Стук в дверь возвращает его в реальность.
Не стук даже – град яростных ударов, так что сразу становится понятно, кто находится по ту сторону двери.
Кто бы ещё пришёл его искать?
– Грэм! – тон у Дэймона резкий, даже сквозь толстую дверь с таким не поспоришь.
От него у Грэма живот скручивается в тугой узел. Он тяжело вздыхает, теребя отросшую челку. Легче не становится.
Кулак снова врезается в дверь, на этот раз с удвоенной силой. Грэм гадает, врежется ли он ему в лицо, если он откроет дверь прямо сейчас?
Что ж, это они уже проходили.
Грэм открывает дверь до того, как Дэймон успеет выкрикнуть его имя в очередной раз. Он создаёт столько шума, что слышно, должно быть, на весь этаж, и даже странно, что к номеру Грэма ещё не сбежалась добрая часть постояльцев.
– Ты чем тут занимаешься? – вопрошает Дэймон, глядя на него с прищуром. Он настолько взбешён, что кажется почти праведным в своем гневе. За последние несколько дней под палящим солнцем он приобрёл какой-то нездоровый загар: щёки у него красные, но под глазами – впалые и тёмные, и от этого он кажется старше, измождённее. Гнев отчётливее всего проступает в изгибе бровей, в морщинках вокруг глаз.
– Ничем, – оправдывается Грэм.
Глаза Дэймона сужаются ещё больше.
– Это, блядь, я и сам вижу. Мы вообще-то тебя ждём.
Грэм отворачивается, но успевает заметить, как Дэймон закатывает глаза.
– Давай вот только без этого опять, – говорит он, пытаясь уцепиться Грэму за локоть. – Слушай, ты одет и готов, – он издаёт смешок – почти недоверчивый. – Так какого хера ты тянешь?
Грэм при всём желании не смог бы ответить на этот простой вопрос. Ни хрена он не делал. Буквально. Сидел на кровати у себя в номере, уткнувшись взглядом в бежевый ковер, ощущая, будто конечности отяжелели настолько, что он не смог бы пошевелить ими, даже если бы попытался.
– Я проспал, – врёт Грэм. Дэймон тихо хмыкает, но воздерживается от комментариев.
– Давай, блядь, короче, – ворчит он и выходит из номера, оставив дверь открытой.
Грэм судорожно сглатывает и выходит вслед за ним.
Долгая поездка в студию чуть ли не через весь Гонконг нисколько не улучшает настроение Дэймона. Он сидит через одно место от Грэма, и с каждым поворотом вагона пустое пространство между ними, кажется, всё растет. За последние несколько дней Грэм успел привыкнуть, что они ездят плечом к плечу, с сумкой, зажатой между их ногами. Что их руки то и дело невзначай соприкасаются, пока они покачиваются в такт вагону.
Алекс сидит напротив и наблюдает за ним из-под чёлки. Грэм вяло улыбается ему и отворачивается, не дожидаясь реакции. Он вспоминает, как они с Дейвом ждали его в вестибюле отеля за низким столиком, заставленным пустыми кофейными стаканчиками. Дэймон прошёл мимо них к выходу, не удосужившись даже обернуться, пока Грэм тащился следом, втянув голову в плечи. Он успел заметить, как они синхронно приподняли брови и переглянулись.
В студии удушающе жарко. Кондиционера нет, и влажная жара ничуть не уступает той, что стоит на улице. Через крошечное окошко, где-то высоко под потолком, в комнату вяло сочится дневной свет, и лишь благодаря жужжащим наверху флуоресцентным лампам получается хоть что-то разглядеть вокруг.
Не теряя времени, Дэймон сбрасывает куртку, переступая через провода и валяющиеся под ногами клавиатуры. Звукоинженер смотрит на них поверх журнала, который читает, и Грэм, уклоняясь от его взгляда, тупо идёт за Дэймоном через тесную комнату туда, где вчера оставил гитары.
