Я полюблю тебя снова

Из лёгких белым полупрозрачным облаком вырывается пар, который, чуть успев появится, тут же сметается встречным стремительным потоком ветра от набранной скорости. В уши врезается звук шумной улицы, возмущенные крики удивлённых испуганных извозчиков, скрип деревянных телег и стук множества копыт по брусчатке. Однако ни один из этих шумов не может перебить бьющееся, кажется, в самом горле сердце, заходящееся бешеной пульсацией от переполняющего азарта спонтанного соревнования. Джинн, не сбавляя скорости, мельком оглядывается через плечо на своего соперника и, заметив большой отрыв, довольно ухмыляется самой широкой и счастливой улыбкой, так, что видно её ровные белые зубы. Кивер, давя ремешком на шею, наезжает на глаза от сумасшедшего темпа и мешает просматривать уходящую вдаль улицу. Бёдра крепко сжимают седло, а ладони поводья. Верхом девушка и её преследовательница проводят больше времени, чем на своих двоих. Заметив справа знакомое имение, Гуннхильдр резко сворачивает и, достигнув крыльца под очередные выкрики недовольных людей, тянет на себя поводья, останавливая разгоряченного жеребца, который яростно топчет октябрьскую слякоть, требуя продолжения движения. От лошади исходит пар, а Джинн, не обращая на это внимание, разворачивается ко входу, чтобы увидеть сердитое лицо своей подруги, которая пребывает следом с небольшим отрывом. — Не устала ещё зубы скалить? — произносит Лоуренс, стараясь скрыть сбившееся от скачки дыхание. Она поправляет воротник своего синего дорогого мундира, а после хлопает по шее кобылу под седлом, успокаивая после нагрузки. — Третья победа за неделю, похоже, госпожа фортуна любит меня, так что какой может быть повод печалиться? — парирует Джинн. Закрыв глаза, она поднимает голову к серому небу Петербурга, которое начинает сыпать первыми в этом году снежинками. — Тебе даст сегодня этот повод госпожа Минси, — ухмыльнувшись и поймав на себе недовольный взгляд, Эола спешивается, пачкая мысы чёрных высоких сапог до колена. Заметив прибывших, со ступеней к ним спешит лакей, кланяясь и предлагая свои услуги. — Ваша светлость, госпожа Лоуренс, я позабочусь о лошадях, хозяйка совсем заждалась вашу особу, вы же знаете, как она скучает без вас на салонах, — бормочет сгорбленный мужчина в старом, но ухоженном фраке. Гуннхильдр еле удерживается от смешка, но тут же закрывает рот своей белой кожаной перчаткой. Многие петербуржцы из числа высшего общества знают, какую госпожа Шереметьева испытывает слабость к семье Лоуренс, особенно к их младшей дочери, только окончившей кадетское кавалерийское училище. Вспоминая старое морщинистое лицо госпожи Шереметьевой, Джинн становится стыдно перед подругой, ведь зная, как Эола не любит бывать в этом имении, она всё же упросила её выбить приглашение на октябрьский бал. — Спасибо, Лука. Вот, купи себе выпить, — девушка подбрасывает монетку в руки слуги и, не оглядываясь, поднимается по каменным ступеням. — Эола, подожди меня, — торопясь, Джинн наконец спешивается, стукаясь каблуками сапог по каменной грязной брусчатке. Большими прыжками она поднимается по крыльцу, догоняя удаляющуюся девушку. — Ну куда ты сорвалась, мы же не опаздываем, — Гуннхильдр хватает Эолу за плечо, пытаясь затормозить. Они стоят в большом, освещённом лишь одними свечами холле, практически одни, за исключением иногда проскакивающих между комнатами слуг. — Могла бы хоть спасибо сказать, мне придётся весь вечер терпеть эту старуху из-за твоей великолепной Елизаветы Минси, — Лоуренс грубо пытается смахнуть чужую ладонь с плеча, переходя на шёпот, в её голосе ярче становится слышна обида. — Спасибо, спасибо тебе большое, ты моя самая лучшая подруга, я обязательно тебе отплачу, вот увидишь, — Джинн, широко улыбаясь, вешается на шею смущенной девушке, которая пытается её оттолкнуть. Кадеты тихо смеются со своего глупого вида, по богатому убранству зала прокатывается звон ударившихся друг об друга шпаг. — Ладно, хватит, отстань, дурочка, на свою госпожу будешь так вешаться, — лицо Эолы