И одна ночь

Ван Чжи не любит ждать. Но так получилось, что переговоры с министром Ляо закончились гораздо быстрее и проще, чем он ожидал, а других дел, кроме текущего, на сегодня не намечалось. Поэтому теперь Ван Чжи сидит в одиночестве в личных покоях Хуаньи Лу, потягивает вино и ждёт. Нетерпение иголочками бегает под кожей, с каждой минутой делая его настроение всё более мрачным. Арабский посол держит в напряжении Императора и его подданных уже несколько недель, и сегодня, если Дин Жун справится, у них появится преимущество в переговорах. Ван Чжи раздражённо выдыхает и трёт виски. Арабские мотивы, которые так полюбились девочкам в борделе и с энтузиазмом адаптируются и разучиваются на пипе и сяотангу, действуют на нервы. Он мог бы приказать Цуй-маме запретить прелестницам наигрывать их хотя бы в соседних покоях, но похоже вся столица помешалась на заграничных шелках, музыке и роскоши. Посетители борделя в восторге, и мест в приватных комнатах уже не хватает на всех желающих вкусить экзотического искусства, а значит растут доходы борделя, растёт и его, Ван Чжи, доля. Время тянется до омерзительного медленно. Вино в кувшине заканчивается, а велеть принести второй не позволяет незавершённое дело. Он и так кажется уже выпил лишнего. Необоснованный в общем-то гнев клокочет в груди. Ван Чжи знает, что у него вспыльчивый характер, и порой его злость не имеет конкретной причины, но в такие времена, когда проблемы обступают его плотным кольцом, сдерживать себя становится всё труднее. Шум из коридора на несколько секунд становится громче и вновь затихает. Открылась и закрылась дверь. «Наконец-то», — мысленно цедит Ван Чжи и поднимает глаза. Высокая фигура человека, облачённого в чёрный, длиной в пол, плащ с глубоким капюшоном, заставляет тело напрячься в ожидании опасности, но знакомый, едва окрашенный удивлением, голос развеивает сомнения. — Командующий? — Руки Дин Жуна тянутся к капюшону. — Не ожидал увидеть вас здесь в это время. — Тяжёлая ткань падает на спину, открывая ошеломлённому взору Ван Чжи подведённые чёрным с золотом тёмные глаза, фиолетовую вуаль, закрывающую нижнюю половину лица, и распущенные, блестящие в свете фонарей волосы. До его сознания медленно доходит что пальцы Дин Жуна унизаны кольцами, в ушах отблёскивают драгоценными камнями тяжёлые серьги, а голову украшает переплетение золотых цепочек и бусин. Первый шок проходит, и Ван Чжи уже открывает рот, чтобы задать очевидный вопрос, но раньше, чем он успевает это сделать, Дин Жун скидывает плащ, и эмоции захлёстывают Ван Чжи неумолимым штормом. В голове бьётся лишь одна мысль: «Убью того, кто коснулся его хоть пальцем». Взгляд цепляется за витиеватое ожерелье на обнажённой груди, скользит вниз по красиво очерченным, умасленным мышцам пресса, путается в фиолетовом шёлке скрывающем ноги, перескакивает на многочисленные тонкие браслеты на запястьях и золотые обручи обнимающие бицепсы, со струящимися от них полупрозрачными полосками ткани, и наконец охватывает весь образ целиком. Дин Жуна сложно узнать в этом прекрасном наложнике из шахского гарема. Многослойная юбка с широким украшенным поясом непозволительно низко сидит на тазовых косточках, золотые цепочки ожерелья притягивают взгляд к тёмным соскам, а глаза над вуалью светятся непривычным лукавством. — Как вам, командующий? — Дин Жун стягивает с ног сапоги, босые ступни переступают по холодному полу. — Хотите покажу чему научился? — Ван Чжи думает, что ему показалось, но нет, голос Дин Жуна звучит с не присущей ему запинкой. Он замирает на несколько секунд, словно прислушивается к чему-то, и не дожидаясь ответа Ван Чжи начинает движение. Руки, взметнувшиеся над головой, рисуют изящный узор, бёдра медленно покачиваются в такт звучащему из-за стены неторопливому