Они работают над очередной мелодией с дэймоновского айпада. Из видавшего виды динамика доносятся звуки драм-машины и электронных клавиш. Грэм слушает, прикрыв глаза и слегка запрокинув голову.
Мозг отключается, пальцы неуклюже скользят по ладам. Он не уверен, что ему есть, что добавить к этой мелодии, слишком она диссонирует с тем, что он хотел бы сегодня играть. Ему вроде как хочется скакать по обтянутой покрытием фанерной сцене и орать во всю глотку, пока руки мечутся по струнам, а ноги выжимают педаль дисторшн. Ему хочется играть что-то уродливое, что-то, что может заглушить звенящую тишину у него в голове грубым, жёстким саундом.
Дэймон дискутирует с Алексом по поводу ритма, всё больше оживляясь, когда тот начинает работать над басовой партией. Она тянется, размеренно и ровно, напоминая Грэму о долгих воскресных прогулках в зените лета, об извилистых улочках Кента. О тех настроениях, что одолевают его, когда на улице солнечно, тепло до позднего вечера, и он не прочь расслабиться с бокалом чего-нибудь покрепче виноградного сока.
Он поднимается выше по ладам, по-прежнему не открывая глаз. Звук не слишком похож на тот, которого он пытается добиться, чересчур нескладный, идущий вразрез с тем ритмом, который всё ещё задаёт Алекс. Однако он продолжает играть ещё несколько минут, всё больше и больше расходясь с клавишами, всё ещё доносящимися из айпада.
Когда он, наконец, открывает глаза, то замечает, что Алекс сосредоточенно наблюдает за ним, сведя брови от напряжения, и пытается подстроиться. Грэма бросает в жар – он был без понятия, что они ориентируются на него.
Он невольно кидает взгляд туда, где, откинувшись на спинку стула, сидит Дэймон с гитарой на коленях и хмурым выражением лица. Одного взгляда достаточно, чтобы понять, что он недоволен. Пальцы Грэма соскальзывают, и фальшивые ноты издевательски громко заполняют студию через усилитель, к которому его подключили.
На мгновение Алекс тоже сбивается, но тут же снова подхватывает бас-линию, его пальцы уверенно ведут по струнам, как будто ничего не произошло. Грэм не может этим похвастаться – он слишком много загоняется, собственные пальцы кажутся слишком толстыми и неуклюжими.
Весь остаток дня проходит приблизительно так же: Грэм как будто находится на другой волне со всеми остальными в студии, выдаёт риффы не к месту, играет повтор, когда этого не требуется. Дэймон пытается сочинять тексты, негромко напевает мелодии в микрофон, а Грэм тем временем губит на корню все его попытки.
Шею сводит от того, как низко он согнулся над гитарой в попытке избежать чужих взглядов, настроение становится всё паршивее с каждой минутой.
– Хочет кто-нибудь чаю? – спрашивает Дэйв, который, по всей видимости, забил на свои барабаны, раз уж джем снова начинает звучать откровенно отвратительно.
Алекс отвечает что-то, откинувшись на стуле: это стул на колесиках от микшерного пульта, и он вращается на нём, свесив голову через спинку и выставив перед собой ноги. Дэймон молчит, скрючившись над своим айпадом. Горящий экран подсвечивает его лицо снизу, отчего он кажется смертельно усталым.
Дэйв смеётся, бросает быстрый взгляд через комнату на Дэймона и Грэма, и снова отворачивается.
– Пойду покурю, – бормочет Грэм и выходит за дверь, пока никто не успел за ним увязаться.
Воздух снаружи всё такой же удушливый и тягучий. От влажности волосы липнут к шее, а рубашка – к спине. На углу соседней улицы он замечает магазинчик, где покупает пачку сигарет и зажигалку, объясняясь с продавцом на неуклюжей смеси английского и жестов. Он чувствует себя отвратно, протягивая карту, чтобы не возиться с наличкой.
