1985 год. Флорида, Майами. 12 сентября, четверг.
— Ещё одну пинаколаду и южного водителя, пожалуйста, — Киллиан Джонс со звоном поставил стакан на барную стойку и пьяно ухмыльнулся, переглянувшись с лучшим другом Грэмом Хамбертом. — Добавьте мятного джулепа, сэр, — попросил тот бармена, махнув рукой и откинувшись на спинку стула. — С меня определённо на сегодня хватит. Или завтра я не пройду медосмотр. Неоновые вывески бара и яркие огни диско-шара, скользящие по танцполу, ослепляли сильнее, чем фары новенького «Шевроле селебрити». Отрывистый электронный рок громыхал из колонок, и местная флоридская музыкальная группа надрывала глотки, желая впечатлить танцующих, а после сменила песню на недавнешний ритмичный, зажигательный хит «Сладкие мечты». Весь зал сейчас напоминал огромный, непрестанно вращающийся калейдоскоп красок и звуков. Люди изливали душу, отрывались по полной и отдавали себя целиком на танцплощадке. Откуда-то издалека доносилась музыка игровых автоматов и разочарованные возгласы проигравших неудачников, отдавших последние доллары этой шарлатан-машине. В голубых глазах Киллиана отразился и засиял огнём торжества новый коктейль, и он произнёс тост: — Выпьем ещё по бокальчику за твой юбилей, старина? Тридцать лет как-никак, — задорно усмехнувшись, Джонс чокнулся с Грэмом. — Я стал на год ближе к смерти, — саркастически фыркнул Хамберт и залпом опустошил стакан до дна. — Откуда этот пессимизм? Отбрось дурные мысли, у тебя праздник. И завтра тоже будет. Чем не радость: снова выйдем на смену? — довольно подбодрил Киллиан, потягивая пинаколаду и провожая игривым взглядом симпатичную девушку с буйной копной сильно завитых волос. Джонс уже сбился со счёта, какой это был бокал. Лёгкость наполняла тело, и ему казалось, что от одного мановения его руки мир ляжет к ногам, и всё ему по плечу. — Я делаю ставки: сможешь ли ты вообще на неё выйти после такого количества выпивки? Ты не только самолёт угробишь, но и себя, — как бы в полушутку напомнил Хамберт, постукивая пальцами по барной стойке. Киллиан на мгновение задумался, прислушиваясь к ощущениям: сладкая нега и слабость разносились по телу, затуманивая разум и оставляя единственное желание — веселиться до упаду. Мир кружился перед глазами, он чувствовал себя не иначе, как богом вечеринки, и то, что ещё несколько бокалов — и пора тормозить, иначе завтра был риск вообще не проснуться вовремя. — Ой, не будь занудой, Грэм, — Джонс раздражённо бросил. — Завтра утром я буду трезв как стеклышко, я знаю меру, и у меня еще достаточно времени до утра, чтобы оклематься. К тому же, кто бы говорил: ты сейчас напиваешься не меньше меня. Лучше давай-ка развеемся и пойдём потанцуем? — с непробиваемой самоуверенностью заверил он и хлопнул друга по плечу, неровной походкой отправившись на танцпол. Киллиан обожал это состояние внутреннего полёта и не собирался слушать придирки друга, зная, что его организм уж точно быстро отойдет от попойки. Он со снисходительной усмешкой вспоминал, как впервые познал все прелести алкоголя и понял, где находится та самая грань дозволенного. Что ж, напиться вусмерть на вечеринки в десятом классе явно было плохой идеей, однако именно тогда он с удивлением обнаружил, насколько быстр его метаболизм, когда на утро за считанный час отошёл от похмелья. В ночном клубе «Огонь» спиртное лилось рекой. Флоридская жара не спадала даже в сентябре и размаривала полупьяные тела в ярких одеждах, содрогающихся в танцах. В душном, почти вязком воздухе смешивались духи и запах пота в невыносимом амбре. Киллиан подпевал и двигался, как ему казалось, в такт синти-музыке, растворяясь в ней каждой клеточкой, забываясь от мирских проблем. Алкоголь жаркой волной нёсся по телу, лишая Джонса возможности контролировать его. Он наслаждался свободой, пустотой в голове и огнём, бушующим в крови, не стесняясь флиртовать с местными красотками. Киллиан давал руку на отсечение, что каждая из них мечтает потанцевать рядом с ним. Джонс похотливо ухмыльнулся и прикусил губу, прожигая плотоядным взглядом аппетитные задницы проходящих мимо близняшек-блондинок. Что ж, быть может, ему простят эту шалость на том свете! Была не была. Он, не задумываясь, отвесил им пару смачных и звонких шлепков. Будь у него возможность, Киллиан бы задержал руки на их мягких ягодицах на большее время, однако нежелание получить пощечину заставило его ловко развернуться на пятках и быстро увильнуть, скрывшись в толпе. Досталось другому, ничего не подозревающему мужчине, который попал под горячую руку оскорблённых дам. Грэм же вёл себя более сдержанно, находясь в стороне и поражаясь развязности друга, а Джонсу ужасно докучала его чопорная правильность, особенно сейчас, когда душа пела и плясала. Нутро выжигало желание растормошить Хамберта, хотя все пять лет, сколько они были знакомы, у Киллиана так и не получилось пробить его хладнокровие. В пьяную голову не пришло ничего умнее, чем развеселить товарища жонглированием. — Эй, п-приятель, одолжи-ка мне пару вон тех стаканчиков, — Киллиан панибратски потребовал несколько стаканов у бармена и, опередив его негодование, успокоил: — Не боись, не разобью, — тот опешил, но всё-таки