***
Сасори стоял на кухне, насыпая в кофе щедрую порцию колотого льда. На улице стояла ужасная жара, он распахнул заднюю дверь и окна, но облегчения это не приносило. Кондиционера здесь не было, дом старый, и он не хотел портить его вид, напичкивая современной техникой. Бабушка в своем инвалидном кресле сидела в беседке, увитой цветущим плющом, и то ли читала, то ли дремала. Беседка — единственное, что пострадало во время наводнения на его участке, но цветущий плющ отлично загораживал прорехи в стенах и пробоину в крыше, поэтому ремонт может и подождать. Сасори покосился на ноутбук — надо доделать работу, раз уж он обещал Какузу. Он заметил его, стоящего в коридоре морга сквозь круглое окно в двери, похожее на иллюминатор. Какузу терпеливо ждал его уже полчаса, и Сасори, наконец, отложил в сторону хирургическую пилу, и окинул взглядом, лежащее на столе для аутопсии тело. Сбор образцов закончен, фотографий для написания заключения они сделали достаточно. — Начинайте зашивать, — обратился он к двум санитарам, которые ассистировали ему. — Голову не трогайте, я сам ей займусь, — он бросил в урну перчатки, и вышел в коридор как был: в полиэтиленовом фартуке поверх халата. — Что случилось? — спросил он у Какузу, когда они вместе отправились в курилку. — Ты же, вроде бы, в отпуске, — Сасори с подозрением уставился на него. — В отпуске, — согласился Какузу. — Привез тебе «интересный случай», — он развернул сверток, который все это время держал под мышкой. Сасори пропустил мимо ушей выражение, которое он сам же использовал в работе, и уставился на копье, точнее на струйку темного дыма, исходившую от наконечника. — Ты думаешь, это орудие убийства той девочки? — он отбросил в сторону, так и не начатую сигарету. — Где ты его взял? — Я бы хотел, чтобы ты проверил — чья это кровь, — ответил Какузу. — Не думаю, что это орудие убийства, но оно точно как-то связано с оторванной рукой, которую мы нашли около университета. — Ладно, идем, — Сасори, проводил его в лабораторию. — Только тебе придется увезти его отсюда: это не официальная экспертиза, я подставляться не собираюсь! — он зазвенел колбами и пробирками. Взяв все необходимые пробы, Сасори отправил их в специальный холодильник на хранение, а Какузу вновь завернул копье в скатерть. — Я свяжусь с тобой, когда что-нибудь выясню, — он провожал Какузу к выходу. — И больше не появляйся здесь в отпуске, иначе наше начальство на говно изойдет, — он закатил глаза, а Какузу лишь косо усмехнулся. Сасори отодвинул от себя компьютер: он выяснил, что кровь принадлежала двум разным людям, и теперь нужно было разделить образцы ДНК, чтобы их идентифицировать. Он бы все сделал гораздо быстрее, если бы образцы крови, взятые с поверхности копья, не исчезли из морга. Наверняка кто-то из коллег их утилизировал, а поскольку пробирки были без маркировки, а Сасори не мог устроить скандал и призвать к ответу виновника — выяснится, что он и сам нарушает правила. И все же, кто-то его крупно подставил: теперь ему предстояло возиться с первыми пробами, которые он успел проанализировать несколько дней. — Бабушка, вам принести лимонад? — громко крикнул Сасори, подойдя к окну. — Бабушка, я, кажется, к вам обращаюсь, — повторил он, не дождавшись ответа. Он вышел во двор, и, старуха, наконец, соизволила поднять голову. Сасори про себя выругался: она прекрасно его услышала и в первый раз, ей просто хотелось, чтобы он подошел к ней, нравилось, когда все перед нею бегают. Жить бок о бок с ней и ее старческими причудами было для него невыносимо, также, как и невыносима мысль о том, чтобы отправить ее в дом престарелых. Он часто бывал в подобных учреждениях во время практики, когда учился в мединституте, и видел, как там относятся к старикам. Его бабуля, конечно, была не подарок, но она такого не заслужила. — Я бы хотела свой любимый, травяной чай, — отозвалась она, перелистывая страницы в книге. — Чай? — Сасори обвел взглядом залитый солнцем двор. — Вы уверены? — Да, — старуха кивнула, — с одной маленькой ложечкой сахара. — Я вас понял, — Сасори повернулся к дому, ему был уже знаком сценарий этого чаепития. Сначала чай будет слишком горячим, потом не сладким, потом окажется, что она вообще-то хотела не чай, а кофе, и Сасори сверля ее ненавидящим взглядом, выльет напиток прямо в растущую под ее ногами траву. Он вернулся в дом, поставил на плиту чайник, и, ожидая, когда вода закипит, разглядывал стену, на которой висели сувенирные тарелки, привезенные из Каира. На светлом фарфоре были изображены главные достопримечательности Египта, между которыми, тонкой синей нитью протягивалась река Нил. Наверно, давно стоило их снять, чтобы не натыкаться на них взглядом, чтобы в памяти не воскресали непрошенные воспоминания, чтобы каждый