За плечом кассира гоняет воздух старенький электрический вентилятор, но, судя по всему, он включен на минимум: лопасти вращаются медленно и как будто неохотно, обдавая его лицо тёплым воздухом.
Выйдя на улицу, он замечает Дэймона, который стоит неподалеку – буквально в нескольких метрах – и высматривает его.
– Ты чего творишь? – спрашивает Дэймон, как только замечает его. Оба они выделяются на этой улочке как бельмо на глазу.
Грэм прикуривает.
– Курю, – отвечает он, махнув рукой с зажатой в ней сигаретой. Он кидает Дэймону пачку, кидает криво, и тот не успевает её поймать. Попав ему куда-то в бедро, она падает на асфальт между ними, и Грэм неуклюже наклоняется за ней, пальцы у него дрожат, ладони вспотели.
– Мне на тебя слишком не насрать, чтобы дать тебе снова всё похерить, – сердито говорит Дэймон: отбросив все формальности, сейчас он сразу переходит к делу.
Грэм давит в себе желание выкрикнуть ему в ответ что-нибудь идиотское, и на это уходит вся его энергия. Им как будто снова по двадцать пять, и общаться по-другому они ни хрена не умеют.
Грэм отворачивается, не может смотреть в лицо, которое так живо напоминает ему о прошлом. Разочарование давит на плечи тяжёлым грузом, и сигареты в кои-то веки положения не спасают.
– Не то чтобы я специально пытался всё похерить, – Грэм старается говорить тихо, насколько это возможно на шумной улочке. – Так получается.
– Ты о чём? – Дэймон вздыхает. Он тоже разочарован. Грэм смотрит себе под ноги.
– Я вас только торможу, – стонет Грэм. – Ничего не получается.
–
Всё получается, – говорит Дэймон напряжённо. Улица слишком оживленная, чтобы выяснять здесь отношения. Грэм упорно избегает его взгляда, и тогда пальцы Дэймона вцепляются ему в футболку, и тянут на себя. – Но я здесь не для того, чтобы тебя за ручку водить. Когда ты, блядь, уже сам поймёшь, что всё у тебя получается?
Грэм выдирается из его хватки, отводит глаза.
– Просто это до фига трудно. Стоять там, наяривать на гитаре и при этом точно знать, что получается
хотя бы нормально.
– Мы слышали и похуже.
Грэм обкусывает заусеницы. Легче от этого ему не становится.
Для него всё это – слишком. Ещё недавно им не приходилось столько времени проводить вместе – только они вчетвером, плюс несколько инженеров, Майк и Смог и техники, приглашённые для этого тура. Раньше всё ограничивалось репетицией в студии раз в неделю и несколькими разогревочными концертами, в промежутке между которыми можно было вернуться домой, поспать в собственной постели, а утром отвезти дочь в школу.
Ему не приходилось иметь дело с похмельным Дэймоном, с его утренней раздражительностью, теплом от чашки чая, переходящей из рук в руки.
Бывало, что они валяли дурака на саундчеке: могли поэкспериментировать с риффом, или записать новую концовку для старой песни. Но никогда ещё не пытались взять какую-то идею, которую придумал Дэймон, которую вынашивал Дэймон, и слепить из неё что-то совместное.
– Ну, – говорит Грэм невнятно, не убирая пальцев ото рта: от этого он звучит капризно, как-то по-мальчишески, но перестать не может. – В последний раз всё было настолько дерьмово, что обратно меня не позвали.
Плечи Дэймона опускаются, и Грэм тут же жалеет о сказанном. Он дёргает себя за волосы и снова отворачивается. Он искажает факты и знает, что Дэймон это понимает.
– Бля, – выдыхает он себе под нос.
– Тебе не нужно приглашение, – говорит Дэймон до странности спокойно. Грэм поднимает глаза и жалеет, что на Дэймоне тонированные очки: он хочет понять, издевается тот или нет. Но сейчас по его лицу трудно что-то прочитать, оно почти ничего не выражает – сказываются годы многочисленных интервью и фотосессий. – И вообще мне казалось, что мы это дерьмо уже проехали.
