* * *
«Когда меня уже успели записать в "жандармы" Европы? Нет, я, конечно, помню, что похожий статус был и у отца и как после поражения в Крымской войне он его... мягко говоря, лишился, но я-то тут причём?» С трудом сдерживая обречённый вздох, мужчина старался не сводить взгляда с тихо переговаривающихся воплощений, разговор которых по большей части состоял из одного шипения, и, уперевшись спиной в стену, скрестил руки на груди. Сколько уже длилась эта их «беседа»? Десять минут? Двадцать? Может, и все сорок, но уйти по своим делам он не мог: таково было условие заключения союза с Китаем – сопровождать того везде, где будет вероятность встретить Японию или кого-нибудь из его людей. «М? Почему у меня такое чувство, словно сейчас должно произойти что-нибудь плохое, по-настоящему ужасное?» — ...как был разделён на сферы интереса, так и остался. — По крайней мере, я не изменил своим традициям и не наряжаюсь в непойми что. — . . ? «Я что-то успел пропустить?» Союз решил наконец-то прекратить словесную перепалку, когда заметил в глазах нового союзника искорки гнева и растянувшуюся хищную усмешку на лице Империи. Этот жест, определённо, не уйдёт от внимательного взгляда Японии, и с высокой долей вероятности в скором времени будет доложен Рейху, однако терпеть подобное отношение от младшего к старшему и полное неуважение к другим культуре и народу он больше не мог... Наверное, из-за того, что сам является воплощением всеразличных национальностей; возможно, из-за возникнувшей симпатии к Республике, а, может, и из-за чего-то другого – Совет не особо вдавался в подробности. В конечном итоге, какая разница что именно стало отправной точкой в ухудшении их и так не особо приятельских отношений? — Так-так-так... Неужели за то время, что мы не виделись, вы успели так хорошо поладить? – тон Империи Союзу не понравился от слова совсем: слишком долгое протягивание гласных и постоянные паузы никогда не служили признаками его хорошего настроения. — Просто не вижу смысла устраивать бессмысленные ссоры. – карие глаза потемнели не столько от страха быть уличённым в сговоре, сколько от подступающего гнева, став абсолютно чёрными. – Особенно, когда до совета осталось всего восемь минут. И пока тот отвёл взгляд на наручные часы, атеист быстро хватает задумчивого Китая за локоть и тащит за собой в зал совещаний. Некоторое время царит полная тишина, после чего Республика останавливается и медленно поднимает голову. — Разве до совещания ещё не полчаса? — И? – на лице собеседника появляется сильное недоумение. – Тебя так сильно беспокоит моя небольшая ложь «во благо»? — Не боишься последствий? — А должен? Да и какая разница, если дело уже сделано? – отмахивается СССР, продолжив идти вперёд, правда, уже без спешки. Просторная комната встречает их слабой прохладой от недавнего проветривания и успокаивающим звуком дождя; где-то далеко раздаются раскаты грома. Заняв свои места, воплощения продолжили молчать, хотя даже невооружённым глазом было видно, что им есть что сказать... Первым не выдержал Совет, изрядно устав от недавних криков и ругани. — Так... что вы не поделили? – Республика недоумённо вскинул бровь, ожидая пояснений. – Я имею в виду не в целом, а... конкретно сейчас. — То же, что и всегда. — Исчерпывающий ответ, не поспоришь... — А ты? Что не поделил с Рейхом? — В каком смысле? – не до конца понимая суть вопроса, Союз скрестил руки на груди и откинулся на спинку стула. – У нас нет никаких серьёзных противоречий. Наши отношения можно описать, как нейтральные... Однако внутренний голос противным шёпотом всё время добавлял неуверенное «пока что». Как человек, который в большей степени полагается только на свой опыт и интуицию, он подсознательно подготавливал себя к худшему. Возможно, из-за недавних событий у него просто немного расшатались нервы и он себя накручивает, но лучше уж побыть некоторое время параноиком – живым параноиком, – чем мёртвым и наивным идиотом. — В самом деле? – в голосе слышалось сильное удивление. – Странно... Очень странно. «Отчего ж? Неужели из-за того, что мы всё ещё не попереругались как наши отцы?» — Я имею в виду... На каждом собрании, где присутствовали вы оба, я всё время замечал, как он бросает на тебя косые взгляды. Они были настолько быстрыми и скрытными, что, если бы не случайность, я бы и сам их не заметил. — . . . – наступила странная и очень неловкая минута молчания, после которой по залу прошлось тихое: – И почему же ты решил, что мы что-то не поделили? — Взгляд становился неестественно