Лимб

      Какузу перезвонил ему с личного телефона почти сразу же. Он назвал ему время и адрес, и Хидан понял, что он предложил ему встретиться в собственном доме. Хидан также понимал его желание избежать лишних глаз и ушей в столь щекотливом вопросе, и все же, проезжая по вечерним улицам, не мог уложить происходящее в голове.       Он же полицейский со стажем, рассказывал ему, как пережил свое расставание с женой, а сам трахается с молоденькой студенткой! Как так можно: спать с ровесницей собственной дочери?! Ну, это же фу, это омерзительно!       Смешной вы человек, профессор.       Хидан осознавал, что смотрел на ситуацию через призму собственного воспитания, и для большинства людей, происходящее между Какузу и Кушиной не стало бы чем-то из ряда вон выходящим. Возможно, и сам Какузу считал точно также. Но ему, воспитанному на библии, такая связь была неприемлема.       Хидан проезжал мимо аккуратных домиков в викторианском стиле. Деревня Такигакуре походила на иллюстрацию к сказке или очередной анимации Дисней про принцесс. Ухоженные лужайки, выложенный из камня колодец. На одном из участков, за забором, прогуливались гуси и утки, там же щипала траву коза на привязи. Солнце садилось, и скоро животных загонят в выложенный из красного кирпича сарай. Деревня располагалась на холме, с которого открывался красивый вид на озеро, и растущий по краям лес. Успокаивающий, деревенский пейзаж. Здесь красиво, Хидану хотелось поделиться этой атмосферой с женой, нужно будет показать это место детям, приехать сюда всем вместе…       Ход его мыслей оборвался, когда на глаза попался прислоненный к стене дома, где разводили животных, детский велосипед. Одинокий велосипед напомнил ему, что никакой семьи у него больше нет, и он обращался в своих мыслях к призракам прошлого. Скоро Конан вернется, и их брак, трещавший по швам, развалится окончательно. Он почувствовал, как радость, и умиротворение от любования красотой природы тускнеет, и весь пейзаж вокруг блекнет. Скорбь никогда не оставляла его, и всегда являлась в такие моменты, чтобы окрасить мир серым.       Он остановился перед нужным домом: одноэтажная постройка с широкой верандой и гаражом сбоку. Во дворе росла сосна и несколько фруктовых деревьев, которые уже отцвели. Сад был запущен, под окнами пробивались цветы вперемешку с сорняками — последние следы того, что когда-то Какузу жил в этом доме с женщиной. Хидан поднялся по ступенькам, и прежде, чем успел дотронуться до звонка, дверь распахнулась.       — Заходите, — Какузу пригласил его в дом, обводя взглядом двор за спиной Хидана, чтобы убедиться, что он пришел один.       Хидан кивком поздоровался, вспоминая, что во время их телефонного разговора, забылся, и позволил себе обратиться к Какузу «на ты». Какузу на это никак не отреагировал, но продолжал держать дистанцию, тем самым вынуждая Хидана не выходить за рамки делового общения. Этот человек не позволит набиваться к себе в друзья.       Он проводил его в гостиную: просторное помещение в песочных, терракотовых тонах. Хидану казалось, что он попал в каюту какого-нибудь корабля. Здесь был камин, глубокое кресло, книжный шкаф и небольшой столик, на который, судя по отпечаткам на бордовой столешнице, регулярно ставили стаканы с выпивкой.       — Что вам известно, профессор? — Какузу повернулся к нему, и они остановились посреди комнаты. Он не предлагал Хидану сесть, или выпить, а сразу перешел к делу. Это означало, что Какузу не рассчитывал на долгий разговор, и ему важно было получить ответы здесь и сейчас.       — Только то, что вы любитель молоденьких девочек, — в тон ему ответил Хидан, показывая добытое у Карин фото. — Ее сестра видела вас вместе.       Какузу забрал у Хидана мобильник, сощурился, поднося экран ближе к лицу. На мгновение он удивленно вскинул брови, а потом, к нему вернулся его обычный, невозмутимый вид.       — Все совсем не так, как вам кажется, — Какузу вернул Хидану телефон. — И уверяю вас, интим с теми, кто только вчера окончил школу, меня абсолютно не интересует.       — Напротив вас стоит обнаженная девушка, — Хидан убрал мобильник в карман. — А вы не врач, не художник, не скульптор, — принялся перечислять он, загибая пальцы. — Назовите мне причину, по которой она перед вами разделась, и я попробую в это поверить, — он косо усмехнулся.       — Если я откажусь — вы покажете эту фотографию моему руководству, и меня ждет служебное расследование и последующее увольнение, — Какузу склонил голову на бок. — Если я скажу правду, то меня ждут те же самые неприятности и даже больше, — он развел руками. — Выбор у меня не велик.       — Вы можете рассказать мне правду, — Хидан чувствовал, что Какузу не врал, и не пытался им манипулировать, понимая, что у него на руках все козырные карты. — Я не буду никому жаловаться, обещаю. Но взамен я вас тоже попрошу об услуге.        Чем дольше он находился в обществе Какузу, тем сильнее у него возникало чувство, что его внутреннюю оборону — целую крепость, со рвом и башнями, а возможно, и с кипящим маслом в резерве — практически невозможно одолеть.       Какузу нахмурился, на мгновение в его глазах мелькнуло что-то темное, звериное, Хидану показалось, что сейчас он набросится на него. Или достанет из-за спины пистолет и пристрелит. Человек, загнанный в угол способен на куда большее, чем от него ожидают.       Хидан знал это по себе. А сейчас он загнал в угол Какузу, и ему совсем не нравилось чувствовать себя жертвой и быть зависимым от обстоятельств и воли другого, в общем-то, чужого ему человека.       — Я расскажу вам предысторию этой сцены на фото, — черты лица Какузу смягчились, сейчас он был просто уставшим копом. — Верить мне или нет — решать уже вам.       — Хорошо, — кивнул Хидан. — Сделка есть сделка, — напомнил он условия их уговора.       — Сделка есть сделка, — повторил Какузу.

