***
Какузу открыл глаза, испытывая жажду, головную боль и желание придушить соседского петуха. Эта тварь в перьях всегда начинала орать чуть свет, из-за него ему приходилось просыпаться на час раньше. Хоть он и жил в деревне, но хозяйство тут уже давно никто не вел, невысокие, аккуратные коттеджи стали домами летнего отдыха для богачей из столицы. До тех пор, пока дом по соседству не купили хиппи, или как там сейчас принято называть всех этих фанатиков, помешанных на экологичности. Они стали разводить домашнюю живность, пытались подружиться с Какузу, посчитав, что раз он давно здесь живет, то является экспертом в сельской жизни. Какузу терпел все эти угощения домашними обедами, и другие попытки с ним сблизиться. Все это длилось до тех пор, пока соседи не узнали, что он полицейский. Они участвовали во всевозможных демонстрациях и акциях протеста, и полиция была их «врагом». Поэтому все попытки подружиться с ним, к его облегчению, наконец-то, прекратились. Избавились бы они еще от этого, чертова петуха! Электробритва тихо гудела, Какузу лениво водил ей по щекам, прислонившись боком к стене перед зеркалом. Дочь подарила ему ее на новый год, заметив, что он пользуется «каким-то старьем». Достать ее из упаковки, руки дошли только сейчас, и он не мог не отметить, что это довольно удобная штука. Покончив с утренними процедурами, он вытер лицо полотенцем вышивкой — его имя с огромным количеством вензелей, подарок от бывшей жены. Многих до сих пор удивляло, что, несмотря на развод, Какузу поддерживал с бывшей женой теплые, дружеские отношения. Они развелись двенадцать лет назад, Каруи уже была в браке с другим мужчиной и родила от него еще одну дочь. И они до сих пор любили друг друга, в этом не было никакого сомнения, но при этом вполне владели собой. Никто не сходил с ума от любви. Они регулярно звонили друг другу, наносили дружеские визиты. Они встречались по большим праздникам, обмениваясь подарками, и помогали друг другу справляться с трудностями, возникшими на их жизненном пути. Хоть Каруи и ушла к другому, она продолжала быть его женщиной, матерью его ребенка. Этот ребенок — единственное, что у тебя получилось хорошо! Какузу прошел на кухню, включил кофеварку. Открыл холодильник, и сразу его закрыл — он оказался пуст. Исправно в его доме пополнялись только запасы алкоголя. Придется поесть в кафе у участка. Хлебая пустой кофе, он, с раздражением вспомнил, что сегодня в участке будет много дел, и поесть ему удастся нескоро.***
— Тихо, тихо, он идет! — замахал руками Суигетсу, как и все, перегнувшись через перила, заметив приближающийся к лестнице силуэт. Они заняли свои места, Суигетсу остался на лестнице, чтобы следить за их «жертвой». Кисаме понимал, что они ведут себя очень глупо, и в этом было определенное удовольствие — дурачиться, зная, что никто тебя не осудит. — Давай! — Суигетсу подал сигнал стоявшему в углу, рядом с радиатором отопления, Дейдаре. Дейдара застучал по металлической решетке радиатора на разные лады. Саске замер на лестнице, так и не дойдя до второго этажа, удивленно крутя головой, не понимая, откуда взялся этот звук. Дейдара перестал стучать, они вместе с Суигетсу стояли, зажав ладонями рты, давясь со смеху. Кисаме тоже старался не засмеяться — у младшего Учихи в этот момент было ужасно глупое лицо. — Появился, — Мангетсу, брат-близнец Суигетсу, указал на возникшего, на лестнице Итачи. — Пора! Настало время их «коронного» номера с хлопаньем дверей. Кисаме стоял у спальни родителей, Мангетсу — рядом с комнатой Саске. Комнаты располагались почти друг против друга, и их задачей было открывать и закрывать двери одновременно. Наградой за их синхронность стало озадаченное лицо Итачи и удивленно округлившиеся глаза Саске. — Это сквозняк, — неуверенно пробормотал Итачи, поднимаясь на еще одну ступеньку. — Идем, он подтолкнул брата в спину, — а то опоздаем. — «Это сквозняк», — кривляясь, передразнил Дейдара, — когда Итачи с братом прошел мимо него и ухмыляющегося Суигетсу. Итачи повернулся в его сторону, но все знали, что он его не услышал, даже если бы он начал кричать ему на ухо. Взгляд Итачи задумчиво скользил по оклеенным песочными обоями стенам, радиатору отопления, возле которого стоял Дейдара. Дейдара мог бы показать ему средний палец, не опасаясь получить взбучку — Итачи был выше и старше него. Здесь можно многое сделать и