неуверенно исполнил просьбу. — Ты в своём уме? С тебя явно хватит спиртного на сегодня, пятый коктейль был лишним, — ошарашенно усмехнулся Грэм, смотря на него огромными серыми глазами. Джонс с лоском провел по чёрным волосам, показательно закатал рукава и ловко, как ему показалось, начал подбрасывать стаканы. И плевать, что у него практически двоится в глазах! Настоящего лётчика-экстремала не остановят никакие трудности. Однако… Киллиан оказался чересчур самонадеянным: он пошатнулся, и вместо веселья стаканы со звоном разбились, упав на пол. — Джонс, я же говорил, клоун! — проскрежетал Хамберт, разочарованным взглядом смотря на пьяного друга, с позором ползающего по полу и пытающегося собрать осколки. — Какого хрена?! Я дал их тебе не для того, чтобы ты разбивал их к чёртовой матери. Хватит буянить и разорять наш клуб. Ты заплатишь всё до цента, иначе я позову охрану! — взорвался бармен и обрушился ругательствами, стуча по барной стойке кулаком. — Блядь! Прости, дружище, правда, это вышло случайно, — Киллиан с трудом мог совладать с языком, не то что с пальцами, а потому одно неосторожное движение — и осколок впился ему в левую ладонь, заставив вскрикнуть от боли. Джонс с шипением попытался подняться, но из-за головокружения упал. Он уже почти потерял ниточку связи с реальностью, но кровь, струящаяся по руке, напоминала о ней. Был хоть какой-то плюс от алкоголя — он притуплял сознание и боль, от которой хотелось бы выть. Он кое-как вытащил стекло и стиснул челюсть, стирая на глазах выступившие слёзы. — Киллиан, мать твою, какой же ты неуклюжий! Пьянчуга несчастный. Поднимайся быстро! Мы едем домой, моё терпение лопнуло! Спасибо за испорченный день рождения, — рассвирепел Грэм и схватил обмякшего, стонущего Джонса за шиворот лётной куртки-бомбера, хорошенько встряхнув и параллельно стараясь достать бумажник. — Сколько с меня? — Не надо, я сам заплачу, — вознегодовал тот, бормоча себе под нос. — Молчать, тебя не спрашивал, паскуда пьяная. Ты уже натворил дел, — натренированным командирским голосом рявкнул на него Хамберт, отчего Киллиан присмирел. — Десять долларов, но можно и больше, — намекнул на чаевые бармен, но Грэм это проигнорировал и небрежно бросил купюры, после замотав носовым платком порезанную ладонь. Он схватил Джонса, едва перебирающего ногами, под руки и поволок на выход, как провинившегося ребёнка, поливая того всеми известными ругательствами: — Ты позоришь ВВС! Ты — гордость и пример для других, а ведёшь себя, как пьянь подзаборная. Ты так в лётчиках продержишься очень недолго. Лётчиках, блядь, испытателях, а не в херовых сомелье! — Грэм ткнул пальцем в шевроны лётчика первого класса и ВВС США, красующиеся на правом плече и груди. — Если узнают про твой начинающийся алкоголизм, то выдворят, пнув под задницу. Сколько можно?! Меня достало вытаскивать тебя из передряг и прикрывать перед начальством. У меня есть жена, дети, цели в жизни, а у тебя? Ничего! Самому-то не надоело прожигать жизнь впустую?! Вот так очнёшься в пятьдесят и обнаружишь, что она прошла мимо, а ты так ничего и не добился. Жил так, что никто не заметил, как ты умер, — захлёбывался негодованием Грэм, грубо подталкивая его. — С какого рожна я должен возиться с тобой? Ты не маленький ребёнок, ты, чёрт подери, военный! Но на деле просто безответственный раздолбай. Киллиан слышал лишь половину его слов, а разбирал и то меньше, ведь в голове до сих пор гремело эхо музыки из клуба. Он блаженно прикрыл глаза, когда прохладный вечерний воздух хлынул ему в лицо. — Так и не лезь ко мне. Не занимайся. И я не алкоголик, а всего лишь люблю выпить. Я не пр’сил со м-мной нянчиться! Я сам… сам к-как-н’будь доберусь до дома, — Джонсу надоели претензии Грэма, жужжащего над ухом, словно муха, и он оттолкнул его, пошатнувшись. — Я хотел ра-азвеселить тебя, но это невозможно с-сделать. Ты всг…да слишком помешан на морали и на том. Кайфуй от жизни, а не думай о чьём-то мнении! Так что иди нахер, — собрав волю в кулак, чтобы суметь сказать что-то связное, выдавил из себя Киллиан, а после, взбесившись, едва не врезал Хамберту. Тот успел увернуться и застыл, смотря на него оскорблённым, пронизанным презрением взглядом. — Неблагодарный, бессовестный мудак. Только попроси у меня ещё раз что-нибудь, — с ядовитой желчью выплюнул тот, но всё-таки дотащил Джонса до такси и запихнул внутрь. Едва соображая, Джонс издевательски помахал Хамберту рукой. А что Киллиан? Он сказал лишь правду, а на неё, как известно, не обижаются. К тому же, его до ужаса раздражало, когда кто-то пытался учить его, как жить.✈✈✈
