Красный дракон и чёрный

Наутро перед венчанием принц Эйегон Таргариен взирал со двора Штормового Предела, как над твердыней его злейшего кровного врага вздымается красно-чёрное знамя королей-драконов.       «Зима пришла», — подумал он. Двадцатифутовый штандарт раздуло, тот выгнулся, будто парус горделивого корабля — это нахлынул со стороны моря холодный зимний ветер.       Это ветер всполошил вуаль опадающих снежинок так, что они вихрем ринулись в разные стороны. Одних сдуло на гладкую поверхность единственной замковой башни, колоссального каменного барабана. Башня нависала над людьми, точно гигантский кулак, устремлённый до небес. Ещё выше развивался внушительный драконий стяг — его стержень послужил башне шпилем. Другие снежные ветра опускались ниже, круговоротом разметая по двору зажмурившихся южных рыцарей.       Это ветер заиграл с одеждами принца. Исполненный чёрным мехом плащ Эйегона ветер сдул за спину, оставляя принцу лишь тонкий дублет из красной парчи. Воины вокруг отступали перед вьюгой: пятились, кутались в плащи, прятали глаза локтями — но юноша, стоя посреди всей этой суеты, только замер. Хотя холод обжёг его руки, ноги его дрожали, а молодые кости впервые вбирали в себя зиму родного Вестероса, Эйегон остался стоять на месте.       Это ветер бросил пургу ему в лицо. Он растрепал отлитые серебром волосы юноши, — недавно тот наконец смысл с них краску, и их пришлось отвести от глаз, — те лиловели под стать отпрыску Древней Валирии. Закрывать их даже и под натиском ветра принц не желал, а потому, застыв, где стоял, только поднял голову наверх, к своему величественному знамени, стараясь насладиться его видом пусть даже сквозь непроглядный каскад белизны.       Это ветер, напоследок, принёс запах моря. Через несколько минут буря улеглась, снег опал, а двор так и дрожал, точно скала, только что выстоявшая под натиском волны, всё ещё мокрая и стылая. Тогда принц сделал глубокий вдох, и в его ноздрях посвежели знакомые запахи. Помимо солоны, он ощутил едва уловимые рыбу, плесень, ил, древесину. Мыслями он вернулся на берега тёплой Ройны, где его взрастили — к простой жизни.       С малых лет мальчика учили ходить под парусом, чинить сети, стирать в реке одежду… но какой был ему от этого прок? Если Иллирио думал внушить ему, что мутная речная водица в жилах ровня крови дракона, его постигла неудача. «Я вижу теперь, для чего был рождён, — решил Эйегон, — вижу, о чём вечно толковал Джон. Лучше оставить прошлое позади. Оно не достойно короля». Сегодня начнётся новая жизнь, и даже вспоминать о минувших днях никакой нужды не впредь будет. Наконец он наденет корону. Наконец-то станет мужчиной.       Разжигала его пылающую уверенность победа — победа поистине выдающаяся. Древняя крепость штормовых королей, в которой он ныне обосновался, вот уже восемь тысяч лет стоит неприступной. Ни разу не сдавалась она захватчикам в бою… до тех самых пор, как дракон не вернулся на берега Семи Королевств.       При свете минувшей луны рой мелких лодчонок опустился в залив Разбитых Кораблей. Не более чем дюжина каких-то спасательных шлюпок с настоящих кораблей их нового сторонника-морехода, эта игрушечная армада вместила только половину одного-единственного отряда Золотых Мечей. Лисоно Маар, их командир, прибегнул к своим лазутчикам, чтобы накануне обнаружить трещину под мысом Дюррана. Эйегон слыхал о потайном ходе в штормовую твердыню. «Наши врата», — сказал он тогда своим капитанам.       Подкравшись к подножию утёса, их шлюпки причалили через грот к подземной бухте. Не успели Золотые Мечи сойти с лодок, как в пещеру спустились, размахивая факелами, солдаты с пылающим оленем на груди. Знали чёрный ход — к счастью. Одна лишь поперечная решётка отделяла их от врагов, но её оказалось достаточно, чтобы задержать битву. Пока защитники готовились к обороне прохода, из одного суденышка на свет выступили двое юношей: старший обладал чертами Древней Валирии, спутник его отпустил свои характерно-чёрные, как уголь, волосы до плеч и дом свой осматривал узнаваемыми голубыми глазами. Мальчик оказался не кем иным, как Эдриком Штормом. Высокий и крепкий для своих лет, бастард во многом напоминал отца. Именно здесь, в Штормовом Пределе, он провёл своё детство, до того как сначала отправиться с дядей на Драконий Камень, а затем бежать от красной ведьмы Станниса в Лис. (Вернулся бастард в Вестерос не без помощи всё того же Лисоно Маара, бывшего из Лиса родом и имевшего друга в лица гонфалоньера Вольного города.) Гарнизон дивился тому, как их мальчик вырос и возмужал за прошедший год. Солдаты приподнимали факелы, стараясь получше разглядеть юное воплощение короля Роберта, и вместе с тем замечали его спутника. Недоумевали.       Вопреки возражениям своего десницы, Эйегон решил снять со Шторма клеймо бастарда. На глазах у растерянных защитников замка он объявил преклонившего колено мальчика отныне законным сыном своего отца, Эдриком Баратеоном, истинным лордом Штормового Предела.       