пустым, безжизненным. Кроме того в некоторых случаях Рейх невольно ломал карандаш, стоило ему просто посмотреть на тебя, поэтому со стороны всё выглядело так, словно он хочет от тебя избавиться. – Китай осторожно поднял глаза на притихшего собеседника. – Для меня стало открытием, что вы не ненавидите друг друга. «Так вот почему я...» — Что ещё ты вид- — Надо же, какие люди! – договорить ему не дал весёлый восклик Франции, так невовремя вернувшегося из буфета с кофе в руках. – Честно, не ожидал, что ты когда-нибудь придёшь вовремя. Завтра, наверное, как у вас там говориться?.. А, точно, снег пойдёт. «Вот и поговорили...» Недовольно смотря ему прямо в глаза, коммунист ещё сильнее нахмурился и едва заметно дёрнул уголком губ в неприязни. В ответ он услышал лишь тихий смешок, такой же фальшивый, как и все ранее показанные улыбки. Несмотря на лёгкую подпрыгивающую походку, Союз неожиданно заметил в глубине его глаз плохо скрытое беспокойство и страх. Французское воплощение и правда оказалось чем-то сильно встревоженным, однако нежелание показать свою уязвимость – особенно в это время – было превыше всего. В какой-то степени это заставляло атеиста проникнуться к тому лёгкой симпатией, однако детские воспоминания о тех гнусных предательствах всё ещё были свежи и не давали ему переступить через себя, чтобы наладить более дружественные отношения... — Близится осень – снег пойдёт в любом случае. – всё же не сдержался от колкости Союз и, кинув быстрый взгляд на Китая, прикрыл глаза. Со стороны двери послышались голоса, а это значит, что пришло время начинать собрание. — А ты ни капли не изменился... Всё такой же «деревенский», как и в детстве. – сощурился собеседник, как послышался тихий скрип двери. — Ты, собственно, тоже. – вздрогнув от неожиданности, воплощения повернулись на знакомый голос и замерли. – Всё такой же «любитель белого», что и в семидесятых, а? Не став дожидаться ответа, Третий Рейх нарочно медленно прошёл к своему месту, снял фуражку и положил её на стол рядом с уменьшенной копией своего флага. Вслед за ним в зал совещаний зашли Японская Империя, явно недовольный тем фактом, что его так просто провели, и Королевство Италия. Как ни странно, все трое выглядели довольно уставшими и донельзя довольными. И если насчёт первого у Союза были догадки, то по поводу второго – нет. Более того сам факт радостного блеска в их глазах, в большинстве своём, не сулил ничего хорошего. «Что-то мне это не нравится... Больно нечисто.» И прежде чем он успел что-то сказать наконец обратившему на него внимание немцу, послышался стук деревянного молотка. Собрание... началось.* * *
— Союз! Нехотя остановившись около лестницы, воплощение с недоумением взглянуло на быстро догоняющего его союзника. Наверное, это был второй раз на его памяти, когда он видел, как тот бегает будучи фюрером... В любом случае со стороны это выглядело довольно странно. — Что ещë? – продолжив спускаться, безразлично спросил Совет и кинул быстрый взгляд на собеседника, в глазах которого отчего-то плясали черти. По спине пробежали неприятные мурашки. — Как насчëт небольшой экскурсии? – на лице растянулась слабая усмешка. – Думаю, тебе будет, как минимум, любопытно посмотреть на обновлëнную столицу и некоторые другие города Германии. — С чего это вдруг такое предложение? — Да брось! Мы ведь уже подписали договор о ненападении и заключили временный союз, так что не так? — Вот именно, что временный. – невольно ускорившись, атеист только сильнее хмурится и понижает тон, придавая своему голосу ледяные нотки. — Так я об этом и говорю, – обогнав того, Рейх встал прямо напротив. – Если народу станет известно, что ру- кхм, советское воплощение приехало в Берлин хотя бы на... пару дней? И увидят, что большинство слухов из европейских газет – чистая ложь, наш союз из «временного» перейдëт в «обоюдный»! Это выгодно не столько мне, сколько тебе. «Красиво стелишь. Даже не к чему придраться...» — С чего ты взял? Я не настолько беспомощен, чтобы зависеть от тебя. – оскалился СССР и хотел уже было уйти, как его схватили за рукав. — Да нет же, Bremse, я не о том! – чуть вспылил немец, невольно перейдя на родной язык. – У меня и в мыслях такого не было. Кто вообще в здравом уме назовëт тебя слабым или беспомощным? — Тогда какая причина этой поездки? – тëмно-карие глаза хищно сощурились. – Я имею в виду настоящую причину. — Я... Я просто... Na ja, zum Teufel mit dir! Я просто хотел познакомить тебя с одним моим человеком. – уже не пытаясь скрыть своë недовольство, воплощение скрестило