смягчается, на бледных острых скулах играют отблески пламени, придавая девушке ещё более аристократичный вид, хотя в её случае кажется, что абсолютно каждая деталь кричит в ней о знатной фамилии. — Слушай, не опускай рук раньше времени, рядом с госпожой Минси ведь будет её младшая сводная сестра, вот тебе и шанс с ней сблизиться. Может, удастся даже пригласить на танец. Уж от твоих танцев любая дама сойдёт с ума, — снимая мокрый кивер, кадет трясёт головой, распушая свои пшеничные светлые волосы. — Тише, Гуннхильдр, — шикает на неё Лоуренс, приоткрывая высокие дубовые двери, ведущие в основную залу, и недовольно закатывает глаза, видя, как та прихорашивается. Не успев заступить в комнату, полную блеска и роскоши, на их пути возникает старая тощая женщина, облаченная в зелёное пышное платье по последней парижской моде. На её лице заметен толстый слой косметических средств, который, однако, не в силах справиться со своей задачей скрыть старость. Длинный острый нос дамы вызывает у Гуннхильдр ассоциации с хищной птицей. — Госпожа Шереметьева, благодарю вас за приглашение и радушный приём. Выглядите великолепно, это платье из новой коллекции? Ни на ком ещё такой красоты не видела в Петербурге, — Лоуренс уважительно склоняется, а после целует протянутую сухую жилистую руку женщины. На лице Эолы не видно скрываемого отвращения, как-никак она аристократка с самого детства и держать себя в высоком обществе умеет талантливо, скрывая все свои истинные чувства глубоко под этим темно-синим мундиром кавалерийского корпуса. — Ох, дорогая, спасибо за комплимент, а кто эта юная особа с тобой? — взгляды обеих обращаются на слегка растерянную Гуннхильдр, которая выпрямилась ещё при входе по стойке смирно и с тех пор просто пялится, осматривая всё как впервые. — Ваша светлость, прошу простить моего товарища по оружию, она сегодня слегка выпила лишнего, — Гуннхильдр чувствует, как в её шею сзади под ленту, что держит волосы в хвосте, впилась тяжёлая рука в перчатке и, с силой надавив, заставила поклониться в пояс. — Кадет Гуннхильдр приносит свои искренние извинения за проявленную грубость и неуважение, а также благодарит вас за оказанный приём и этот великолепный бал, — склоняясь ещё раз рядом, льёт патоку речей Лоуренс. — Прошу прощения, ваша светлость, — стыдливо цедит Джинн, разглядывая мысы своих чёрных сапог. — Ну что ж, считайте, что госпожа Лоуренс ваша спасительница сегодня, поучитесь у неё манерам, кадет Гуннхильдр, — посмотрев свысока и слегка кивнув в знак расположения Эоле, женщина проследовала куда-то в центр помещения, к толпе высокородных дам, заполняющих комнату звуками разговоров о моде и мужьях, а также тихим фальшиво-вежливым и манерным смехом. — Прости, — виновато выходит из девушки, всё ещё до конца не выпрямившейся после небольшого позора. — В следующий раз выкручиваться будешь сама. Не позволяй своим любовным мыслями забить голову настолько, чтобы забыть о нормах приличия и уважения. Думаешь, я горю желанием кланяться и подлизывать всем? Это наша прямая необходимость, не забывай, где ты находишься, — Лоуренс была старше на пару лет и стала для Джинн мудрой старшей сестрой, учащей её жизни в этом волчьем обществе, где тебя готовы загрызть чуть что и удачно воткнуть нож в спину. — Ладно, пойдём сыграем в штосс пару партий и выпьем, с тобой только шампанским нервы и можно сохранить, — круто повернувшись на каблуках, голубая макушка Эолы удалилась к игральному столу, забирая по ходу с подноса у слуги высокий бокал с игристым вином. Вразрез словам Эолы, девушка поворачивается обратно к залу, осматривая компании дам в поисках одной лишь важной для неё женщины. Музыка пока что слабо звучит, приглашённые артисты только начинают налаживать свои инструменты и пробуют первые лёгкие мелодии, будто бы определяя настроение сегодняшнего собрания, дабы подобрать идеальный вариант гармонических композиций. Гуннхильдр решает сделать небольшую проходку, по примеру Лоуренс, взяв бокал на тонкой ножке, она пробует местный напиток на вкус. Зажмурившись