Неприступная крепость сдалась принцу ценой всего нескольких жизней: поднявшийся из грота гарнизон сделался почти единодушен. Изголодавшиеся от вечных осад солдаты разбушевалась, кое-кто выбросил кастеляна короля Станниса, сира Гилберта Фарринга, в залив Разбитых Кораблей. Как оказалось, этим отличились те самые воины, что год назад защищали замок и Эдрика Шторма от самого Станниса. У лорда Элвуда Медоуза с его приспешником мейстером Юрном, — вот уже несколько лун тот не получал от короля Станниса вестей, — защитников также не нашлось, и Золотые Мечи складно взяли обоих под стражу. Ломас Эстермонт избежал той же участи только благодаря заступничеству своего сына, сира Эндрю, оказавшегося рядом волею судьбы — всеми уважаемый рыцарь командовал в Лисе эскортом новоиспечённого лорда Эдрика. Пока мальчишка рвался в бой, Эйегон молча наблюдал за падением крепости, решив, что так покажет себя более зрелым. К наступлению ночи в замке не осталось никого, кто представлял бы какую-либо угрозу Эйегону — древняя твердыня ему покорилась. Когда штормовые лорды увидят, чей над ней теперь возвышается герб, они стекутся под крыло дракона, ища избавления от своих негодных правителей, и Эйегон с радостью им внемлет.       Воспоминание оставалось свежим. Только оно ожило в памяти юноши, как его губы озарила широкая улыбка, а глаза вновь засверкали при виде развевающегося над Штормовым Пределом на ветру знамени дома Таргариен.       Как сильно желал он разделить с кем-нибудь свою гордость!       Принц обернулся с надеждой увидеть в сторонниках те же чувства, что испытывал сам. Лица их были хмурыми. Сержанты Золотых Мечей, равно как и дорнийцы, не питали любви к зиме. Переговариваясь с лордами Айронвудом и Фаулером, Гарри Стрикленд сморкался в платок. Члены его отряда суетились каждый по-своему: Чёрный Балак с трепетом разглядывал сходящие с неба снежинки, Франклин Флауэрс оборачивался вторым плащом, Уилл Коль прикрывал свой единственный глаз. Чуть в стороне Эйегон заметил лорда Джона. Коннингтон отослал куда-то Утку и направился к своему воспитаннику, разметая снег тяжёлым сапогом и волоча за спиной багровый шерстяной плащ. Заговорил, как если бы уже получил приглашение:       — Теперь, когда вы открыли себя, мы вынуждены будем выступить на Королевскую Гавань. — В голосе десницы хрустел лёд. — Меньшего от короля не ждут.       Юноша проглотил раздражение.       — Наши армии собраны, люди готовы к походу, милорд. Завтра же я поведу их к столице. — Эйегон перешёл на непроницаемый, как он считал, безразличный тон: не чувствовал расположения к продолжительному разговору.       Но Джон Коннингтон был настроен не менее упорно, чем вчера, или позавчера, или ещё днём ранее.       — Снег вскоре сменится грязью. Войска увязают в такой грязи. Дурно начинать поход, увязнув в слякоти. — В глазах его засела обида, он поднял взор к парящему над замком трёхглавому дракону. — Всё это было ошибкой.       — Дорнийцы, быть может, и не сделаны для зимней погоды, зато воины Бездомного Гарри выкованы из другого металла. — Эйегон произнёс заранее заготовленные слова. — Золотые Мечи не остановятся ни перед каким морозком.       — Сам Стрикленд скажем вам то же, что говорю я.       — Ну конечно, — глянув на капитана Золотых Мечей в окружении дорнийских лордов, — и леди, — Эйегон не сдержал смешок. — Этому-то в отряде нет равных в боязливости…       — Следи за языком, — прошипел внезапно Джон. Тотчас же он повернулся и загородил собой всех присутствующих, — капитанов и рыцарей, лордов и леди, — наблюдающих откуда-то позади. Говорить продолжил уже громче:       — Первые заморозки зачастую отступают перед приходом настоящей зимы. Повторяю тебе, Эйегон: мы должны выждать.       Принц изумлённо взглянул на наставника — на того, кто столько твердил о его праве рождения, столько говорил о значении лидера, которому никто не смеет перечить на людях, столько рассказывал о великих победах прошлого, львиную долю которых составляли победы молниеносные… а как высокомерно Коннингтон скрещивает теперь руки на груди — спрятанные вдобавок в эти перчатки, с которыми Джон не расстаётся вот уже месяцами… Эйегон вдруг осознал, что его терпение кончилось.       — Холод бьёт вам в голову или трусость? — воскликнул, разгорячённый, юноша. — Каждый день у нас на счету. Мы достаточно уже просидели без дела, ожидая, пока все наши войска собирались здесь.       Принц отстранился от наставника.       — Сегодня я стану королём. Завтра поведу наши армии на столицу. Такова моя воля! Я сяду на Железный Трон. — А уже уходя, добавил: — И свадьбу мою у вас расстроить не выйдет!       В груди вздымалось и опускалось неожиданное волнение. Ему не терпелось скрыться от дотошных глаз, и он направился в мейстерские покои — отвлечься на дела поважнее.       