– Да, – соглашается Грэм, сглатывая нервный комок. – Ты прав. Прости.
Дэймон хлопает его по плечу и подталкивает обратно к двери в здание. На них начинают обращать внимание – продавцы близлежащих ларьков, люди, праздно торчащие в дверях магазинчиков. Грэму не по себе от их взглядов всю дорогу обратно в студию.
Внутри всё так же жарко, лампы окрашивают холл в причудливые тона. Поднимаясь вслед за Дэймоном по лестнице, Грэм яростно пытается проморгаться.
– Я не хочу зря проёбывать время, – внезапно говорит Дэймон, остановившись напротив двери в студию. Он оборачивается на Грэма, и сейчас они достаточно близко, чтобы Грэм мог разглядеть его глаза за тонированными стёклами очков. – Я не собираюсь больше заниматься этим без тебя. Если ты сейчас свалишь, то я тоже.
Грэм сглатывает, не находится с ответом. От слов Дэймона у него внутри снова всё скручивается, но в этот раз всё иначе – сейчас вес им придаёт прямой взгляд Дэймона и его рука, которая всё ещё почему-то сжимает его плечо.
Он думает о записях, которые «пылятся» у него на жёстком диске – все они, по его мнению, звучат недостаточно хорошо, не дотягивают до нужного качества. Думает о том, что теперь, без Дэймона, и Алекса с Дэйвом, которые создают ритм под его гитару, всё это кажется ему каким-то пустым.
Он хочет, чтобы всё стало как раньше, и не понимает, почему теперь, когда у него появилась, наконец, такая возможность, он всё херит.
– Я тоже, – отвечает Грэм, хотя это не ответ вовсе. И всё-таки Дэймон понимает, кивает ему. По пути к двери он задевает Грэма плечом.
Когда они заходят в студию, Дейв смотрит на них с плохо скрываемым любопытством.
Алекс сидит в углу, скрючившись над своим басом, и даже не чешется.
– Думаете, стоит начинать что-то новое? – спрашивает он у своих струн. Волосы падают ему на лицо, и он снова выглядит на двадцать.
Грэм в очередной раз благодарен Алексу за то, как легко ему удается снять напряжение в комнате. Расслабив плечи, он проходит дальше. Позади него Дэймон, перешагнув через импровизированную ударную установку Дэйва, демонстративно берёт в руки гитару.
– Да, Алекс, – тянет он, усаживаясь на своё «рабочее место», сплошь заставленное гаджетами. – Отличная идея.
На обратном пути в отель Грэм чувствует себя немного лучше. Сегодня они задержались в студии и влились в метро вместе с толпой других пассажиров. В вагоне жарко, воздух вокруг них плавится от духоты.
Грэм и Дэймон вжимаются в угол, чтобы не стоять напротив дверей, Алекс и Дэйв теряются где-то в толчее. Вагон трясётся и грохочет, проезжая сквозь туннель, и спускается под землю.
Рука Дэймона находит запястье Грэма, пальцы смыкаются в том месте, где заканчивается рукав его куртки, подушечки прижимаются к тонким венам. Подняв глаза, Грэм замечает, что Дэймон наблюдает за ним, снова заслонившись синими очками.
– Как сегодня всё прошло? Нормально? – спрашивает Грэм в очередном приступе внезапной неуверенности.
Улыбка медленно расплывается по лицу Дэймона, и он выдаёт ехидный смешок.
– Ну да. Когда мы наконец-то закончили хуи пинать.
Грэм понимает, что он не всерьёз, что это просто шутка, чтобы как-то сгладить неловкость, но всё равно чувствует укол вины. Дэймон коротко сжимает его запястье, как будто знает, о чём именно он сейчас думает.