Сказать, что Джонс ощущал себя дряхлой развалиной следующим утром — ничего не сказать. Он определённо пожалел, что напился вчера до состояния свиньи и слегка не расчитал дозировку, когда с невыносимым трудом продрал глаза. Голова звенела, тошнота подкатывала к горлу. Часы показывали шесть утра; Мила Сильвер, его девушка, сопела под боком и видела десятый сон, а бедному Киллиану пришлось оторвать задницу от кровати и шаткой походкой пойти приводить себя в порядок. В отличие от внешнего вида, пусть и арендованную с Милой пополам, но всё же в какой-то степени свою квартиру он всегда поддерживал в порядке, яростно отказываясь от помощи родителей, готовых купить ему новую, лишь бы не быть зависимым от кого-то. И сейчас хоть что-то радовало его глаз. Ему как штык нужно было явиться в часть в восемь утра без опозданий, и одному богу оставалось известно, пройдёт ли Джонс предполётный осмотр в таком состоянии. Для полного счастья не хватало только того, чтобы его отстранили от испытательного полёта. Пока он закидывался горой таблеток, молясь протрезветь в ближайший час, в голове вспыхивали навязчивые воспоминания вчерашнего похода в клуб… Совесть, как жестокий надзиратель, ударила его в бок: быть может, он был чересчур груб с Грэмом? У того был день рождения, а он всё испортил… — М-да, с жонглированием я точно переборщил, — пробормотал Джонс, с шипением перебинтовывая левую руку. Однако он быстро отмахнулся от подающего признаки жизни стыда и пришёл к мнению, что Хамберта никто не заставлял возиться с ним. Да, они друзья… а, быть может, были друзьями, но это не обязывало Грэма вести себя как курица-наседка или личный телохранитель, спасая на каждом шагу Киллиана. «Но ведь если бы не он, то ты бы уже много раз погиб в каких-то передрягах и глупых потасовках!..» «Заткнись, я ни в чем не виноват». С этой мыслью Джонс захлопнул входную дверь квартиры и, натянув непринуждённую, кривую из-за боли в желудке улыбку, поехал… вернее пополз на авиабазу Хоумстед, что находилась в сорока девяти милях от Майами. Головная боль — слава лекарствам — утихла, и он, в полной уверенности пройти медкомиссию, с ветерком несся по мостам Майами на чёрном, дерзком и мужественном «Ниссане скайлайне VI». Киллиан гордился им едва ли не больше всех заслуг, потому что эта машина была первой самостоятельной покупкой, на которую он долго и усердно откладывал деньги. Теперь же в планах у него стояла собственная квартира, что, в принципе, поработав на такой почетной должности, он мог заработать за несколько лет. Он пролетел стеклянные небоскрёбы шумного города, переливающиеся в солнечных лучах, и помчался по трассе. На удивление, Джонс успел аккурат к восьми часам на построение и медицинский осмотр. Он скрестил пальцы, когда входил в кабинет, и Фортуна смиловалась над ним — врач оказалась по горло завалена бумагами и проверила его чисто формально. Что ж, день, похоже, должен был стать не таким паршивым, и настроение, находившееся где-то на уровне Марианской впадины, сейчас немного поднялось: во-первых, ему не дали нагоняй за вчерашнюю выпивку, и к тому же сержант Майер отправила его авиазвено на испытания новеньких истребителей «F-20 тигровая акула», что было огромной честью для всей эскадрильи. Вот только возрождающийся настрой, с каким он энергично давал пять другим парням, угас мгновенно, стоило столкнуться в раздевалке с мрачным Грэмом. — Эй, привет! — неловко улыбнувшись, Киллиан попытался поприветствовать, но вышло наоборот очень напряжённо. — Какие люди решили одарить нас своим вниманием!.. Жду тебя возле четвёртого ангара, поторопись, — ядовито и жёстко отчеканил Хамберт и, играя желваками, показательно громко захлопнул дверцу шкафчика. Джонс невольно старался избегать его тяжёлого, осуждающего взгляда, чувствуя нечто противное и жгучее внутри (это была уже точно не совесть, возможно, изжога и тошнота), пока одевался в серый испытательный костюм. Напарник явно работал с ним, скрипя зубами и продолжая обижаться. Он всячески пытался отказаться от полёта с Киллианом, но начальство такой саботаж не приняло. После Хамберт обсуждал только рабочие вопросы, например, подготовку полётного плана, орнитологическую обстановку и те элементы, которые они должны были проверить. Несмотря на то, что солнце слепило глаза, Джонс приспустил чёрные очки и увидел сверкающий в лучах, начищенный, серый истребитель, стоящий возле ангара. — Неплох, однако, — присвистнул он, ухмыльнувшись. Одноместный высокий красавец «F-20» превосходил любые ожидания, на многие футы источал небывалую опасность и силу, притом удивительным образом совмещая лаконичность и аккуратность. Впервые за долгое время работы он ощутил трепещущий восторг внутри и невыносимое желание укротить этого монстра, полного тестостероновой мощи: два огромных двигателя, вытянутый, острый, как шпага, нос и стеклянный фонарь нового образца. — Ну, привет, приятель. Смотри, не подведи меня. Надеюсь, мы сработаемся, — Киллиан подмигнул самолёту и панибратски похлопал по фюзеляжу. — Кто куда, а ты всё так же общаешься с неживыми предметами, — язвительно фыркнул Грэм и закатил глаза. — У меня своя любовь, у тебя — своя. Ты тоже молишься выдуманному существу — Богу, — мигом срикошетил Джонс, и только тот хотел возразить, как он в наглой манере прервал его: — И, прошу, не начинай очередную проповедь. Хамберт со скрипом стиснул зубы, но смолчал и отправился к истребителю. Возможно, для новичка это было бы захватывающе, но для них проверка света, работы предупредительных огней, авионики, закрылок, рулей высоты и двигателя превратилась в рутину. Протяжённый, неумолкающий гул самолётов эхом разлетался по округе, но его благополучно заглушал шумоподавляющий шлем, и слышалось только собственное тяжёлое дыхание, ставшее таким из-за