В ней всё было дело, он знал, в свадьбе. Пока они не оставались наедине, Джон не осмеливался ни слова сказать против свадьбы — боялся оскорбить дорнийцев, — но каждый раз когда — по поводу и без — десница перечил своему королю, он перечил именно из-за того, что никак не мог смириться с решением Эйегона по вопросу брака. Он считал данное юношей согласие поспешным, саму идею — недальновидной.       Эйегон прервал свои размышления, когда разминулся с Дейемоном Сэндом, первым помощником принцессы. Дорниец промолчал, но юноша почувствовал на спине его суровый огляд, так что та вдруг покрылась мурашками. «Может, и верно надо было посоветоваться с Джоном прежде, чем давать Арианне ответ? — пронеслось у него в голове. — Может, не стоит мне так спешить?» Но нет: отступать поздно. Сегодня вечером всё свершится, и проблеме будет раз и навсегда положен конец.       Гулкие и торопливые шаги его по замковым коридорам в конце концов затихли: он оказался перед комнатами Станнисова мейстера Юрна, ныне — норой Халдона Полумейстера. Пахло здесь вином; чесноком; кажется, бычьей желчью — мазь, что ли?       — Что слышно из столицы? — сказал принц, едва переступив через порог.       — Джон говорил на рассвете с принцессой, — повернулся Полумейстер. Если Эйегон и застигнул своего учёного наставника врасплох, виду тот не подал. — Судя по всему, у дорнийцев есть свои люди в Королевской Гавани. Осведомитель в замке и посредник при верховном септоне.       Это всё Эйегон знал и без него.       — Суд уже состоялся?       Халдон кивнул и облизал губы.       — Сэнд поделился со мной только что. Позавчера суд Веры оправдал Маргери Тирелл в глазах Семерых. Участь старой королевы должна решиться только через три дня.       — Она уже решена, — Эйегон пожал плечами. — Сир Джейме увёл западное войско и исчез в речных землях. У Ланнистерши не осталось ни защитника, ни армии.       Халдон вопросительно поднял бровь — видно, ему было известно не всё, о чём могла поведать принцесса.       — Не в одних лишь войсках да братьях дело, Эйегон. Маленькая королева, скажем, не могла похвастаться ни тем, ни другим. Лорд Рован упоминал, что сир Гарлан увёл половину воинства Тиреллов на защиту от набегов железнорождённых.       Юноша улыбнулся. Мнимые рыцари Простора его не страшили: как только к Штормовому Пределу подошли его Золотые Мечи, солдаты лорда Мейса из той горстки, что осталась сторожить гарнизон короля Станниса, сразу сдались, поджав хвосты. Обсудить условия навстречу Эйегону они в отчаянии выслали самогó главнокомандующего — лорда Матиса Рована, обходительного старика. Всё говорило о том, что Воин обделил рыцарей Простора храбростью. Тем не менее, принц надеялся избежать столкновения в поле с армией, вдвое превосходящей по численности его собственную.       — Значит, они не только зелены, но и разделены к тому же… — Эйегон как можно многозначительней кивнул себе самому. — А Лорас Тирелл так и не оклемался?       Полумейстер покачал головой.       — С Драконьего Камня давно уже не поступало никаких вестей.       — После того, как я взойду на Железный Трон, — объявил принц, — первым делом захвачу эту цитадель. Драконий Камень — родовое гнездо моих предков.       Оставив лекарю своё последнее распоряжение, Эйегон ушёл подготавливаться к вечерней церемонии. А уже через час из единственной колоссальной башни Штормового Предела, из каменного барабана Дюррана Богоборца, Аргилака Надменного, Ориса Баратеона — и Роберта Узурпатора, полусотня вопящих воронов взлетела в воздух, возвещая все Семь Королевств об их новом властителе.       С этого дня начиналось самостоятельное царствование Возрождённого Дракона, короля Эйегона Шестого Таргариена. Эйегон стоял на ступенях перед троном штормовых королей древности.       Круглый чертог оказался набит людьми до краёв. Делились гости на четыре группы. Только наёмники из Золотых Мечей были со своим принцем, — нет, королём, — когда он высадился на берегах Семи Королевств. Самая многочисленная дружина прибыла из Дорна лишь недавно. Позднее всех, однако, в замок сюзерена явились штормовые лорды с собственными рыцарями. Последние не успели ещё возобновить клятвы верности дракону — но само их появление в Штормовом Пределе вселяло надежду. То же касалось немногочисленных рыцарей Простора, пожелавших присутствовать на королевской свадьбе. Эти выглядели ещё менее решительными, чем местная знать — Эйегон будто вернулся в шатёр с лордом Рованом, где каждый взгляд, направленный на него, вкрадывался для оценки, взвешивал короля, как пентошийские магистры бывало взвешивали ценность скота, что привёл им очередной дотракийский кхал. Хотя сам Матис Рован предпочёл сегодня свои покои и двух стражников Круглому чертогу и двоим новобрачным, заискивающий взгляд его виделся в глазах доброй половины присутствующих.       