от удовольствия, кадет понимает, что ожидать от алкоголя аристократов чего-то посредственного глупо. Шампанское раскрывает цветочный мягкий букет в полости рта, будто бы даря ощущение весны в этот холодный октябрьский вечер, несмотря на небольшую крепость, Джинн чувствует тёплое расслабление, окутывающее, словно пуховым одеялом. Пара бокалов за безуспешными поисками своего объекта воздыхания и тревожного сна, и вот, светское общество уже не кажется таким враждебным и негативно настроенным, а местные дамочки всё чаще утаскивают в разговоры, пытаясь флиртовать с молодой симпатичной выпускницей. В момент, когда Гуннхильдр практически расстраивается и готовится к проведённому впустую вечеру, она случайно замечает знакомую макушку с каштановыми волосами и выделяющимся красным гребнем в волосах. Юная дама юрко, словно заяц, проскакивает в знакомой компании, направляясь куда-то в противоположную сторону зала. — Дамы, прошу меня простить, — с широкой, разбивающей сердца улыбкой кланяется она толпе разочарованно вздыхающих девушек, уже облапавших её новый мундир и построивших планы на танец с кавалеристкой. Сквозь толпу шуршавших платьями знатных женщин и стоящих во фраках и форме мужчин, Джинн с особой ловкостью и скоростью, несмотря на своё опьянение, следует за, как ей кажется, Эмбер Шмидт, приёмной сестрой госпожи Минси. Интуиция её не обманывает, Эмбер выводит её на известную в петербургских кругах фигуру, от которой у Гуннхильдр уходит мир из-под ног. Елизавета сидит за карточным столом, выпивая и явно веселясь в окружении молодых гусаров и солдат, что весьма двусмысленно бросают на неё взгляды, но, несмотря на это, похоже, искренне наслаждаются игрой. Текущего противника госпожи Минси в партии не видно. Глубоко в душе Джинн вспыхивает непонятная ей ревность, она делает несколько уверенных шагов, чтобы определить с кем сейчас играют и широко раскрывает глаза, когда понимает, что с противоположной стороны стола сидит Лоуренс. В голове возникает бесконечное количество вопросов, Гуннхильдр приглядывается к лицу подруги лучше и замечает, как та заострила своё внимание на только прибывшей младшей. Не отводя взгляд и нежно улыбаясь Эмбер, она опускает свои карты на игральный стол и встаёт с места под недовольные возгласы мужчин, ожидавших другого конца игры. Целуя руку краснеющей девочке, она с осторожностью ведёт её в другую часть зала, выглядя крайне счастливо, счастливее, чем в любой момент её жизни, о котором только может вспомнить Джинн. — Ах, как жаль, что госпожа Лоуренс нас покинула. Кто же теперь захочет сыграть со мной партию? — Гуннхильдр, застыв на месте, переводит хищный взгляд на владелицу ласкового переливистого голоса, похожего больше на кошачье мурчание, чем на человеческую речь. — Ваша светлость, — выходит громче, чем хотелось бы. Все взгляды моментально обращаются на выпускницу, оценивающе осматривая. Елизавета, заметив кавалеристку, расходится в хитрой улыбке, от которой почему-то ползут мурашки по спине. — Ах, моя любимая кадет Гуннхильдр, уже выпустились? Если да, то я вас поздравляю. Смотрю и форму себе новую уже прикупили, вам идёт, — она закидывает ногу на ногу, на мгновение оголяя стройные острые колени и часть бедра, явно забавляясь представлением и тем, как слегка краснеют щеки девушки от смущения. — Благодарю вас, госпожа Минси, ваша милость для меня как божье знамение, — Гуннхильдр низко склоняет голову. — Могу я выступить вашим противником в партии? — ловя на себе разозленные взгляды самодовольных гусаров, рассчитывающих на общение и внимание госпожи Минси, кавалеристка, гордо выпрямившись, внутренне восхищается своей смелостью. Хотя для кого-то такая смелость расценивается как что,то соседствующее с глупостью и ребячеством. — Попробуйте, Джинн, может, вам улыбнётся удача, как и все те дамы, с которыми вам сегодня удалось пофлиртовать на салоне, — Гуннхильдр прошибает куда-то в сердце, перехватывая дыхание. «Она сейчас ревновала?» Компания вокруг затихает, в очередной раз устремляя свои оценивающие взгляды