остаться безнаказанным, ведь Итачи и другие обитатели этого дома не видели ни самого Дейдару, ни его друзей. — Пойдемте в сад, — предложил Кисаме, когда братья Учиха скрылись в комнате. — Там уже появились первые яблоки. — Они еще зеленые, — скривился Суигетсу, вспоминая о кислом вкусе неспелых фруктов. — Это ранний сорт, может, уже поспели, — возразил Кисаме, съезжая по перилам на первый этаж. — Скоро «святая» среда, — Дейдара тоже скатился по перилам вниз. — Давайте, попросим у нее яблоки! — Нельзя ничего просить, — возразил Мангетсу. — Попросим лишнее — вообще ничего не получим. — Что это еще за глупые правила? — возмутился Суигетсу, перепрыгивая через ступеньки. — Мы же не миллион ре у нее попросим! Они вышли в цветущий сад, продолжая спорить, насколько допустимы их просьбы в «святую среду». На веревке раскачивалось свежевыстиранное белье, они уселись под яблоней, на которой, как и предсказывал Суигетсу, не было ни одного спелого яблока. — Предлагаю голосование, — Кисаме очень нравился этот способ решения конфликтов, сразу чувствуешь себя взрослее, чем ты есть на самом деле. — Кто за то, чтобы попросить яблоки в «святую» среду? — Дейдара и Суигетсу подняли вверх обе руки, Мангетсу сложил свои руки на груди, недовольно глядя на обоих. Кисаме вздохнул: его голос решающий, и он тоже поднял руку вверх. Теперь во взгляде Мангетсу ясно читалось: «предатель». — Я думаю, стоит попробовать, — пояснил он свой выбор. — Теперь вопрос в другом: как именно мы сообщим ей о том, что нам нужны яблоки? Дейдара и Суигетсу сникли, об этом, они, как и ожидалось, не подумали. Общаясь друг с другом, они все время забывали о том, что могут контактировать лишь с предметами, а с окружающими их людьми — нет. Шорох гравия, минивен выехал из гаража, и вскоре семейство Учиха разъехалось по делам. До вечера дом будет в их полном распоряжении.***
В аудитории на удивление прохладно, хотя на улице стояла нетипичная для весны жара. Еще немного и начнется лето, закончится еще один учебный год. Когда пора экзаменов завершится, можно будет взять отпуск… -… и начали заниматься земледелием. В результате люди начали жить оседло, большими группами из сотен, а потом и тысяч человек. Земледелие также приводит к увеличению рождаемости, и группы становятся еще многочисленнее, — он оторвался от своих записей и обвел взглядом класс. — В результате этих изменений возникли поселки и города, также это привело к возникновению неравенства… Студенты тихо переговаривались, кто-то сидел, заткнув уши наушниками, и смотрел видео в своих телефонах. Какая-то девица на среднем ряду поправляла макияж, вывалив на стол все содержимое своей косметички. Троица на последней парте хихикала, устроившись там с ноутбуком, загороженным учебниками, думая, что он их не замечает. — …а затем вождей и религии. Кроме того, возникла мораль, — кому он все это рассказывал? Он физически ощущал, ветер, гуляющий в головах, сидевших перед ним студентов, все они в своих мыслях уже на каникулах, за пределами этой аудитории. Впереди у них лето, наполненное безграничными возможностями. Кто-то встретит свою любовь, или отправится в путешествие. Кому-то из них разобьют сердце, девица, которая сейчас так отчаянно красилась, лишится девственности на заднем сиденье бьюика, или впервые попробует травку на какой-нибудь вечеринке. Троица с последней парты вляпается в около криминальную историю, остальным это лето тоже приготовило свой неповторимый сценарий. Сами они едва ли осознавали, насколько быстро их подростковая жизнь могла переместиться из пункта А в пункт Б, затем из Б в пункт В, а из В — в холодильник морга. Они даже не догадывались, насколько легко и быстро это могло произойти. На это требовались вовсе не годы, лишь месяцы, иногда недели. Подобное могло случиться и за одну ночь. Вечером ты еще гуляешь с друзьями, а утром родственников просят опознать твое тело. И прямо сейчас его ужасно злило их отношение к жизни. То, что они не ценили ее, тратили драгоценные секунды на очередной ролик в Тик-токе, сериалы, выщипывание бровей и пустой треп непонятно о чем. Ему хотелось крикнуть: «Проснитесь! В кого вы превратились?! Стадо полусонных зомби, которое начинает ценить что-то лишь после утраты! Я тоже попался в эту ловушку, которая называется «завтра». Откладывал встречи с семьей, пропускал дни рождения, потому что было это чертово «завтра». Иллюзия, что можно додать, наверстать, «завтра» — это не просто ловушка для мозга, это ловушка для всего человечества! Живите сейчас, а не завтра! Иначе однажды тебе позвонит жена, и из ее рыданий и крика ты не поймешь ни слова, а только почувствуешь, что случилось что-то ужасное. А потом тебе перезвонят из полиции, и ровным, хорошо поставленным голосом с толикой сочувствия скажут, что все, нет больше никакого завтра. И послезавтра. И послепослезавтра. Конец, точка. Для твоих детей больше никогда не наступит это проклятое, вездесущее «завтра»." Разумеется, все это он произнес только у себя в голове. А вслух, лишь короткое, отрывистое, как выстрел: — Контрольная! Хидан хлопнул папкой по столу, и все студенты повернулись к нему. Медленно вытаскивали из ушей наушники, озадаченно смотрели на него, будто не верили. Контрольная? В конце года? По истории? Это даже не профильный предмет. Все смотрели на него в недоумении, кроме нее. Кушина Узумаки отстранено смотрела в окно все занятие, даже известие о внеплановой контрольной не вызвало у нее никаких эмоций. Пожалуй, это единственный человек, который, при проверке тестов получит от него снисхождение. Недавно у нее умер отец, и Хидан знал, как тяжело прийти в себя после утраты, и жить дальше, той жизнью, какая была у тебя до сих пор.***
Какузу вышел во двор, прошел мимо сосны, с которой однажды Каруи не смогла разминуться, разворачиваясь на их джипе. Как же она тогда ругалась! Какузу сидел возле нее на пассажирском сиденье, и пытался сохранять скорбную мину. Пока Каруи не добралась до: «Сраное бревно, кто тебя сюда посадил?!» Тут он не выдержал, загоготал так, что по щекам покатились слезы. А Каруи буквально пепелила его взглядом. Он проехал мимо минимаркета «ИКА», отмечая про себя, что надо будет заглянуть сюда по пути домой, купить что-нибудь, чем можно наполнить холодильник. И понимая, что к вечеру он, как всегда забудет об этом. Знакомая парковка, обмен приветствиями с коллегами, ритуал, повторяющийся на протяжении пятнадцати лет. В зале для собраний душно, кондиционер так и не починили. Кто-то принес сюда вентилятор из своего кабинета, толку от него, впрочем, было немного. — Давайте, подведем промежуточные итоги, — начал Какузу, чувствуя, что уже начинает обливаться потом. Будь его воля, он бы провел брифинг на улице. — Анко, что у тебя? — Отчеты по вскрытию пока не готовы, — отозвалась она, обмахиваясь блокнотом. — Допросы свидетелей еще продолжаются, больше сотни человек, но пока не за что зацепиться, — она стряхнула крошки со своего внушительного бюста. Анко недавно вернулась из декрета, и по сравнению с тем, какой она была до него — стала больше в два раза. Какузу помнил то неловкое чувство, когда он с другими коллегами приехал в больницу, чтобы поздравить ее с рождением дочери и вручить пышный букет — он ее не узнал. Тогда он впервые задумался о скоротечности времени: казалось, совсем недавно, его с женой поздравляли точно также. — Пока ждем отчет от медэксперотов, давайте, подумаем над мотивом, — Какузу взял маркер, и пододвинул доску для записей. Все молчали, лишь гудящий вентилятор нарушал тишину. — Ну что, ни у кого нет идей? — он недовольным взглядом обвел оперативную группу, собранную им для расследования. Все молодые, два-три года назад закончившие полицейскую академию. Из опытных сотрудников был только он, и Анко — она уже семь лет в полиции. — Очевидно же, что это смерть в результате несчастного случая, — ответил Изумо, пропуская сквозь пальцы отросшую челку. — Следов борьбы нет, он просто напился, и захлебнулся, когда решил принять ванну. — Опрошенные свидетели и старшая дочь погибшего подтвердили, что он любил выпить, — поддержал своего приятеля Котетсу. — В момент смерти в доме, кроме погибшего никого не было. Жена ушла от него почти десять лет назад, оставив одного с двумя дочерями. Второй раз не женился, постоянной партнерши не было. В ночь, когда он умер, его младшая дочь ночевала у подруги, а старшая отрывалась в клубе. Мы проверили — у каждой железное алиби. — Соседи видели, что в доме горел свет примерно до часу ночи, по их словам, играла громкая музыка, — продолжил жующий зубочистку Генма. — Никого постороннего возле дома не замечали. Потом они легли спать, и больше ничего сообщить не смогли. Какузу издал тяжелый вздох: конечно, они пошли по легкому пути и стали