Эйегон оглядел зал. В первом ряду таким взглядом пилил его, пока не удалился, бастард из Дара Богов, Дейемон Сэнд. Наследник Дара Богов, сир Рион Аллирион, вместе с леди-матерью поместился между Андерсом Айронвудом и Франклином Фаулером. Лорды Гаргален, Вейт и Кворгил, а также леди Виль, стояли у самой стены — подальше от гостей из штормовых земель, которым Джон выделил противоположный край залы. От дорнийцев их и выходцев из Простора отделяли Золотые Мечи. «Лоскутное войско, — Эйегон напрягся, обозревая море из голов, в котором дорнийцев было больше, чем их недругов и его собственных наёмников вместе взятых. — Как долго продержаться они воедино, прежде чем вернуться к своим склокам?»       Эйегон вспомнил уроки с Халдоном. Когда вечные враги — города Лис, Мир и Тирош — образовали Королевство Трёх Дочерей, баланс сил в Эссосе пошатнулся. Триархия, впервые объединившая могущество целой трети Вольных городов, стала неожиданным гегемоном там, где по-отдельности Дочери терпели поражения: разбив поначалу Волантис, они захватили Ступени и раз за разом отбивали нападения Пентоса, Морского Змея и Принца-Разбойника. Единое их воинство, тогда ещё не столько склочное, сколько внимательное, посрамило в войне всадника на драконе. Когда и флот их объединился, дабы положить конец восстанию Рейениры Таргариен, Шарако Лохар прикончил двух драконов, — Грозовое Облако и Вермакса, — прежде чем отступить. Сорок лет царствовали Три Дочери совместно, прежде чем давняя их ненависть и внутренняя борьба выступили на первый план. «Что не давало им развалиться раньше?» — думал Эйегон, поправляя свадебный камзол. Собралась Триархия перед лицом общего врага — Волантиса. Пала — после поражения у Глотки. А держалась…       Эйегон тихо усмехнулся. Из алчности она держалась. Три города неотступно бились с Дейемоном Таргариеном за Ступени, чтобы насаждать там свои пошлины, а когда им представилась возможность разграбить богатства Корлиса Велариона, они не приминули послать свою триединую флотилию на Дрифтмарк. И лишь когда оказалось, что вся нажива досталась лисенийцам, две другие Дочери возмутились. «Ничто так не сильно, как алчность, — решил Эйегон, — и лучше средства объединить людей, чем алчность, у меня нет».       Он присмотрелся к присутствующим. Дорнийцы — вот его основная опора. Их алчность он утолит…       ... прямо сейчас, понял внезапно жених. Зал затих, невеста его выступила вперёд. Теперь, стоя с ней на одних ступенях, Эйегон замер. Все его мысли разлетелись. Сердце его затрепетало, ладони намокли. Никогда ещё он не преображался так быстро. Только что перед штормовым троном стоял в думах король. В считанные секунды он сделался юнцом. Тем самым мальчиком, что плавал по Ройне в солнечный день, когда убежал от опекунов и их бесконечных уроков. Он кружил тогда вокруг девочки с волосами цвета лаванды. Она игриво обрызгала его, но так никогда и не услышала его голоса — и прямо сейчас слова дались бы ему с неменьшим трудом.       Королевская невеста тоже изменилась — в точности да наоборот.       Принцесса дорнийская, великолепная Арианна из дома Мартелл, предстала сегодня перед ним в новом свете. Никогда раньше он не предполагал, что настолько страстная и желанная, до того живая женщина может выглядеть мраморным изваянием, разве что из мрамора с оливковым отливом. Красивая и стройная, она обрела также высоту и стать, уложив кудри гребнем, столь же царственным, сколь пышным, и скрепив тиарой с диском в виде палящего солнца Дорна. Большие карие глаза принцессы поблескивали, она вглядывалась в жениха и улыбалась, едва не снисходительно: в ответном взгляде читала вожделение.       По дорнийской традиции, хотя подарки жениху и невесте подносили перед бракосочетанием, они принимали их вместе, как единое целое, и если женская доля уступала мужской, обычай требовал от невесты попросить один из подарков наречённого себе, а от жениха — согласиться и уступить ещё один по своему усмотрению.       — Мой дорогой отец, принц Доран Мартелл, — заговорила Арианна, и все шёпоты вмиг затихли, — не смог поприсутствовать на нашей свадьбе, но велел мне передать три своих благословения: первый — этому браку, второй — союзу между короной и Дорном, третий — памяти вашего благородного отца, невинной Рейенис и Элии Мартелл, возлюбленной его сестры, которая приходилась вам матерью.       Она продолжила, как только под сводами Круглого чертога улеглись бурные восторженные возгласы:       — Примите же в подарок от принца дорнийского корону, достойную вашего величества.       Зал зароптал. Кто-то ахнул. Эйегон сжал губы в нетерпеливой полуулыбке.       Корона Завоевателя представляла собой гладкий, увесистый обруч из валирийской стали. Когда она поворачивалась, прямоугольные рубины, инкрустированные на её поверхности, сверкали так, будто в них переливалась кровь. Толпа расступалась перед сиром Дейемоном Сэндом, подносившим корону принцессе. Зрителей сковал благоговейный трепет — считалось, что артефакт был брошен в раскалённых песках Дорна и навсегда утерян полтора века назад.       