***

      Порезы на животе все еще кровоточили. Принимая душ, от горячей воды, корки засохшей крови размокали, и на полотенце снова возникали алые разводы. Она обработала кожу антисептиком, и хотела заклеить порезы пластырем, но рука на полке в ванной нащупала лишь пустоту. Кушина раздраженно отвела от лица влажные волосы: какого черта?! Она же вчера купила в аптеке целую упаковку и принесла сюда!       — Эти туфли такие классные, но я опять натерла мозоли, — Карин, морщась от боли, стягивала с ноги аккуратные «лодочки» на низком каблуке.       — Карин? — позвала Кушина. — Это ты забрала пластыри? Верни сейчас же!       Карин была дома, но она не ответила. Кушина позвала еще раз — опять тишина.       — Твою мать, Карин, ты что, оглохла?! — Кушина завернулась в полотенце, и разъяренная, стремительно вышла из ванной.       Карин была у себя в комнате. Лежа на животе, задрав кверху заклеенные пластырями ноги, она копалась в своем мобильнике, заткнув уши наушниками.       Ей хотелось наброситься на нее, и оттаскать эту дуру за волосы. Вечно она портит ей жизнь! Кушина подошла к ней, и вырвала телефон из рук.       — Эй! — Карин тут же вскочила от неожиданности, вынув беспроводные наушники из ушей. — Отдай мой мобильник! — она потянулась к телефону, но Кушина задрала руку над головой.       — Ты когда-нибудь научишься класть чужие вещи на место?! — накинулась Кушина на сестру. — Куда ты дела пластыри? Я для себя их купила!       — Я взяла оттуда всего две штуки! — огрызнулась Карин. Она шарила по прикроватной тумбочке, и, наконец, среди пузырьков лаков для ногтей и проводов для зарядки гаджетов, нашла упаковку. — На, не ори! — она протянула ее Кушине.       Кушина забрала пластыри, испытывая жгучее желание толкнуть Карин, или ударить, как-то выплеснуть на нее накопившуюся ярость. От нее постоянно одни проблемы! Почему родители решили, что им нужен второй ребенок? Она бы прекрасно чувствовала себя одна! Карин всегда сходило все с рук, так как она младше. Взрослые постоянно спрашивали с нее — старшей сестры.       — Верни мой мобильник, — Карин требовательно уставилась на нее.       Разбить бы им тебе голову.       Кушина опустила руку, телефон стал влажным, она случайно открыла галерею, когда ждала, пока Карин найдет пластыри. На экране открылись последние снимки — несколько «оригинальных» селфи перед зеркалом, тарелка с завтраком из кафе — эта дурочка выкладывает в соцсети свой каждый чих. Кушина хотела вернуть мобильник сестре, когда увидела себя на фото. Это еще что? Она нахмурилась, и открыла снимок на весь экран.       Карин, по выражению ее лица поняла, что пахнет жареным, и выхватила телефон у нее из рук, также, как Кушина несколько минут назад. Но было поздно: она уже увидела то, о чем знать не должна.       — Значит, шпионишь за мной? — Кушина сощурилась, и Карин тут же бросилась прочь из комнаты, не дожидаясь, что за этим последует. — Кому ты уже успела настучать?! — Карин заперлась от нее в соседней спальне, Кушина долбанула кулаком по двери. — Дяде?!       — Никому! — ответила Карин через дверь. — Отвали, Кушина, фотографии в моем телефоне тебя не касаются!       — Я прекрасно видела, что там за фотография, — Кушина еще раз ударила кулаком в дверь. — Будешь за мной подглядывать — потом не обижайся, — предупредила она.       Щелкнули замки, дядя вернулся с работы. Кушина туже замотала вокруг себя полотенце, Карин, так и не вышла из комнаты.       — Девочки, вы опять ссоритесь? — Дядя Би наверняка услышал, как они кричали друг друга. — Вы же сестры, нельзя вот так ругаться, — он снова начал рассказывать о родственных узах, что сила в единстве, и как он всегда поддерживал своего брата.       — Удали фотографии по-хорошему, — прошипела Кушина, когда, Карин открыла дверь.       Она развернулась, и отправилась обратно в ванную. Она не позволит этой идиотке в очках все испортить.       Не теперь.

