Учитель

— Гриммель, научи меня целоваться. Данный запрос застал, казалось бы, неспособного удивиться ничему всадника врасплох. Неуклюжий вождь оторвал его от кормёжки смертохватов и отвёл в тихое место меж стопок сена в старом деннике для рептилий, нервно оглядываясь по сторонам. Гриммель ожидал любого нелепого вопроса, любой просьбы или пикантного факта о драконах, коего не вытянешь из пухлого ходячего справочника — имя хозяин смертохватов даже не запоминал —, но никак не этого. Иккинг с алыми щёками мялся перед ним, тревожно сложив бровки домиком и всё сильнее вжимая голову в плечи от растерянного взгляда на себе. Сейчас он в последнюю очередь был похож на великого вождя драконьего племени, на покорителя летучих ящеров и того, кто так грозно принял под крыло одинокого всадника со своим сборищем ручных убийц. Сей момент перед Гриммелем стоял пугливый ребёнок, понятия не имеющий, как подступиться к взрослому и просить то, на что — заранее знает — получит отказ. — И, почему же, извини, ты великодушно обратился с этой просьбой ко мне? — В своей привычной манере поинтересовался седовласый. — Почему этого не удостоилась твоя валькирия? Иккинг покраснел лишь обильнее и совершенно комично надул щёки в своём напряжении. Гриммель подметил, что зря просил. Юный вождь правильно поступил, раз не пошёл к своей пассии с признанием о том, что он не умеет целоваться и ему нужна помощь. И всё же, почему именно на него пал выбор? Иккинг ответил прежде, чем Гриммель повторил свой вопрос. — Я не могу попросить кого-то из своих... Он явно собирался сказать больше, но замолчал. Хвала Одину, Гриммель обладал острой проницательностью и понял всё без слов. Иккингу стыдно открываться кому-то из друзей, что даже в этом деле он оказался сущим ребёнком, да и, мало ли, разболтают, а Гриммель умеет молчать. Вот парень и прибегнул к единственному варианту. Гриммель, признаться, хоть и был удивлён, но не огорчён. Он всегда смеялся над мальчишкой и называл ребёнком, но восхищался его изобретательностью и знаниями. Вождь был единственным на этом острове, помимо Валки, с кем хозяин смертохватов мог завести интеллектуальный разговор. И, если без утайки, заклинатель драконов часто засматривался на бурую макушку, отдающую рыжим под ярким солнцем. Гриммель усмехнулся своей хищной улыбкой, от которой без исключений впадали в дрожь и обратился к смущённо склонившему голову вождю: — Что ж, думаю, я могу предоставить тебе приватный урок, и даже совершенно бесплатно. Приунывший парень резко поднял на него взгляд и старательно скрыл полную волнения улыбку. — Поцелуй — это искусство, — глубоким голосом протянул Гриммель, и Иккинг сравнил этот рокот с вязким мёдом, диковинной сладостью из трюмов купцов. — Первое правило: смотри в глаза. — Худощавые мозолистые пальцы костяшками коснулись его безволосого подбородка и приподняли голову, призывая глянуть на себя. — Второе: приоткрой рот. Иккинг инстинктивно повиновался под этим совершенно нечеловеческим взглядом и бледными радужками из зимнего льда. Разомкнул пересохшие губы испустив дрожащий вздох. Тут же их накрыли чужие, обветренные и жёсткие от постоянных перелётов. Язык прошёлся по верхней губе. Молодой вождь пару мгновений простоял в оцепенении, но вскоре попытался отшатнуться, упрямо прикрыв уста. Однако, чужая ладонь легла на поясницу, обжигая касанием, и притянула обратно к себе вплотную, пресекла любые слабые попытки вырваться. Столкнувшись глазами с всадником Хэддок замер — на него смотрел хищник. — Расслабься. Иккинг, напуганный, но, как очарованный повиновался этому горячему, рокочущему шёпоту, пускающему мурашки по спине. Гриммель, довольный, снова уделил внимание его нижней губе, прикусил, оттянул. — Умница. Язык надавил на закрытую линию зубов, предварительно очертив дёсна. Мальчишка, прикрыв глаза, повиновался немому приказу и разомкнул рот, впустив в себя чужой настойчивый орган. Гриммель бесстыдно вторгался в его рот, чередуя глубокие и грубые движения мягкими и лёгкими, просто сводя с ума. Вылизал нёбо и ещё раз нежно обласкал губы. И отстранился, заставив вождя буквально заскулить. — Можно импровизировать, и отвечать, — влажные уста опалило тяжёлое, жгучее дыхание. Иккинг смог только заворожено пялиться