раз не царапаться о них, и не чувствовать разочарования, обнаруживая вместо песка, пальм, и куполов мечетей печальную действительность. Сасори миллион раз запрещал себе вспоминать об этой поездке, и миллион раз он нарушил этот запрет. Каир — это его шкатулка с драгоценностями, воспоминания, которые не тускнеют, а наоборот, сияют с каждым годом все ярче и ярче. Он не помнит, сколько они сидели у бассейна под огромной, ослепительной луной. Взявшись за руки, они поднялись в номер и повалились на постель, задыхаясь и визжа от смеха. Их соседки по комнате в номере не было, она ушла на фестиваль, который проводится сейчас в центре города. Выпитое вино дурманило и кружило голову, занавески развивались от сквозняка, их тени мелькали на стенах, будто танец влюбленных на призрачном балу. Давно он так не напивался, и давно ему не было так хорошо! Погрузиться бы еще глубже в эту истому и уже не выплыть, пить эту ночь жадными глотками, тонуть в ней. Крупная ладонь его спутника гладит его по щеке, и последние предохранители срываются ко всем чертям: они катаются по постели, как дикие животные, обнажая свои тела, а вместе с ними и души. Смуглое тело блестит от пота, и Сасори кажется, что перед ним — звездное небо, а сам он чувствует себя падающей звездой. Ему хочется закричать от переполняющих его эмоций, он обвивает своего партнера руками и ногами, тяжесть чужого веса придавливает его к постели, ему становится трудно дышать, но он только крепче вцепляется в него, надеясь замедлить это падение. От оргазма его бросает в дрожь, а внизу живота горячо и пульсирует. Он не успевает перевести дух, когда его резко переворачивают, и вот, он оказывается сверху, плавно покачиваясь, будто танцуя сидя на смуглых бедрах, и сильные руки крепко удерживают его за бока. Ему говорят, что он потрясающий, и он даже этому верит. Сасори прикрывает глаза, чувствуя, что скоро снова будет на пике. Он не понимает, что с ним происходит, но находясь рядом с этим человеком, его словно наполняет каким-то эфиром, и он уже не ходит, а будто летает, весь мир доступен, всё достижимо, близко. Пока они вместе — ни одна ночь не станет долгой.***
Хидан проснулся в незнакомой комнате, и долго лежал на боку, вспоминая, где он, и почему оказался здесь. Комната была небольшая, и, судя по старым плакатам рок-групп на стенах и куклы в готическом платье, сидящей на книжной полке — когда-то принадлежала дочери Какузу. Хидан натянул штаны и прислушался: в доме было тихо. Вчера он и Какузу почти не разговаривали, Хидан плохо себя чувствовал после того, как надышался угарным газом, его до сих пор мутило. Он вышел из спальни, чтобы поздороваться с хозяином дома, но понял, что Какузу здесь нет. К холодильнику, среди хаотично расположенных букв магнитной азбуки Хидан увидел приколотую записку. Уехал по делам. Выпусти собак во двор, когда проснешься. Хидан напился воды из-под крана, при мыслях о еде к горлу подкатила дурнота. Он прошел в переднюю, где его уже дожидался нетерпеливый доберман, пулей выскочивший на улицу, стоило только открыть дверь. Второй пес нашелся в гостиной. Он разлегся на полу, рядом с креслом своего хозяина, а под боком у него лежала зеленая папка. — Карл! — Хидан опустился на колени и вытащил из-под лохматого бока погрызенные документы. — Плохой мальчик! «Плохой мальчик» поднял голову, раскрыл зубастую пасть в широком зевке, и снова плюхнулся спать. Похоже, он сбросил папку на пол с журнального столика. Хидан в ужасе перебирал пожеванные, обслюнявленные бумаги, надеясь, что хоть что-то уцелело. Так вот, о чем его предупреждал Какузу! Сильно пострадали только первые страницы, соединив несколько обрывков, Хидан понял, что это материалы по детским несчастным случаям, которые он просил. Отлично, будет, чем заняться до вечера. Шрифт не очень мелкий, он сможет прочесть записи. А завтра он обязательно закажет в оптике новые очки. Последний кусок фотографии, где была запечатлена цистерна-убийца, Хидан никак не мог найти. Он уперся двумя руками в спину собаки, и, когда Карл отъехал в сторону, удивленно вскинув голову, на месте, где он примостил свой мохнатый зад, Хидан отыскал недостающий фрагмент. Пес встал на ноги, и замотал головой, отряхивая шерсть. — Иди, гуляй! — Хидан махнул рукой в сторону открытой двери. Карл уселся напротив него, склонив голову на бок: Хидан не его хозяин, он не будет выполнять его команды. Хидан вложил недостающий фрагмент фотографии в папку: сейчас он устроится за столом на кухне, и клейкая лента все исправит. На обрывке был изображен пузатый бок железнодорожной цистерны в ржавых подтеках. Хидан увидел на ней граффити — знак анархии, который кто-то изобразил вверх ногами. Подростки вечно рисуют его во время актов вандализма, даже не задумываясь, что