Он не разжимает пальцев, пока толпа не начинает постепенно редеть, по мере того, как поезд приближается к их станции. Неподалёку Грэм замечает болтающих друг с другом Дэйва и Алекса, рядом с ними есть свободные места, но он не двигается, удерживаемый рукой Дэймона, обхватившей его запястье.
Грэм придвигается ближе. Едва уловимым движением головы Дэймон даёт понять, что он знает, что Грэм стоит так близко вовсе не из-за давки в вагоне. Грэм застывает на месте и улыбается, когда Дэймон прижимается к нему в ответ.
У него мурашки по шее при мысли, что за ними может кто-то наблюдать. В Гонконге их почти не узнают – Грэма вообще редко узнают, куда бы он ни поехал. Просто они больше так не делают: не валяются на одной койке в дерьмовых туристических автобусах, полностью игнорируя личное пространство, не обжимаются по углам очередного занюханного паба, не делают вид, что держатся за руки, когда идут по улице.
Поезд резко тормозит, и Дэймон отстраняется. Его рука еще мгновение касается запястья Грэма, а в следующее – он растворяется в толпе пассажиров, спешащих на выход. Грэм моргает, его минутное замешательство означает, что теперь ему придётся протискиваться сквозь плотный поток людей, уже приготовившихся заходить в вагон.
– Снова чуть тебя не потеряли, Гра, – ухмыляется Дейв, когда тот, наконец, выбирается на платформу. Вдалеке он замечает ссутуленную спину Дэймона. Алекс курсирует между ними, словно не может определиться, с кем ему идти. Услышав реплику Дейва, он хмыкает, закатывает глаза и разворачивается, чтобы присоединиться к Дэймону.
На мгновение Дэйв выглядит смущённым, но потом догоняет их, не дожидаясь Грэма. Тот так и плетётся позади всю оставшуюся дорогу обратно в отель.
***
Вернувшись в номер, он долго стоит под душем. Телевизор создает бесполезный шум: там слишком много болтовни и мельтешащих новостных роликов, так что он выключает его и даже находит приличную музыку у себя на телефоне, брошенном на прикроватной тумбочке.
Намылив волосы гостиничным шампунем, он стоит под струями воды, пока кончики пальцев не начинают сморщиваться.
Он поспешно одевается, чувствуя себя не в своей тарелке, слишком долго оставаясь голым вне комфорта собственной спальни. Номер хороший, с мягкой кроватью, на которой он с наслаждением растягивается, пусть она совсем не похожа на его собственную. Какое-то время он просто смотрит в потолок, мыслей в голове так много, что не получается сосредоточиться ни на одной.
На ужин он опаздывает, но его ещё никто не ищет, телефон продолжает безмятежно играть тихую мелодию рядом с пустой бутылкой из-под воды на тумбочке под лампой. Решив, что в этот раз Дэймон не собирается бежать за ним, он поднимается с кровати и выползает из номера сам.
К тому времени, как Грэм спускается в вестибюль, все остальные уже собрались в ресторане отеля. Остановившись у широких дверей ресторана, он слышит их голоса. Столики сдвинуты, чтобы вся команда сидела вместе, официант наполняет чей-то бокал вином, раздаётся болтовня, и руки сталкиваются на столе, пока все едят.
Он разворачивается и идёт назад к лифтам. Он не винит их за то, что начали без него, в конце концов, вернулись они довольно поздно – он и не рассчитывал, что они его одного будут дожидаться.
Он просто закажет ужин в номер. Если уж начистоту, так даже предпочтительнее. Сегодня ему не до дружеских посиделок.
– Грэм!
Грэм вздыхает про себя и ещё раз давит на кнопку лифта. Она горит красным, но цифры отсчитываются медленно, гул механизмов за дверями очень тихий. В отеле высотой с небоскрёб лифта можно дожидаться долго.
Он поднимает взгляд, когда Дэймон оказывается рядом. Только теперь двери открываются.
– Я забил тебе место, – говорит Дэймон, забираясь в лифт вместе с ним.