Эйегон боготворил Дейерона Молодого Дракона. Немало историй о герое он выведал у Халдона Полумейстера и не один раз прочитал знаменитое «Завоевание Дорна». Нередко и не без сожаления думал о том, как оборвалась жизнь этого короля… и как же ликовал в сердце, услышав от Арианны, что сам он, Эйегон, если возьмёт её в жёны, сможет сгладить горечь от единственного поражения своего великого предка. Вернуть Таргариенам то, что Дейерон однажды утратил.       И вот наконец Арианна поднесла ему корону. Она стояла перед ним, её лицо оказалось так близко, что Эйегон ощущал её тёплое дыхание. Он боролся сам с собой: одна его часть хотела посмотреть на корону у неё в руках, другая позывала впиться взглядом в её распаляющее тело, как если бы на ней не было этих молочно-бежевых одежд. Но юноша так и застыл, смотря ей в лицо: он утонул в глазах своей принцессы.       Подняв корону Эйегона Завоевателя, первого Дракона, над челом Эйегона Шестого, Дракона Возрождённого, Арианна увенчала ею жениха, и люди возликовали.       «Ни один подарок не способен затмить этого», — думал Эйегон, пока они с Арианной, рука об руку, принимали клятвы верности и все прочие подношения. Первыми подходили Золотые Мечи. От Тристана Риверса он получил серебряные шпоры. От Чёрного Балака — великолепный лук из чардрева. От Лисоно Маара — золотую перстень-печать с изображением трёхглавого дракона. От Ласвелла Пика — искривлённый кинжал с рукоятью из чёрной кости дракона. Замыкал очередь Марк Мандрейк, ещё один сержант Золотых Мечей, крупный и устрашающий, с оспой на лице и дырой на щеке, выжженной там, где раньше жгло его достоинство рабское клеймо. Выходя вперёд, урод бросил перед Эйегоном огромную груду кожи, шнуров и подвязок.       — На таких седлах, как это, ваши предки летали на драконах, — кропотливо прогремел он. — У Разрушительницы Оков их три штуки — авось мой подарок вам когда-нибудь пригодится.       Присягу свою бывший раб выразил одним лишь приклоном головы. Разворачиваясь, Мандрейк бросил исподлобья взгляд на принцессу Арианну, и волосы на затылке у Эйегона встали дыбом.       Над чертогом повисла тишина. Гулкая, возвещающая о чьём-то отсутствии. Принц посмотрел на своего десницу, но на этот раз опасения его не оправдались — тот не хмурился, во взгляде его не было ни презрения, ни усталости. Джон Коннингтон отдавал негромкие распоряжения: пришла пора перейти к нескольким подаркам, предназначенным для невесты.       Принцессе уделили меньше внимания, чем её жениху. Арианна получала ожерелья, кольца, серьги и прочие женские безделушки. Наилучшим оказался дар от лорда Фаулера, и то — Старый Ястреб ограничился медным кубком с солнцем Дорна на одной стороне и драконом — на другой. Эйегон решил уступить ей копьё, подаренное ему Андерсом Айронвудом, — всё равно он не станет сражаться дорнийским оружием. Вскоре он усмотрел ещё один способ оказать ей честь, дать ей кое-что необычное, кое-что выделяющееся из ручья безделиц, текущих Арианне в руки.       Когда перед новобрачными предстал Ауран Уотерс, все увидели, что в руках у него пусто. С тех самых пор как, пересекая Ступени, Золотые Мечи переманили его на сторону Эйегона, он преобразился. Не вёл себя больше как пират и не так походил на щегла Лисоно Маара. Одевался под стать будущему лорду Дрифтмарка. Но лихая натура ему, видно, не изменила. Его лодки помогли Эйегону при захвате Штормового Предела, корабли помогут при взятии столицы. Этот человек им нужен, да — но уважать его Эйегон не обязан.       — Вам нечего принести мне в дар? — вырвалось у короля.       — У меня ничего и нет, — ответил с поклоном бастард, — ничего, кроме кораблей. Правда, раз вы назвали меня своим адмиралом, ваше величество, — продолжал Уотерс, пожимая плечами, — мой флот теперь и не мой вовсе, а, стало быть, королевский. Так или иначе, флагману вашей армады не пристало носить имя человека, по приказу которого вас однажды убили. Я предлагаю переименовать «Лорда Тайвина» в «Возрождённого Дракона», в вашу честь.       Не одного Эйегона озадачила наглость пирата. Что бы тот ни говорил, а кораблей своих никогда не отпустит, вгрызётся в них зубами, прежде чем сделает достоянием короны. Но тут королю в голову пришла та самая заманчивая идея.       — Добавьте к этому ещё «Принцессу Арианну», — потребовал он, — заместо «якобы-Прекрасной Серсеи». У нас теперь новая королева! Остальным восьми кораблям мы найдём новые имена позже.       Из зала послышалось несколько смешков. Арианна сделала вид, что польщена.       Итак, чужое копьё и имя для чужого судна — вот и всё, что получила сегодня от него принцесса. Не блистательные дары, но лучших у Эйегона не нашлось — к его раздражению. Он хотел быть оригинальным, но чувствовал себя теперь таким же мошенником, каковым был Ауран Уотерс, пиратом в одеждах лорда. «Когда же я отделаюсь от этого мальчишки с Ройны?» — подумал он и удивился своей мысли.       