он обозначает, и откуда пошло это выражение — «Анархия — мать порядка». Что на самом деле это вовсе не круг, а бука «О», от французского Оrdre — «порядок», и буква «А»… Хидан завис по пути на кухню. На граффити присутствовал круг, но в нем была нарисована не буква «А», не было этой привычной перекладины посередине. Он бросил папку на стол, и снова достал обгрызенный Карлом кусок фотографии, поднес обрывок к лицу. Так и есть: вместо перевернутой «А», он увидел треугольник в круге. Хидан зажмурился и зажал пальцами переносицу. Этот символ был ему знаком. Во всяком случае, он сталкивался с ним 20 лет назад, но быстро выбросил это из головы. Хидан уселся за стол, и стал сосредоточенно просматривать остальные фотографии. Если он не ошибся, то… О, пусть лучше он будет не прав.***
Сасори смотрел на ручейки дыма, поднимающиеся от чашки, в которой заваривался чай. Ему хотелось курить, и обычно он выходил курить в беседку, но сейчас та была занята. В беседку он приходил в любую погоду, курить в доме было запрещено, это негласное правило касалось всех. Он вспомнил тот день, ливень, фиолетовый, безразмерный дождевик, который у них был один на всех. Если бы он не пошел тогда курить, и не запустил руку в карман дождевика, то ничего бы не узнал. Возможно, они до сих пор были бы вместе, и ему не пришлось бы коротать свои дни в обществе постепенно впадающей в маразм старухи, не подпуская к себе больше никого. Чтоб он еще раз кому-то доверился?.. Просто смешно. Он сидел близко, почти вплотную к ней, их плечи и колени время от времени касались. А голос действовал опьяняюще. И он не сводил с нее глаз. Сасори это тогда задело — ведь это его подруга, и она всегда казалась ему выше всей этой романтичной бурды. Он видел, что она старалась держаться подальше от мужчин. Наверняка дело было в ее матери, которую Сасори однажды увидел возле институтской библиотеки. С вызывающим макияжем, в короткой юбке, она, кажется, была пьяна, и дочь, с пунцовым лицом от стыда была вынуждена отдать ей деньги, чтобы та поскорее ушла. Она была проституткой, для Сасори этот факт оказался очевиден. Водила домой разных мужчин, которых интересовала не только мамаша, но и ее дочь. Им нравилось прижиматься к ней, игриво шлепнуть ее по заду или как бы случайно дотронуться до груди, причем еще тогда, когда у нее таковой не было и в помине. Сасори она не боялась, потому, что знала — ее тело его не интересует. — Они загоняют понятие реальности жесткие рамки и для меня это просто непостижимо! — возмущалась она, пообщавшись с однокурсницами, которых не интересовало ничего кроме парней, вечеринок, шмоток и косметики. Они называли это — «реальная жизнь». — Вдобавок они почитают своим долгом вдалбливать его другим, и это граничит с патологией! Эта девушка была не такая как все. Она отчаянно нуждалась в убежище. Но сейчас, в обществе этого блондина она на время забывала, чего эти акты коммуникации ей стоят. Сасори тогда решил уйти на перекур, в надежде, что когда он вернется, человек, нарушавший их уединение, исчезнет из поля зрения. Они всегда занимали в библиотеке отдельный стол, отгораживаясь от остальных. В курилке был только он и еще один парень, который разговаривал по телефону. Разговор шел на повышенных тонах, и Сасори догадался, что он общался с кем-то из родителей. Возможно, он бы тоже так разговаривал со своими родителями, если бы они у него были. Парень устал держать телефон у уха: он сел на корточки, и положил рядом с собой неумолкающую, поцарапанную «раскладушку». Телефон все надсаживался, то и дело всплывало слово «жопа», всякий раз в новом контексте. Парень втянул голову в плечи, будто шел против ветра, и в холостую щелкал зажигалкой, пытаясь раскурить вторую сигарету. Пригладил волосы рукой, а потом неожиданно сказал: — Это моя жизнь, и я сам решу, как ее прожить, — он резко встал, и ударил ногой по мобильнику, будто это был футбольный мяч. Телефон пролетел несколько метров, и, столкнувшись со стеной, разлетелся на куски. И выражение презрения к этому миру и окружающим их идиотам поразило Сасори до глубины души. Он подошел к парню, и протянул к сигарете, которую тот держал во рту зажжённую зажигалку. В библиотеку он вернулся вместе с ним. В этот момент состоялось знакомство, которое изменило всю их дальнейшую жизнь. Сасори понимал, что у друзей проблемы с жильем: оба ютились в общежитии, где невозможно было сохранить личное пространство и нормально заниматься. И он предложил им переехать к нему: в доме много пустых комнат, а бабушка жила в своей квартире рядом с клиникой, в которой работала. Те немного поколебались, но согласились. Сасори не хотел, чтобы они чувствовали себя гостями. Он очень привязался к ним, у них было одинаковое мировоззрение, они понимали друг