– Возвращайся к своему ужину, Дэймон, – говорит ему Грэм, прислонившись спиной к задней стенке. В лифте кроме них, к счастью, никого нет, Грэм сомневается, что смог бы выдержать ещё более неловкую поездку.
– Хотел уже заказать за тебя, – продолжает Дэймон, изогнув рот в ухмылке, – но не был уверен, что тебе всё ещё нравится то же, что и раньше.
Теперь Грэм смотрит на него в упор, но слова застревают у него в горле. Прошло так много лет с тех пор, как они в последний раз сидели за кухонным столом у Грэма, ели яичницу с жареной картошкой или теснились где-нибудь на захудалой кухоньке, заглатывая ужин после шоу, и запивая его бутылкой дешёвого мальбека.
– Многое поменялось с тех пор, как мы ели вместе каждый день, – бормочет Дэймон себе под нос, отвлекая Грэма от воспоминаний.
– Мы вчера вместе ужинали, – напоминает ему Грэм, не вполне уверенный, что Дэймон сейчас на полном серьёзе.
Дэймон усмехается, его глаза сияют, но Грэм всё ещё не понимает, в чём причина.
Лифт, наконец, останавливается на нужном этаже, и Грэм выходит с Дэймоном на хвосте. Его номер находится на том же этаже, но Грэм не знает, который именно. Он уже давно не пытается отслеживать такие вещи.
– Спускайся со мной в ресторан, – снова говорит Дэймон, ухватившись за локоть Грэма, когда тот останавливается напротив своей двери.
– Я лучше закажу в номер, – уклончиво отвечает Грэм и толкает дверь. Его рука в нерешительности замирает на дверной ручке, и Дэймон, воспользовавшись этим, заходит следом за ним, быстро скользнув взглядом по комнате, прежде чем сфокусироваться на Грэме. Не похоже, чтобы он был так уж настроен уговорить Грэма спуститься с ним вниз.
– Хочу убедиться, что ты в порядке после сегодняшнего, – выпаливает он, и Грэм издаёт нервный смешок, пытаясь сохранить нейтральное выражение лица, хотя в действительности ему очень хочется скривиться от досады.
Став свидетелем одного из его «состояний» – что было неизбежно, учитывая, как много времени они сейчас проводят вместе, – Дэймон уже не слезет с этой темы.
Грэм разминает шею, чувствуя как напряжены мышцы у её основания.
– Сегодня всё было нормально, – говорит он. – Правда. Музыка звучит многообещающе. Приятно снова оказаться в студии.
– Как в старые добрые времена, – откликается Дэймон. Они всё ещё стоят в прихожей, застыв в неопределённости, в странном подвешенном состоянии, где они как будто ходят на цыпочках, боясь друг друга спугнуть.
Грэм поводит плечами и бросает ключ-карту на полку рядом с дверью.
– Наверное, – отвечает он без энтузиазма. Он всё ещё пытается осмыслить всю прошедшую неделю и то, на что она была похожа. Наверное, пройдут дни, а может и недели, прежде чем он поймёт, что чувствует по этому поводу. Прежде чем поймёт, действительно ли наслаждался происходящим или нет. И стоило ли оно той ощутимой тревоги, которая тяжёлым камнем засела у него в груди.
– Я люблю тебя, – говорит Дэймон, понизив голос. – Ты же знаешь.
В юности они так легко бросались этими словами во время интервью или когда один из них придумывал действительно классный момент в песне.
Они перестали говорить это к тому времени, как Грэм начал вкладывать в привычные слова новое значение. Когда «Я люблю тебя» превратилось в «Я влюблён в тебя». А потом они и вовсе перестали разговаривать, не виделись неделями, пока не дошло до того, что, даже оказавшись в одном помещении, они не могли заставить себя посмотреть друг другу в глаза.
А теперь, глотая безудержную панику, растущую в груди, Грэм намеренно встречает взгляд Дэймона, как некое доказательство того, что они стали старше, изменились. Только вот он не уверен, что это что-то меняет. Внутри него по-прежнему живёт глубокая тоска, притуплённая годами одиночества и непонимания. Ему кажется, что она останется с ним навсегда, будет вечно связывать их.