ритму сяотанга, монетки на поясе звенят, вторя браслетам на запястьях и лодыжках. Ван Чжи смотрит как перекатываются мышцы под кожей, как движутся бёдра, и не может оторвать взгляд. Кто бы мог подумать, что за вышколенными манерами Дин Жуна, под форменным халатом с летучей рыбой, скрывается такая грация. Дин Жун мягко ступает по комнате вслед за музыкой, его тело катится волнами, взгляд из-под полуприкрытых ресниц обжигает. Он подхватывает с кресла пестрый платок с кисточками, один из тех, что в изобилии теперь украшают каждую комнату Хуаньи Лу, и делает взмах. Лёгкая ткань красиво взлетает в воздух, следует за ним, кружит по комнате, гипнотизирует своими изгибами. Музыка набирает силу, ритм становится быстрее, и пульс Ван Чжи учащается вместе с ним. Мысли заволакивает жарким маревом, и ничего не имеет значения кроме этого ритма, этих движений и напряжения, нарастающего в воздухе. Дин Жун в несколько лёгких скользящих шагов оказывается рядом, кончик платка скользит по руке Ван Чжи при очередном повороте, острое желание поймать его будоражит нервы, но Ван Чжи лишь сжимает пальцы на своих расставленных в стороны коленях и продолжает смотреть. Дин Жун выписывает бёдрами круги, волосы разметались по плечам, и Ван Чжи может разглядеть каждый шрам на его спине, может их даже коснуться, но звон монеток завораживает, просит не прерывать это таинство. Ван Чжи прислушивается к их просьбе, хотя кончики пальцев зудят, и он уже представляет, как усадил бы Дин Жуна на колени, как приник бы губами к разгорячённой коже. Дин Жун будто слышит его мысли. Он оборачивается, плавно поводя плечами, бросает взгляд сквозь танцующие пальцы и начинает опускаться, покачивая бёдрами прямо между раздвинутых ног Ван Чжи, его ладони скользят над ними и Ван Чжи кажется, что ещё чуть-чуть и он почувствует их тяжесть. Но флейта выдаёт высокую трель, Дин Жун ускользает, вторя ей, вновь удаляясь, и Ван Чжи не выдерживает, хватает его за унизанное браслетами запястье и тянет на себя. Дин Жун падает на его колени. Его дыхание быстрое и поверхностное, глаза ошарашенные, а от тела исходит жар и аромат незнакомых благовоний и вина. Секундное замешательство сменяется хмельной уверенностью — Дин Жун устраивается удобнее лицом к нему и с усмешкой спрашивает: — Вам понравилось, командующий? — Ты танцевал перед послом? — голос Ван Чжи не слушается и срывается в хрип. У него нет причин ревновать, Дин Жун лишь его заместитель и они оба евнухи, не принадлежащие себе, но мысль о том, что кто-то ещё видел Дин Жуна таким затмевает рассудок. — Что-то не так, командующий? Я справился недостаточно хорошо? — Дыхание щекочет ухо, и по спине бегут мурашки от этого тона. — К тебе кто-нибудь прикасался? — всё-таки озвучивает волнующий его вопрос Ван Чжи. Безмолвие на несколько секунд повисает между ними, прежде чем Дин Жун холодно интересуется: — Разве это имеет какое-то значение? — Да, — зло выплёвывает Ван Чжи и рвётся вперёд, чтобы поцеловать губы, скрытые под вуалью. Дин Жун выше него, и в таком положении это оказывается неудобно. Ван Чжи откидывается на спину, утягивая его за собой, и тут же переворачивает их, чтобы нависнуть сверху. Его губы находят пульсирующую вену на шее, зубы впиваются в кожу. — Никто не смеет прикасаться к тому, что принадлежит мне. — Да. Именно так. Дин Жун принадлежит ему. Эта кожа, краснеющая от укусов, эти широкие плечи, эти сильные руки. Каждый вздох, каждый волосок на его теле. Весь до кончиков пальцев на ногах. Без остатка. И только ему. Ван Чжи дёргает широкий украшенный пояс, что-то лопается, и он со звоном летит на пол. Под поясом обнаруживается перевязь с маленькими метательными ножами. Конечно же даже под таким открытым нарядом Дин Жун умудрился спрятать оружие. Это так на него