кислородной маски. Мир переливался всеми цветами радуги на визоре, и Киллиан воодушевлённо махал провожающим их сотрудникам аэродрома. — Двадцать восемь — тридцать, фокстрот, вы готовы? Взлётно-посадочная полоса один, перекрёсток семь, вылет прямо на юг, три мили, манёвр в одиночку. Вы получили разрешение на взлёт, — сказал ему и другим пилотам диспетчер, проверив связь. Джонс слышал все их переговоры, пока выезжал на старт. — Желаю вам хорошего полёта. Ребята, взлёт по очереди через десять секунд… Пять, четыре, три, два, один, — объявил диспетчер, и истребитель лётчицы Джейн взлетел с соседней полосы, резко наклонившись и уйдя влево. — Позвольте помолиться перед полётом, мы всё-таки полетим рядом с Бермудским треугольником, — ожидаемо попросил Грэм, на что Киллиан снисходительно фыркнул. Раз так, то теперь подошла и его очередь. Он глубоко вдохнул, включил двигатель на полные обороты и выпустил закрылки. Самолёт дёрнулся и покатился, в бешеном темпе набирая скорость. Адский гвалт пробивался даже в кабину, в тело отдалась мощная вибрация, и Джонса прижало к креслу. Лёгкое волнение всколыхнулось всего раз, когда сосредоточенный Киллиан потянул штурвал на себя, и шасси почти незаметно и неслышно оторвались от взлётной полосы. Ни одной лишней мысли, ни паники, ни страха — лишь твёрдая уверенность в своих силах, наслаждение и кураж, заполняющие гудящую голову. Небо стало его вторым домом, а истребитель — вторым телом. Он сросся с ним и ни на что не променял бы эту орлиную свободу. Самолёт молниеносной пулей взлетел и устремился едва ли не под прямым углом в небо, делая крутой поворот. От мощной звуковой волны и гигантского потока огня из сопла воздух разносился крупной рябью позади него и струился вдоль крыльев. Сквозь огромное, почти неощутимое стекло кабины земля была как на ладони и, казалось, что Джонс никак не защищён, а поначалу и вовсе, что выпадет из самолёта при таких виражах. Ох, чего только стоил первый полёт в академии ВВС! Он перепугался до смерти и трясучки рук, ведь тогда больше всего на свете боялся… высоты! Именно поэтому пошёл в авиаторы, чтобы побороть страх. И не зря. Сейчас ему не были страшны ни многие мили до земли, ни высокая скорость. Авиабаза поразительно быстро отдалялась от Киллиана и его звена, превращаясь в маленькие точки, а мир переворачивался вверх тормашками и оттого завораживал ещё сильнее. Из-за нескольких крутых вращений вокруг себя, переворотов, бочки и мёртвой петли, а, возможно, и лишнего вчерашнего коктейля, тошнота подкатила к горлу, и дышать стало труднее. Он все же сумел её подавить, но как же чувствовал себя Грэм? Четыре истребителя разорвали облака и взлетели выше них. Туда, где царит вечный холод и тишина, умиротворение, где должен находиться Рай. Огромное яркое солнце озаряло безграничное кристально-чистое небо, у Киллиана каждый раз захватывало от этого дух. Осознание того, что Флоридский пролив и Багамские острова далеко внизу, гигантские тучи плывут под ним, а выше только космос, оставляло неизгладимое впечатление и взрывало сознание на протяжении пяти лет работы. Джонс был практически богом, и в нём словно открывалось второе дыхание. Он выстроился в ряд с другими самолётами, поставил управление на автопилот и расслабился, любуясь красотами, окружавшими его. — Пятьсот сорок, джамбо, эшелон триста набран, — сообщил Хамберт по рации. — Принято, — ответил диспетчер. — Фокстрот, как проходит полёт? — Летим очень хорошо, никаких помех, одно удовольствие. Вот это я понимаю, мустанг! Мощный парень. Не то, что прошлый истребитель, дряхлая недоработанная развалина, — встрял Киллиан и, довольно улыбнувшись, с апломбом осмотрел кокпит. — Ну что, ребята, какие планы на следующую неделю? Я вот выходной в четверг, планирую сгонять к родителям, дать Миле повеселиться с подругами. — Просто наконец-то отоспаться, вайпер, — горько прыснула Джейн. — Мне остаётся об этом только мечтать с моими-то маленькими троглодитами. В воскресенье Венди исполняется девять, и мы всей семьей собираемся сходить в парк развлечений, — жалобно усмехнулся Грэм. Киллиан отлично знал, что напарник на самом деле не врёт и сделает всё ради своих Венди и Маркуса, даже пожертвовав сном, чтобы пойти в местный «Диснейленд», ведь жена и дети — единственные близкие люди, которые у него остались. Он поражался его самоотверженностью и правильностью, тем, насколько тот был примерным семьянином, и тихонько вздыхал, понимая, что сам таким, скорее всего, никогда не станет. Нет в его крови такой прилежности и домоседства. Хотя, быть может, Джонс бы так же цеплялся за семью, если бы лишился родителей в пять лет и рос в детском доме… Их курс лежал прямиком к Багамским островам и обратно. До двадцатой минуты полёта ничего вообще не предвещало беды, как вдруг истребитель Хамберта резко снизился, но вовремя выпрямился: — Джамбо, что происходит? — испуганно спросил Киллиан по рации, но связь, как назло, пропадала и шипела. — Я… Я… Чёрт, не знаю. Резкая вспышка перед глазами, шум в ушах. Я плохо себя чувствую, — невпопад пробормотал тот, словно его до сих пор мутило. — Тогда возвращаемся. Перегрузки нет? — насторожился Гленн Отис, замыкающий четвёрку