на груди руки. – Одна из его идей показалась мне довольно... Заманчивой. Поэтому идея рассказать о ней и тебе показалась мне неплохой, но, как выяснилось, пропащей. — Что за идея? – уже более спокойно. — Поедешь со мной в Берлин – расскажу. – на бледном лице вновь появилась издевательская усмешка. – Как по мне, всë честно. — . . . Глубоко задумавшись, Союз пытался найти достойную причину отказать, однако, взвесив все «за» и «против», пришëл к выводу, что еë нет. Послышался тяжëлый выдох. «С другой стороны, может, мне стоит хотя бы раз перестать искать во всех его словах подвох?» — Хорошо. Когда отправка? — Через час. – улыбка стала шире, стоило ему заметить растерянность на чужом лице. – Не волнуйся, мы не пробудем там так долго, чтобы тебе потребовалась запасная одежда. Но если она тебе всë-таки понадобиться, то мы всегда сможем еë купить, верно? «Почему мне кажется, что ты сделал это специально?» — У меня с собой ни гроша. — Считай, что едешь на курорт, где всë включено. — Погоди, а- – и прежде чем он успел возразить, Рейх уже, в прямом смысле, его тащил к только что подъехавшей машине...* * *
Дорога до готовящейся к осени столицы, по меркам Союза, должна была занять чуть больше суток – максимум, двое и то, если в пути возникнут какие-нибудь непредвиденные обстоятельства. Однако тот факт, что они едут уже почти два дня – если не считать остановок на отдых и пересадки – и до сих пор не приехали, не может его не напрягать. В голову уже начинали закрадываться сомнения, когда машина, чем-то напоминающая Марусю, наконец остановилась. «Да неужели..? Наконец-то.» – только проскользнуло в мыслях мужчины, как он тут же об этом пожалел, увидев вместо привычной светло-серой кладки Рейхстага какое-то небольшое здание нежно-оранжевого цвета. – «Не понял...» — Рей. – повернувшись к закрывающему дверцу нового «Mercedes-Benz 770» немцу, он с осуждением и долей раздражения посмотрел тому прямо в глаза. – Где мы? Это явно не Рейхстаг. Более того, я даже не уверен, что мы находимся в Берлине... Быстро пробежавшись взглядом по практически пустой площади, атеист отметил довольно уютную, но всё же слишком простую планировку. И, даже зная во что превратилась столица из-за последствий Великой войны, восстаний и последующей революции, он мог с уверенностью сказать, что это была не она. — Ты прав, mein Freund, это не Берлин. – со спокойной и даже несколько умиротворённой улыбкой на лице ответил фюрер, совершенно не обращая внимания на мрачное выражение лица собеседника. – Это Байрёйт. Возможно, по сравнению со столичными его улицы могут показаться тебе несколько... бедными, но это далеко не так. Здесь упор делается больше на внутреннюю составляющую, чем на внешний вид – и Байрётский театр тому живой пример. «Так вот что это за здание.» – с толикой усталости отметил он и скрестил руки на груди. — И зачем мы сюда приехали? Если не ошибаюсь, то отсюда до Берлина три сотни с чем-то километров. – дойдя до главного входа театра, СССР остановился. – Что такого важного мы тут забыли, чтобы в первую очередь ехать сюда? – однако вместо недовольства на лице Рейха расцвела снисходительная полуулыбка. — Неужели забыл? Мы ведь на экскурсии, а это значит, что мы просто обязаны посетить все достопримечательности! – заметив, как брови собеседника нахмурились ещё сильнее, чуть тише добавил: – Ну, или хотя бы побывать на Байрёйтском фестивале... Вот увидишь, тебе понравится. — Очень сомневаюсь. – сквозь зубы выдавил Совет и, не дожидаясь того, зашёл внутрь. — Не сюда. – взяв его за рукав, немец направился дальше по коридору, пока они не вышли к залу. «Надо же, в этот раз меня не схватили и потащили, а спокойно взяли и повели... Прогресс.» Пройдя во внутрь, воплощение с удивлением обнаружило, что места были оборудованы больше в стиле амфитеатров: не было ни лож, ни каких-либо ярусов. Места для оркестра тоже не было видно, хотя звучание флейты и скрипок было слышно отлично. — Мне кажется или люди здесь выглядят более встревоженными, чем обычно? – склонившись к уху союзника, прошептал атеист и снова скрестил на груди руки, правда, уже не столько от раздражения, сколько от неловкости. — Неудивительно. Этому театру почти семьдесят лет, большую часть которых он либо достраивался или восстанавливался, либо из-за финансовых затруднений был закрыт. Сегодня его первый рабочий день после продолжительного "перерыва". – словно по учебнику ответил фюрер, как в зале резко погас свет и заиграла тихая мелодия. – Стоит также учесть, что сейчас начало фестиваля. — Типа, выше