ТоджиНао вик

      У Наои была фантазия. Мысль впервые пришла ему во сне, когда он был ещё совсем мал, даже не подросток, и время от времени возвращалась. Наоя лелеял её, когда только началось его взросление, и потом, когда был уверенным подростком, и когда уже становился мужчиной. Она качалась где-то на краю его сознания, пока Тоджи ходил по дому, весь уверенный и красивый, с этим пренебрежительным взглядом и жарким телом. Наое казалось, когда он стоял достаточно близко, что он буквально чувствует тепло тела Тоджи, словно его кожа раскаляла воздух. И у Наои тоже жгло под кожей — так хотелось посмотреть, что внутри у Тоджи, ощупать, попробовать на вкус. Наоя представлял этот вкус много раз, и каждый раз добавлялся какой-то новый оттенок.       Когда Тоджи возвращался с задания, приносил с собой много посторонних запахов, которые липли к его телу, и Наое казалось, мышцы Тоджи, под кожей, в таком случае были бы горькими, с привкусом пыли. Чужие запахи не шли Тоджи, они были лишними: Тоджи сам по себе был совершенством, и естественный мускус, и лёгкие нотки уникальных для Тоджи запахов были приятны, они были волнующими. Когда случайный порыв ветра или тяжёлый запах другого человека, проходящего рядом, сбивали эту смесь естественных ароматов, которые были только у Тоджи, Наоя предавался чувству обиды: он наслаждался прекрасным, но снова кто-то (или что-то) оборвал момент, в котором были только они — Наоя и Тоджи. Когда Тоджи был с другими людьми, то впитывал их запахи, и это бесило Наою больше всего. Его не задевал факт физической близости Тоджи с кем-то ещё, его раздражало, что к его кумиру липнут все эти лишние части, эти следы других, вовсе не интересных людей, особенно, женщин. Там было столько деталей, никак не подходящих Тоджи; Наоя знал, что в этом случае плоть Тоджи была бы дурной на вкус в любом случае. Её тонкий изысканный вкус был бы смешан со всей этой сумбурной кашей чужих следов.       Когда Тоджи проводил время с собой, рассекая по поместью и ни с кем не говоря, когда он оставался в своей комнате на день или два, — от Тоджи пахло свежей, чистой, волшебной смесью. Наоя не знал для этого всего названий, он, вообще-то, даже не очень хорошо разбирался в запахах, но этот аромат он запечатал внутри своей головы, в самой памяти тела. Наоя помнил, как страстно желал попробовать источник этого запаха на вкус — будет ли кожа так же глубока, в идеальной гармонии сочетания оттенков? Будут ли мышцы под ней слегка горчить? Будет ли горячая, распаляющая кровь иметь какой-то привкус, кроме железа? Да, Наое хотелось попробовать Тоджи, не в каком-то пошлом смысле, нет, ему буквально хотелось откусить от Тоджи кусок плоти и смаковать на языке всё, что он сможет уловить.       Наоя смотрел на Тоджи достаточно, чтобы понимать, что ему никогда не представится шанса: Тоджи посчитал бы это мерзким, он бы ни за что не позволил, Наоя не смог бы ни убедить его, ни одолеть, и всё это оставалось лишь фантазией долгие, долгие годы. Фантазией, которая, тем не менее, разжигала огонь страсти внутри Наои. Ему было бы стыдно признаться, но его никто не спрашивал, как сильно его возбуждает эта мысль, и как его собственное тело реагирует на такую простую и мерзкую идею. Наоя повторял это себе, представляя, как мог бы сказать это Тоджи (зная, что этого никогда не случится): мы же родственники, плоть и кровь. Да, Наоя хотел добыть себе кусок Тоджи и сам готов был отдать свой. Он отчётливо понимал, что этому не бывать, он называл это просто странной эротической фантазией, и, если честно, ему хватало крошечной, до смешного скромной стимуляции, чтобы кончить от этой мысли: как Тоджи кусает Наою в плечо или живот, или бедро, и вырывает плоть, и облизывает губы, чтобы не потерять ни капли. Это не было какой-то идеей о вампиризме, это было единственное честное отображение Тоджи, каким Наоя его видел: зверь, монстр, эгоист, тиран. Божество, совершенство. Наоя глотал скопившуюся слюну, прокручивал эту сцену в голове ещё раз и вскоре переключался на что-то действительно мерзкое, что-то неприятное, что-то, что могло увести его от обожания, от того глубокого чувства, которое он испытывал, когда думал о Тоджи.       Наоя не видел Тоджи много лет, а потом его тело просто показалось на холодном железном столе в морге. С Наоей стоит его отец и Джуичи, родной брат Тоджи, и Оги, этот высокомерный кусок дерьма, который вечно фыркал на Наою. Все они хотели убедиться лично, что Тоджи мёртв. Потому что поверить в это было по-настоящему тяжело. Все эти старики быстро теряют интерес, а Наоя не может перестать смотреть на то, что лежит перед ним. Он просит времени наедине, никому нет до этого дела. Наоя остаётся один на один с трупом человека, которого так желал, и его внутренние органы хорошо видны, его мышцы оголены и разорваны, кровь уже не сочится, но ещё держится внутри тела, и вся эта огромная рана манит Наою. «Ты бы ни за что мне не разрешил, — шепчет Наоя, подходя ближе, — но у мёртвых не спрашивают разрешения…»       Он не позволил себе много думать об этом, он склонился над телом, вдохнул запах и не нашёл явных следов Тоджи, все эти железы и прочее, что вырабатывает запахи, уже не работало, как надо, но Наоя всё равно провёл кончиком носа по лицу Тоджи: от волос по холодному влажному лбу, вдоль