похоже, что Ван Чжи ни капли не удивляется и столь же безжалостно расправляется и с ней. Следом приходит черёд юбки, ткань трещит под пальцами и слой за слоем также отправляется на пол. Под юбкой оказываются полупрозрачные шаровары, и Ван Чжи на секунду зависает, любуясь тем, как они окутывают мускулистые ноги, как выглядывает в прорези по бокам кожа. Но как бы они не шли Дин Жуну, сейчас это лишняя ткань, которая раздражает Ван Чжи, и потому он избавляется и от неё. Отбрасывает в сторону искусно замаскированные под очередное украшение ножны с кинжалом, снятые с бедра Дин Жуна и возвращается к исследованию его тела. Кожа под губами чуть солоноватая на вкус, она пахнет мускусом и чем-то пряным. И она абсолютно гладкая. Везде. Ван Чжи знает, что волос на теле Дин Жуна гораздо больше, чем на его собственном, а значит тот готовился к встрече с послом особенно тщательно. И это заставляет Ван Чжи скорее кусать, чем целовать его тело. Он хочет оставить как можно больше своих следов на его плечах, груди, бёдрах и даже лодыжках. Дин Жун не сопротивляется, даже не говорит ничего, лишь загнанно дышит и вздрагивает на особо чувствительные укусы. Ван Чжи хочет слышать его голос. Он срывает вуаль с лица Дин Жуна, наверняка больно дёргая волосы, и впивается в губы жёстким поцелуем. Ему отвечают с неожиданным рвением, и это несколько успокаивает его ярость. — Ты мой, Дин Жун, — повторяет Ван Чжи глядя ему в глаза так, словно отдаёт приказ. — Только мой. — Твой, — тихо соглашается Дин Жун и сам тянется за поцелуем. Ван Чжи с восторгом встречает его губы, и они целуются долго и мокро. Дин Жун осторожно обнимает Ван Чжи за талию, не предпринимая попыток раздеть его или перенять инициативу, просто принимая то, что ему дают. Оторвавшись от его губ Ван Чжи заглядывает Дин Жуну в глаза и с удовлетворением находит там такой же туман, какой плавает в его собственной голове. Он ведёт кончиками пальцев по его скуле, очерчивает приоткрытые губы, скользит ими внутрь влажного рта, гладит язык. Момент растягивается, зачаровывая. Дин Жун обхватывает его пальцы губами, всасывает их глубже, и время снова пускается вскачь. Ван Чжи чувствует как скользит по пальцам язык, видит как втягиваются щеки, как закрываются глаза. Дин Жун выглядит так… Так… У Ван Чжи нет слов. Жар в его животе нарастает, усиливая желание обладать этим человеком без остатка. — Я хочу трахнуть тебя, Дин Жун, — шепчет Ван Чжи. — Ты же не против? Дин Жун вздрагивает от этих слов, его взгляд на несколько секунд проясняется, словно бы хмель разом выветрился из его головы, а в выражении лица зарождается что-то, от чего у Ван Чжи колет под рёбрами. Он знает всё и без слов. Поэтому снова целует Дин Жуна, не давая тому озвучить по каким именно причинам они не могут поддаваться своим желаниям. Черта уже пересечена, и Ван Чжи собирается взять столько сколько может и пока может. Окаменевшее было тело под ним вновь расслабляется, Дин Жун сдаётся. Привыкший быть готовым ко всему, Ван Чжи в тайне изучал любые трактаты об искусстве любви, которые попадали ему в руки. Он справедливо полагал, что может прийти день, когда служба Его Величеству потребует решения проблемы таким низменным способом и не хотел ударить в грязь лицом лишь из-за отсутствия определённых частей тела. Пришло время применить эти знания. Ван Чжи скользит ладонями по бокам Дин Жуна, оглаживает бёдра, чуть царапая ногтями, и ведёт языком от шеи к набухшим соскам. Реакция не заставляет себя долго ждать — дыхание Дин Жуна на мгновение прерывается, а сам он чуть выгибается навстречу влажному прикосновению. Ван Чжи улыбается, смыкая зубы на тёмной горошине — по крайней мере один совет из его книг оказался полезным. Солоновато-горький вкус умащенной маслом кожи оседает на губах, тихие, едва