Ничего. Он сядет на Железный Трон, а Арианне подарит корону — о большем она не могла и мечтать. Одного взгляда на невесту было достаточно, чтобы в этом убедиться. Эйегон не был слеп.       Он многого добился за последние полгода. Уже вошёл в историю. Кампания Золотых Мечей оказалась в разы успешнее, чем кто-то из них смел надеяться. Взятие Штормового же Предела — его личная победа, достойная того, чтобы воспеть её в веках. Будь на то воля Воина, её запомнят первой из длинной череды побед короля Эйегона Шестого. Главное — не потерять инерции. Не увязнуть в дороге, не проспать своего часа, осаждая какую-нибудь твердыньку, — наконец, не дать своей армии распасться от разногласий, давних обид и низменных свор. Нынче за каждым вторым подарком присутствующие старались углядеть какой-то злой умысел, он видел это в их лицах. Вечером они начнут спорить, чьи господа преподнесли лучшие дары, а кто прогадал и остался в дураках.       Время было на исходе: захватить столицу требовалось прежде, чем он сможет позволить себе избавится от кого-то в этой лоскутной армии, дабы сохранить поддержку всех прочих. Пока они не дойдут до Королевской Гавани, нельзя идти на такой риск — но уже очень скоро придётся. «Джон должен это понимать, — вздохнул он мысленно. — Мы не можем сидеть и ждать».       Недовольство принца сгладили подарки от тех, кто был ему дорог. От септы Леморы он получил великолепную версию «Семиконечной Звезды», с иллюстрациями, разукрашенными рукой самого чудотворца Мармизона — септона, служившего десницей королю Эйенису. От Халдона Полумейстера он принял с большой благодарностью другую книгу, «Жизнь четырёх королей». Утка, красуясь своим белоснежным оперением, передал Эйегону военный шатёр из чёрного с красным шёлка и пожелал, — вернее, пообещал, — удачи в предстоящем походе.       Прежде чем пришёл черёд Джона Коннингтона, перед принцем предстал лорд Штормового Предела. Рослый для своих тринадцати лет, Эдрик Баратеон осматривал присутствующих внимательными голубыми глазами. Аккуратная семиконечная звезда скрепляла на его роскошном дублете плащ с чёрным на золоте оленем. Первым делом мальчик опустился на одно колено.       — Ваше величество, — поднял он голову, — до того как я уважу ваш брак, обращаюсь к вам с просьбой.       Эдрик нравился Эйегону, а септа Лемора всегда наставляла его не винить детей в грехах их отцов.       — О чём же? — поинтересовался он безо всякого негодования.       — Все здесь знают, кем был мой отец, — заявил юный лорд Баратеон. «Смелый мальчишка», — не в первый раз подумал Эйегон. — Нет смысла притворяться, что это не так. Король Роберт отнял власть у вашего деда. Это он убил вашего отца. Если бы не он, принцесса Элия и её дочь до сих пор были бы живы, — Молодой Эдрик почти смиренно склонил голову перед Арианной Мартелл. — Чем старше я становлюсь, тем лучше вижу, что мой отец не всегда поступал правильно.       — Это так, — Эйегон выпрямился.       — Я сожалею обо всех тех бедах, что он принёс вашему роду, — не без труда выговорил лорд Эдрик, — но вражде между нашими домами лучше положить конец. Вот, о чём я вас прошу: не убивайте во мне любовь к моему отцу. Быть может, он был дурным человеком и грешил порой, как и все мы — но он был также и великим воином. Я хочу почитать его за его доблесть, его отвагу и мужество, хочу гордиться им, как горжусь своим дедом, прадедом и всеми своими предками, вплоть до Ориса Баратеона — родного брата короля Эйегона, чью корону и чьё имя вы носите. Мы одной крови с вами, ваше величество, Эйегон, брат. Не оскверняйте её, припоминая нашим отцам их худшие деяния, позвольте превозносить их за всё то хорошее, чем они прославились.       И над Круглым чертогом повисла тишина.       Сперва Эйегон посмотрел на свою невесту — но лицо её ничего не выражало. Скорее сама она следила за эмоциями Эйегона. Рыцари в зале шептались и переглядывались. Никто не знал, что и думать. Наконец принц решил посмотреть туда, где стоял его десница — но Коннингтона на месте не оказалось, его вообще нигде не было видно. Слова, которые Эйегону предстояло сказать, могут изменить ход истории — и впервые весь этот груз некому было снять с его плеч. Ему предётся самостоятельно вынести решение и пожать однажды плоды того, что он сегодня посеет.       На самом деле он уже принял своё решение. В конце концов, король должен высоко ценить храбрость.       — Встань, брат, — сказал он, — встань и носи с гордостью герб своего дома.       Такой ответ показался Эйегону весьма удачным.       — Спасибо, — выдохнул на это юный лорд Баратеон, и никто не смог бы усомниться в том, что его благодарность совершенно искренна. Он покинул зал, пообещав вернуться со своим подарком.       