Грэм не удивляется, когда Дэймон целует его, ловит уголок его рта тёплыми шершавыми губами.
Он шумно выдыхает, впечатавшись лопатками в стенку прихожей, и Дэймон подаётся вперёд, вцепившись пальцами ему в плечо. Всё почти как раньше. Разве что в прежние времена Дэймон уже запустил бы руку ему под футболку или за пояс джинсов – и в этом единственное отличие.
В такие моменты Грэм обычно бывал бухим: тогда это было лишь очередным способом сбросить адреналин, когда они уходили со сцены или развеяться после долгого дня, проведённого в студии. Сейчас на языке Дэймона он чувствует вкус алкоголя и не уверен, хочет ли продолжать.
– Мы не должны этого делать, – бормочет Грэм, отстраняясь, чтобы перевести дух. Глаза у Дэймона зажмурены, раскрытым ртом он прижимается к челюсти Грэма. Позвоночник Грэма прошибает дрожью, когда Дэймон, царапая зубами щетину, проводит по его щеке влажным языком.
– Мы много чего не должны были делать, – говорит Дэймон, и целует его.
Грэм негромко смеётся.
– Я не это имел в виду... – он не успевает договорить, потому что Дэймон снова целует его.
Грэм отвечает, ведёт ладонью по бедру Дэймона.
Дэймон толкается вперед, вжимаясь бедрами в Грэма, и только тогда до него, кажется, доходит, чем они занимаются.
– Бляядь, – тянет он, резко отстраняясь. Грэм пытается отдышаться, поднимает руку, чтобы поправить очки. Дэймон даже не смотрит ему в глаза, и в животе у Грэма сворачивается первый холодный завиток страха.
– Нет, – говорит он без особой надежды, потому что уже видит, как Дэймон уходит в себя, каким непроницаемым становится его взгляд. – Не надо так.
– Нам нельзя этого делать, – хрипло говорит Дэймон. Он отходит в сторону, дрожащей рукой проводит по волосам. Он выглядит так, будто ему в срочном порядке нужно выпить или покурить, или и то, и другое одновременно.
Привалившись к стене, Грэм отводит взгляд. Он, блядь, ему
то же самое сказал, но Дэймон не хотел слушать.
Дэймон делает несколько шагов в сторону двери и снова останавливается. Краем глаза Грэм видит на полу его тень. Он не поднимает глаз, вжимается в стену спиной, его одежда и волосы растрёпались.
Всё это здорово, когда тебе девятнадцать, и ты можешь позволить себе ни о чём особо не заморачиваться. Совсем другая история, когда тебе скоро стукнет пятьдесят, и каждое твоё действие кажется более весомым, более важным, более значимым.
– Спокойной ночи, – говорит Дэймон и в этот раз уходит окончательно. Дверь в номер Грэма закрывается с глухим, финальным щелчком.
***
На следующий день они избегают друг друга – умение, отточенное годами, но Грэму как и прежде это не даёт покоя. Кажется, кое-кто из команды замечает их ссору, предусмотрительно стараясь держаться подальше, чтобы не попасть под раздачу.
Только на самом деле они, конечно, не ссорились, и это делает ситуацию ещё более тягостной: нет гнева, который можно было бы выплеснуть, как нет и причины для их обоюдного молчания.
В самолете Грэм пытается заснуть, его пальцы компульсивно теребят ремень безопасности, шторка иллюминатора полностью опущена. Через проход от него Дэймон лежит с раскрытым ртом, и Грэм с минуту смотрит на его лицо, расслабленное во сне.
Он всегда завидовал тому, как легко Дэймону удаётся заснуть во время перелётов. Кажется, он совершенно не стесняется того, как раскинулся на сиденье, растопырив ноги, прикрытые курткой. В отличие от него Грэм как всегда слишком много себе надумывает, боится, что скажет во сне какую-нибудь фигню или пропустит что-то интересное, пока они пролетают над Яванским морем.