отрабатывать самую очевидную версию. Он делал скидку на возраст, на отсутствие опыта, да и качество образования в сфере полиции в последние годы значительно снизилось. Но все равно не мог не испытывать усталого раздражения: полицейский должен смотреть на вещи шире, и ход его мыслей должен идти вразрез с мыслями обычного обывателя. — Ну, давайте рассуждать логически, — начал Какузу, поборов желание обложить подчиненных последними словами. Все они когда-то чему-то учились, и парни, не намного старше его дочери, не виноваты в том, что не соответствуют его требованиям к «идеальному» полицейскому. — Успешный бизнесмен, совладелец фабрики «Облако», чей месячный доход неприлично превышает несколько наших годовых зарплат — Эй Узумаки найден мертвым в своем доме, на дне собственной ванной переполненной водой. Следов борьбы нет, на полу несколько пустых бутылок виски. Все сходится? — он вцепился взглядом в сидящих напротив коллег, те неуверенно закивали. Анко загородила лицо блокнотом, скрывая усмешку. — Так, хорошо, — Какузу кивнул сам себе, и стал прохаживаться перед доской. — Мой рост — метр восемьдесят пять. Какой рост у погибшего? — Метр девяносто восемь, — отчиталась Анко, стараясь держать серьезное лицо. — Почти двухметровый детина, — присвистнул Какузу.- На голову выше меня. А теперь скажите мне, пожалуйста, — он остановился, и упер ладони в стол. — Какая длина у стандартной, акриловой ванны? — он сделал знак Анко, чтобы та молчала. Она сразу все поняла, как только они прибыли на место преступления, он хорошо ее натаскал. Теперь нужно было подтянуть сидевших перед ним оболтусов. Те выпрямились на своих стульях, до них, наконец, начало доходить, что все не так просто, как кажется. Генма открыл браузер в телефоне, и вскоре гугл подтвердил их догадки. — Метр сорок, — отчитался он, перегоняя зубочистку из одного уголка рта в другой. — Это значит, что человек с ростом и комплекцией Эя… -… не мог полностью погрузиться в ванну, — подхватил его мысль Котетсу. — Даже в сидячем положении, учитывая глубину ванны, его голова… —… должна была оставаться на поверхности, — продолжил развивать мысль Изумо. — А когда мы прибыли на осмотр места происшествия — он лежал на спине под водой, а из ванны свешивались его ноги, — троица встревожено переглянулась. — Да, ребята, его утопили, — подтвердила ставшую очевидной мысль Анко. — Поэтому, давайте, отбросим в сторону ваши фантазии о «несчастном случае», — Какузу не удержался от колкости, — и сосредоточимся на расследовании убийства. — А у нас не заберут это дело, как дело Ханы? — спросил Изумо, задумчиво рассматривая приколотые к доске фотографии с места преступления. Какузу вздохнул: «дело Ханы» наделало много шуму, и было все еще на слуху. Девушка, сбежавшая из плена маньяка-убийцы, об этом говорили на каждом углу, среди толпы репортеров в Конохе было не протолкнуться. Хана сумела выбраться из леса, и на дороге ее подобрал водитель-дальнобойщик, который потом отвез к ближайшей заправке. Лес и прилегающие к Конохе окрестности находились в юрисдикции их ведомства, и изначально расследованием занялся Какузу со своей командой. Но вскоре дело передали в главный департамент полиции, и теперь их участок не имел к нему никакого отношения. Какузу понимал разочарование своих молодых коллег: впервые что-то действительно интересное на фоне скучной, окружающей их бытовухи. Но за серьезные дела и браться нужно серьезным людям, поэтому их не доверят его «детскому саду». — «Дело Ханы» — это серия преступлений, расследованием которой занялись еще несколько лет назад, — пояснил Какузу. — То, что случилось с этой девушкой — один фрагмент из большой мозаики, складывать которую изначально было не нашей задачей. В нашем участке недостаточно ресурсов для расследования серийных убийств, поэтому такие дела мы передаем дальше, — Анко кивала, соглашаясь с его словами. — Пусть Эй Узумаки и крупная шишка в этом городе, но его дело мы можем расследовать своими силами, без помощи коллег сверху, — Какузу указал пальцем в потолок. — Если других вопросов нет, — он обвел взглядом присутствующих, — то предлагаю отталкиваться от того, что мотивом преступления послужила профессиональная деятельность убитого. — Личные отношения пока не рассматриваем? — отозвалась, Анко, что-то записывая. — Сегодня прилетает его брат, в два часа дня побеседую с ним. — Там, где замешаны большие деньги, смерть часто приходит с фразой: «ничего личного», — усмехнулся Какузу. — Продолжайте опросы партнеров по бизнесу и сотрудников фабрики, — раздал он указания притихшей троице. — Следующий брифинг проведем после того, как получим результаты вскрытия. Парни закивали, и Какузу с облегчением вышел из зала, превратившегося в раскаленную духовку.***