сдерживаемые стоны врезаются в память, но этого мало, слишком мало для Ван Чжи. Он исследует каждый кусочек покорного горячего тела, ища наиболее чувствительные места. Покрыв влажными поцелуями грудь и живот, спускается ниже, широко лижет между раздвинутых ног, вырисовывает языком рельеф плоского шрама, но ожидаемой реакции не получает. Судя по всему Дин Жун в этом месте не особо чувствителен, в отличии от него самого. Ван Чжи не задерживается на этой мысли надолго и двигается дальше. Кусает мягкую плоть бёдер, выцеловывает коленки, посасывает пальцы ног, проходясь языком между ними, на что получает неожиданно более бурную реакцию и одобрительные вздох. Ван Чжи кажется, что он мог бы ласкать этого человека бесконечно долго, но жажда обладать им ещё более полно толкает его вперёд. Ван Чжи подхватывает длинные ноги Дин Жуна под коленями, поднимает их, почти складывая его пополам, оставляет несколько укусов на ягодицах и наконец приникает губами к нежной коже между ними. Задушенный всхлип раздавшийся сверху вызывает довольную улыбку. Ван Чжи усиливает напор языка, выводит им круги и толкает внутрь насколько может. Это не так просто как казалось в теории, но дрожь пробегающая по телу Дин Жуна и те очаровательные звуки, что он издаёт стоят того, чтобы потерпеть напряжение в мышцах челюсти. — Давай, Дин Жун, подержи их для меня. — Ван Чжи садится на пятки, продолжая удерживать его ноги высоко задранными. Дин Жун старше него, сильнее, и при желании мог бы убить Ван Чжи голыми руками. Поэтому то, как покорно он подхватывает свои ноги под коленями и прижимает к вздымающейся от частого дыхания груди, пьянит не хуже вина. Его покрытая красными следами укусов кожа блестит от пота, чёрная подводка размазалась, а левый глаз слезится. Такой красивый, весь изобилующий желанием. Послушный и открытый для Ван Чжи. Ван Чжи чувствует, что не может дышать. Слишком много всего. Его пальцы дрожат, пока он расстёгивает свой пояс. Нефритовый тонкий халат он сбрасывает на пол, белый — лишь торопливо развязывает. Приходится ненадолго оторвать взгляд от Дин Жуна, чтобы нырнуть под кровать и вытащить из-под неё деревянный ящик. В нём, на бархатной подкладке, лежит его личная коллекция фаллосов и баночка с карагинановым бальзамом. Ван Чжи пробегает взглядом по каждому из них, раздумывая, и наконец останавливается на переплетении шёлковых ремней идущих от металлического кольца. Узел жара в животе скручивается туже, сердце колотится. Он давно хотел опробовать эту штуку, но не думал что когда-нибудь действительно это сделает. Однако Дин Жун вот он, наблюдает за ним своими внимательными глазами, и неизвестно представится ли ещё когда-нибудь шанс. Ван Чжи выбирает тот фаллос, что сам предпочитает больше других, торопливо вкручивает его в кольцо, прилаживает к бёдрами и чертыхается, осознавая, что шёлк, вероятно, будет скользить по ткани штанов. Приходится потратить лишнюю секунду на то, чтобы спустить их до колен. Когда всё наконец-то готово, Ван Чжи с силой оглаживает крепкие бёдра и ягодицы Дин Жуна, сталкивается с его напряжённым взглядом и дрожаще выдыхает. Он чуть не вошёл в него прямо так, практически без подготовки. Куда только делось его хвалёное самообладание. Раздвигая хорошо смазанными пальцами упругую плоть, Ван Чжи ожидает услышать один из тех сладких звуков, что Дин Жун издавал ранее, но тот молчит. Лишь закрывает глаза и закусывает щёку изнутри, сдерживаясь. Ван Чжи ухмыляется и толкает пальцы резче, вдавливая их в то самое чувствительное место. Дрожь бежит по телу Дин Жуна, но этого недостаточно. Ван Чжи тянется вперёд, ещё сильнее прижимая его колени к груди, целует глубоко, яростно, кусая губы и посасывая язык. Он всегда добивается того чего хочет. Ван Чжи вновь садится на пятки, ещё раз