Матерь гордится теми, кто выражает милосердие, говорила септа Лемора. Знак благословения Семерыми этого поступка не заставил долго себя ждать.       Одним из присутствовавших лордов был Хью Грандисон. За ним закрепилось прозвище Седобородый, но этот человек был уже не серым старцем, а белым мертвецом. Кожа, что тянулась по его костям, сделалась бледной, как у покойника; глаза покрывала белёсая пелена; даже шелковистая борода побелела — тем не менее старца так и называли Седобородым. Некогда могущественный, он оставался старшим и самым уважаемым лордом в штормовых землях. Когда он первый созвал своих рыцарей и явился в Штормовой Предел, рвущиеся в бой штормовые лорды последовали за стариком, обгоняя один другого. Кафферен был молод и свиреп, Эррол — зрел и злопамятен. Самым обходительным из четвёрки Эйегону показался Ральф Баклер. Полную противоположность ему составлял матёрый Серебряный Топор, прославленный герой, бившийся и за, и против Роберта Баратеона. Дядя его, Харвуд Фелл, не так давно замёрз насмерть где-то на далёком Севере, служа королю Станнису — тогда-то Серебряный Топор и занял его место в Фелвуде. «За последние годы штормовые земли послужили множеству королей».       — Старый лорд Стеффон был моим добрым другом, милорды, — медленно заговорил Грандисон, и зал притих, прислушиваясь к словам старца. — Я знал его сына ребёнком и даже узнал мужчиной. Роберт славился своей силой, но наш юный лорд Эдрик обладает мудростью, которой так недоставало ему отцу. — Седобородый смотрел во мглу. — В вас, мой король, я вижу и то, и другое. Я пережил многих славных воинов — потому что они были чужды милости. Да-да, именно милости. Ваши слова доказывают, что вы умнее, чем были они. И уж всяко умнее, чем те стервятники из Королевской Гавани, а вернее, из Утёса Кастерли, что пируют на останках царства Роберта прямо сейчас… что ж, вот я и заговорился. Я клянусь защищать право юного Эдрика Баратеона называться лордом этого замка. Клянусь сражаться за вас, пока длань моя достаточна сильна, чтоб удержать меч. И присоединяю свой голос к той благодарности, что высказал вам мой новый лорд.       Штормовые лорды за его спиной одобрительно загудели.       — Да воздастся Роберту по справедливости, — вставил Серебряный Топор.       — Мы явились сюда, не зная ничего о вашей свадьбе, — продолжал Грандисон. — Позвольте же нам, за неимением чего-либо более достойного вашего величества, преподнести наши мечи и нашу верность вам в подарок.       Поскольку на свадьбу запрещалось брать оружие, лорды ограничились тем, что преклонили перед Эйегоном колени.       — Ваша служба делает мне честь, — улыбнулся принц не раньше, чем у старого Грандисона получилось встать. — Когда я взойду на Железный Трон, то не забуду, как меня приняли здесь, в ваших краях.       Провожая взглядом штормовых лордов, Арианна отчего-то ухмыльнулась.       Тотчас же открылись врата чертога. В залу ввели двух коней, каждый безукоризненной породы: скакун, представленный как чистокровный выходец из дорнийских марок близ Чёрного Приюта, переливался цветами песка, молока и золота. Боевой жеребец, которого подвели к Эйегону, был со всех сторон чернее греха. Отдавая королю повод вороного, лорд Эдрик хвалил его за силу. Сам Эйегон, спустившись по ступеням, похлопал коня по спине и, недолго думая, подобрал ему звучное имя:       — Чёрный Ужас хорошо мне послужит, Эдрик, — Юноши одновременно заулыбались. — Это превосходный подарок. Спасибо.       Принцесса Арианна осталась не менее довольна.       — А у моей в крови явно наш южный пыл, — приговаривала она, проводя рукой по гриве, будто песком посыпанной. — Как же назвать её, Эйегон?       — Штормом, — нашёлся он, — в знак того, откуда конь родом.       — Или в знак того, как резво он поскачет, — довесил Эдрик.       Принцесса залилась снисходительным смехом:       — Штормом! Моя мать точно так и говорила: вы, мужчины, смотрите на коня и не видите, что это лошадь. Но в ней и вправду есть что-то от её родного края. — Арианна бережно почесала кобылу по плечу. — И она действительно резва. Её имя Молния.       «Я ни о чём не жалею, — понял Эйегон, глядя на свою дорнийскую принцессу. — С ней не хочу я никакую Дейенерис». А на что драконы, когда Королевская Гавань и без того лежит на ладони?       Церемония медленно приближалась к самому главному. Эйегон не боялся теперь этого часа. Через несколько минут коней увели, вслед за ними вошёл лорд Джон Коннингтон. Позади десницы шла четвёрка оруженосцев. В руках каждый мальчик держал чёрную сталь. Вот крылатый шлем. Где-то мелькнули рубины, под стать короне. Чешуя на бригантине напоминала отнюдь не о рыбах. Крылья на наплечниках — не о птицах, нет. Дракон воспарял на груди доспеха.       «Падший дракон», — подумал Эйегон. Он посмотрел на Джона. В глазах у старика застыла печаль — терпкая и горькая, глубокая грусть.       