на кавалеристку. Каждый из них явно подумал о том, что Джинн не просто знакомая госпожи Минси, что за их взаимоотношениями что-то скрывается. — Внимание девушек, к сожалению, невозможно игнорировать, я проявляла вежливость и манеры. Я думаю, многие со мной согласятся в этом вопросе, — девушка занимает противоположный сидящей аристократке стул и кладёт руки на, ставший за годы кадетства привычным, бархатный зелёный стол. Толпа обступает их ближе, явно заинтригованная игрой необычной пары. — Во что хотите сыграть? — Елизавета опирается головой на тонкую изящную руку, слегка наклоняя голову в бок, будто бы вопрошая самим телом, а не словами. Гуннхильдр сглатывает от осознания, что сейчас эмоции её госпожи внезапно стали нечитаемы, а на лице проявилась стандартная вежливая улыбка, которая для аристократов так же обыкновенна, как и небо для птиц. Эту самую улыбку господа надевают с утра, в течение дня они радуют ей лакеев и таких же аристократов, своих подданных и даже самого императора. Лишь вечером они могут позволить себе освободиться от этих оков манерного оскала и с ужасом увидеть свою истинную личину в зеркальном отражении туалетного столика. — Ваша светлость, для меня лучшей и желанной игрой будет то, что выберете вы, — слегка с опаской произносит девушка, чувствуя как внизу, в её голень, скрытую сапогом, упирается чужая туфля. Игру уже давно выбрали и без ведома самой кадета, и кажется, она началась чуть раньше чем карточная. — Как благородно, кадет. Ну что ж, тогда штосс, — выговаривает она, будто бы флиртуя, обращаясь к мальчику лакею, что держит колоду карт. «Штосс? Почему именно он? Это ведь сущий фатализм, игра, исход которой решает лишь судьба.» — Прекрасный выбор, ваша светлость, — Джинн убирает ноги под себя, не давая зайти далеко этой игривой тактильности, и выдаёт, как ей кажется, самую очаровывающую улыбку, по крайней мере, она лучше всего работала в разговорах с дамами. Лиза чуть сдвигает брови, очевидно недовольная тем, как Гуннхильдр трусливо, но тактично отступила. — Восьмёрка червей, сотни рублей будет достаточно для первой ставки, если, конечно, у госпожи Гуннхильдр есть возможность ставить столько же, — люди вокруг начали шептаться, очевидно, также обсуждая достаток господ и их карман. — Могу ли я проявить ужасающую наглость и сделать особо высокую ставку, ваша светлость? — гул снова прекращается, мальчик продолжает тасовать колоду, как его и приучили, не обращая внимания на слова господ, пока они не относятся лично к нему. Бледное лицо Минси вытягивается в удивлении, однако видно, как она приятно впечатлена начинающимся шоу, ведь теперь этот вечер не кажется таким скучным. В зелёных глазах появляются озорные огоньки, заражающие азартом противоположные голубые, которые до этого были полны надежды и уверенности. — Удивите меня, ведь я должна буду, соблюдая свой статус, увеличить сотню рублей до справедливости и до уравновешивания наших чаш на весах, — женщина откидывается на спинку стула и прижимает палец в чёрных атласных перчатках к губам. Ей до чёртиков интересно, на что пойдёт её маленький фанатичный кадет. — Госпожа Минси, прошу в случае моей победы подарить мне танец, — вокруг них начинают слышаться удивлённые вздохи и ехидное хмыканье. Вызов Гуннхильдр вызывает неоднозначную реакцию у присутствующих, но никого он не оставляет равнодушным. «Согласитесь, не отвергайте, прошу вас... Этой мой единственный шанс...» Джинн внутренне молится всем богам, дабы снискать их расположения в этой идее. — Вам удалось меня порадовать, однако, в случае проигрыша, будете должны мне одно любое желание. Думаю, никто не возразит, что мы сравнялись в ставках, — аристократка, угрожающе сверкая глазами, будто бы выпуская из них молнии, проходится по первым рядам гостей. Каждый из них знает, каково влияние фамилии Минси в Петербурге, так что все молчаливо кивают ей, поджав свои хвосты. — А раз возражений ни у кого нет, то настал черёд вашей карты, — Гуннхильдр всё ещё смело держит прямую осанку, несмотря на то, как внутри неё