смазывает пальцы, добавляя третий, и спокойно приказывает: — Смотри мне в глаза, Дин Жун. Дин Жун смотрит. Послушно не отводит взгляда, пока Ван Чжи снова и снова наполняет его в сильном неумолимом ритме, который становится всё быстрее вместе с тем как растёт недовольство Ван Чжи, но с его губ не срывается ничего громче вздоха. Даже кончает он беззвучно, закусывая губу и выгибаясь над кроватью. Злость окутывает Ван Чжи. Он недостаточно хорош для того чтобы заставить Дин Жуна стонать? — Ван… Чжи! — всё-таки всхлипывает Дин Жун когда тот входит в него одним движением, вталкивая нефритовый фалос до упора и ударяясь бёдрами о влажные ягодицы. — Подо… жди… — Он слабо толкает Ван Чжи в грудь, свободные теперь ноги обхватывают поясницу в попытке остановить. Ван Чжи ухмыляется — он знает, что сейчас, сразу после оргазма, тело Дин Жуна слишком чувствительно, но его это не останавливает. Он знает также, что если бы Дин Жун действительно был против продолжения, то с лёгкостью бы с себя сбросил, и то как он позволяет прижать свои руки над головой, как подставляет шею под поцелуи, сродни согласию. — Я хочу тебя слышать, Дин Жун. Хочу чтобы ты кричал для меня, — хрипло шепчет ему в ухо Ван Чжи и толкается снова. Ритм барабанов за стеной, тихие стоны Дин Жуна, его вкус и запах погружают Ван Чжи в подобие транса. Возбуждение струится по венам, удовольствие разбегается под кожей от каждого прикосновения, и Ван Чжи кажется, что он мог бы кончить только от этого. От твёрдого ритмичного давления в паху, трения кожи о кожу, непристойных шлепков, мокрых поцелуев и понимания, что это он заставляет Дин Жуна выглядеть так порочно. Глубоко внутри, за рёбрами нарастает тёплое щемящее чувство, от которого щиплет глаза и перехватывает дыхание. Голос Дин Жуна становится громче с каждым сильным толчком. Ван Чжи улыбается, смазано целуя его губы и стараясь запомнить каждую деталь, каждый мучительный звук, совершенно не похожий на крики обычно доносящиеся из соседних покоев. Он вжимается в Дин Жуна так сильно, как может, в попытке впитать частичку его удовольствия, пока тот с длинным стоном кончает во второй раз и наконец расслабляется, загнанно дыша. Затуманенный взгляд его широко распахнутых глаз устремлён в потолок, влажные волосы чёрными змейками прилипли к коже, а скулы окрасились красивым румянцем. Ван Чжи разрывается между желанием покрыть его лицо лёгкими поцелуями и едва ли не физической необходимостью оставить след от своих зубов на беззащитном горле. Он почти на грани, и знает, что ему хватит всего нескольких движений собственных пальцев, чтобы её переступить, но он столько раз представлял, как Дин Жун мог бы взять его, что не воплотить хотя бы самую простую из своих фантазий кажется кощунством. Поэтому Ван Чжи, осторожно покидает его тело, быстро развязывает шёлковые повязки, меняет нефритовый фалос на новый, из тёмного дерева и меньшего размера, и закрепляет на бёдрах Дин Жуна. Тот дёргается от прикосновений, но больше никак не реагирует. Ван Чжи отбрасывает в сторону штаны, наскоро смазывает себя и наконец садится сверху, блаженно прикрывая глаза от прокатившейся по телу лёгкой боли. Удовлетворение смешивается с сожалением от того, что его фантазия не может быть воплощена в полной мере — Дин Жун вероятно устал, да и вряд ли когда-либо задумывался о подобном до сегодняшнего вечера. Но словно бы в ответ на желание Ван Чжи, мозолистые пальцы впиваются в мягкую плоть его ягодиц, а сам Дин Жун резко садится, прижимает одной рукой к себе за талию и тихо рычит в ухо: — Кто это был? Тан Фань? — Он подхватывает Ван Чжи под бёдра, помогая привстать и резко насаживая обратно, от чего тот сдавленно мычит и впивается ногтями в его спину. — Суй Чжоу? — Ещё одно резкое, почти злое движение. — Его… Его