на него и выдать какое-то неразборчивое, жалкое мычание. Гриммель осклабился и снова впился в него развратным мокрым поцелуем. Руки с поясницы переместились вверх, сжали тонкие плечи, словно пытаясь вжать в себя, слиться в одно целое. Через некоторое время терзания его рта, Иккинг почувствовал, как внизу живота разлился обжигающий жар, почти невыносимый, и сладкое, но слишком слабое удовольствие. Случайное прикосновение чужого тела к его пробудившемуся естеству сквозь слои одежды заставило Хэддока дёрнуться всем телом, извиваться, ровно змея в плене сильных рук в попытках потереться о чужое бедро. Гриммель усмехнулся ему в губы и прошёлся языком по щеке, обосновался поцелуями под ухом. Руки снова поползли вниз, дразняще оглаживая тонкий стан. Одна ладонь снова легла на пояс, прижимая к груди, вторая же, собственнически обхватила ягодицу, вжимая уже пах к своему, ответно твёрдому. — Детка. В ответ молодой вождь только прикусил губу и заскулил, когда его задницу сжали. Губы Гриммеля продолжили оставлять влажные следы ниже уха и вниз по шее, иногда прикусывая. Иккинг не помнил, в какой момент мужчина начал двигать тазом и рукой на ягодице толкать его делать то же самое. Гриммель тягуче медленно тёрся с ним членом, и парень мог поклясться, что чувствовал, как намокли его штаны. Спустя несколько минут, он, не выдержав ленивого, дразнящего темпа старшего, сам задвигался быстрее, плотнее льнул к сильному, горячему телу. В промежности прошёлся ток особо сильным ударом удовольствия. Иккинг не удержался, откинул голову, громкий стон вырвался сам собой, а пальцы метнулись к белобрысому загривку и сжали до боли волосы. Рот его тут же заткнули глубоким поцелуем, предупреждающе куснув до этого подборок. Сладкая нега практически лишила парня способности мыслить, чтобы тот осознал всю свою громкость и испугался обнаружения. Вместо этого с безумным рвением он ответил на лобзания, неуклюже повторяя действия Гриммеля, не переставая тереться о его член, словно течная дракониха. Тем временем, бледноволосый наездник решил поиграться. Он зубами оттянул язык юноши, принуждая того высунуть его. Тотчас же всадник смертохватов принялся сосать его, будто леденец, гортанно постанывая. У Иккинга от такой бури новых ощущений закатывались глаза. Ему казалось, что он сейчас сойдёт с ума. Внезапно, внизу живота что-то словно лопнуло. Всё, что он чувствовал до этого на несколько долгих мгновений усилилось до невозможности. Вождь поджал одну ногу и просто совершенно безмозгло завизжал в чужие губы. Такого никогда не было в моменты уединения, не так сильно, не так сладко. Когда он стих, Гриммель не отпустил, снова зарылся носом в его шею и продолжил тереться, только интенсивнее, сдержано стоная и заставляя Хэддока вздрагивать от отголосков прошедшего возбуждения. После нескольких толчков он замер, прижимаясь сильнее, по звериному зарычав. Они стояли так молча ещё пару минут. Иккинг повис на чужих руках, услужливо не дающих ему упасть. Колени дрожали, как листва на ветру. Гриммель тоже явно едва держался на ногах, тяжело дыша в воротник юного вождя. Позже, странствующий всадник слегка отстранился, всё ещё придерживая Хэддока, который расслабленно моргал на него, пока не придя в себя. Он посмотрел в его изумрудные огромные глаза. На юге говорят, что зеленоглазых и красивых создал дьявол, их величают ведьмами и колдунами, и сжигают на кострах. Гриммель с ними согласен, такая красота просто преступна. Бледная ладонь сама собой потянулась, погладила веснушчатую щёку, покрытую незрелым пушком, на ощупь напоминающим мягкий фрукт с южных краёв. В зрачках напротив стало появляться осознание, а вместе с ним и страх. Мальчишка испуганно посмотрел на него, заваливая свою только начавшую работать черепушку вопросами. — Гримм... — Тш. — Названный довольно усмехнулся и наклонился к его уху, шепнув: — Увидимся на следующем уроке. И отпустил его, отступив на шаг и вернув своим движениям прежнюю холодность и твёрдость. Наездник ночной фурии чуть не свалился с ног, потеряв опору, но всё же устоял и на ватных ногах вышел из денника и направился прочь, старательно прикрывая мокрое пятно на промежности. Гриммель же задумчиво тронул пальцами свой подбородок, не в силах сдержать улыбку.