всё сжалось от страха, услышав о том, что её ждёт. Госпожа Минси славилась своим флиртующим характером и притягательной внешностью, но вместе с тем вся северная столица шепталась о том, что с такой как она шутки плохи, некоторые сплетники даже заикались о ведьмовстве со стороны Елизаветы. Джинн не позволяла верить себе в подобную чепуху, но вот сейчас, смотря на эту по-властному сидящую женщину, одним видом внушающую всем как страх, так и уважение вдобавок с обожанием, кавалеристке становилось слегка не по себе, а глаза сами дорисовывали остроконечную шляпу на голову госпожи и метлу в её руку. — Я выбираю туз бубей, — кадет скрещивает руки на груди. В золотых пуговицах её мундира, сверкая, пляшут огни свечей большого зала. Мальчик начинает раскладывать карты в две стопки слева и справа. Каждая карта, перед тем как лечь на стол, переворачивается лакеем и её значение, а также масть называется вслух. Поочерёдно стопки начинают расти, зелёный стол наполняется открытыми лощеными прямоугольниками. Вот валет треф опускается в правую колоду рядом с Гуннхильдр. За ним следом опускается десятка виней в колоду рядом с госпожой Минси. — Восьмёрка червей, — произносит слуга под восторженный гул господ, карта кладётся на своё законное место в левую колоду. — Госпожа Минси выиграла партию, — лицо кавалеристки мрачнеет, блеск в глазах постепенно затухает, и она нервно сгибает руку в белой кожаной перчатке в кулак. — Похоже, сегодня колесо фортуны сделало оборот в мою сторону, — Елизавета издевательски хлопает в ладоши, с неподдельным удовольствием наблюдая за тем, как сжалась челюсть Джинн, за тем, как она стиснула зубы. — А теперь прошу нас простить, господа, мне необходимо потребовать свою долю с нашей прекрасной юной кавалеристки. Стоит отдать ей должное, это было храбро, — публика сдержанно хлопает девушке и создаёт коридор для выхода. Госпожа Минси же, пребывая в невероятно поднятом настроении, хватает под руку опустошенную и поникшую Гуннхильдр, чтобы, зацепившись за рукав мундира, увести её в неизвестном направлении. Её ведут куда-то к окнам, избегая уже начинающих танец пар, и, лишь подходя к дверцам просторного балкона, она осознает, что её держат под руку, осознает, насколько она сейчас близко к госпоже Минси. Ноги предательски начинают заплетаться, а глаза не могут оторваться от утонченного профиля, в сравнении с которым Афина просто ничто. Русые волосы аристократки раздуваются потоком октябрьского ветра, и до Джинн доходит аромат дорогих французских духов, так популярных сейчас в светском обществе Петербурга. Девушка в нерешительности останавливается у каменных перил, всё ещё не отрываясь от любования своей драгоценной дамой. — Вы чего такая потерянная, кадет Гуннхильдр? Неужто испугались моего желания? Или вас так унижает проигрыш в карты? — женщина отворачивается от городского пейзажа из дворцовых домов и чёрной, пугающей Невы. — Прошу меня простить, ваша светлость, задумалась. Я готова принять своё поражение и оплатить вам свой долг, внимаю вашему желанию, — Джинн через силу заставляет себя отвернуться, чтобы посмотреть в тёмные глубины реки. Держа руки по швам, она выдыхает белый пар в воздух. Октябрь в этом году невыносимо холодный. — Джинн, скажите мне, вы расстроились из-за того, что не сможете танцевать со мной сегодня? — рука женщины мягко и осторожно ложится кадету на плечо, будто бы пробуя, прокладывая дорожку к последующим действиям. Девушка резко поднимает голову вверх, неожиданно вспыхнув, не ясно от вопроса ли, или же от подобного тактильного внимания. Она поджимает губы, чувствуя, как становится жарко и неловко. А ведь она планировала быть смелее и не смущаться больше перед своей музой. — Да, ваша светлость, — выходит отчего-то несколько тише, чем должно. Со стороны слышится беззлобный смешок, а рука с плеча медленно скользит к воротнику мундира. — Ох, должно быть, это и впрямь большая потеря, Джинн, — госпожа Минси понижает тон голоса до мурчания и едва касается поглаживающим движением шеи. — Подождите, сейчас же