безупречной линии носа, в носогубной складке, по губам, которых он желал больше всего на свете, вдоль подбородка, вдоль кадыка, упал во впадину между ключиц. Там нашёлся запах: пыли, грязи, остатков пота и крови. Что-то, отдалённо напоминавшее Тоджи — члену Наои стало до боли тесно в одежде, его вело от этого запаха, который был почти забыт, и который по-прежнему сводил с ума. Наоя заскользил ниже по груди, теперь сначала губами, потом носом. Во рту было грязно, но не сухо: слюна выделялась быстро, как было в его шестнадцать: воспоминания нахлынули, ощущения нахлынули. Наоя скучает по чему-то, чего никогда не было, потому что сейчас это могло быть реальностью. Наоя добирается до раны — сначала подбородком. Влажно и холодно, и совсем не так, как Наоя себе представлял. Он ведёт языком по краю раны, перебирая рваные куски кожи между губами, он опускается ещё ниже — в самое нутро, туда, где всегда мечтал оказаться. Наоя находит сердце Тоджи на ощупь, большое и твёрдое, и чертовски сочное на вид. Он касается кожицы кончиком языка, просто чтобы подразнить себя, а потом делает это — мысль, осуществлённая спустя столько лет — кусает сердце. Ему нужна секунда, чтобы осознать, где он находится, и что делает, и что нужно быть жёстче: сердце тугое, не поддастся на слабый укус. Наоя вцепляется в плоть сильнее, елозит зубами, снова смачно кусает — в конце концов, сердце поддалось. Кровь течёт прямо в рот Наои и на его лицо, и по шее под кимоно. Это холодно, горько и очень железно — никакой особой магии, кровь и кровь, обычная. Но Наою всё равно ведёт, он представляет, что пьёт запах с футболки, запах пота, запах ещё живого Тоджи. Кровь протекает в его горло, и Наоя снова и снова тяжело сглатывает, и не может себя обманывать: лучше бы он так глотал член Тоджи, но это уже было невозможно. Наоя возит зубами туда-сюда в попытке оторвать кусок плоти, он мечтал об этом, он был очень близок, и он не мог сдаться, оказавшись так близко буквально к сердцу Тоджи. На это потребовалось время, но Наоя смог — плотная упругая ткань, крошечный кусочек, Наоя кладёт его под язык и отстраняется. Кровь проливается на железный стол, а Наоя уже не может остановиться, он спускается к нижней части тела Тоджи, той половине его раны, что пролегала ровно над тазобедренной костью. Он целует её нежно, как будто бы это имеет смысл, как будто бы Тоджи ещё может чувствовать что-то. Губы Наои почти невесомы, но всё равно оставляют за собой красный след. Это становится особенно явно, когда Наоя касается линии светлых брюк. Наоя украдкой представлял это себе раньше, когда нужно было поймать настроение: как он стоит перед Тоджи на коленях, Тоджи держит его голову и взглядом позволяет Наое коснуться своей одежды. Даже не его кожи, просто пояса брюк — Наоя снова глубоко сглатывает, когда его пальцы оказываются над завязками белых брюк Тоджи. Завязано хитро — не распустить, просто потянув за шнурок — но Наоя знает эту шнуровку, все в Зенин её знают. Пальцы расправляются с тканью, чтобы только чуть-чуть оттянуть её вниз, чтобы было видно только основание члена и россыпь тёмных волос. Наоя просто падает в пах лицом и вдыхает поглубже. Он знает, что выглядит жалко, но ему плевать: он здесь исполняет все самые запретные свои фантазии, и он не ошибся: запах Тоджи снова ударяет в нос, теперь даже более явный, густой, яркий, каким Наоя его помнил. Безупречно. Запах смутно знакомый, как будто Наоя уже чувствовал его раньше, хотя, конечно, он никогда не был настолько близко, никогда не был даже рядом с чем-то настолько интимным. Может, его фантазия просто была достаточно богата и оказалась очень близка к реальности. Наоя оставляет скромный поцелуй над линией роста волос, поправляет ткань, возвращает сложный узел поверх брюк, и впервые с того момента, как появился в этом помещении, расслабляется. Он был так напряжён, что даже не чувствовал этого раньше: его мышцы ноют, дыхание медленно выравнивается, успокаивается дрожь в пальцах, нормализуется температура тела. Наоя ещё держит кусочек сердечной мышцы под языком, он из-за этого не может облизать губы, хотя хочется — и без того холодная кровь ещё больше холодится на коже. В конце концов, он вытирает её рукавом, смотря на спокойное, ничего не выражающее лицо Тоджи, и только теперь осознаёт, что Тоджи действительно мёртв. Наое никогда не прилетит за то, что он сделал, ему ничто не угрожает — потому что Тоджи уже не сможет отреагировать, физически не сможет. Эта мысль падает тяжёлым сгустком в желудок, а потом с желчью и тошнотой поднимается по пищеводу. Наою рвёт, и он склоняется в угол, чтобы только не попасть, даже капелькой, на тело Тоджи. Рвота ржавого цвета из-за крови, и Наоя пытается взглядом найти тот кусочек мышцы, которую не успел съесть. Конечно, ничего такого не разобрать в этой уродливой луже, и Наоя нервно смеётся от следующей тяжёлой и мерзкой мысли: Тоджи отвергает его даже после смерти. Наоя с трудом сдерживает новый приступ тошноты и выпрямляется. Он чувствует столько мотивации, он снова решает стать сильнее: ему нужно совершенствоваться, чтобы однажды встать рядом с Тоджи, даже если это только его тень из воспоминаний. И воссоединившись после смерти, не чувствовать стыда за слабость.       С этим Наоя покидает сначала холодную комнату, а потом и здание морга.