спрос? — Хах, почти... юбилей. Сегодня будут играть те же композиции, что и в день, когда он только-только открылся. – немецкое воплощение медленно повернулось к собеседнику и слабо усмехнулось. – В том числе и девятая симфония Бетховена, которую ты сейчас слышишь. — И сколько, примерно, она будет идти? — Чуть больше часа. – послышался обречённый выдох. — Нельзя было пригласить на это Италию? Ты ведь знаешь, как я отношусь к светским мероприятиям... — Не будь таким невеждой. Более того, мне кажется, что «Ода к радости» тебе понравится больше всего. — И когда она начнёт играть? — Ближе к концу, а что? – на лице Совета растянулась странная, донельзя ехидная усмешка. — Ну раз она находится в конце, то... думаю, я и правда буду рад ей больше всего. — Союз!* * *
Шёл уже четвёртый час их пребывания в театре, когда СССР'у уже начало казаться, что ещё немного и он точно сойдёт с ума. «И стоило вообще так радоваться этой оде, если после неё идут ещё несколько номеров?» Теперь даже не пытаясь скрыть свою скуку и безразличие к играющим на сцене актёрам, мужчина уже продумывал план, как бы ему заснуть и при этом не отхватить очередной подзатыльник от сидящего сбоку от него немца, когда «Золото Рейна» наконец-то подошло к концу и началась «Валькирия». Хороших идей как назло всё не было, однако быстро проскочившая за тем мысль о недавнем совете, заставила его ненадолго отложить шутливое настроение в сторону и вытянуться как по струнке на своём месте. «Вот, что странно так это то, что оно прошло относительно спокойно – никто даже и слова поперёк мне не сказал, словно... Погодите-ка, а был ли сегодня Америка? Что-то не припомню его самодовольной рожи на своём месте.» – до этого расслабленные брови снова свелись к переносице. – «Да и поддакивающего Польшу... Австрию тоже не видел на собрании, хотя её место находится прямо напротив моего. Что-то тут не так: не может же такого быть, чтобы трое стран просто так отсутствовали на собрании, верно?» — Что-то не так? – заметив резкую смену настроения и несколько напряжённую позу, Третий Рейх с интересом наблюдал как одна возникшая от его вопроса эмоция сменяется другой на чужом лице. «А ведь точно... В последнее время ты, Япония и Италия как-то подозрительно часто начали опаздывать и при этом выглядеть донельзя чем-то довольными.» — Нет, просто пытаюсь понять смысл бытия, пока твоё «Кольцо Нибелунга», наконец, не закончится. – издевательская усмешка и в глазах напротив на смену подозрительности приходит раздражение. — Mein Gott, Союз, до Кёльнского карнавала ещё далеко, поэтому прекрати вести себя, как дурак, и хотя бы просто послушай классику! – стоило тому цокнуть и закатить глаза к потолку, как коммунист облегчённо выдохнул. «Пронесло...» Однако тот факт, что Рейх от него что-то тщательно скрывает засел в его голове так прочно, что он не сразу заметил, как глубоко погрузился в свои мысли. Усталость взяла своё ещё где-то в середине «Гибели Богов», отчего даже в самые напряжённые моменты оперы громкое звучание флейт, скрипок и контрабасов не смогли потревожить его покой... Наступил вечер. Стоило только закончиться последнему номеру, как Рейх понял, почему тихое надоедливое бурчание и постоянные шорохи с боку наконец-то стихли. — Видимо, что-то никогда не меняется, н-да? – смотря на всё-таки уснувшего союзника, фюрер недовольно проругался себе под нос и начал трясти того за плечо. – Словно снова оказался в детстве на уроках грамматики... Union, lass uns aufwachen! – в ответ лишь молчание и едва слышимое посапывание. Недолго думая, мужчина выходит из зала и, купив воды, возвращается обратно. — . . . — Я серьёзно, wir haben nicht viel Zeit, um wie die Toten zu schlafen! – выплеснув её на удивительно расслабленное лицо, немец язвительно усмехается, когда тёмно-карие глаза с вселенской усталостью медленно открылись и принялись сверлить в нём дыру. – Машина нас ждёт уже десять минут, сам виноват, что не слышал, как я тебя звал. — Неужели эта пытка кончилась? – сонно парировал Совет, вставая с места. – Куда теперь? В музей или картинную галерею? — Очень хотелось бы, но нет. – проигнорировав сарказм, он по-джентльменски придержал тому дверь, после чего подошёл к окну шофёра и, что-то сказав на немецком, сел в машину. – Сейчас в гостиницу, так как ехать куда-либо ночью – небезопасно, а уже утром в Берлин. «Действительно... прямо-таки как на курорте, где всё включено.» – не без иронии улыбнулся Союз и, положив голову на мягкую обивку сиденья, взглянул в окно. — Кажется, будет дождь.