пилот. — Нет. Всё нормально. Возвращаемся, — голос Грэма пугающе задрожал, и внезапно посыпались смачные ругательства после очередного крутого поворота: — Какого хрена?.. Система регистрации зафиксировала отказ второго канала привода элеронов, второго канала привода стабилизатора. Киллиан в замешательстве уставился на летящий впереди самолёт, и сердце замерло на мгновение. — Джамбо, ты пропадаешь! Что случилось? — он напрягся ещё сильнее, предчувствуя нечто очень плохое. Нутро сжалось, и Джонс автоматически пробежался взглядом по приборам — всё работало исправно, как швейцарские часы. — Я включил резерв, но… Твою мать! Отказ первого канала, второго. Нет резерва КСУ. Я сообщил об этом руководителю полёта, — он тяжело дышал и, казалось, что находился в некой прострации, вот-вот сорвался бы на панику, несмотря на свой нордический характер. На заднем фоне из раза в раз безжизненно и монотонно повторялась его фраза речевым сообщением. Связь ухудшалась каждую секунду, и вместо слов Грэма доносилось мерзкое шипение. Работа Киллиана предполагала риск, и он обычно не трусил, но в этот момент кто-то невидимый схватил его за горло, сдавив до такого ужаса, что холодный пот покатился между лопаток. А перед глазами пронеслась кошмарная мысль: «Он разобьётся и утонет». — Пятьсот сорок, на точку, занимайте один и три мили, усильте осмотрительность за КСУ. Всем бортам режим радиомолчания, — жёстко приказал диспетчер, и всё авиазвено, отключив микрофоны, двинулось на базу. Но не прошло нескольких минут, как тот спохватился: — Пятьсот сорок, что у вас?! — Старт, пятьсот сороковой. Я не понимаю! Выбило три канала, самолёт управляется… Падение давления в основной гидросистеме, шасси аварийно, лечу на дублирующей, — Грэм растерянно и напугано тараторил, а ошеломленный Киллиан, видел, что истребитель странно дрожит и болтается из стороны в сторону. — Заход с круга рассчитывайте, шасси будет аварийно, занимайте ноль семьдесят пять мили. — Пятьсот сорок, понял. Хамберт тотчас пошел на снижение. До военной базы оставалось не так долго, и, быть может, он смог бы дотянуть!.. Все пилоты затаили дыхание, и повисла напряжённая, звенящая, до чего тягучая тишина. Во рту пересохло, и Киллиан старался сосредоточиться, задавив эмоции, как мантру, читая себе слова: «Всё будет хорошо». Как вдруг в неотключённую рацию завизжал бортовой регистратор, да настолько громко, что Джонс едва не подпрыгнул от неожиданности: «Перегрузка 11 единиц! Перегрузка 11 единиц!» Грэм усиленно старался поддерживать самолёт, но лишь терял скорость и кренился. Киллиан и другие члены команды не могли понять, что происходит с другом в этот момент. Каждая секунда тянулась вечность, а мысли в голове сбились в запутанный клубок… Боль, резкая, ослепительная, пронзила его руку в самый неподходящий момент, сбивая окончательно, затуманивая разум. Чёртов окровавленный бинт! Рана, как последний предатель, напомнила о себе, но Джонсу пришлось стиснуть зубы и, несмотря на неё, продолжить снижаться. — Майкл, не управляется!.. Перешел на аварийный. Ничего… Твою мать, голова!.. — пронзительный крик Грэма, словно кто-то прострелил ему конечность, смешался с надрывистым воем системы оповещения «Критическая скорость сорок девять миль! Критическая скорость! Отказ навигационной системы». — Грэм, блять, Грэм! Что с тобой?! Ответь, — сорвалась и нарушила приказ Джейн, а Киллиан, будто сквозь замутнённое стекло, заметил, как тот хватается за шлем и панически сдавливает его. — Перезапусти контроль системы управления! — почти крича, пробился диспетчер. — Выполняю… — на последнем издыхании прохрипел он, будто теряя сознание. Это был последний раз, когда Киллиан слышал его голос. Он краем глаза заметил резкое движение, миг — и истребитель вильнул влево, Хамберт со всей силы ударился головой об стойку кабины и потерял сознание. Его не спас даже шлем. Нет! Нет! Нет!.. Рация разрывалась от криков команды. Отдавшись в руки холодной смерти, истребитель бесконтрольно понёсся вниз, перейдя в пикирование. Завопила сирена: «Помпаж левого двигателя!» Мгновение — и взрыв порвал небесную тишину на клочья, и Джонс утонул в этом звуке, забыв как дышать. Руки невыносимо тряслись, и он едва не отпустил штурвал!.. Как в замедленном действии, яркое, бушующее пламя охватило беспомощный самолет, неумолимо мчавшимся навстречу с бездной. — Нет! Грэм! Грэм! Катапультируйся! — отчаянно, наперебой заорал Киллиан, хватаясь за последнюю надежду, что друг его услышит. — Очнись же ты! — Грэм! Джамбо! Только не это!.. — оглушительно завыла Джейн. Бесполезно, конечно же, бесполезно. Он без сознания и уже вошёл в штопор, как юла, крутился по своей оси, с каждым мигом приближаясь к воде, словно космический болид. Кто-то слишком жестокий резко полоснул Джонса лезвием по сердцу, отчего брызнули слёзы. Вся жизнь пролетела перед ним в одно мгновение, каждая встреча, каждая минута, проведённая вместе. Господи, за что ты забираешь его?! Это не может быть правдой! Нет! Это проклятый сон! Сейчас он откроет глаза и проснётся!.. Это конец… Истребитель с раскатистым грохотом врезался в воду, как гармошка, сложился пополам и медленно пошел ко дну. Все звуки погасли