уродец, — тихо прошептала одна, другим повитухам. Пухлые синие губки сморщились в недовольной гримасе. Тепло карие глаза смотрели прямо на отца. Мальчик, маленький, белый, со сросшейся перепончатой кожей между пальцев, протянул свою ручку в рот. — На этот раз ребенка принял Ньерд, — провозгласила Джованна. — Урод на суше, в море свой. Чонгуку все равно на обидные высказывания. Для него два ребенка, родившиеся от любимого мужчины, стали самыми прекрасными существами на свете. И если Ёнджун, которого так упорно звал Сокджин, пошел в Чонгука, не имея никаких особенностей, то Юнги, наоборот, вобрал в себя всю любовь моря, которая течет в его папе. — Папа скоро проснется, любовь моя, — тихонько шепчет отец, подходя к кровати. — Твой папа слишком сильно ждал тебя, чтобы оставить вот так. Он обязательно откроет глаза и споет все песни на яву, что ты слушал каждый день в животике. Мы будем молиться и он проснется… Обязательно проснется, — криво улыбаясь, обещает Чонгук с покрасневшими от слез глазами. — А пока папа отдыхает, мы дождемся окончания бури и заберем твоего брата домой. Он и дядя Чимин ждут твоего появления в другом доме. Перехватив крепче ребенка, Чонгук наклоняется к своему мужу сдвигая мокрую челку. — Не волнуйся, я позабочусь о наших детях, — он целует Джина в холодный лоб. — Возьми все время и возвращайся к своей семье, — просит мужчина. Я люблю тебя. Навечно и навсегда.