ужасно холодно, простите меня, пожалуйста, за глупость, — девушка пулей отскакивает на шаг, поспешно расстегивает пуговицы и лацканы, и уже через мгновение на плечи Лизы ложится синий мундир, согревающий теплом Гуннхильдр, которая только что его сняла. Впервые за вечер госпожу Минси поставили в смущающее и одновременно шокирующее положение. О джентльменстве кавалеристки можно было бы догадаться, но подобная выходка была явно внеплановой для Лизы, которая читала до этого Джинн как открытую книгу. Стоя в одной белой рубашке и перчатках, Гуннхильдр выглядит крайне необычно и привлекательно, из-под лёгкого ситца видны изгибы мускулистого тела. Госпожа Минси, проводя взглядом по девушке с головы до ног, отмечает то, что её желание кардинально изменилось. — Благодарю вас, Джинн, — держась за края предложенной одежды, женщина плотнее закутывается, ощущая первые октябрьские заморозки. — Это было очень мило с вашей стороны, но вы ведь теперь тоже мёрзните, — госпожа Минси возвращает свой привычный тон, способный расположить к себе самого дьявола. — Со мной всё будет в порядке, не стоит беспок...— девушку бестактно перебивают. — Подойдите ближе, МНЕ холодно, — из уст аристократки это звучит словно приказ. И Гуннхильдр охотно повинуется, вставая практически вплотную к женщине. Дыхание обеих слегка сбиваются. — Мне всё ещё холодно, Джинн, — Минчи медленно и показательно переводит взгляд с ледяных морозных глаз на белые тонкие губы. До девушки намёк доходит не сразу, и она делает ещё один небольшой шаг, скрипя кожаными сапогами. Однако, чтобы не упасть, находясь настолько близко к лицу госпожи, буквально в паре сантиметров, приходится упереть руки в бортик каменного балкона, тем самым расположив их по обе стороны от талии женщины. — Холодно...— произносится почти шёпотом. Елизавета закрывает глаза, подаваясь слегка вперёд, и натыкается на чужие губы. Лёгкое касание перерастает в более чувственное, стоит Гуннхильдр взять инициативу. С плеч падает мундир, Лиза с особой нежностью касается ладонями лица кавалеристки, притягивая ту ещё ближе, не позволяя разорвать поцелуй, согревающий их двоих. Джинн не торопится, медленно растягивая удовольствие, она тонет в моменте, забыв про то, где вообще находится. Этого не было в её самых смелых мечтах. Глаза открывать совершенно не хочется. Лиза кусает её за нижнюю губу, вызывая тихий протяжный стон, и тут же ласково проводит языком по повреждённому месту, будто извиняясь за причинённую боль. Со стороны дверей балкона слышится шум шагов, и им приходится практически оттолкнуть друг друга на целый метр. Из двери выглядывает знакомая голова, и кадет расслабленно выдыхает. Заметив на балконе парочку, Эола широко раскрывает глаза. — Прошу прощения, — не успевает она даже договорить, перед тем как закрыть дверцу. В воздухе виснет неловкое молчание, госпожа Минси наклоняется и грациозно поднимает часть формы Гуннхильдр. Подойдя к девушке, она протягивает мундир. — Я жду вас через неделю в своём загородном поместье, возьмите с собой вашего товарища госпожу Лоуренс. Это моё желание, — улыбаясь покрасневшей девушке, Елизавета оставляет короткий поцелуй на её щеке и удаляется виляющей походкой к выходу с балкона. — Как пожелаете, ваша светлость, — достаточно громко произносит Джинн, будто опомнившись после сна. — Ах, да, и ещё один момент, — слегка оборачиваясь, госпожа Минси останавливается в дверях, окидывая взглядом такую растерянную девушку, всё ещё сминающую в руках свою форму, что вызывает улыбку. — Да, госпожа Минси? — за спиной Джинн темнеет мрачный город. — Вечер ещё не закончен, вальс обычно играют в завершении бала. Будет очень жаль упустить такую возможность, не правда ли? — нежно смеясь, закрывает дверь Лиза. Оставшись одна на балконе, Гуннхильдр снова чувствует холод, будто бы уйдя, женщина забрала с собой всё тепло. Рука в белой перчатке поднимается к искривленным в улыбке губам и касается, будто проверяя, реально ли всё что случилось. В голове Джинн в унисон сердцу бьётся надежда на предстоящий вальс.