Хидан захлопнул дверцу машины, повесил сумку на плечо — в ней лежали тетради, которые он забрал на проверку. Ему уже было неохота возиться с ними, и он жалел, что поддался порыву, и затеял эту контрольную. Просто беззаботные студенты показались тогда ему ужасно раздражающими в своей беспечности, и ему мелочно хотелось омрачить их радость от приближающихся каникул. Тогда это помогло ему почувствовать себя лучше. А сейчас… — Раз! Два! Три! Четыре! Пять! — во дворе одного из домов на их улице дети играли со скакалкой. — Я скакала и упала… Хидан удивленно смотрел на игру: он уже очень давно не видел, чтобы девочки прыгали со скакалкой, а не сидели, уткнувшись в свои смартфоны. Все это — игры из его прошлого. Его сестра с другими девчонками часто играла во что-то подобное. Конечно, до тех пор, пока они не стали старше, и их стали интересовать другие «игрушки» — украшения и косметика. Наверное, мама какой-то из девочек, ровесница Хидана, научила ее этой считалке. Хидан смотрел, как крутится скакалка, испытывая желание, чтобы она смогла рассечь пространство, и переместить его в прошлое — совсем другую страну, которую движение тектонических плит времени с каждым годом отдаляло его все больше и больше. — Хидан! — голос сестры отрывает его от попыток сделать домашку и сдать завтра хоть что-то, а не пустой лист. — Зайди ко мне! Хидан послушно плетется к ней в комнату — лучше терпеть девчачьи закидоны, чем задачи по алгебре. Кагуя встречает его в нижнем белье — на ней приторно розовые кружевные трусы и такой же лифчик. Он притормаживает у двери, ждет, что сестра наденет хотя бы халат, но та нетерпеливо хватает его за руку, и заводит внутрь. — Да заходи уже, — она цокает языком и закатывает глаза. — Скажи еще, что ты там что-то не видел! — несмешливо добавляет она. Хидан-то, конечно, видел, и даже не по одному разу — парни в школе часто демонстрировали скачанные на телефон видео с порнушкой. Кто-то даже спрашивал у него, не дрочит ли он на сиськи своей сестры, и Хидан, к их разочарованию отвечал что нет, прелести Кагуи его не возбуждают. Похабные фотографии незнакомых девушек, конечно, делали свое дело, но сиськи сестры — это сиськи сестры, на них у него не встанет. Сегодня для старшеклассников в школе проводится дискотека, и Кагуя вовсю готовилась к предстоящему вечеру. Дверцы шкафа распахнуты, на постели валялись ее платья, возле зеркала лежал журнал, открытый на странице с фотографиями поэтапного нанесения макияжа. Если она так вызывающе накрасится — мать поднимет крик, и Кагуя точно никуда не пойдет. — Чо ты хотела? — спрашивает Хидан, устав смотреть, как сестра крутится перед зеркалом. — Мне нужна твоя одежда, — басит она, подражая голосу Терминатора из «судного дня». Это был их любимый фильм, они много раз его вместе смотрели. — Притащи свою куртку наверх, — просит она, — я в ней пойду. Мне в ней мимо матери проскочить, — сестра сострила жалостливую мину. — Ладно, — протягивает Хидан, понимая, что спорить бессмысленно. Да и ему хотелось, чтобы сестра пошла на свои танцы и там повеселилась. Все-таки, быть братом самой популярной девушки в школе — это иметь много дополнительных преимуществ. Например, на прошлый день Святого Валентина Кагуе подарили кучу сладостей, и Хидан неделю объедался шоколадными яйцами и фруктами в желе, подаренными ее поклонниками. Он спускается на первый этаж: отец с матерью беседовали на кухне. Бесшумно снимает куртку с вешалки, и возвращается обратно. Кагуя стоит посреди комнаты, застегивая молнию на клетчатой юбке. Такую носила популярная нынче певица Аврил Лавин, и Кагуя старалась следовать моде. Она видела, что парням нравилась эта бунтарка, поющая про скейтера, и старалась быть на нее похожей. Кагуя любит быть в центре внимания и нравиться мальчикам. Она хочет стать моделью, из-за чего случился уже не один скандал с родителями. Сестра уже в выпускном классе, и вместо того, чтобы выбрать «достойную профессию», мечтает ходить по подиуму. Хидан вешает