***

      Девчонка выбежала из номера, сестра, видимо, хорошо ее выдрессировала. Как только дверь за нею закрылась, Кушина сложила руки на груди, и резко спросила:       — Что вы хотите узнать?       — Правду, — Какузу шагнул к ней ближе. — Выкладывай, что Амеюри делала у вас в доме в ту ночь, когда убили твоего отца?       — А что, вам ваша дочь ничего не сказала? — усмехнулась Кушина. — Ну, вот у нее и спросите, — она направилась к креслу, но Какузу схватил ее за руку, и дернул на себя.       — Девочка, я не в игры сюда пришел играть, — зашипел он. У него осталось меньше двенадцати часов, чтобы состряпать убедительную версию для руководства о том, как под ногтями убитого оказались частицы кожи его дочери. Он не может терять и минуты. — Тебе прекрасно известно, что произошло с твоим отцом в ночь убийства, ведь ты была рядом с ним все это время. На бутылке виски, из которой Эй пил перед смертью, найдены следы твоей слюны, — Кушина дернула рукой, чтобы освободиться, но Какузу не отпускал ее. — Ты вытерла ее, но не слишком тщательно. Хлестала элитный виски прямо из горла, отмечая смерть своего папеньки, — Какузу разжал руку. — Это ты добавила снотворное ему в выпивку. А потом утопила его в ванной, когда отец был не в состоянии сопротивляться.       Повисло молчание. Кушина ничего не отрицала, и спокойно смотрела ему в глаза, а потом вдруг рассмеялась.       — Вы серьезно, думаете, что я могла дотащить этого жиртреста до ванной, чтобы в ней его утопить? Что я, одна, в состоянии справиться с этой тушей?       — Естественно нет, — процедил Какузу. — Тебе кто-то помогал…       — Кто-то? — смех Кушины стал истеричным. — Не кто-то! А ваша любимая доченька! Мы вместе это сделали!       Какузу почувствовал, как кровь схлынула от лица, к такому он не был готов. Он допускал что угодно, конфликт, драку, даже то, что Амеюри могла спать с отцом Кушины, но не это. Он не мог представать свою дочь убийцей.       — Что ты несешь? — он стиснул кулаки в бессильной злобе. — Амеюри никогда бы не пошла на такое!       Кушина не ответила. Она вдруг начала раздеваться: стянула футболку через голову, под которой у нее ничего не было.       — Эй, ты что делаешь?! — Какузу отступил от нее на шаг. Он не сразу понял, что имеет дело с гребаной психопаткой. Его сбило с толку, что он знал ее с детства, что это подруга дочери. Старость, черт бы ее побрал! Он действительно терял хватку. — Пытаешься меня соблазнить? Оденься, я на школьниц не падкий, — брезгливо добавил он.       — Достаточно было показать вашей дочери это, и она согласится на что угодно, — Кушина повернулась к нему. Длинные волосы прикрывали ее грудь, а на животе, ломаными линиями, было вырезанное лезвием слово «шлюха». Порезы пока до конца не заросли, Какузу видел, что буквы еще кровоточили.       Его это так взбесило. Он шагнул к Кушине, и толкнул к стене, с силой сжимая ладонью ее горло.       — Ты сама себя порезала, а ей сказала, что над тобой издевался отец, — Кушина в ответ лишь хрипела, пытаясь убрать его ладонь со своей шеи. — Ты знала, что Амеюри это возмутит, и она поддержит твою любую идею, — Какузу трясло от злости. Амеюри использовали, ему было безумно обидно за свою дочь, которую он старался воспитать порядочным человеком. Амеюри всегда переживала за друзей, а после того, что ей показала Кушина, возненавидела ее отца даже сильнее, чем она сама. Вот куда ее завела жажда справедливости. А эта стерва, которая сейчас давилась воздухом, вытерла их дружбой пол.       Какузу заставил себя сосчитать до десяти, чтобы успокоиться, и отпустил Кушину. Та, держась руками за горло, села на постель, переводя дух.       — Можете радоваться, детектив, дело раскрыто, — голос Кушины сейчас скорее напоминал нечто среднее между шипением и хриплым рычанием. В глазах стояли отчаянные, злые слезы, словно какая-то большая дикая кошка, долгое время проведшая в клетке, наконец, устала от бесконечных издевательств и вырвалась на свободу. — Вот только если доведете дело до суда — в тюрьму сяду не я, а ваша дочь.       Какузу, разминая запястье, покосился на нее. Эта стерва права, она все просчитала. По закону — Кушина несовершеннолетняя, и может избежать тюрьмы. А Амеюри будет отдуваться по полной программе.       — Никто не сядет, — Какузу не верил, что говорил это вслух. — Если будете делать то, что я скажу.       — Понятно, — Кушина кивнула сама себе. — Вам не впервой закрывать глаза на преступления, — она подобрала с пола свою футболку.       Он все думал над ее последними словами, когда ушел. Уже сидя в машине, подъезжая к молодежному клубу «Звук», Какузу понял, о чем она говорила.