Они так и стояли, пока оруженосцы раскладывали доспех на стойке. Деталь за деталью, все увидели его великолепие. Не без труда Эйегон отказался от желания облачиться в него здесь и сейчас.       Тут он протянул своему наставнику руку.       … одно мгновение, второе, третье. Эйегон смотрел на своего второго отца и не понимал. Грациозное рукопожатие превращалось в пищу для сплетен.       Вместо ответа Джон Коннингтон медленно потянулся, чтобы снять перчатку. Все, кто стоял поблизости, отстранились — все, кроме Эйегона. Кое-кто ахал, пятился. Другие только и могли, что раскрыть рот.       «Мне приходила такая мысль», — вспомнил Эйегон. Вспомнил он также и ту ночь, когда, среди туманов Горестей, на «Робкую деву» напали каменные люди. Вспомнил урода-карлика… доверять, мой принц, нельзя никому… он был тогда другим человеком, мальчиком… ни вашему мейстеру без цепи, ни вашему лжеотцу…       Отныне он мужчина. У него есть честь, есть право — есть и долг.       — Джон…       Едва не задев Эйегона, Халдон подбежал к деснице.       — Гордец полоумный! Покажи мне! Может, ещё не поздно…       — Нечего там смотреть, — рявкнул Коннингтон, пряча руку. — И следи за языком, Полумейстер.       — Будь моим десницей, — сказал Эйегон. — Мне нужна твоя помощь, пока ты можешь мне её дать.       — Никто меня должности не лишал. — Десница оглянулся. — Охотников притронуться — убью. Это касается только меня.       Отходя, Халдон едва находился с ворчанием. Септа Лемора возносила молитву Старице. Арианна сцепила губы, Эйегон прочёл во взгляде невесты напряжение.       — Я подвёл твоего отца, — неожиданно продолжил Коннингтон. Он редко бывал так разговорчив, когда ни с кем не спорил. — Но этого не повторится.       Десница бросил взгляд на мальчика Баратеона.       — Такой же доспех Рейегар носил в тот день, когда умер. Надевай его с гордостью.       И тогда всё вернулось на свои места. Постепенно публика освобождалась от остолбенения. Гости стали приходить в себя, послышались оживлённые шепотки. Эйегон до сих пор смотрел на Джона, занявшего своё место в первом ряду, подле короля. «Конечно, старик хочет как лучше». Победить — вот единственный способ его отблагодарить.       Понадобятся Эйегону его советы или нет, король обязан сперва к ним прислушиваться.       Гарри Стрикленд был последним, кто принёс королю свой подарок. Он верно подгадал момент: все присутствующие тут же вновь затихли. «Да и подарок он подобрал тоже верно», — усмехнулся про себя Эйегон.       — Дар от нас с магистром Иллирио, ваше величество, — скромно улыбнулся Бездомный Гарри. — Это он убедил меня… ну, вы знаете, как он вас любит.       Эйегон молчал. Молчал, пока Уоткин-оруженосец вынимал клинок из ножен. Молчал, пока весь остальной зал гремел. Молчал, пока у Стрикленда горло не заболело всем доказывать, что он принёс подлинник.       О короне Эйегон знал. О мече — нет.       Эйегон попробовал взять Чёрное Пламя в руки. Взвесил на ладони. Провёл пальцем по клинку. Кровь не пошла, — это была не сказка, — но всё равно Эйегон каким-то образом… понял его остроту. Эйегон не только не знал о мече — он и мечтать о таком подарке не мог. Валирийский клинок Эйегона Завоевателя, Дейерона Молодого Дракона и Дейемона Блэкфайра. «С каких это пор Иллирио знает толк в мужских вещах?» — подумал он, опуская меч, и только через несколько минут вспомнил о прошлом магистра.       Эйегон молчал, пока окружающие не выдохлись. Хотя все они были знатные люди, им понадобилось больше десяти минут, чтобы установить в зале хотя бы относительную тишину.       — Я принимаю ваш с магистром подарок с искренней благодарностью, — слова эти он обдумывал всё прошедшее время, — хоть он и принадлежит дому Таргариен по праву. Всегда принадлежал. — Король спрятал меч в ножны. — Когда я займу Железный Трон, тебя перестанут звать Бездомным, Гарри. Стрикленды снова станут лордами.       Толстяк опустился в низком поклоне, лысина его сверкнула.       — Наш замок спалили во времена Восстания, а земли поделили, — Капитан Золотых Мечей почесал в затылке. — Того, что было, уж как-то не вернуть.       — Ты получишь новый замок и новые земли в придачу. — Эйегон даже представлял себе, какую цитадель выберет. — А теперь — уносите наши дары.       Венчание — заключительная часть церемонии. Эйегон и Арианна возвышались над зачарованными гостями. Принесли семь обетов, получили семь благословений. Вопреки дорнийскому обычаю, жених надел-таки на невесту плащ со своим трёхглавым зверем. Поцеловались они под рёв толпы.       Празднество, вне зависимости от вида традиции всегда завершающее свадьбу, пришлось опустить: уже завтра армия выйдет в поход, головы необходимо сохранять свежими. Хотя настоящего провожания тоже не случилось, новоиспечённые супруги быстро удалились из зала с той же целью. Эйегон решил тогда, что скрывать радость свою и гордость — величайшая глупость.       Тем кончился лучший из дней, что он познал в своей короткой жизни.