друга с полуслова. Он был уверен, что так будет всегда. Когда они собрались за столом на кухне, чтобы отпраздновать новоселье дешевом вином, купленным на стипендию, он показал им документы на дом: теперь они все трое были его хозяевами, у каждого была своя доля. Он помнил, как округлились их удивленные глаза, как они несколько раз переспросили его: серьезен ли он, и не разыгрывает ли он их сейчас?.. Как они благодарили его, обнимаясь в порыве радости. А потом была поездка в Каир: им подвернулась горящая путевка с огромной скидкой, и плевать, что после нее они почти месяц питались лапшой из стаканчиков. Они жили вместе уже целый год, никого больше не пуская в свой круг. В один дождливый вечер, Сасори, набросив на плечи дождевик, в котором они бегали то в курилку, то в ближайший супермаркет, вышел в беседку. Он запустил руку в карман, думая, что найдет там зажигалку, которую ему любезно оставил еще один курильщик в этом доме. Однако его рука вытащила на свет неожиданный предмет — тест на беременность. Сасори уставился на него, понимая, что его подруга забыла его, когда выходила в беседку под дождем несколько часов назад. В Конохе аборты запрещены, но ничто не помешает ей сесть на паром, и отправиться в Кири, где этот вопрос можно легко уладить. Его задело, что друзья обсуждали эту ситуацию за его спиной, хотели скрыть это от него. Идеальный мир, который он так старался вокруг себя создать покрылся трещинами. Он вернулся в дом, и положил найденный тест в центр стола на кухне. — Я хотела вам обо всем рассказать, — начала она оправдываться, опустив глаза, собирая в хвост вьющиеся волосы. — Но… — Хотела? — переспросил Сасори. — Так ты собираешься его оставить?! — сама мысль о том, что их уединение будет нарушено грязными пеленками и детским плачем была для него просто непостижима. Он исступленно обожал её, именно обожал, Сасори порой ловил себя на том, что он не видел в ней живого человека, а только свою мечту об идеальном обществе, которое будет выше всех этих приземленных людских проблем и переживаний. — А что не так? — их сосед, с грохотом бросил гантели, с которыми занимался в своей спальне на пол. — Она имеет на это право, — он вышел к ним на кухню. — Имеет право?! — Сасори повернулся к нему, ожидая поддержки. — А как же научная работа?! Наши планы… — Ты так рассуждаешь, будто я какая-то вещь, — она нахмурилась. — Я еще ничего не решила… — У тебя есть шанс прожить свою жизнь, так, будто мы никогда не встречались, — друг поскреб ногтями небритую щеку. Глаза Сасори сузились. — По-моему, это не так уж и плохо. — Ты о чем? — она недовольно сложила руки на груди. — Я о том, что наша жизнь могла сложиться по-другому, если бы мы не встретились, — повторил он, глядя поверх головы Сасори. — В первые месяцы пришлось бы туго, не сразу бы перезнакомились со всеми, но не пропали бы. Душой компании никого из нас не назовешь, но ладить с людьми мы бы научились. Скажи, ты можешь представить Сасори, выступающим на семинаре? Или в компании других первокурсников? — она потупилась. — Я вот на днях с классными парнями в баре познакомился. Ты — заигрываешь с этим блондинчком из библиотеки, не отпирайся, я видел! Мы способны поддерживать связь с внешним миром, если постараемся. Но Сасори… Мы бы без него обошлись, так или иначе, а он без нас — нет. Если бы не мы, Сасори был бы одинок, как сам господь бог! — И что с того? Как будто трудности в общении это какое-то преступление! — она раздраженно всплеснула руками. — Я вот, что пытаюсь до тебя донести: он переписал на нас дом, не для того, чтобы облегчить нам жизнь, а чтобы сделать нас частью своего мира! Присвоить нас, навсегда. Сасори казалось, что у него из легких выкачали воздух, когда он услышал это от человека, к которому испытывал влечение, с которым он хотел связать свою жизнь, который был ему дорог. Ему было больно и одновременно стыдно, что его раскусили, нащупали его слабость, бросили к его ногам позорную правду — он боится одиночества. Пережив в раннем детстве потерю родителей, он нашел людей, которые создавали иллюзию, что у него есть семья, и он был готов на все, чтобы не быть одному. Он не понял, кто на кого набросился первым — через секунду они уже катались по полу, молотя друг друга кулаками. — Прекратите! Вы, оба! — она пыталась их разнять, и кто-то из них оттолкнул ее. Они услышали грохот, звон битой посуды, а когда поднялись с пола, увидели следы крови на скатерти, которая слетела с перевернутого стола. Она тогда отделалась легким сотрясением мозга, а позже выяснилось, что ребенка она потеряла. После этой стычки на кухне друзья один за другим покинули дом, который принадлежал им по праву, и Сасори остался в одиночестве. Он больше не пытался наладить с ними контакт. Его подруга перешла на направление педиатрии, а их общий друг забрал документы из меда, объяснив это тем, что больше не видел себя в этой профессии.***