для Киллиана: и крики напарников, и шум двигателя. Слёзы застилали всё жгучей пеленой, и даже сильная боль в ладони не возвращала его в реальность… Осталось лишь громкое биение сердца и мысль: «Вот, Грэм был со мной ещё каких-то чёртовых двадцать минут назад, а сейчас он мёртв»… И ведь ему ещё повезло, что он отключился раньше, чем ощутил себя горящим заживо в адском пламени. В голове не укладывалось: как рядом с ним может не быть Хамберта?.. Как его вообще может не быть? Ещё вчера Джонс праздновал его день рождения, а сейчас, как по щелчку пальцев, всё оборвалось. Хамберт уже не пойдет с детьми в парк развлечений — его обглодают акулы и растащат на кусочки, если спасательные службы не успеют поднять самолет. Киллиан не дал ему отметить даже праздник!.. Наговорил столько идиотских глупостей, рассорился на пустом месте, и в итоге это оказался их последний разговор. До него вдруг дошло прозрение: никто не любил его так сильно, как Грэм. Кто бы ещё носился бы за ним и заметал все ошибки?.. Одной фразой он убил пять лет дружбы, а теперь не сможет банально извиниться — трупу всё равно. Джонс очнулся внезапно и резко, словно кто-то вылил на него ведро ледяной воды. Вокруг него разносился протяжный женский плач, переходящий в вой, и туман в сознании, в котором он пробыл, похоже, целую неделю, медленно развеивался. Мир вокруг потерял яркие флоридские цвета и погрузился во мрак. Киллиан находился на похоронах в это чёртово, злополучное воскресенье, которое Хамберт должен был провести с семьей… Он стеклянным, опустошённым взглядом смотрел на закрытый гроб с золотыми лентами — тело друга нашли пару дней назад, пропущенное словно через мясорубку. В дьявольскую пятницу тринадцатого от него остались одни ошмётки. Слёзы безмолвно катились по щекам, и Джонс не мог понять, как жизнь может так круто измениться вмиг? Грэм прожил совсем ничего, погиб таким молодым, но сделал столько добрых дел, сколько Киллиану и не снилось. — Он был человеком чести, которого все любили и уважали. Был человеком с большой буквы и прекрасным лётчиком. Хамберт построил крепкую семью, воспитал прекрасных детей и мог совершить бы ещё столько благих дел, но сгорел так же быстро, как пылающий самолет. Мы запомним его и будем чтить память. Надеюсь, его душа попала в Рай, — с трауром сказал командир, тяжело вздохнул и возложил венок. А что Киллиан? Всплыли красноречивые слова: «Ты умрёшь так, что никто не заметит твоего ухода». Сердце пронзила резкая боль, словно по нему прошлось когтями чудовище. Он просто тратил жизнь впустую на выпивку, девушек и непонятную ерунду, рискуя собой едва ли не при каждом испытании. По нему будет некому даже плакать. Мила? Боже, наверное, она упорхнет от него к другому при первой же возможности, учитывая их свободные отношения. Они и жили-то вместе, потому что так легче было оплачивать аренду. Родители? Те скорее вздохнут с облегчением, что нерадивый младший сынок перестанет трепать им нервы. На ужас осознания, до стона тяжёлым камнем упавшим на плечи, накладывался ещё и добивающий плач Венди и Маркуса. Они были точной копией отца: такие же сероглазые, слегка кудрявые шатены, с веснушками по всему лицу. — Папочка, вернись, пожалуйста. Я тебя очень люблю, — они рыдали, и старшая сестра крепко прижимала брата, а их мать Лили громко всхлипывала и смотрела пустым взглядом на гроб, то и дело стирая льющиеся слезы. — За что?.. Господи, за что ты забрал его у меня? Ты был всем для меня, моим Солнцем. Ты не мог умереть. Я не знаю, как мне жить дальше, — отчаянно шептала она, прикрывая руками лицо. Сердце обливалось кровью за этих несчастных людей. Как теперь домохозяйке воспитывать двоих детей, если всю семью тянул на себе Грэм? Киллиан прикрыл лицо руками, стирая едкие слёзы. Записи чёрного ящика показали, что неисправности в самолёте появились внезапно и позже, чем Хамберту стало плохо. Быть может, он остался бы жив, если бы чувствовал себя лучше. Если бы Джонс не споил его тогда, если бы поменялся самолётами!.. Это должен был быть он… Изначально на том истребителе хотели отправить его, но он, как чувствовал, и отказался. Вина и стыд затопляли сознание и за отношение к самому Хамберту. Почему так всегда: имея, не ценишь, а, потеряв, плачешь? Каким же кретином он был… — Лили, если тебе понадобится моя помощь, то можешь ко мне обращаться, будь то физическая или материальная. Думаю, Грэм поступил бы так же, — тихо предложил он, и убитая горем, бледная женщина бросилась в его объятия. Киллиан сам не понял, что дёрнуло его пойти на этот поступок, однако нутром чувствовал, что это — единственный правильный вариант. — Спасибо, — обессиленно прошептала она. Джонсу дали отгул на несколько дней, чтобы прийти в себя, и он провёл этот день после похорон вне дома, бессмысленно слоняясь по улицам и пытаясь проанализировать и утрамбовать в голове произошедшее. Жизнь в городе кипела, вот только для Киллиана неоновый Майами потерял цвета. Бесконечно лезли мысли: «А чего добился он за свои двадцать девять лет?» Кроме испытанных самолетов, литров выпитого алкоголя и гулянок, он не мог вспомнить хоть чего-нибудь стоящего. Его прошиб ужас, что он не сделал ничего важного