свою куртку на дверную ручку, теперь он понимает, зачем эти меры предосторожности: длина юбки Кагуи вызовет у родителей массу вопросов. Она расчесывает длинные волосы, рассматривает себя в зеркале со всех сторон, приподнимает ладонями свою скромную грудь, обтянутую дешевым лифчиком, вздыхает и качает головой. — Застегни мне на вторую, — сестра подходит к нему, поворачивается спиной, перекидывая через плечо свои волосы. От нее пахнет дезодорантом, хоть Кагуя и старше, она ниже Хидана почти на голову. Хидан, усмехаясь, меняет положение застежки бюстгальтера. Сегодня он сделал это намного быстрее, чем это было, когда Кагуя попросила его об этом впервые. Позже это умение пригодится ему, когда он познакомится со своей будущей женой. Кагуя натягивает ярко-красный, летний топ, обувает предусмотрительно оставленные за кроватью сапоги. — Чтоб не громыхать замками, я тебе ночью позвоню, и ты меня впустишь, — Кагуя просовывает руки в рукава куртки Хидана. — И когда утром мамаша тебя спросит, во сколько я пришла, скажешь, что часов в двенадцать, понял? — Хидан кивает, эту инструкцию он слышал не часто, но и не впервые. Дискотека продлится максимум до десяти вечера, а потом сестра наверняка попрется гулять со своими одноклассниками. Ему эти танцульки неинтересны, но Кагуя часто прикрывает его косяки перед родителями, поэтому он всегда готов прикрыть ее. Кагуя раскладывает косметику по карманам, как солдат патроны перед боем. Она выгребает ее из высокого, стоящего на полу кукольного дома, который давно не использовался по назначению, а стал полкой для женских штучек. Хидан видит там блестящую косметичку, книгу по катехизису, упаковку прокладок… Этот дом смастерил их отец из досок и оклеил изнутри оставшимися от ремонта обоями. Кагуя все детство его ненавидела, и никогда с ним не играла. «Я хотела розовый кукольный домик для Барби, а не эту самодельную срань!», призналась она однажды. «Папа построил его, чтобы «не кормить своими деньгами капиталистов», поэтому мне не купили дом, а тебе не покупают приставку». Она вырывает страницу с инструкцией к макияжу из журнала, «накрашусь в школьном туалете», поясняет она, убирая свернутый лист. — Ты думаешь, он сегодня к тебе подкатит? — спрашивает Хидан, глядя на последние приготовления сестры к покорению танцпола. Кагуя давно нацелилась на капитана школьной хоккейной команды, но до этого момента ей не везло: у понравившегося ей парня уже была девушка. И по слухам, перед школьной дискотекой, они расстались. — Не знаю, — ее щеки заливает румянец. — Но если будет шанс, я им непременно воспользуюсь! Вжикнула молния, Кагуя стала отплёвываться от ворсинок светлого меха с капюшона, попавших ей в рот, после того, как она застегнула куртку возле подбородка. Хидан засмеялся, Кагуя недовольно скривилась. — Черт, Хидан, в чем ты ее засрал, — она послюнявила пальцы, и стала оттирать пятно на рукаве. Куртка была ей велика, свисала ниже колена, собственно на это и был расчет. — Иди, — она указывает взглядом на дверь, — посмотри, где сидят предки? Хидан выходит на лестницу: голосов на кухне не слышно, родители переместились в гостиную. Он делает знак сестре «все чисто». — Ну ладно, пошла, — Кагуя набирает воздуха в грудь, и стремительно бежит вниз по лестнице. — Милая, куда ты так поздно? — настигает ее голос матери возле входной двери. — К подруге, — отвечает Кагуя, отпирая замок. Ей нужно оказаться на улице раньше, чем она заметит, что на ней надето. — Это что, куртка Хидана? — удивленно спрашивает мать, но Кагуя уже расправляется с замком, и выбегает в холодную синеву осеннего вечера. Скакалка стучала об землю, девочка подпрыгивала, платье, расшитое цветами раздувалось как купол. — Раз! Два! Три! Четыре! Пять!.. Солнечно, на кладбище уже полно зелени, хотя весна только началась. Кагуя, в черном пиджаке и юбке, подходит и обнимает его. У нее красные, опухшие от слез глаза, ей сорок, и она едва достает ему до плеча. — Мне так жаль, дорогой, — бормочет она, всхлипывая. — Так жаль!.. Ее муж стоит в стороне, в строгом костюме, плечи опущены, лицо, искаженное шрамом, кажется еще грубее из-за скорби. Он похож на грустного великана — в тени его мощной фигуры может спрятаться несколько человек. Хидан запрокидывает голову к небу. Он только что успокаивал жену, у него нет сил, утешать еще и ее. Самого его некому было утешить. Хидан прошел в