***

      — Простите, что мы вас потревожили, — Эй Узумаки встретил его на пороге дома. Когда поступил вызов в дежурную часть — по адресу отправили Какузу. Он опытный полицейский, а Эй — большая шишка в городе, важно не ударить в грязь лицом.       — Возникло некоторое недопонимание с женой, мы немного повздорили, — Эй был очень обходительным, наверняка в переговорах по бизнесу никто не мог устоять перед его обаянием. — Она погорячилась, и позвонила в полицию. Не воспринимайте это всерьез, — Эй виновато улыбнулся.       — А я могу поговорить с вашей женой? — Какузу заглянул внутрь дома. В прихожей горел свет, на лестнице, ведущий на второй этаж, он заметил подвижную тень, которая тут же отпрянула в полумрак.       — Она наверху, укладывает детей спать, — Эй достал из кармана бумажник. — Еще раз извините, что позвонили вам в столь поздний час. Мы недолжны отвлекать полицию подобными глупостями. Поезжайте домой, проведите время с семьей, — Эй протянул ему стопку купюр.       — Я не могу…       — Нет-нет, не подумайте, это не взятка! — тут же перебил его Узумаки. — У вашей дочери недавно был день рожденья, — Какузу кивнул, не понимая, причем здесь это. — Наши дети дружат, но Кушина не могла поздравить подругу, мы были в отъезде. Вот, купите ей подарок! — он снова протянул ему деньги.       Какузу стоял в замешательстве. Он не должен принимать деньги, ни под каким предлогом. Он должен поговорить с женщиной, которая вызвала полицию. Но портить своей настойчивостью отношения с самым влиятельным человеком в городе тоже не хочется. Каруи недавно открыла ателье, и дела только-только пошли в гору. Амеюри, наконец, начало нравиться в новой школе. Он не может поставить свою семью под удар.       Какузу еще раз огляделся — в доме было тихо и чисто. Действительно, похоже на обычную бытовуху, ссора двух супругов.       Он доверился хозяину дома и уехал, купив по пути пышный букет для жены. Следующим вечером Амеюри вернется из школы, и сообщит тревожную новость: мама Кушины бросила ее и маленькую сестру, и уехала насовсем, даже не попрощавшись.       — Так значит, Кушина убила собственного отца, и вы теперь ее покрываете? — Хидан ошарашено смотрел на Какузу. Он не ожидал, что все зайдет так далеко, и это окажется чем-то большим, чем любовная интрижка.       — Не ее! — Какузу был раздражен тем, что Хидан не улавливал сути. — Амеюри! Я не могу позволить ей угробить собственную жизнь и сесть за решетку! Она моя дочь! Как бы вы поступили, окажись ваш ребенок убийцей, профессор?        В Звуке полно народу: здесь отрывается молодежь, туда все хотят попасть вечером. За диджейским пультом высокий, лохматый парень в наушниках, раскачивал толпу очередным зажигательным треком. По бокам от него — сцена, заключённая в «клетку», где девушки гоу-гоу бились в танцах, распаляя народ еще больше. В одной из них Какузу узнал Таюю. В сапогах на высоком каблуке, латексных шортах и лифчике с шипами, она извивалась на сцене, кайфуя то ли от происходящего, то ли от самой себя.       Мимо прошел охранник, что-то выкрикивая в рацию. За барной стойкой бородатый парень в белой рубахе и черной жилетке, похожий на пирата, разливал напитки, ловко управляясь с бутылками и бокалами. Какузу шел через разноцветную толпу, жмурясь от лазерных вспышек. Наконец, он добрался до двери с табличкой «Служебное помещение», и прошел в коридор, где звуки музыки стали тише. Тут заседала администрация клуба, Амеюри работала здесь менеджером. Она устроилась сюда после колледжа, решив не получать высшее образование, к неудовольствию Каруи. Когда она только познакомилась с Кушиной — та была в первом классе.       Какузу все больше казалось, что с самого начала вся эта дружба была притворством.        — Папа? — Амеюри удивленно выглянула из-за своего ноутбука. — Ты почему здесь? Опять кто-то на наркоту пожаловался? — она нахмурилась. — Ну, ты же знаешь, у нас в клубе солдатские порядки! Если кто-то попробует толкнуть дурь, мы сами его вам сдадим!        Какузу молча, смотрел в лицо своей дочери. Как она может быть такой спокойной, после того, что сделала? Как он мог ничего не замечать? Почему Амеюри пошла на поводу у этой гребной психопатки? Где та грань, отделяющая человека от монстра?        Амеюри продолжала ему рассказывать, как они контролируют распространение наркотиков в клубе, и Какузу чувствовал, что ее непринужденность, поднимает его ярость, пережитую в отеле, на новый виток. Она что, действительно уверена в собственной непогрешимости? Не понимает, чем ей это может грозить?!        Он не выдержал, и отвесил ей пощечину.        — Папа, ты что?! — Амеюри прижала ладонь к щеке. Ее искреннее удивление окончательно вывело его из себя, он ударил ее еще раз. — Хватит! Прекрати, что ты делаешь?! — она попыталась выйти из-за стола.        — Ты понимаешь, что ты натворила?! — прорычал он, хлестая дочь по щекам. — Ты понимаешь?! Из-за тебя меня теперь взяла в оборот эта малолетняя шлюха!        Он услышал, что в кабинет кто-то вошел. Стук каблуков, женский голос выругался, и вскоре ему в предплечье вцепилась Таюя.        — Эй-эй, папаша, полегче! — она попыталась его оттащить, но Какузу легко оттолкнул ее. Со стола посыпались бумаги, Таюя упала, но быстро поднялась, и выбежала в коридор.        Крик, ругань, хлопанье дверей, и вскоре двое парней, ухватили Какузу под руки и выволокли в коридор.        — Отпусти меня, я ее отец! — Какузу отпихнул от себя смуглого бородача, которого видел за барной стойкой.        — Да мне то что? — хмыкнул он. Ярость постепенно угасала, и Какузу понимал, какой нелепый аргумент он только что выдал. Скажи он этому бармену, что он сам господь-бог, его это нисколько не впечатлит. — Еще раз ее тронешь — сам по роже получишь! — пообещал он, и его высокий спутник кивнул.        — Все нормально, Джинин, мы разобрались, — кивнул бармен возникшему в коридоре охраннику. — Папаше нужно проветрить мозги, проводи его на улицу, — он криво усмехнулся.        Нарываться на драку было бы глупостью, и Какузу направился к аварийному выходу, в сопровождении верзилы-охранника. Они спустились по лестнице, Какузу отошел в сторону мусорных баков и закурил.        Отвратительный день, и ночь тоже не лучше. Что за концерт он сейчас там устроил? Нужно взять себя в руки.        Горечь табака во рту возвращала самообладание, в голове постепенно прояснялось. Охранник ушел, но вскоре на лестнице послышались голоса, и Амеюри, в сопровождении друзей вышла на улицу. Те тоже устроили перекур, она отделилась от их группы и подошла к нему. Ее лицо все еще было красным, Какузу почувствовал укол совести. Он имел полное право на нее сорваться, но не стоило так себя вести.        — Извини, — коротко бросил он, глядя на дочь исподлобья, раскуривая вторую подряд сигарету.        — Я знала, что ты догадаешься, — Амеюри прислонилась к стене и сползла вниз. — Просто не думала, что так скоро, — она вздохнула. — Ты пришел узнать, почему я сделала это? — Какузу кивнул. — Отец Кушины — ужасный человек. Она ненавидела его с детства. Он обращался с ней и сестрой так, будто дочери это его вещи, постоянно унижая и требуя беспрекословного подчинения. Их мать систематически им избивалась, поэтому, она не выдержала и сбежала. Люди, которые так поступают с женщинами, заслуживают только одного, — взгляды Амеюри и Какузу встретились. — И это не тюрьма.        — А ты не допускала мысли, что Кушина могла тебе врать? — покачал головой Какузу, выдыхая дым. — Что она могла сама себя изуродовать, для того, чтобы ты была на ее стороне? Что тобой просто манипулировали?        Амеюри задумчиво смотрела на служебный вход, подсвеченный холодной неоновой лампой.        — Пусть даже и так, я бы все равно ей помогла. Я часто бывала у нее дома. Видела ее отца пьяным, слышала, как он орет, швыряя в нее и в Карин то, что попадалось под руку. Взрослые боялись его денег и власти, жаловаться кому-то было бессмысленно. Даже в полиции на это закрыли глаза.        «Вам не впервой закрывать глаза на преступления».        — К тому же, — Амеюри вытащила из кармана свой мобильник, — у меня есть это. На случай, если вдруг Кушину замучает совесть, и она решит меня подставить, — она показала Какузу фотографии.        Знакомая ванная комната, которую он с коллегами осматривал, место смерти Эя. Кушина стоит рядом с наполненной ванной со счастливой улыбкой, в руке у нее начатая бутылка виски. Судя по румянцу на щеках, она уже приложилась к ней, и алкоголь ударил ей в голову. Ноги ее отца свешиваются из ванной, на полу лужа воды. Они только закончили, и теперь праздновали победу.        Какузу затянулся: его дочь умна, он не мог этого не признать. Эта стерва, Кушина, и Амеюри стоят друг друга. Он думал, что эта дружба даст трещину, после того, как он расскажет Амеюри правду, но…        — Кушина добавила в виски снотворное, и мы спрятались в одной из комнат в доме, — Амеюри убрала мобильник в карман. — Потом, когда ее папаша отключился, мы потащили его в ванную. Он весил целую тонну! Видимо, из-за веса, доза снотворного оказалась для него слабой, и уже оказавшись в ванной, он начал приходить в себя. Нам пришлось удерживать его под водой. Он стал отбиваться, и меня оцарапал, мы вдвоем еле справились с этим ублюдком! — в глазах Амеюри был гнев. — А потом Кушина сказала, что хочет отпраздновать, и приложилась к отцовскому виски. Мы поехали в клуб, и были здесь до утра.        Какузу удивлялся про себя, глядя на Амеюри, слушая ее рассказ об убийстве. Откуда в ней это? Разве это его девочка, которой он покупал мороженое и катал на каруселях в луна-парке? Это его дочь?        — Теперь все знаешь, — Амеюри поднялась, отряхивая свою длинную юбку. — Арестуешь меня?        Какузу отрицательно покачал головой. Хоть происходящее все еще с трудом укладывалось в привычную картину мира, отдавать дочь под суд он точно не собирался.        — Вот и хорошо, — ответила она, и от ее короткой улыбки у него встали волосы на затылке. — Нам нужно встретиться с Кушиной, обсудить, о чем мы будем говорить на допросе. Отвезешь меня? — Какузу кивнул.        Они прошли мимо ее приятелей, которые что-то бурно обсуждали и громко смеялись.        — Все в порядке, я скоро вернусь, — предупредила их Амеюри. — Джинпачи подменишь меня, займись пока накладными, — бармен кивнул. — Таюя и Кушимару — вам пора за диджейский пульт и на сцену, — напомнила она их обязанности.        "У нас в клубе солдатские порядки!"        Амеюри была права, подчиненные ее слушались, она умелый руководитель, и была похожа на Какузу в ранние годы. Он все больше убеждался, что у дочери был его характер.       И, к сожалению, не только он.       Этот вопрос приостановил поток возмущения, и Хидан завис, рассматривая стену за спиной Какузу.       Как бы вы поступили, окажись ваш ребенок убийцей, профессор?       Хидан вспомнил брызги крови на траве, собаку с пробитым черепом, ее розовый язык, вывалившийся из пасти, пока он нес ее останки к дороге.       Теперь все как надо, папа.       Он зажмурился, и прижал пальцы к глазам под стеклами очков, избавляясь от наваждения.       — Как я уже говорил, я не буду никому жаловаться, — Хидан, наконец, собрался с мыслями, чтобы ответить. — Это ваше семейное дело, и меня оно не касается. Взамен я лишь прошу об одном: помогите мне найти ублюдка на фотографии!