за всю жизнь, за что его можно было бы похвалить, в то время как к заслугам Грэма можно приписать бесконечные попытки наставить на путь истинный. В чём вообще смысл, если он точно так же может завтра погибнуть?.. Чем больше Киллиан размышлял, тем отвратительней становилось его существование, всё напоминало о смерти близкого друга, и его слова всплыли одно за другим. Может, пора хоть сейчас прислушаться к нему?.. Джонс хотел по привычке напиться в баре, но вдруг ощутил омерзение к спиртному, словно увидел гору опарышей перед собой. «Никогда больше к нему не прикоснусь», — непримиримо мысленно отрезал он. Он вернулся домой на закате, но вместо тишины услышал грохот музыки, под ногами валялись пустые бутылки алкоголя, а из гостиной доносились голоса незнакомых людей, в том числе и мужчин. Какого чёрта Мила вообще посмела устраивать вечеринки, видя при этом, насколько ему хреново, и превращать его дом в наркопритон?! Киллиан за секунду вспыхнул яростью до трясучки, запах сигарет раздражал ещё сильнее, а желание разгромить здесь всё сводило с ума. — Что здесь, мать вашу, происходит?! Кто эти люди, Мила? Почему я прихожу домой с порохон, а у меня тут какой-то бедлам? — рявкнул он так громко, что гости мигом замолчали, кто-то отключил музыку. Киллиан со всей силы пнул бутылку, разбив её. Каждый миг пребывания в этом балагане превращал Джонса в рассвирепевшего монстра, готового вышвырнуть каждого лично. Всё в этой квартире напоминало ему жизнь до рокового момента, отвратительную, наполненную бесполезной тратой времени, наплевательством на близких, алкоголем, льющегося литрами, и разнузданности. Вмиг она стала невыносимым и тошнотворным призраком прошлого. И пьяная Мила входила в их число. Раньше Киллиан любил её исключительно за привлекательную фигуру, красивую внешность, чёрные густые волосы, яркий макияж и большую грудь. Но сейчас от тех чувств не осталось и следа — лишь мерзкое и брезгливое осознание до какого пропащего дна она докатилась. Джонса раздражало в ней все: и пьяная полуулыбка, и смех, и дыхание, и особенно игривые взгляды другим мужчинам. И он не хотел следовать за ней. — Киллиан, успокойся, — Сильвер в недоумении уставилась на него и вскинула руки в примирительном жесте. — Ты в своём уме? Это всё, конечно, грустно, но давай присоединяйся к нам. Тебе нужно расслабиться. — Да, я абсолютно в своём уме. Какой, к херам собачьим, «расслабься»?! У меня погиб друг, а я должен веселиться? — Киллиан ушам поверить не мог и поражался, насколько Мила безразлична и легкомысленна. — Выметайтесь все отсюда! Живо! Меня достали эти пьянки-гулянки. Ты превратила мою квартиру в помойный бордель. Я не хочу никого видеть, — угрожающе рявкнул он, а после внезапно резко заявил. — А знаешь, забудь про меня! Всё кончено. Внутри вспыхнула мысль: «Если не сейчас, то никогда, и я потеряю шанс начать всё с начала». — Киллиан, ты спятил! Мы встречались год, и ты просто так хочешь меня бросить? — она истерически расхохоталась и пошатнулась, оперевшись на другого парня. — И это не только твоя квартира, но и моя. — Это был всего лишь секс, ничего более. И не мешало нам спать с кем-то на стороне. А теперь пусть твоя шайка-лейка проваливает отсюда! Мне плевать куда, — он даже не думал утихомиривать бушующий пыл. Джонс едва ли не насильно, пинками выставил всех, а после, психанув, понял, что не может ни секунды тут находиться. Он собрал вещи и ушёл из квартиры под возгласы Милы, громко хлопнув дверью. — Завтра я зайду забрать остальные вещи. Надеюсь после мы не увидимся, — напоследок злобно бросил он. Уж лучше он будет ютиться несколько дней в машине или у друзей, пока не найдёт новую съемную квартиру, чем ещё раз провести хоть ночь в этом омерзительном месте, а Мила пусть делает с ней что хочет и дальше превращает её и свою жизнь в болото. Да, неудобно и больно, но что случилось, то случилось. Все мосты сожжены, и пути обратно нет.✈✈✈
— Что?! Ты уволился, сыночка?! Почему? — ушам своим не поверила Алиса Джонс, статная зеленоглазая брюнетка, изрядно потевшая над тем, чтобы морщины не настигли её лицо в уже почтенном возрасте. Киллиан настолько шокировал семью внезапным приездом, что мать не успела даже переодеться из спортивного костюма, пулей вылетев его встречать. — Не только… — тяжело вздохнул он и откинулся на диван, проходясь рукой по лицу. Какой-то механизм в голове Киллиана необратимо переклинило, и он бросился во все тяжкие — подал рапорт об увольнении и уехал в отпуск к родителям загород, в их огромный коттедж, на который Бреннан и Алиса Джонс заработали ещё в сытые пятидесятые, построив бизнес. Ностальгическая тоска окутала его с ног до головы, когда он вновь ощутил тот свежий воздух, услышал шелест огромных листьев пальм и увидел чёрную крышу дома, где провёл всё детство. Обычно эта деревенская безмятежность дарила ему покой, но сейчас стыд за своё скотское поведение жестоко сгрызали его изнутри. Он нагрянул из-за давления проснувшейся совести и желания избавиться от груза вины перед самыми близкими людьми. Киллиан лишь требовал от родителей денег и помощи в критические моменты, ничего не отдавая взамен, воспринимал их, как огромный мешок с золотом. Сколько