Папка «пока тебя не было» пополнилась новыми документами. Пришел ответ из соседнего округа: образцы ДНК Харуно Сакуры совпадают, и рука, найденная возле университета — принадлежала ей. Какузу вывел на принтере фотографию девочки. Теперь он ищет ее убийцу, а так как нужное направление ему указал Хидан, нужно будет еще раз с ним побеседовать. Сейчас он искал в базах данных полиции совпадения по отпечаткам пальцев, найденных на окне дома Ханы. Служебный компьютер выдал несколько уведомлений об успешной сверке, Какузу, придвинулся к монитору, изучая файлы. — Что за черт, — пробормотал он, вчитываясь в строчки досье. — Этого не может быть! — его мозг отказывался в это верить, однако факты указывали обратное. Отпечатки, оставленные на окне, принадлежали людям, которые умерли несколько месяцев назад. Среди них был и отпечатки Харуно Сакуры.***
Рельсы закончились, Дейдара спустился с холма и оказался у большой, широкой дороги, по которой с грохотом проезжали грузовики. Он побрел вдоль нее, и вскоре вышел к развилке. На указателе было написано, что впереди будет еще один поселок, и Дейдара повернул туда, в этой части Конохи он никогда не был. Коттеджи стояли на приличном расстоянии друг от друга, несколько заброшенных ферм, пустые дома… Когда-то давно здесь кипела жизнь, но сейчас много людей уехало в большие города, и это место медленно умирало. Дейдару привлек высокий дом в конце улицы, он был похож на старинный замок. Он медленно шел к нему, думая о том, что нужно стащить спички и зубочистки, и построить из них мини-модель Югакуре. И тот храм, где они жили в начале лета… Листья плюща, оплетающие забор покачивались на ветру, Дейдара остановился, рассматривая мелкие, бледно-розовые цветы. Он хотел сорвать один, когда увидел знакомый шлейф полупрозрачного дыма. Дейдара задрал голову вверх: серые жители проплывали над ним, исчезая по ту сторону изгороди. Во рту на груди началось неприятное шевеление, рты на руках распахнулись, изрыгая из себя глину. — Не сейчас, — зашипел Дейдара, ища место, откуда будет удобнее перебраться через забор.***
Воспоминания проносились в голове, как кадры из киноленты. Вот это была жизнь! Иногда ему даже не верилось, что он это не придумал, что все это было по-настоящему. С улицы доносились приглушенные голоса, Сасори опомнился, и подошел к окну: — Бабушка! С кем вы разговариваете? — он прищурился, глядя на беседку. Старуха сидела там одна, повернув голову в угол находящийся в тени. Сасори присмотрелся: кажется, там кто-то стоял, он видел высокую фигуру. Или это тень от листьев плюща, игра света? Он хотел выйти на улицу, чтобы понять, в чем дело, но тут услышал странный звук. В передней — кто-то быстро пробежал по коридору в сторону ванной. Сасори напрягся. Открыта только задняя дверь, и сквозь нее пройти в дом мимо него никто не мог. Но он также не мог списать шум на соседей: их участок достаточно далеко, а бабушка сидела в беседке. Сасори сунул мобильник в карман своих джинс с обрезанными штанинами, и медленно направился в сторону ванной. В узком коридоре было пусто, знакомый скрип полов: после отъезда друзей он не занимался ремонтом, в доме все осталось в таком же состоянии, как это было пятнадцать лет назад. Сасори понимал, что это глупо, но считал себя не вправе решать судьбу жилища, которое принадлежало не только ему. Он зажег свет, распахнул дверь в ванную комнату — там было пусто. Может, ему это все послышалось? Но это был такой явный, отчетливый звук… Он уже хотел уйти, когда его взгляд остановился на коврике, лежащем у его ног. На нем отпечатались детские следы. Сасори попятился. Он уже давно не видел в этом районе семей с детьми, отсюда все уезжали, дома держали лишь старики. Какого черта?! На кухне что-то загромыхало, Сасори вернулся туда, и увидел перевернутую банку со специями. В ту же секунду, ваза, стоящая на подоконнике, наполненная сухими колосьями разлетелась на куски с громким треском, будто кто-то ее взорвал. Осколки посыпались на пол, но Сасори сейчас плевать на это хотел: он увидел в окне, что инвалидное кресло валялась у беседки перевернутое, а в нескольких метрах от него, лицом вниз, лежала старуха. — Бабушка! — заорал он, подрываясь к выходу. Только бы не опоздать! — Ба… Он поперхнулся воздухом, когда ему на встречу выпрыгнуло нечто, и преградило ему путь. Существо стояло на четвереньках, но постепенно выпрямилось. Волосы падали на лицо, они были грязными, но Сасори видел, что когда-то они были розового цвета. Кожа была зеленовато-серой, как у утопленника, обрывки ткани, в которых угадывался желтый купальник. Лицо было перекошено, вместо глаз — пустоты, из которых струился темный дым. Одна щека наполовину отсутствовала, сквозь дыры проступали почерневшие десна, и желтоватые зубы. Рациональная часть мозга Сасори подсказывала ему, что перед ним сейчас стояла мертвая девочка. Девочка, которой не хватало одной руки.***