***

      Какузу устало потер переносицу: профессор был на удивление спокоен после рассказанной им истории, но можно ли ему доверять? Хидан был в отчаянье, а люди в отчаянье способны на все.       Ему срочно нужен глоток виски, чтобы как следует все обдумать. Какузу направился на кухню, и Хидан увязался следом. Он открыл холодильник, достал оттуда начатую бутылку.       — Вам надо вызвать ваших коллег из полиции, — Хидан улыбнулся краем рта, — кто-то украл у вас всю еду, — прокомментировал он увиденные пустые полки. — Ну, хоть кофе у вас есть? Или придется звонить в Старбакс?       Кофе у него был. И много. Какузу застыл с бутылкой виски в руке, в собственном доме он сейчас чувствовал себя как в ловушке.       — К черту! — он вернул бутылку на место. — Поехали туда, где его готовят!       Ресторан «Воронье гнездо» располагался недалеко от озера. Днем, с его летней веранды открывался красивый вид на берег и холмы, покрытые лесом. Сейчас время клонилось к полуночи, и они расположились внутри, подальше от банкетного зала и барной стойки.       — Чего вы хотите, профессор? — спросил Какузу, когда официант ушел, расставив перед ними тарелки.       — Для начала: копии протоколов по всем детским несчастным случаям, в которых засветился этот тип, — Хидан уверенно расправлялся со своей свиной отбивной, кромсая ее ножом.       — Это исключено, — Какузу покачал головой. Он не хотел, чтобы его и Хидана связывало что-то большее, чем устные договоренности. Если всплывет то, что он предоставил к документам полиции доступ посторонним, могут выйти наружу и подробности смерти в доме Узумаки. — Я могу вам обо всем рассказать. Спрашивайте, что вас интересует?       — Мне нужны снимки полиции с места преступления, а ваши слова их мне не нарисуют, — Хидан оказался на редкость упертым, его невозможно было сбить с намеченного курса. — Я понимаю, в какую опасную игру вы втянуты, — он отправил кусок мяса в рот, — и готов ждать, сколько потребуется, когда у вас появится возможность получить эти данные с минимальным риском.       Какузу задумчиво рассматривал узор на скатерти, зарывшись пальцами в недавно обрезанные волосы. Летом он всегда коротко стригся. Отказать Хидану означало подписать Амеюри приказ об аресте. В сущности, профессор не просил ничего невозможного, и пойти на уступки, — в его же интересах. Все это противоречило его принципам, но в текущей ситуации он вынужден пренебречь ими — придется соглашаться.       — Я сделаю то, о чем вы меня просите, — Какузу отодвинул от себя недоеденную тарелку. — Когда все будет готово, я сообщу вам, — Хидан кивнул. — Почему вы так одержимы этим делом, профессор? — все-таки решился спросить он. — Вы что-то обнаружили?       Хидан отложил вилку в сторону, вытер салфеткой рот. Несколько мгновений он гипнотизировал взглядом подставку для специй, на его очках играли блики от ламп. Он взвешивал в уме, стоит ли отвечать, но потом все же, решился.       — Честно сказать, я не знаю, что и думать, — он был растерян, вопрос поставил его в тупик. — Считать ли случившееся совпадением, или это действительно важная деталь этой головоломки, — он развел руками в недоумении. — Перед собственной гибелью, Кисаме и Дейдара оказались замешаны в смерти людей из своего окружения.       — Смерти? — Какузу нахмурился. Если бы что-то подобное мелькало в сводках, он бы точно такое запомнил. — Вы не путаете?       Хидан покачал головой. Он откинулся на спинку кресла, и начал свой длинный пересказ событий, приведших к тому, что к нему в руки попало компрометирующее фото с Кушиной.