раз отец вытаскивал его во время студенчества из передряг? Оплачивал дорогое обучение нерадивого младшего сына в военной академии, исполнив мечту, а тот опозорился, бросившись во все тяжкие разгульного образа жизни после строгих правил казарм, и не оправдал надежды и почётное звание. Сколько раз мать продолжала его баловать, несмотря на грубости и хамство? И ведь Киллиан почти никогда не говорил «спасибо» и заветное слово «прости». Даже когда он разбил мотоцикл брата Лиама, в результате, пусть даже после долгой ругани, всё сошло ему с рук. — Что опять случилось? — напрягся Бреннан, подозрительно поджав губы и скрестив руки на груди. — Мой лучший друг Грэм погиб во время испытаний рядом с Бермудским треугольником, и я не хочу больше так рисковать, поэтому я решил уйти. Техника внезапно отказала, он неконтролируемо полетел в воду и разбился. У него осталась семья, — пробормотал Джонс, стыдливо опуская взгляд. — Боже… Кошмарно, — отца словно молнией пронзило, и он ошарашенно уставился на него, а Алиса испуганно застыла, ахнув и прикрыв рот руками. — Какой ужас! Я ж с ним виделась как-то… А тут он вот и погиб, быстро отцвел, как яркий мак, — протараторила она. — И что ты собираешься делать? Ты уволился и где собираешься сейчас брать деньги? — он хмуро свёл брови к переносице, и Киллиан отчётливо чувствовал недоверие в его голосе, что делало ещё больнее. А то не удивительно, учитывая, что было в прошлом и откуда приходилось его вытаскивать… — Не волнуйтесь, у меня накопления. Планирую пойти в береговую охрану, не могу я жить без самолётов, и поищу новую квартиру. Хочу поменять жизнь и разобраться в себе, — тяжело вздохнул тот. — Подожди, новую квартиру?! А куда делась Мила? Неужели ты с ней расстался? — всполошилась мать. — Да, мне надоели эти отношения. Они бы меня окончательно утянули на дно, и мы расстались, — мрачно усмехнулся Джонс, утаивая очень многие детали, с какой феерией это просиходило. Алиса вдруг прильнула к нему и крепко прижалась, словно он до сих пор оставался её маленьким мальчиком, а Бреннан, похоже, переваривая услышанное, ошеломленно покачал головой с едва слышным облегчённым вздохом. — Мне очень жаль. Только время поможет и заживит рану, я представляю, насколько тебе больно, — он последовал её примеру и обнял с другой стороны. — Если хочешь, можешь жить у нас, раз такая ситуация, то мы поможем, чем сможем. Пусть они и тысячу раз ссорились, начиная с подросткового возраста, и все совершали ошибки, одна из которых полоснула Киллиана по сердцу сильнее всего, родители всё же дарили ему чувство безопасности, тыла, который всегда примет, каким бы он ни был, и оттого стыд пожирал его сильнее. Идиотская мысль, что, возможно, они облегчённо выдохнули бы, узнав о его смерти, моментом испарилась.Киллиан не ценил их так же, как и Грэма, но сейчас собирался действовать, а не наступать на одни и те же грабли, сокрушаться, когда случится что-то непоправимое и станет уже поздно. — Как ты себя чувствуешь? — взволнованно посмотрела на него мать. — Откровенно говоря, хреново. Я хотел перед вами извиниться за все глупости, что когда-либо творил. После его смерти меня как обухом по голове ударило, и я понял, что вёл себя ужасно. Простите за неуважение, те неудобства, которые я принёс, и что не оправдал ожиданий насчёт карьеры. Я хочу, чтобы мы забыли все конфликты, — набравшись смелости, выпалил Джонс и, заметив спускающегося по лестнице брата, крикнул ему: — Эй, Лиам, извини за тот разбитый в шестнадцать лет мотоцикл, я знаю, как он был дорог тебе. Я был полным идиотом. — Я… Я давно забыл об этом, чёрт. Впервые в жизни я с тобой согласен, такого отбитого идиота надо было ещё поискать, но я, конечно, прощаю, — растерянно от такой исповеди фыркнул тот. — Конечно. Я рад, что ты осознал то, что мы доказывали тебе всю жизнь, — ласково улыбнулся Бреннан и погладил Киллиана по голове. Прощение наконец-то дало ему свободно вздохнуть, камни упали с плеч, подарив облегчение. Но ненадолго. Внезапно работающий телевизор привлёк внимание всех четверых — по каналу шли экстренные новости: «В три часа дня по Майамскому времени в Саргассовом море, в районе Пуэрто-Рико, был обнаружен затонувший военный крейсер времён Второй Мировой войны. Загадкой остаётся то, как там оказался корабль, возрастом более сорока лет, всегда базировавшийся в Калифорнии. Начато расследование. И мы передаем слово нашему корреспонденту…» Одна весть сбила весь лирический настрой и ввела в замешательство, заставив Киллиана изумлённо вскинуть брови. — А может быть такое, что в крушении Грэма виноват Бермудский треугольник? Вы же влетели в его зону? Я видела по телевизору фильмы про него… Поговаривают, мистическое и жуткое место, там пропало много самолётов, — Алиса предположила с тревогой в голосе и нервно закусила губу. — Боже, мама, не бери в голову, тогда бы авионика вышла из строя у нас всех. Я уверен, это всё антинаучные выдумки, и правда гораздо проще. Сейчас набегут конспирологи и начнут предлагать одну сумасшедшую идею за другой, — быстро отмахнулся Джонс, делая безразличный вид, но внутри него ёкнуло сомнение… Вдруг Бермудский треугольник и правда — аномальная зона?