Дейдара прошмыгнул на чужой участок через калитку: он был низким и совсем неспортивным, перелезание через забор отняло бы у него много времени. Сад был запущен, траву уже давно не стригли. Серые жители кружили над овитой плющом беседкой: там сидела старуха в инвалидном кресле. Дейдара искал взглядом ублюдка в капюшоне, но его нигде не было видно. Он подошел ближе: старуха качнулась, наклонилась вперед и упала на землю. Похоже, ее хватил удар, серые жители довели ее до припадка. Дейдара огляделся: такая пожилая женщина не может жить одна, о ней наверняка кто-то заботился. Окна и дверь, ведущая на кухню, были распахнуты, Дейдара подбежал к дому, заметив, как мимо настенных шкафов пронеслось что-то быстрое и темное, смахнув банку для специй. Что это было?.. Серые жители бестелесны, они не могут передвигать предметы. Он не один здесь?.. Дейдара стиснул зубы: нужно срочно действовать, старуху надо спасать! На кухне возник рыжий парень, он растерянно смотрел на жестяную банку, лежащую на полу. Дейдара увидел вазу с колосьями на подоконнике, и, не задумываясь, бросил в нее комок взрывной глины. Та разлетелась на куски, но это сработало: парень, наконец, заметил, что творилось у него во дворе. — Ох, как жалко, — неожиданно раздался скрипучий голос, — эту вазу мне подарили на юбилей от медицинской ассоциации, — Дейдара повернулся и увидел старуху. Старуху, которая стояла рядом с ним, и одновременно лежала на земле у беседки. Дейдара переводил удивленный взгляд то на нее, то на тело, лежащее в траве. Совершенно точно, это был один и тот же человек. — Похоже, я умерла, — старуха, вместе с ним смотрела на свое тело, лежащее у беседки. — Бедный Сасори, он не выдержит жизни в одиночестве, — она вздохнула и покачала головой. — Детка, а что ты здесь делаешь? — спросила она у Дейдары, удивив его еще больше: старуха его видела! — Я… — Дейдара растерялся, — я думал, что вы в опасности… — Инфаркт — действительно опасная штука, но в моем возрасте это не удивительно, — она улыбнулась. — Я давно чувствовала, что мне уже пора. Дейдара растерянно оглядывался по сторонам: значит, он ошибся, и ублюдка в капюшоне здесь нет? И старуха умерла, потому, что «ей уже пора», а серые жители всегда приходят в то место, где случается смерть?.. Неожиданно из дома донеслись крики и грохот, оконные стекла задрожали. — Кажется, мой внук в беде, — пробормотала старуха, и решительно направилась к входу на кухню. — Ого, я теперь такая быстрая, — она приподняла длинную юбку и удивленно смотрела на свои ноги. На одной ноге не хватало чулка, но старуху это не смутило: она закружилась, радуясь свободе передвижения, не скованная старым, немощным телом. — Как девочка! — она взбежала вверх по ступенькам, и уже собиралась переступить порог, когда из-под земли вырвался луч красноватого света, который становился все ярче и ярче. Старуха замерла, Дейдара закрыл лицо ладонями, свет слепил глаза. Сквозь щель между пальцев он видел, что на земле возник круг с треугольником, который они видели на стене дома Ханы. Круг светился, и становился все шире, вскоре старуха оказалась в центре. Она попыталась выйти из него, но какой-то невидимый барьер не пропускал ее за пределы круга. Значит этот тип в капюшоне все-таки здесь, поблизости! И круг — это его рук дело! Перед глазами плясали противные разноцветные пятна, Дейдара изо всех сил щурился, и, наконец, нашел его. Ублюдок в капюшоне сидел на крыше беседки, как огромная, хищная птица. Тень от беседки вдруг стала подвижной, она удлинилась и подползла к светящемуся кругу. В этот момент из центра круга вырвался столб черного дыма, который окутал старуху. — Сасори! Мальчик! — она закричала, протягивая к нему руки, которые вскоре исчезли в дыму. Дейдара скатал в ладонях комок глины. До крыши он его недобросит, придется разнести беседку. Он швырнул глину в стену беседки, в воздухе разлетелись листья плюща, посыпались доски, в стене возникла пробоина, но ублюдок усидел на крыше, не прерывая контакта с кругом, в который поймал старуху. Дейдара бросил глину во второй раз, и, крыша, наконец, не выдержала. Доски посыпались вниз с громким треском, тень, соединявшая круг и беседку прервалась, светящийся круг погас, дым развеялся, но старухи там не было. Груда обломков зашевелилась, и из-под них медленно выбрался человек в капюшоне. — Что ты с ней сделал?! — крикнул Дейдара. Рты на руках распахнулись, возвращая ему всю накопленную глину. — Где бабка?! Отпусти ее! — Очередная пустышка