дом — там было тихо и пусто, но запах кофе говорил о том, что жена никуда не ушла и была еще здесь. Конан сидела в гостиной, на диване перед выключенным телевизором. Шторы плотно задернуты, на столе не начатая чашка с остывшим кофе. Она сидела, в том же халате, что и была утром, поджав под себя ноги, и смотрела в одну точку. Хидану все чаще казалось, что его жизнь становится похожей на виртуальную реальность, его будто забросило в какую-то компьютерную программу, изо дня в день повторяющую один и тот же алгоритм. Такая вот, хреновая «матрица». Его жена выглядела так, будто ее высекли из куска холодного мрамора, а он не мог выйти из этой программы, и под рукой не было кнопки «закрыть». Хидан подошел к ней, сел рядом, взял за руку. Ей не стало лучше. — Раз! Два! Три! Четыре! Пять! — звонкие голоса девочек, прыгающих через скакалку, долетали и сюда. Просачивались в этот кокон пустоты и скорби, который они соткали вокруг себя. — … мне мама запрещала с цыганами играть, — заканчивает за них Конан тихим, надтреснутым голосом. Она несколько минут сидела, слушала детские голоса, а потом повернулась к Хидану. — Я…- начала она чуть сильнее сжав его пальцы. — Я собрала их вещи… Одежду, игрушки. Они еще хорошие, долго прослужат… Передам их красному кресту. Они отдадут их нуждающимся, — Конан тяжело вздохнула и снова устремила взгляд в пустоту. — Это, — Хидан запнулся, подбирая слова, чтобы ее поддержать, — это правильное решение. Да, следует отдать их тем, кому они нужнее, — он закивал. — Я помогу тебе отвезти коробки, и… — плечи Конан задрожали, она беззвучно заплакала. — Хидан, за что нам все это? — прошептала Конан, и прижала ладони к лицу. — За что? Хидан откинулся на спинку дивана, задрал очки на лоб, стал растирать уставшие глаза пальцами. Он и сам спрашивал много раз. Но так и не нашел ответа. — Раз! Два! Три! Четыре! Пять!.. Звонкие детские голоса, доносящиеся снаружи, смешивались с тихими всхлипами его жены. Хидан заметил рядом с чашкой конверт из коричневой бумаги. — Что это? — спросил он, покрутив его в руках. — Приглашение в церковь, — ответила Конан, постепенно, успокаиваясь. — Местный священник хочет устроить поминальную службу для наших и других погибших в Конохе детей. — Других? — переспросил Хидан, жена кивнула. Он озадачено смотрел на конверт. До сегодняшнего дня Хидан не задумывался над тем, что были еще и «другие».***
Кушина остановилась перед домом: сегодня, криминалисты, наконец, разрешили ей забрать оттуда кое-какие вещи. Карин осталась в гостинице, после случившегося они с сестрой временно жили там. Дядя уже приехал, и она надеялась, что он быстро решит все вопросы, связанные с их дальнейшей судьбой и переездом к нему. Она быстро обошла комнаты, на ходу забрасывая в просторную экосумку сменную одежду и учебники. Выходя за порог, все, чего ей хотелось — чтобы этот дом вспыхнул и сгорел дотла. К соседнему дому подъехала новая, чисто вымытая тойота, оттуда вышла семья: родители с маленькой девочкой. Взрослые, кажется, о чем-то спорили, проходя мимо, Кушина услышала, как девочка засмеялась, а вслед за ней расхохотались и родители. Она поняла, что ссора была ненастоящей, они просто подражали тем, у кого недавно побывали в гостях. Детство Кушины не было насыщено яркими событиями, несмотря на то, что у отца было полно денег, чтобы сделать ее жизнь таковой. Зато в ней было достаточно места для неподдельного отцовского гнева, который точно не заставил бы ее смеяться, как ту девочку на другой стороне улицы. Девочка шла рядом с родителями по дорожке, а Кушина думала, что, если сейчас той навстречу выбежит милый щенок с ленточкой на шее, она, возможно, собственными руками прикончит эту счастливую принцессу. Но собаки не оказалось. Девочка могла продолжать смеяться и жить дальше. Кушина села в такси и поехала в центр города.***