***

      На чердаке они нашли рюкзак Саске с трансформерами, с которым он ходил в младшей школе. В него была собрана провизия, позаимствованная в кладовке, и прочие мелочи, которые могли пригодиться в походе. Сверху было уложено свернутое в рулон старое одеяло, и вскоре они отправились в путь.       На мельнице их поджидала Хана с несколькими пакетами чипсов: план Суигетсу сработал! В этот раз они попросили конфеты: слепить из глины завернутую в фантик карамель для Дейдары было проще простого. Они подождали, пока Хана уйдет, и, Кисаме, вооружившись журналом «Вокруг света», стал искать дорогу к штабу партизан.       — Вот, отсюда надо начинать поиски, — Дейдара подвел их к воронке от взрыва, заросшей травой. — Нужно двигаться в эту сторону, — он показал на просвет между деревьями.       Кисаме огляделся: красная крыша полуразрушенной ратуши была позади них, как на фотографии отряда партизан, напечатанном в журнале. Дейдара, на удивление, взял правильный курс, интересно как ему это удалось?       Он немного походил между шершавых стволов деревьев, но сосредоточиться не получалось. В мыслях он все время возвращался к террасе дома и старику, с пробитой головой, лежащим возле стремянки. Почему он убежал, и никого не позвал на помощь? И самое главное, почему он не испытывал из-за этого угрызения совести? Данзо оказался мерзавцем, но ведь это не повод… Или, все-таки, это достаточный повод, чтобы лишить его жизни?..       Остальные хрустели чипсами и терпеливо ждали, пока он найдет дорогу, Кисаме топтался на месте уже полчаса.       — Это бесполезно, — Мангетсу возвел глаза к небу. — У тебя не получится увидеть события, произошедшие до твоего рождения. Пойдемте домой.       — Нет, надо дать ему еще время! — Дейдара не собирался отступать. — Именно потому, что это произошло так давно, он не сможет увидеть прошлое быстро!       Они начали спорить. Суигетсу предложил просто пойти наугад, и разбить лагерь в лесу, не зря же они готовились к этой вылазке.       Кисаме злился на себя: друзья на него рассчитывали, а он отвлекался на посторонние мысли. Он впился взглядом в снимок отряда партизан, держа его перед лицом в вытянутой руке, сравнивая растущий перед глазами лес, с тем, что напечатан в журнале. Он отошел в сторону еще на несколько шагов, и теперь оказался в точности на той же позиции, где стоял последний партизан отряда, сейчас он находился бы за его спиной.       Покажи мне, мысленно обратился он не то, к фотографии, не то к лесу.       Кисаме почувствовал, как его обдало потоком ветра, будто в лесу выстрелили из воздушной пушки. А потом кто-то включил обратную перемотку: вместо дня наступал вечер, листья на деревьях уменьшались, превращались в почки, потом снова отрастали, деревья становились ниже, и кроны все реже, мимо него мелькали животные и люди, но так быстро, что он не успевал ничего разглядеть. Земля под ногами то покрывалась травой, то снегом, Кисаме, одновременно с лесом переживал все четыре времени года.       Неожиданно этот калейдоскоп замедлился, и остановился на поздней осени, когда деревья были голыми, а трава пожелтела. Перед ним возник человек с ружьем в руках и вещевым мешком за спиной — мужчина на фотографии, которую Кисаме гипнотизировал взглядом несколько минут назад.       Реальность расслоилась: Кисаме видел, что находился в своем времени, летом, здесь и сейчас, оно было по бокам от коридора прошлого, в котором отряд партизан отправился в путь по мерзлой земле через промозглую сырость.       — Нам надо туда, — Кисаме казалось, что он слышал собственный голос через толщу воды. Он двинулся вслед за последим партизаном, замыкавшим отряд, боясь упустить его из виду.       Остальные притихли, видя, что он находился в трансе. Они, молча, отправились за ним, доверившись его чутью.

