И было тепло

Убрал всё острое из дома — я не про еду Ведь эти линии на теле тебе не идут Я знаю, больно вместо боли видеть пустоту А мне так сложно забывать всю твою простоту Егор помнил, как уже нашёл его вот так. Таким. С длинными рукавами, скрывающими шрамы. Кораблин сказал, что только ему доверился. Это было приятно. Хотелось его вылечить. У него была привычка тыкать себя иглой или ножом. Часто смотрел на руки — боялся всего этого безобразия. Линий. Они слетались, как пути жизни. И в его глазах Булаткин увидел родное и близкое. То, что нужно было оберегать. Хотелось оберегать. Прятать от злостного мира. Крид не спрашивал, что у него случилось. Неразделенная любовь, проблемы с родителями, карьерой — всё это было неважно. Они были вместе. — Ничего с собой не делал сегодня? — спросил он, смотря на Шипа. Тот покачал головой, закатал рукава. Шрамы. Новых порезов не было. Но была ли боль внутри? Глаза говорили, что да. Это мужчина то и хотел пресечь. Помочь ему, справиться со всеми трудностями вместе и идти дальше, в светлое будущее. Егор целовал парня, обнимал, засыпал вместе с ним. Он чувствовал внутри мальчика пустоту, боль и отчаяние, он хотел ему помочь. Булаткин провел по его запястью пальцами, и прижался теснее. Так теплее. Егор заворочался, но не проснулся. Он был мягким и нежным, его хотелось защищать. Что же привело к такому? Он не знал. Но хотел быть родным Кораблину, быть всем. Никогда не причинять боли. Стоять рядом до последнего. Прижав Шипа к себе, Крид уткнулся носом в его шею. Так они и уснули. И было тепло.