величество? — пыл Дин Жуна слегка стихает, будто натолкнувшись на непреодолимую стену. Губы и язык скользят по нежной коже шеи, собирая капельки пота. — Разве это имеет значение? — Ван Чжи возвращает Дин Жуну его же слова быстрее, чем успевает понять отчего тот вообще задаёт такие вопросы. А когда понимает, в сознании неожиданно ярко вспыхивает совсем свежее воспоминание о неудачной попытке спустить напряжение на этой самой кровати. Дин Жун ничего не отвечает. Он продолжает целовать его плечи и устанавливает размеренный ритм, практически не давая двигаться самостоятельно. Ван Чжи и не ждёт ответа. Каждая игрушка в его коллекции была опробована, прежде чем стать её частью, и та, что посылает сейчас короткие разряды по его телу, не исключение. Сегодня он уже доставал её из своего тайного ящичка. Стоя на четвереньках, совершенно бесстыдно трахал себя деревянным фаллосом, желая забыть ненадолго о проблемах. Стонал и кусал губы, уткнувшись лицом в подушку, подмахивал собственной руке, усиливая и без того жёсткие движения, но не мог достичь вершины. Ощущения прошлого сплетаются с настоящими, такими похожими, но совершенно иными. Почему сейчас удовольствие нарастает так стремительно, а тогда едва теплилось несмотря на все усилия? Дело в вине плещущемся в крови? Или в новом опыте? Или всё же в том, что он не просто не боялся, что кто-то застанет его за этим действом, или что Дин Жун придёт раньше назначенного срока, а втайне мечтал об этом? Хотел чтобы чужие руки коснулись его кожи, чтобы прижали к себе… Хотел услышать нежное… — Чжи-эр… — жаркий шепот опаляет шею. — Чжи-эр… Сердце, и без того бешено стучащее, сбивается с ритма. Давно теплящееся в груди чувство разрастается, смешивается с жаром и вырывается наружу вместе с громкими стонами и слезами на горящих щеках. Позже, вытянувшись рядом с Дин Жуном на прохладной постели, скользя кончиками пальцев по его едва заметной улыбке, Ван Чжи позволяет себе насладиться ещё несколькими минутами близости и посторгазменной неги, прежде чем на него обрушится чудовищное осознание того, что они натворили… *** Спустя дюжину дней Дин Жун входит в покои Ван Чжи с срочным докладом и замирает на пороге, растеряв все заготовленные слова. Глава Западной ограды бросает на него невозмутимый взгляд и продолжает подводить губы алой краской с таким видом, будто это самое обычное дело в мире. Его распущенные волосы струятся по обнажённым плечам, в ушах, отражая свет фонарей, покачиваются длинные серьги, а на запястьях тихо позвякивают тонкие золотые браслеты. Дин Жуну кажется, что он бредит. Ван Чжи облачённый лишь в полупрозрачные красные шаровары и… Небеса… сутиан?.. выглядит как наваждение. Как порочная ночная фантазия… Дин Жун не может отрицать, что Ван Чжи, с его мягкими формами, пухлыми губами и нежной кожей, действительно похож на девушку. Достаточно соблазнительную девушку. — Командующий… — он хочет спросить куда тот собрался в таком виде, но слова застревают в горле. — Я слушаю, Дин Жун. Что там с магистратом Чжао? Нашёл доказательства? — Ван Чжи откладывает в сторону кисть, ещё раз придирчиво осматривает свой макияж в зеркале, поправляет сбившееся ожерелье на шее и, полностью повернувшись к Дин Жуну, окидывает его смеющимся оценивающим взглядом. — Мне несомненно льстит то, что мой внешний вид похоже заставил тебя отупеть, но я ценю тебя не за это. У нас куча дел и я хотел бы поскорее с ними разобраться. Особенно с этим Абу-таиб Ильрахимом, чтоб его черти драли… Однако, — Ван Чжи плавным движением убирает за спину волосы и кокетливо ведёт плечом, — позже, ты можешь снять с меня эти чужеземные тряпки… Дин Жун тяжело сглатывает и закрывает наконец всё ещё открытую дверь. Он не уверен в том, что вообще выпустит Ван Чжи из комнаты этим вечером.