***

      За шестьдесят лет лес не сильно изменился. Деревья стали выше и гуще, но окружающий ландшафт остался таким же. Холмы и овраги, даже бьющий из-под земли родник выглядел так же, как и во время войны.       Они были в пути уже час, минуя поваленные деревья и ямы, вероятно оставшиеся, после подорванных мин. Кисаме чувствовал, что выдыхается, и ему все сложнее концентрироваться на призрачном отряде людей, за которыми они следовали. Коридор прошлого становился все уже, а когда они подошли к болоту, осталась лишь тонкая полоса, сквозь которую он успел увидеть, как партизаны пересекали болото, прежде, чем она исчезла.       Он зажмурился несколько раз, цвета и звуки стали ярче, у него возникло ощущение, будто он только что проснулся.       — Наверно, тут был мост, или что-то похожее, — Мангетсу подошел к воткнутым у кромки, покрытой зеленой ряской воды, почерневшим деревянным кольям.       — За шестьдесят лет тут все развалилось, — Суигетсу скривился, когда мутный водяной пузырь, который он сделал, лопнул у него в руках.       — Тут глубоко? — Дейдара опустил на землю рюкзак, была его очередь нести его. — Может, получится вброд перейти, как реку, когда мы ходим на мельницу?       Кисаме отломил у растущего возле берега дерева ветку, и стал пытаться нащупать ею дно.       — Взрослым тут было б по пояс, — он вытянул из воды грязную ветку, — а нам до плеч, но дальше, наверняка глубже.       — Если призвать Самехаду, она могла бы быть в роли плота, — начал Мангетсу, но Кисаме перебил его.       — Мы далеко, она меня сейчас не услышит. К тому же, рептилия тебе не такси! — ему не нравилось, что Мангетсу относился к Самехаде как к животному, а не как к полноценному члену их команды.       — Тогда давайте, сами построим плот! — Дейдара полез в рюкзак за веревкой.       — Может и не придется ничего строить, — Суигетсу ударил кулаком по ладони. — Я попробую сделать как тот мужик из библии!       Дейдара и Кисаме растерянно переглянулись, не понимая о чем он.       — Моисей? — спросил Мангетсу, и его брат кивнул.       Кисаме вспомнил, что после парка юрского периода они видели фильм о Египте, фараонах и человеке, перед которым расступилось море. Несмотря на крутые спецэффекты, фильм оказался скучным, и они смотрели его, постоянно отвлекаясь на разговоры между собой. В конце фильма было сказано, что это пересказ сцен из «священного писания», и близнецы, почему-то это запомнили.       Суигетсу, подобно Моисею, развел руки в стороны, и вода в болоте начала бурлить. Какая-то птица испугалась, и закричала, ряску, и коряги, плавающие на поверхности, прибило к берегу. Вскоре перед Суигетсу образовалась воронка, которая все больше расширялась, закручиваясь, как винт, пока она не добралась до дна. Вода действительно расступилась, перед ними появился узкий тоннель, открывая покрытое илом дно, и погребенные на нем камни и ветки.       — Это тяжело, давайте быстрее! — напомнил Суигетсу, пока все удивленно таращились на то, что у него получилось.       Кисаме схватил рюкзак, повесил его себе на одно плечо, и быстрым шагом, уверенно пошел первым. За ним двинулись и остальные. Суигетсу шел последним, и вода за ним постепенно смыкалась, возвращая болото к обычному виду.       Ноги увязали в грязи, один раз он чуть не упал, споткнувшись о корягу. Болотное дно становилось все выше, похоже, когда-то тут был холм, но из-за дождей он ушел под воду. Кисаме заметил валяющиеся на дне камни — булыжники, которые были совсем не похожи на природные, это обломки какого-то здания. Партизаны в его видении поднимались на некую возвышенность, значит, они уже близко…       — Скорее! Я больше не выдержу держать эту воду! — крикнул Суигетсу, и в подтверждение его слов туннель стал уже, намочив им бока.       Пришлось устроить пробежку, дно уверенно поднималось вверх, и вскоре, Кисаме увидел заросший кустарником берег. Когда Суигетсу, с отчаянным «больше не могу!» опустил руки, они оказались всего лишь по колено в воде, и, с облегчением вышли на твердую землю.       — Смотрите, что это? — Дейдара указал на возвышавшуюся над ними мрачную громаду.       Берег был узким, всего пять шагов, и они уперлись в каменную стену какого-то здания. Кисаме, как и все, задрал голову, разглядывая его.       На крышу упало дерево, которое давно засохло, стены покрывал плотный слой зеленого мха. Ветки растущих по бокам от постройки деревьев, загораживали весь второй этаж, и полуовальных окон почти не было видно. Для штаба партизан это идеальное укрытие.       — Здесь вход, — Мангетсу показал на дверной проем с покосившейся, сгнившей дверью, когда они начали обходить здание кругом.       Кисаме, с рюкзаком за плечами, заглянул внутрь. Там был полумрак, пахло плесенью и сыростью. Остальные начали кривить лица, и морщиться, но для Кисаме запах был привычен — так пахло у него дома. Свет, проникавший в окна, осветил просторный зал, и каменный пол, с засыхающей тиной — вода отсюда недавно ушла. В углу стояло несколько деревянных ящиков и досок, на одной из стен висел мятый, облезлый плакат: красный кулак, сжимающий в руке автомат — символ сопротивления. Кисаме задрал голову: второго этажа здесь не было, под крышей находились крепления, на которых должен был висеть колокол. Над входом он увидел распятье, и, наконец, понял, где они оказались.       — Это храм или церковь, — он снял с уставшего плеча рюкзак. — Это дом бога.       — Здесь бога нет, — Суигетсу сидел на корточках возле стены, где еще оставалась приличная лужа. — Тут только лягушки, — он дотронулся до воды пальцем, и, в подтверждение его слов оттуда выскочила лягушка.       Кисаме не стал с ним спорить, слова о боге он повторил за незнакомым журналистом, писавшим статью в «Вокруг света».       Дейдара заметил, что на полу, под слоем тины, была выложена мозаика, изображавшая святых или какой-то библейский сюжет. Он подобрал найденную в углу ветошь, и принялся оттирать пол, чтобы увидеть ее полностью. Кисаме говорил ему, что это бессмысленно, и болото все равно заберет это место, но тот не слушал. Покончив с полом, он принялся за стены, чтобы увидеть, какие еще рисунки скрываются за слоем грязи.       — Похоже, когда-то тут было еще одно селение, — Мангетсу озирался по сторонам. — Которое разрушилось еще до войны, и сохранилась только эта церковь.       Они нашли еще одну комнату, которая располагалась за местом, где раньше стоял алтарь. Чтобы войти в нее, нужно было подняться по каменным ступеням. Там было темно, окон не было, Кисаме зажег свечу, — один из подарков Ханы. Вода до этой комнаты не добралась, там было сухо. Не считая старого, треснувшего деревянного распятья, висящего на стене, внутри было пусто.       — Наверное, это комната монаха, или священника, который жил здесь, — предположил Кисаме, осматривая маленькое, узкое помещение.       — Здесь не так сыро, как внизу, поэтому припасы лучше хранить тут, они не испортятся, — предложил Мангетсу, и Кисаме кивнул, соглашаясь. — И спальное место тоже обустроить лучше здесь. Нарвем травы, чтобы сделать лежанку.       — А я поищу, в чем можно отварить рис, — Кисаме потушил свечу, и вместе с Мангетсу возвращался к остальным. На чердаке не нашлось старой посуды, а забирать с кухни они не решились.       Суигетсу знакомил Дейдару со своей лягушачьей фермой. Он обустроил из лужи заводь, обложив ее найденными в храме досками, и добавив «свежей» воды.       — Это папа-лягух, мама-лягушка, а это их лягушачьи детки, — он показывал пальцем на шлепающих по воде земноводных.       Кисаме вдохнул знакомый запах сырости. Несмотря на разрушения и запущенный вид, ему нравилось это место, он был рад, что они смогли добраться сюда.       Но что-то ему подсказывало, что они не смогут здесь надолго остаться.

***

      — Ты тоже чувствуешь это? — спросил его утром Саске за завтраком. — Что они ушли?       — Кто ушел? — не понял Итачи.       — Призраки, — ответил Саске, так, будто это само собой разумеющееся.       Итачи задумался. Он действительно заметил, что в доме что-то изменилось. Как будто воздух стал другим, и пространство вокруг них стало больше. Звуки и шорохи, странные следы, этот едва уловимый фон, наполнявший каждую комнату в доме — все это исчезло.       Дом ощущался пустым по-настоящему.