Они по-быстрому проводят саундчек, задавшись целью поскорее со всем закончить. Грэм возится с педалями и настраивает усилители, пока техники устанавливают микрофоны и проверяют звук. Дэйв на своих барабанах начинает отбивать ритм, и вскоре они исполняют что-то из нового материала, и Грэм так отвык от этого, что у него сводит живот.
Ощущение и правда потрясающее: звук доносится до них из огромных динамиков, стадион пуст, солнце палит нещадно, пробивая на пот, и Грэм уже почти чувствует вибрацию многотысячной толпы и гул своих усилителей через подошвы ног.
Песня раскрывается почти как на одном из джемов, Грэм добавляет несколько риффов, и дыхание у него перехватывает, когда они рвутся наружу из колонок. Он не помнит точно, так ли они играли её в студии, но ему всё равно – звук настолько хорош, что остальное не имеет значения.
Он снова ищет одобрения Дэймона, пытается перехватить его взгляд, но тот продолжает избегать его, наблюдая вместо этого за тем, как один из техников прокладывает провода в передней части сцены. Но замечая, как левая нога Дэймона отстукивает в такт музыке, Грэм улыбается.
За ужином и во время интервью Грэм не перестаёт с воодушевлением говорить о том, как хорошо новые песни звучат на сцене. Он почти жалеет, что не может сыграть их перед толпой уже сегодня, но понимает, что это невозможно. Было бы опрометчиво объявить прямо сейчас о том, что они готовят новый большой проект – вокруг них и без того достаточно слухов.
Когда позже они выходят на сцену, и рёв толпы притупляет всю нервозность, скопившуюся у Грэма внутри, Дэймон становится совершенно другим человеком.
Перемена разительна: энергия бьёт из него через край, и он скачет по сцене, иногда бросаясь в самую толпу, а Грэм прячет улыбку за микрофоном. Дэймон пританцовывает вокруг Алекса, орёт что-то Дэйву поверх грохочущих тарелок и, когда не поёт, стоит вплотную к Грэму, не отрывая взгляда от его лица.
Одна из причин, почему он рад, что поехал с ними в этот тур – даже более значимая, чем кайф от выступлений, от того, что слышишь собственную музыку, ревущую из колонок над головой – это то, как на сцене всё внезапно сводится только к ним четверым и музыке, которую они играют. Как они становятся одним сплочённым целым, и неважно, что происходит за пределами сцены.
Он жадно впитывает эти ощущения, отвечает на взгляд Дэймона как на вызов. В груди от этого тесно, и вся его энергия устремляется сквозь кончики пальцев в гитару и рвётся наружу через усилитель.
Дэймон ухмыляется ему, его глаза сияют. Грэм чувствует жар, идущий от него, видит пот, выступивший у него на лбу и на шее, и то, как футболка липнет к его телу. Видит, как за его плечом Алекс в шортах наяривает на басу, из уголка рта у него свисает сигарета.
Грэму хочется курить, хочется снова почувствовать губы Дэймона на своих, хочется ощутить вкус вина на его языке. Он хочет, чтобы Дэймон всегда смотрел на него как сейчас, хочет навсегда остаться на этой сцене. Но в то же время это напряжение почти болезненное, бешеная энергия мечется между ними двумя, не находя выхода.
Дэймон уходит со сцены быстро, как и всегда: короткое, впрочем, искреннее «спасибо», после которого он скрывается в тенях слева от сцены, – вот и всё. Никакого выхода на поклон, никакой возможности закинуть руку ему на плечи и почувствовать тепло его тела.
Грэм провожает его глазами, пытаясь выровнять дыхание. Он машет куда-то в толпу, бросает ещё один взгляд на колышущееся море рук, после чего уходит со сцены вслед за Дэймоном.
И возвращается к реальности.