возомнила себя борцом за справедливость, — человек в капюшоне засмеялся. — Подсунул мне вместо себя старика, — он стал отряхивать себя от пыли. — Вы не знаете, как выжить в этом месте, скоро от вас ничего не останется! — от его тела заструился знакомый черный дым. Дым закручивался, и Дейдара увидел в нем очертания человеческих лиц. Незнакомая девушка, за ней парень с отросшими волосами, от возникшего в дыму лица Оноки Дейдара вздрогнул. Мужчина, женщина, девочка… Завершала калейдоскоп лиц старуха, с которой Дейдара недавно познакомился. Дейдара яростно посмотрел на этого типа: тот только что показал ему своих жертв. И Дейдара знал, что он был одной из них. — Заткнись! — Дейдара почувствовал, что рот на груди вот-вот распахнется, и странное жжение в районе солнечного сплетения, как будто что-то проснулось внутри. Это было новое, незнакомое для него ощущение. — Я все вспомнил! Это из-за тебя я умер! — он швырнул глину ему под ноги. Взрыв получился сильнее, чем все предыдущие, комья земли разлетелись в разные стороны, беседку сровняло с землей, от нее ничего не осталось. Ублюдок в капюшоне исчез, наверняка он использовал свой переход, чтобы спастись от взрыва. Дейдара, тяжело дыша, стоял среди обломков. Тело старухи засыпало досками, в ушах звенело от тишины. Он хотел зайти в дом, проверить там обстановку, когда увидел среди досок и обломанных веток плюща старый спортивный кроссовок. Кроссовок лежал на боку, и Дейдара смотрел, как из отверстия для ноги исходит струйка темного дыма. Значит, взрыв все же достал этого ублюдка, как и тогда, в лесу. Дейдара смотрел на распахнутые рты у себя на руках: он, наконец, понял, как работает его сила. С близнецами этот тип бился до последнего — а от него почти сразу сбежал. Он почувствовал, что из всей четверки — Дейдара единственный, кто может его убить. В голове выстроился план — простой и надежный. Для его воплощения понадобится очень много глины, но это не проблема, он будет ходить на карьер каждый день, набивая свои рты под завязку. И главное условие того, чтобы план сработал: о нем нельзя рассказывать остальным.***
Хидан откусил скотч, и рядом с плакатами рок-групп возник еще один снимок, с отмеченной красным маркером областью. Круг с треугольником оказался нарисован везде. На камне возле того обрыва, где погиб Дейдара. На полусгнивших мостках у озера, рядом с местом смерти Кисаме. Хидан взглянул на помятый снимок железнодорожной цистерны: он был уверен, что список мест, отмеченных этим знаком, на ней не заканчивался. Под каждой фотографией с места преступления Хидан разместил снимки погибших детей. Глядя на этот ряд лиц, него у него возникло странное чувство, которое он никак не мог облачить в слова. Это не было тревогой, это… что-то другое, непременно важное, что поможет ему решить эту головоломку, если только он сможет понять ощущение, которое сейчас испытывал. Хидан зарылся пальцами в волосы: ну же, у него высшее образование, он прочел кучу книг и научных статей, и теперь не может внятно сформулировать свою мысль!.. От злости и беспомощности Хидан пнул свою постель, большой палец на ноге запульсировал от боли. Карл и Юхан сидели у выхода из комнаты и смотрели на него с сочувствием. Хидан вздохнул, плюхнулся на кровать и вытащил из сумки свой ноутбук. Когда Какузу вернется, ему нужно будет объяснить смысл символа, который он обнаружил, красноречие ему еще пригодится. Зная характер старика, спор и обсуждение займет ни один час. И предстоящая дискуссия Хидана не пугала, а наоборот раззадоривала.***
Сасори опомнился, он хотел обойти возникшую перед ним зомби-девочку, чтобы выйти на улицу, но та, выставив вперед единственную руку, неожиданно набросилась на него. Он не ожидал, что эта тварь окажется такой сильной — она впечатала его в стену, из висевшего над головой шкафчика, с грохотом посыпалась посуда. Сасори схватил стоявшую в углу щетку для пола, но не успел ничего предпринять: тварь после очередного броска сбила его с ног, и он упал на спину в проходе между кухней и передней. Девчонка запрыгнула ему на грудь, от нее пахло гниющим мясом и сырой землей, она издавала странные, утробные звуки, Он закричал, когда та вцепилась ему зубами в шею, намереваясь перегрызть глотку. С улицы донесся грохот и несколько ритмичных хлопков, он будто угодил в зону боевых действий. Сасори пытался сбросить девчонку с себя, но та держала мертвой хваткой, левую сторону шеи разрывало от боли. Сасори слышал, как щелкали суставы, от того что она усердно работала своими челюстями. Рука задела вешалку для одежды, стоящую в коридоре, и Сасори вспомнил, что рядом с ней до сих пор лежали гантели его соседа, с которыми Сасори никогда не занимался. Он нащупал холодный, покрытый пылью металлический блин-утяжелитель, и