— Может, напишем записку? — предложил Суигетсу, когда они сидели на полу гостиной перед большим плазменным телевизором. — Не получится, — вздохнул Кисаме. — Все, что мы напишем, со временем исчезнет. Он понял это, когда однажды решил исправить домашнюю работу Итачи. Кисаме внес поправки в его тетрадь, дописал пару строк, стараясь подделать подчерк Учихи. А на следующий день увидел, что Итачи все равно получил снижение, а его исправлений в тетради не было. Тогда он написал несколько слов на бумаге для заметок, висевшей приколотой магнитом к холодильнику, и смотрел, как буквы постепенно растворялись, «смывались», и лист вновь становился чистым. Он не понимал, почему так происходило, но догадывался, что это как-то связано с тем, что они теперь не ходят в школу, а взрослым не было до этого никакого дела. Они их просто не замечали, списывая все на «сквозняки» и «гудение труб». Взрослые в этом доме были родителями Саске и Итачи. Кисаме хорошо осознавал это, как и то, что они не имели никакого отношения и к его друзьям. А кем были его родители?.. Этого Кисаме вспомнить не мог. Так или иначе, после того, как к ним присоединились братья Суигетсу и Мангетсу, Кисаме думал об этом все реже. Они пришли к ним на следующий день после того, как они с Дейдарой совершили поступок, благодаря которому стали получать подарки каждую среду. Они спасли человека. «Святая среда» — это была идея Дейдары. Он услышал это название по телевизору, там шла передача, рассказывающая про историю праздника «Пасха». И так как среда в их календаре стала особенным днем, было принято единогласное решение называть ее так. — Рисунок тоже исчезнет, — покачал головой Дейдара. Лежа на животе, подперев ладонью голову, он щелкал пультом, переключая каналы. Сегодня была его очередь, выбирать, что смотреть по телевизору. — Я несколько раз пробовал рисовать, и раскрашивать тетрадки Саске — краска пропадает почти сразу же, — он недовольно поджал губы. — На дверце холодильника магниты в виде букв, — неожиданно подал голос Мангетсу. — Можно взять их… — Нет, их забирать нельзя, — тут же перебил Кисаме. — Они заметят их пропажу. — А помните, как мы выложили из магнитов слово «привет», и у Саске йогурт потек носом? — Суигетсу прыснул со смеху, это была его идея. Когда они передвигали магниты на холодильнике, Саске, от неожиданности подавился, и это было ужасно смешно. Дейдара расхохотался, Суигетсу размахивал руками, показывая брызги йогурта во все стороны. Кисаме усмехнулся: хоть они все были примерно одного возраста, ему казалось, что Суигетсу с Дейдарой все-таки младше. — Хорошо, что его мамаша тогда не увидела, — Мангетсу фыркнул. Во всех их проказах было одно железное правило: не пугать взрослых. Они не должны беспокоиться из-за постороннего шума и пропавших вещей. Иначе они решат переехать, и у них больше не будет телевизора, книг, сухих завтраков, и всего того, к чему они уже успели привыкнуть. —… на фестивале международного искусства будут представлены работы разных мастеров, — Дейдара переключился на новостной канал. — Здесь вы можете увидеть традиционное и современное… На экране показывали людей в национальных костюмах, художников, танцоров, и еще целую кучу народа. Дейдара приподнялся с пола, глядя на умельца, крутившего гончарный круг, чтобы изготовить очередной горшок или вазу. — Я придумал, как попросить яблоки в святую среду! — просиял он, вскочив с места. — Нам нужна глина! На карьер! — отдал он команду, взмахнув рукой, как полководец перед боем. Они выбежали на улицу, и через широкое поле направились в сторону огромного карьера, где добывали песок и известняк. Идти туда было больше часа, и Кисаме надеялся, что их вылазка того стоила. Минивен семейства Учиха медленно полз по проселочной дороге в сторону дома.***
Итачи прошел в дом, озираясь по сторонам. Недавно у него появилось тревожное чувство, будто за ним кто-то наблюдает. Он слышал шорохи, и другие странные звуки, видел внезапно открывающиеся двери, и то, как вещи то исчезали, то потом находились в самых неожиданных местах. Саске рассказывал, как однажды, магниты на холодильнике сами собой сложились в слово «привет», и Итачи был уже близок к тому, чтобы ему поверить. В их доме что-то не так. Пульт от телевизора валялся на полу. Странно. Обычно он лежал на диване или на журнальном столике, мама следила за порядком, а отец не позволил бы себе такой небрежности. Итачи поднял его, а потом, чувствуя себя ужасно глупо, подошел и потрогал корпус телевизора. Он был теплым, телек совсем недавно выключили. Кто мог его смотреть?.. Они ведь только что приехали. — Итачи, помоги мне с уроками, — позвал Саске. — Иду, — ответил он брату. Он остановился у окна, с удивлением глядя, как волновалась трава на поле за домом. Было тихо и безветренно, но высокие травы то расходились, то смыкались вновь в четырех местах. Как будто кто-то невидимый проходил сквозь них.