наконец, ухватился за рукоять. Он ударил гантелей тварь по голове, слыша хруст, с которым ломается ее череп. Хватка ослабла, и Сасори, наконец, освободился. Девчонка лежала на полу неподвижно, из ее пробитой головы вместо крови струился черный дым. Кровь заливала Сасори футболку, голова кружилась, держась за стены, он вышел на задний двор. — Бабушка! — заорал он, увидев вместо беседки руины. — Бабушка! — Сасори сел на колени рядом с видневшимся среди обломков телом. Он сдвинул в сторону доски, старуха лежала на земле лицом вниз. Сасори проверил пульс — его не было. Он перевернул ее на спину, и увидел, что изо рта старухи выглядывало что-то черное. Сасори потянул торчащий наружу кусок ткани — это оказался ее компрессионный чулок. Она пыталась его проглотить и задохнулась. Руки у него затряслись, он закричал от ужаса, от осознания, того, что случилось непоправимое. Он часто дышал, пытаясь, успокоиться, очистить легкие, набирая в грудь воздух, но трупное зловоние девчонки, набросившейся на него, по-прежнему его преследовало. Казалось, оно пропитало его кожу и стало неотъемлемой частью его собственного тела. Сасори нащупал в кармане телефон, и продолжил кричать уже в него.***
Какузу со стопкой документов вышел из своего кабинета: дома он попытается разобраться с ними еще раз. Он подошел к посту дежурного, чтобы взять ключи от очередной служебной машины, которая отвезет его домой. В диспетчерской сидела Фуу: молодая, в глазах Какузу совсем еще девчонка. У Фуу был новый цвет волос: в этот раз она покрасила их в ярко-голубой, который неплохо сочетался с темно-синей форменной рубахой, надетой на ней сейчас. Фуу многие не воспринимали всерьез, но это не мешало ей иметь высший балл по огневой подготовке, и высокий процент раскрываемости. Обычно, люди меняли о ней мнение, побывав в суде: помимо дежурств Фуу занималась делами о домашнем насилии, и во время судебных заседаний раскатывала адвокатов защиты как бульдозер. — Ты знаешь, ты знаешь, — начала Фуу, когда Какузу забирал ключи. Огляделась по сторонам, и заискивающе улыбнулась: похоже, она услышала очередную сплетню, с которой ей ужасно хотелось с кем-нибудь поделиться. — Кажется, у Асумы завелась любовница, — сообщила она ему доверительным шепотом. — Любовница? — Какузу дернул бровью, ставя подписи в журнале учета ТС. — Да! — она закивала. — Он прямо сейчас общается с ней по телефону. С женами так не разговаривают, — уверенно прибавила Фуу, забирая у него журнал. — Думаю, ты ошибаешься, — Какузу покачала головой. Асума был не похож на ловеласа, все знали, что он примерный семьянин. — Да говорю же тебе, — начала она, но тут хлопнула дверь, и Асума вышел из своего кабинета. Фуу поспешно натянула на голову гарнитуру, и уткнулась в монитор, приняв максимально рабочий вид, чтобы не получить от Асумы выговор за то, что она «балду гоняет». Какузу подумал, что сейчас достанется и ему, за то, что он находился здесь в отпуске, но Асума, прошел мимо него, даже не заметив: вид у него был крайне озабоченный. — Да, я тебя услышал, — он остановился около поста дежурного. — Не ругайся, пожалуйста, — добавил он медовым голосом, Асума когда захочет — само обаяние. Судя по звукам, льющимся из динамика, у кого-то случилась истерика. — Я приеду, и мы все решим!.. Фуу усиленно закивала головой в его сторону: «Видишь?! Я же говорила!» — прочел в ее взгляде Какузу. Из телефона Асумы доносились крики и какие-то завывания-захлебывания. Тот снова попросил успокоиться и ждать, звонок оборвался. — Вызови научную группу, — Асума повернулся к Фуу, и продиктовал адрес, — и отправь туда скорую! Ты, — он повернулся к Какузу, — поедешь со мной. — А это случайно не адрес нашего… — Фуу, быстро и без разговоров! — Асума вышел из себя и повысил голос. Та застучала по клавишам, и начала тараторить в микрофон. — Что случилось? — спросил Какузу, когда они вместе спускались по ступенькам, и быстрым шагом пересекали парковку. — Сасори позвонил, — Асума сел за руль своей машины. — Сказал, кто-то убил его бабку. — Кто-то? — переспросил Какузу, сев рядом на пассажирское сиденье. Он помнил эвакуацию, старуху, которая выводила Сасори из себя одним своим видом. — Может, я и предвзят, но, по-моему, это мог сделать только он. — Слушай, — Асума завел мотор, и щелкнул зажигалкой закуривая. — Он, конечно, бывает психованным и резок в словах, но он не убийца. Я знаю этого человека, — Асума выехал с парковки. — Мы прожили под одной крышей целый год, он на такое не способен. Какузу смотрел на дорогу, переваривая услышанное. Он и подумать не мог, что в рабочую вражду шефа полиции и медэксперта может быть примешано что-то настолько личное. В машине на миг будто сгустилась тьма, повисла грусть, едкая и неистребимая, как табачная вонь.